ГЛАВА 2
— Дорогой, - сказала донья Луиса, входя в кабинет своего мужа Леонардо Линареса. - Я только что разгова¬ривала с доном Эухенио. Мораймо пригласили нас на обед сегодня вечером. Я, разумеется, сказала, что мы будем.
- Луиса, ты напрасно это сделала. Сегодня вечером я должен быть у Альваресов. Я ведь говорил об этом. Тебе придется позвонить и извиниться. Чтобы из-за твоей за¬бывчивости нам не попадать в неловкое положение прошу все наши совместные визиты согласовывать со мной. Пожалуйста, больше не давай обещании от моего имени.
- Чтобы действительно не попасть в неловкое поло¬жение, сделаем по-другому, - сказала Луиса. — Не я буду звонить Мораймо, а ты позвонишь Альваресам и скажешь, что сегодня не сможешь к ним прийти. Что-нибудь придумаешь, дорогой, это нетрудно.
— Я не собираюсь ничего выдумывать и морочить моих друзей.
— Пожалуйста, можешь прямо им сказать, что мы приглашены к Мораймо. Если это в самом деле такие друзья, какими ты их считаешь, они не должны обижать¬ся. Приглашения от Мораймо даже люди нашего круга получают не каждый день. Вот увидишь, они поймут все, как надо, и ничего тебе не скажут.
Леонардо Линарес нахмурился.
— Возможно, они ничего и не скажут. Но будут глубо¬ко оскорблены, можешь не сомневаться. На что это похо¬же — отказаться от визита, о котором договорились зара¬нее, да еще когда выбран день, удобный для меня, и по¬мчаться сломя голову на какой-то обед, куда нас пригла¬сили в последний момент. Кстати, а что ты сама об этом думаешь?
Донья Луиса вопросительно сдвинула брови.
— А что я должна думать о приглашении не просто в хороший, а в блестящий дом?
— Тебя не смущает, что это произошло в последний момент? Как будто кто-то из гостей внезапно отменил свой приход и нас пригласили, чтобы заполнить два пус¬тующих места за обеденным столом?
— Откуда у тебя такая подозрительность, Леонардо? И такая чрезмерная гордость? Давай не будем ничего ус¬ложнять. Нас пригласили, и мы ответили согласием.
— Ты ответила согласием. Моего согласия никто и не спрашивал, я его просто не могу дать.
— Но подумай, в какое положение ты ставишь меня! Я просто не знаю, что им сказать.
— Что-нибудь придумаешь, дорогая, это нетрудно.
— Ты издеваешься надо мной?
— Нет, просто повторяю твои слова.
— Хорошо, — вдруг кротко сказала Луиса, — я поста¬раюсь что-нибудь придумать, — и вышла из кабинета.
Леонардо в задумчивости прохаживался по комнате. В последнее время такие сцены между супругами были не редкостью. Никто не назвал бы их скандалами: донья Луиса никогда не опустилась бы до грубых слов или виз¬гливых интонаций. Да и сам Леонардо по своей природе не был склонен к шумным перебранкам. К тому же он действительно уважал свою жену, хотя давно уже пере¬стал глядеть на нее с благоговением, как это было в пер¬вые годы их совместной жизни.
Тем не менее их семейная жизнь явно дала трещину. Не было того единодушия, постоянного желания сделать друг другу приятное, которое отличает счастливые семьи. Между Леонардо Линаресом и его женой установи¬лось тайное противостояние, которое чувствовалось во всей атмосфере дома. Спор мог возникнуть в любую ми¬нуту по самому незначительному поводу. Правда, повод для сегодняшнего «перетягивания каната», как окрестила их словесные дуэли прислуга, был, по мнению Леонардо, отнюдь не пустячным.
Именно благодаря своей обязательности, распростра¬нявшейся даже на мелочи, Леонардо заслужил себе хоро¬шую репутацию в деловом мире. Для него это не был лишь способ вести дела, а выражение его внутренней сущности, которая делала его надежным человеком и в других вещах. Поэтому его возмутила та легкость, с кото¬рой Луиса сегодня собиралась разрешить созданную ею же проблему, игнорируя его обязательства.
Кроме того, этот случай еще раз доказал, как мало в этом доме считаются с его волей, его свободой и време¬нем. Безапелляционность, с которой Луиса планировала «светскую», то есть всю не занятую делами часть его жизни, все больше возмущала Леонардо. Он сам удив¬лялся, как он мог так долго терпеть, пока его водили, как собачку на поводке, от визита к визиту, от одного званого обеда к другому. Луиса объявляла ему как нечто само со¬бой разумеющееся: «В среду мы идем туда-то, в четверг у нас будут такие-то», — ожидая от него, что он лишь при¬мет это к сведению.
Правда, такое положение сложилось не случайно. В свое время Леонардо буквально потерял голову от Луисы Ла Коста и даже спустя несколько лет после свадьбы все не мог поверить, что такая утонченная, великолепная женщина стала его женой. Он буквально смотрел в рот Луисе, считал ее непререкаемым авторитетом во всех тонкостях светской жизни. Луиса Ла Коста происходила из старинного знатного рода, гордившегося своим богат¬ством и своей уходящей вглубь родословной.
Сам Леонардо происходил отнюдь не из низов, но все-таки из гораздо более скромной семьи, чем Луиса. Этот брак был большой его удачей — так считали и он сам, и его друзья, да и сама Луиса. А уж про ее родню и говорить не приходится. Те в период ухаживания как бы говорили всем своим видом: «Что ж, вы подаете большие надежды, иначе мы бы ни за что не согласились на такой союз. Смотрите же, не обманите наших ожиданий, поста¬райтесь стать достойным нашего круга».
Леонардо, молодой и влюбленный, не осознавал, на¬сколько это оскорбительно. Слишком он был не уверен в себе, слишком переоценивал это самое высшее общество.
Неудивительно, что его капитаном при вхождении в это общество стала Луиса. Он беспрекословно выполнял ее указания, касавшиеся не только того, что делать, но и каким образом это делать, — словом, все те мелочи, кото¬рые составляют в совокупности жизнь светского челове¬ка.
Леонардо Линарес оправдал ожидания знатных род¬ственников. С помощью немалого приданого Луисы он смог открыть строительную фирму, которая процветала и приносила немалый доход. Их великолепный особняк считался одним из центров светского общества. Леонар¬до был благодарен жене за все, что она для него сделала, но такая благодарность совсем не то, что благоговение. Как только Леонардо перестал благоговеть перед высшим светом, на который он наконец взглянул трезвыми глаза¬ми, неизбежно исчезло и благоговение перед женой.
Он с горечью убедился, что всю поверхностность и формальность светского общения Луиса перенесла и на жизнь семьи. Она с равнодушием относилась ко всему, что хоть как-то выходило за круг ее привычных интере¬сов.
О своих делах Леонардо уже и не пытался ей расска¬зывать. Вежливый, но безучастный вид, с которым вы¬слушивала его Луиса, и однообразные замечания типа: «О, не волнуйся, все обязательно устроится» — отбили у него всякую охоту рассказывать о возникавших у него проблемах, о людях, с которыми сводила его работа.
А бизнес действительно сталкивал его с множеством самых разнообразных людей. У него образовался свой круг знакомых, о которых Луиса не знала и знакомство с которыми вряд ли одобрила бы. Однако именно эти «вульгарные» люди с их причудами, странностями, ярки¬ми, резкими чертами характеров давали Леонардо ощу¬щение разнообразия жизни.
Их же с Луисой знакомые на этом фоне выглядели еще более безликими и бесцветными. Сам Леонардо в их обществе переставал быть самим собой, он был одновре¬менно в высшей степени приличным и... никаким. Он вполне «отшлифовался» — с его губ соскальзывали лишь самые общие замечания, в ответ на которые он получал также ничего не значащие фразы.
Постепенно его собственные, отдельные от мира Лу¬исы знакомые, круг которых медленно, но неизменно расширялся, приобретали для Леонардо все большее зна¬чение. И наконец в этом мире, далеком от мира его суп¬руги, он встретил женщину, к которой мог прийти со своими тревогами и усталостью, которая дарила ему веру в себя и надежду на счастье. Леонардо почувствовал, как уже при одной мысли о ней к сердцу подступила огром¬ная радость.
Он провел ладонью по лицу и усилием воли отогнал от себя мысли об Аугусте.

В то время, когда донья Луиса размышляла, как бы не допустить, чтобы визит к Мораймо сорвался, а Лео¬нардо пытался понять, почему не удался его брак с Луи¬сой, между их дочерьми, одиннадцатилетней Кандидой и десятилетней Дульсиной, происходила очередная ссора.
Силы соперниц были неравны. Старшей, как прави¬ло, приходилось отступать: ей не хватало ни воли, ни ве¬ры в себя, а главное, недоставало желания во что бы то ни стало поставить на своем, которое отличало ее младшую сестру.
Только что мать велела им погулять в саду. Кандида сразу со всех ног побежала по дорожке, как будто боялась, что ее догонят. Но далеко уйти ей не удалось. Очень скоро ее настигла и схватила за руку Дульсина.
— Канди, куда это ты понеслась?
— К маленькому пруду.
— И опять будешь целый час таращиться на рыбок? А мне что делать?
— Делай что хочешь, я тебе не мешаю.
— Я не собираюсь играть одна. Мне это неинтересно.
— А мне неинтересно играть с тобой. Ты все время командуешь.
— Так было и так будет. Разве ты не слышала, как донья Росаура Монтеро сказала про меня, что я прирож¬денный лидер?
— А я пошла к рыбкам.
Кандида увернулась и побежала прочь, но через неко¬торое время ее задержала та же твердая рука.
— Нечего тебе делать у пруда, — заговорила Дульсина. — Помнишь, как у тебя слетела в воду шляпка и при¬шлось звать садовника Себастьяна, чтобы он ее выловил?
— Так ведь это ты ее сбила, вредина!
— Но если бы ты не крутилась у пруда, шляпка упала бы на траву, а не в воду, и не вымокла бы. И вообще, если б ты мне не перечила, я бы не притронулась к твоей шляпке.
Спорить с Дульсиной было бессмысленно. Послу¬шать ее, так выходит, что во всем виновата не вредность самой Дульсины, а ее, Канди, упрямство.
— А во что ты хочешь играть? — начала Кандида по¬немногу сдаваться.
— Пойдем в беседку, поиграем в кукольные дома, бу¬дем ходить друг к другу в гости, — не задумываясь, отве¬тила Дульсина.
— А какие куклы будут моими дочками?
— Возьмешь Розину и Пепиту. Можешь еще Клару.
— Ну вот, — возмутилась Канди, — самых драных опять мне!
— Вовсе Клара не драная.
— Зато лысая, у нее волосы отваливаются.
— Подумаешь, — не растерялась Дульсина, — при¬жмешь волосы шляпкой.
— А спать ее тоже в шляпке укладывать? — вознегодо¬вала Кандида. — И вообще, почему всегда все самое хоро¬шее тебе? Фарфоровый сервиз опять будет для твоих до¬чек?
— Канди, ты ужасно завистливая!
— Потому что ты все цапаешь себе! Я лучше пойду к рыбкам!
— Нет, ты пойдешь в беседку!
— Нет, к пруду. Пусти!
— А мама не любит, чтобы мы играли врозь, — зая¬вила Дульсина.
— Ну и что, я скажу маме, что ты опять командуешь, и она разрешит мне играть одной.
С этими словами Канди помчалась к пруду, а Дуль¬сина прямиком к матери.
— Мама, — с порога начала она, — Канди не хочет со мной играть.
Донья Луиса нахмурилась.
— Дульсина, я же не побегу сейчас в сад улаживать ва¬ши споры. Веди себя так, чтобы ей захотелось с тобой иг¬рать.
Дульсина поняла, что начать надо с другого конца.
— Но она побежала к маленькому пруду. А ты по¬мнишь, когда в прошлый раз туда упала ее шляпка, ты запретила ей там гулять.
— Что-то я такого не помню.
— Мамочка, ты же запретила ей наклоняться к воде, а она все равно это делает. Спроси Себастьяна. А когда я беспокоюсь о ней, она говорит, что я командую.
Донья Луиса вздохнула.
— Так чего же ты хочешь от меня, Дульсина?
— Мамочка, ведь тебе было бы приятнее, если б мы вдвоем играли в беседке, правда? Ты ведь ничего не име¬ешь против?
— Почему же я буду против? Беседка отдана вам. А сейчас не теряй времени и отправляйся в сад.
Довольная Дульсина понеслась к пруду.
— Живей поднимайся, — скомандовала она сестре, — мама велела нам идти в беседку. Она недовольна, что ты крутишься у пруда. Не веришь — спроси у Себастьяна.
В доме Линаресов распоряжения доньи Луисы были законом, а хитрая Дульсина всегда умудрялась добиться распоряжений, выгодных ей. Канди лениво поплелась к беседке, но вдруг припустила бегом. Дульсина помчалась за ней.
Предстоял новый этап борьбы за лучших кукол, и уже заранее было ясно, за кем останется поле боя.

...Рождение одной за другой двух дочерей, Кандиды и Дульсины, лишь ненадолго сблизило Леонардо Линареса с женой. Пока дочери были маленькими, Леонардо, как всякий мужчина, доверил их воспитание жене. Ему, правда, хотелось, чтобы жена проводила с малютками больше времени, чаще брала их на руки, но он не мог не признать, что уход за Канди и Дульсиной был организо¬ван безупречно. Детская была просторная и прехоро¬шенькая, няни прекрасно обученные, и Луиса охотно де-монстрировала все это совершенство близким приятель¬ницам.
Когда девочки стали постарше, их ненадолго приво¬дили в гостиную, разряженных и причесанных. Хотя Ле¬онардо был без ума от дочек, его обижало, что их исполь¬зуют как хорошеньких куколок, чтобы вызвать умиление гостей.
Он считал, что семье с маленькими детьми не стоит увлекаться приемом гостей, тогда не будет надобности все время держать девочек в детской, и родители могли бы больше времени проводить с детьми, играть, возиться с ними. Но донью Луису возня с детьми совсем не при¬влекала.
Она объявила Леонардо, что не намерена менять об¬раз жизни из-за рождения детей, и дала ему понять, что его идеал семейного счастья кажется ей мещанским, пригодным разве лишь для мелких буржуа. Каждому со¬словию свое: простонародью — драки и перебранки, громкие вопли детей, которых шумно ласкают и шумно наказывают; для среднего сословия — семейная идиллия, когда супружеская пара полностью погружена в заботы о своих чадах; а у людей высшего круга — размеренная светская жизнь, не мешая которой растут красивые, здо¬ровые и воспитанные дети на попечении прекрасно под-готовленных нянь и гувернанток.
Сейчас Леонардо корил себя за то, что так быстро от¬ступился от своих прав на участие в воспитании дочерей. Он был недоволен результатами их воспитания хотя бы уже потому, что девочки стали вести себя несвободно. Они научились догадываться, каких слов от них ждут, и произносили именно эти слова, теперь уже сознательно стараясь вызвать умиление взрослых.
Не нравились отцу и отношения сестер между собой. Когда он однажды заговорил об этом с женой, Луиса бы¬ла очень удивлена:
— Послушать тебя, Леонардо, так у нас не дочки, а ка¬кие-то чудовища: Дульсина — тиранка, а Кандида — со¬вершенно безвольная личность.
— Я не говорил этого да и не мог сказать про детей, которые еще так малы и которых к тому же я очень люб¬лю. Я просто хотел указать тебе, какая опасность кроется в том, что Дульсина так часто диктует свою волю Канди. Между девочками нет настоящей нежности, все время идет какое-то состязание по пустякам. По-твоему, хоро¬шо, что они так часто жалуются друг на друга?
— Разумеется, я не вижу в этом ничего хорошего. Это меня так утомляет. Я уже сказала им обеим, чтобы они не приставали ко мне с пустяками, объяснила, что жало-ваться постоянно на родную сестру просто неприлично.
— Не думаю, что этим ты разрешила проблему их взаимоотношений, — вздохнул Леонардо.
— Уверена, что эту проблему они разрешат самостоя¬тельно, — заявила Луиса. - А мне будет разумнее сосре¬доточиться на проблеме их воспитания. Мне кажется, Леонардо, что неплохо начать обучать их теннису.
— Ничего не имею против, - ответил ее супруг.
На этом попытки Леонардо вмешаться в процесс вос¬питания дочек и закончились. Его остановила тайная мысль: «А разве между отцом и матерью Дульсины и Канди существует дружба?»

ГЛАВА 3
В доме Монтеро де ла Рива ужинали всегда всей семьей. Таков был обычай, заведенный еще дедом нынешнего главы этого почтенного семейства. Никто из до-машних не смел сесть к столу до тех пор, пока дон Карлос не вернется домой, и точно так же никто не смел задерживаться в своей комнате, когда остальные уже собирались приступить к трапезе.
Тем не менее в тот вечер в столовой дона Карлоса встретили только жена и приглашенная ею сеньора Алисия Алонсо. Дочь к ужину не спустилась.
— Мое почтение, донья Алисия. Добрый вечер, Росаура, — приветствовал дон Карлос женщин, а затем недоу¬менно спросил: — А где же Паулетта?
— Извини, дорогой, — ответила жена. — Она опять весь день проплакала у себя. Мне стоило большого труда ее успокоить.
— Что же на этот раз? — Дон Карлос был крайне не¬доволен отсутствием дочери, но в присутствии гостьи старался сдержать гнев.
— Гулянье в парке Чапультепек, — поджав губы, отве¬тила донья Росаура.
— Что, она хотела пойти на этот карнавал? Надеюсь, ты ей объяснила, что она не дочь какого-то мусорщика из Вилья-Руин. Или она забыла, что ее отец... — Дон Кар¬лос хотел было повысить голос, но жена остановила его:
— Карлос, тебе вредно волноваться.
Донья Росаура чувствовала, что гостью следует от¬влечь разговором. Ей не хотелось, чтобы в присутствии доньи Алисии муж выказывал свое раздражение и недо¬вольство. Все расселись, заняв свои места за изысканно сервированным столом, но дон Карлос медлил и не рас¬порядился подавать. Донья Росаура хорошо знала, что ее муж ни за что не приступит к ужину до тех пор, пока Па¬улетта все-таки не спустится в столовую. Росаура и сама была глубоко возмущена тем, что родители, а главное — гостья, вынуждены ждать эту капризную девчонку. Она была так рассержена, что никак не могла сосредоточить¬ся и сообразить, о чем бы поговорить с болтливой доньей Алисией. К счастью, та сама пришла ей на помощь.
— Ах, дорогая Росаура, — как ни в чем не бывало за¬щебетала Алисия. — Ты не можешь себе представить, ка¬кую роскошную машину купил мой кузен Армандо!
Элегантная, слегка молодящаяся сеньора Алонсо бы¬ла старинной приятельницей доньи Росауры. Было вре¬мя, когда они вместе учились и считались подругами, хотя впоследствии жизнь заставила их относиться друг к другу осторожнее. Те теплые отношения, которые связы¬вали их в юности, теперь были уже давно в прошлом, но тем не менее они продолжали поддерживать по-светски прохладное знакомство.
— Кстати, ты знакома с моим кузеном? — спросила Алисия, стараясь сделать вид, что не замечает напряжен¬ной обстановки.
— Да, — рассеянно ответила Росаура. — Помнится, ты знакомила нас с Армандо в прошлое Рождество. Очень приятный мужчина.
— Ах да, ну конечно! — засмеялась Алисия. — Так вот, это не машина, а просто зверь. Там все так ловко уст¬роено, что кажется, не едешь, а летишь по воздуху. Я, правда, забыла, как называется эта марка. Ну, в общем, спортивный автомобиль.
— Алисия, — улыбнулась Росаура, — а ты все такая же жизнерадостная. Я просто поражаюсь твоей энергии, тво¬ему оптимизму. Годы тебя не берут.
— Спасибо, милочка. Ты же знаешь, я умею ценить комплименты, — Алисия незаметно подмигнула подру¬ге. — Хотя когда-то они доставались тебе чаще, чем мне.
— Мне   кажется,   ты   немного   преувеличиваешь,— Донья Росаура смутилась, но старалась не подавать виду. Она оглянулась на мужа.
— Ну что ты! — махнула рукой Алисия. — Карлос дав¬но привык к моей манере выражаться. И потом, ему дол¬жны быть приятны комплименты, адресованные его же¬не. Не так ли, сеньор Монтеро?
— Да, Алисия, вы совершенно правы,— рассеянно отозвался дон Карлос.
Сеньор Монтеро, по обыкновению, не прислушивал¬ся к болтовне Алисии. Он всегда недолюбливал эту при¬ятельницу Росауры, считая ее глуповатой, чересчур раз¬говорчивой и весьма недалекой. А самым неприятным было то, что ни одна новость, достигшая уха Алисии, не задерживалась у нее на языке, и к вечеру весь город уже знал то, что всем знать было необязательно.
— Эдувигес!  Эдувигес! —  громко  позвал дон  Кар¬лос. - Да узнайте же вы наконец, отчего наша дочь за¬ставляет себя так долго ждать?                                 
— Девочка готовится спуститься к ужину, — робко пролепетала няня. - Я позову ее. С вашего позволения.
Эдувигес повернулась, чтобы уйти, но дон Карлос за¬держал ее.                                                           
— Давно пора разобраться с ней, - ворчал он. — Что она себе позволяет! А ты ей потакаешь. Ты приставлена к нашей дочери и должна следить за тем, чтобы она посту¬пала так, как ей велено.
— Простите, сеньор, — еле слышно пролепетала испу¬ганная Эдувигес. — Будет исполнено, сеньор.
Стареющая Эдувигес была кормилицей Паулетты, вырастившей и выходившей девочку с пеленок. Она была беспредельно предана своей маленькой госпоже и всегда чутко переживала все ее беды. Вот и сейчас она заспеши¬ла по лестнице в комнату своей любимицы, чтобы пото¬ропить ее и предупредить о назревающем скандале.
Алисия в столовой тем временем продолжала:
— Так вот, я подумала, что мне не мешало бы прока¬титься на такой машине. Люблю скорость! Ты же зна¬ешь, Росаура, я сама боюсь садиться за руль, а наш шо¬фер Хуан настолько прирос к нашему «форду», что, на¬верно, уже не знает, как подойти к другому автомобилю. Его еще Максимилиано взял к нам.
При упоминании о покойном муже лицо Алисии приняло подобающее этой теме скорбное выражение. Она вздохнула.
— Как давно это было... Сколько лет уже прошло с тех пор, как со мной нет моего любимого мужа.
— Как знать, — не удержавшись, съязвила Росаура, — был бы он тебе так же дорог, если бы был жив до сегод¬няшнего дня.
— Как ты можешь так говорить! — возмутилась Али¬сия. — Я любила его. Ах, как я его любила! Мы же жили с ним душа в душу. Целый год.
Алисия краем глаза посмотрела на дона Карлоса. Она очень не любила, когда Росаура заговаривала в присутст¬вии третьих лиц о ее покойном муже. Однако дон Карлос продолжал сидеть, как будто и не слышал беседы жен¬щин. Возможно, так оно и было. Выдержав небольшую паузу, Алисия заговорила, снова вернувшись к теме, ко¬торая волновала ее куда больше, чем неприятные воспо¬минания о покойном муже, чью фамилию она носила и чьим состоянием распоряжалась.
— Росаура, дорогая, — проворковала она, — я подума¬ла, не отдадите ли вы мне вашего шофера, этого Педро Луиса?
— Зачем  он  тебе,  Алисия?—  искренне удивилась донья Росаура. — Он ведь такой неотесанный. Хотя лично я избавилась бы от него с удовольствием. В нем есть что-то неприятное.
Донья Росаура вопросительно взглянула на мужа, ожидая, что он примет какое-нибудь решение. Но дон Карлос продолжал хранить молчание.
— Видишь ли, — оживилась гостья, решив, что ее просьба, возможно, будет удовлетворена, — современная спортивная машина требует крепких рук. Я думаю, Пед¬ро Луис будет порасторопнее, чем старик Хуан.
Алисия снова взглянула на главу дома, ожидая, какой будет его реакция на ее просьбу. Дон Карлос, казалось, наконец стал прислушиваться к беседе и собирался даже что-то сказать, но в этот момент в сопровождении кор¬милицы в столовой появилась заплаканная Паулетта.
— Добрый вечер, папа, — пролепетала она. — Добрый вечер, сеньора Алонсо.
— Добрый вечер, Паулетта, — сухо сказал отец. — Ты ничего не хочешь мне сказать?
— Ничего, — прошептала девочка.
— Это просто возмутительно! — взорвался дон Кар¬лос. — Мы с твоей матерью и сеньорой Алонсо уже пят¬надцать минут ожидаем, когда же ты соблаговолишь спу¬ститься. Что за непозволительная дерзость! Ты прекрас¬но знаешь, как должно вести себя всем в этом доме. И я никому не позволю нарушать принятые в нашей семье правила. Никому. Ты слышишь меня?
Щеки Паулетты вспыхнули лихорадочным румян¬цем. Она не решалась поднять глаза. Дон Карлос тем вре¬менем продолжал:
— Уже не в первый раз я слышу от твоей матери о том, что ты стала капризной и своевольной. Или ты за¬была, кто твой отец? Ты принадлежишь к роду Монтеро де ла Рива. Никогда не забывай об этом. Неужели ты го¬това запятнать свою честь? И ради чего? Ради того, что¬бы толкаться с пьяными оборванцами! — дон Карлос по¬высил голос настолько, что, не будь он благородным сеньором, можно было бы сказать, что он кричит — Я возмущен и оскорблен твоим поведением, недостойным нашей семьи. Ни сегодня, ни завтра, никогда ты не появишься на карнавале. Ты поняла меня? Мое терпение подходит к концу.                                                                 
На глаза Паулетты навернулись слезы. Она с надеж¬дой посмотрела на мать, ища защиты.
— Твой отец прав, — глядя прямо в глаза дочери, ска¬зала донья Росаура. — Твоя просьба, даже сама мысль о том, что можно пойти на это сборище, возмутительна и безобразна. Я думаю, тебя следует наказать.
Бедная Паулетта, которая рассчитывала найти под¬держку у матери, снова разрыдалась. Все происходящее казалось ей верхом несправедливости. И, закрыв лицо руками, она бросилась наверх к себе в комнату.                     
— Эдувигес! — жестко приказала донья Росаура. — Немедленно верните ее. Сейчас же! И не заставляйте нас опять ждать.                                                                           
Эдувигес, тяжело вздыхая, пошла наверх за своей де¬вочкой. Войдя в комнату Паулетты, она обнаружила ее на кровати. Худенькие плечи девочки сотрясались от рыда-ний.
— Милая моя, — ласково сказала Эдувигес. — Пой¬дем, спустись вниз, иначе быть беде. Они очень сердятся на тебя.
— Няня! — сквозь слезы воскликнула Паулетта. — Ну почему они такие? Что я им сделала?                                     
— Не плачь, моя дорогая, — няня ласково гладила ее по шелковистым волосам.— Все будет хорошо. Ты же знаешь, они хотят тебе только добра...
— Ты действительно так думаешь, скажи, няня? — во¬скликнула Паулетта и подняла заплаканное лицо. Пыт¬ливые детские глаза смотрели прямо на Эдувигес.
Кормилица отвела взгляд. Она все понимала, но не могла, не смела говорить Паулетте то, что думала. Ей и самой приходилось очень несладко в этом мрачном доме, но вся ее одинокая жизнь была отдана ему, и Эдуви¬гес ни за что бы его не оставила, ведь это значило бы бро¬сить свою маленькую госпожу, которую она любила всем сердцем.                                                                               
— Не плачь, Паулетта, милая. Утри слезы, — кормилица подняла девочку. — И пойдем вниз.
...Ужин прошел в гробовом молчании. Лишь изредка Алисия пыталась завести какой-нибудь ничего не знача¬щий разговор, но ее так никто и не поддержал. Уже про¬щаясь, она как бы невзначай вернулась к интересующему ее вопросу.
— Да, так не забудьте о моем предложении. Уступите мне Педро Луиса. А я могу отдать вам Хуана, если хоти¬те.
— Не понимаю вас, Алисия, зачем он вам? По-мое¬му, Хуан— прекрасный водитель,— сурово сказал дон Карлос. — Что же касается меня, то я считаю себя не вправе производить обмен людей. Они же все-таки не ра¬бы. А увольнять Педро Луиса у меня нет никаких основа¬ний.
— Что ж, — криво улыбнулась Алисия, — по крайней мере спасибо за прямой ответ. До встречи, Росаура. С ва¬шего позволения, сеньор Монтеро, — она деланно улыб¬нулась ярко накрашенным ртом.
— До встречи, Алисия, — Росаура была рада, что гос¬тья наконец уходит. — И не забудь, ты приглашена завтра на детский праздник. Мы с Паулеттой ждем тебя. Да, и не забудь привести своего кузена Армандо. Он тоже пригла¬шен.
— Спасибо, Росаура. До завтра.

Всякий раз, подъезжая к собственному дому, Алисия испытывала невероятную гордость за себя. Кто бы мог подумать, что она, когда-то обычная девчонка, дочь бед¬ных родителей, превратится в богатую, знатную даму. Когда-то она даже и не решалась мечтать просто о про¬сторной квартире, теперь же у нее роскошный особняк.
Алисия подняла голову, чтобы вновь насладиться ви¬дом его внушительного фасада, и только сейчас замети¬ла, что в гостиной горит свет. Значит, кто-то пришел. «Наверно, Армандо», — решила Алисия и не ошиблась.
Действительно, в гостиной с бокалом в руках удобно расположился ее кузен, тот самый, о спортивном автомо¬биле которого она только что рассказывала в доме Мон¬теро де ла Рива.                                                       
— Как дела, Армандо? - приветливо спросила АЛИ¬СИЯ. — Как твоя поездка в Гвадалахару?
— Ничего хорошего, — поморщился тот. — Грязный промышленный город, кругом одни заводы... Не пони¬маю, зачем я так понадобился этому Ромуло? Он позво¬нил мне, я сорвался, понесся туда сломя голову. Он гово¬рил о каких-то серьезных проблемах, а на месте оказа¬лось, что все это такая чепуха. Как можно из-за каждого пустяка гнать человека из столицы? И за что только я ему плачу?
Алисия улыбнулась. Она знала манеру своего кузена говорить о самых серьезных вещах как о пустяках.
— Если бы я не знала твоей деловой хватки, дорогой брат, я бы подумала, что ты лентяй и бездельник.
С этими словами Алисия уселась в глубокое кресло, обитое голубым бархатом, и поднесла к губам бокал ви¬на. Она никогда не жалела денег на самые тонкие вина.
— Попробуй, это бургундское трехлетней выдержки. Расслабься. У тебя усталый вид.
— Да, — согласился Армандо. — Я из аэропорта пря¬миком к тебе, даже отдохнуть не успел.
Он допил вино, закурил, а затем вышел на балкон. Скоро с бокалом в руках к нему присоединилась Алисия. Внизу раскинулся роскошный сад, где меж темнеющих деревьев и кустарника яркими точками выделялись кус¬ты роз, подсвеченные спрятанными в траве электриче¬скими лампочками.
— Красивый у тебя сад, сестрица, — задумчиво сказал Армандо, затягиваясь сигаретой. — Особенно хорошо это понимаешь в жаркий день, такой, как сегодня.
— Да, — меланхолично ответила Алисия. — Особенно я полюбила этот сад с тех пор, как умер мой Максимилиано... — она отхлебнула вина.— Ведь именно здесь он впервые увидел меня и понял, что это его судьба.
— Ты всегда умела кружить головы старым толстосу¬мам, — усмехнулся Армандо. — Одного раза было доста¬точно, чтобы они ходили за тобой по пятам, не в силах отвести глаз. — Он снова усмехнулся, и на этот раз Алисии почему-то очень не понравилась его усмешка. А Ар¬мандо тем временем продолжал: — Как тебе повезло, сес¬тричка. Всего-то год терпела этого старого толстяка. Зато теперь... ты свободна и богата.
— Но я любила Максимилиано, — заметила Алисия.
Армандо рассмеялся:
— Рассказывай об этом кому-нибудь другому!
— Что за тон! — возмутилась Алисия. — Что ты хо¬чешь этим сказать?
— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, — Армандо повернулся к кузине и насмешливо посмотрел ей прямо в глаза. — Ты ловко умеешь устраиваться и обделывать свои делишки.
— Я любила  Максимилиано,—  твердо  повторила Алисия.
— Смотри-ка, похоже, ты сама в это поверила!
— Я любила своего мужа и люблю до сих пор.
— И потому завела ребенка у него за спиной? — спро¬сил Армандо. — А что было бы, если бы он не умер вовре¬мя? Тебе везет, чертовски везет, Алисия.
Кузина, размахнувшись, отвесила ему пощечину и, резко повернувшись, ушла с балкона в гостиную.
Она снова плеснула себе вина и выпила. Все внутри нее клокотало. «Как он смел напомнить мне об этом ре¬бенке! Это была ошибка, ужасная ошибка. Не надо было связываться с этим Рохасом. Но он был такой красивый, мускулистый, сильный, и все время на глазах». Алисия вспомнила о тех днях.
Рохас был телохранителем Максимилиано Алонсо, ее мужа. И Алисия не смогла устоять, тем более что сам сеньор Алонсо совершенно не интересовал ее как мужчи¬на. А Рохас был все время где-то рядом. Алисия тогда сделала первый шаг к сближению, парень сначала отне¬кивался, но затем сдался. И надо же было так случиться, что уже после смерти мужа Алисия забеременела. Это было очень некстати. Если бы это случилось, пока дон Максимилиано был еще жив, она могла бы объявить ре¬бенка его сыном, но мальчик родился через одиннадцать месяцев после похорон, и Алисии было бы трудно избе¬жать пересудов.
Поэтому она решила избавиться от ребенка. Опасаясь сдать его в приют в самом Мехико, где ее могли бы уз¬нать, она в конце концов пошла на крайность - заехав куда-то в глушь, она оставила младенца на паперти дере¬венской церкви. Ей очень ловко удалось избавиться от плода этого глупого романа, но тогда ей потребовался помощник, которого она волей-неволей была вынуждена поставить в известность о том, что случилось. И этим по¬мощником был ее кузен Армандо. Он время от времени напоминал «дорогой сестрице» о бесценной услуге, кото¬рую ей оказал. Алисия всегда взрывалась, но затем быст¬ро отходила, понимая, что ссориться с Армандо бес¬смысленно и, пожалуй, опасно.
Когда Армандо вошел в гостиную, Алисия уже успо¬коилась.
— Все в прошлом, дорогой братец, — сказала она, сно¬ва наливая себе вина. — Ты прав, я свободна и богата. Но не забывай, что и ты мне кое-чем обязан.
— Сколько можно напоминать мне об этом? — рас¬сердился Армандо.— По-твоему, я сидел на готовень¬ком? Я тоже карабкался вверх как только мог.
— Это ты-то карабкался? —  насмешливо спросила Алисия. — Забыл, как тебя чуть не осудили за мошенни¬чество? Если бы не мои деньги, если бы я не купила тог¬да суд, гнил бы ты сейчас в тюрьме, а не сидел в новень¬ком авто. И будь со мной повежливее, дорогой братец. Мне тоже есть что порассказать о твоем интересном про¬шлом.
Алисия прекрасно понимала, что лучшая защита — это нападение. И действительно, Армандо сразу же по¬шел на попятную.
— Ну ладно, ладно, — миролюбиво сказал он. — Ты прекрасно знаешь, что я очень тебе благодарен. Я ведь не раз говорил тебе это, правда?
Армандо закурил. От внимательного взгляда его ку¬зины не ускользнуло, как нервно он щелкнул зажигалкой. Сейчас начнет оправдываться или попытается разжало¬бить», — подумала Алисия. И действительно, после не¬продолжительной паузы Армандо сказал:
— Ты же помнишь, как все получилось тогда. Мы здорово пролетели. Я рассчитывал получить кучу денег, они были уже почти у меня в руках. Кто же мог подумать, что в последний момент, когда комбинация почти срабо¬тала, нас так ловко опередит этот проходимец. Сверил номера документов и...
— Армандо, дорогой, эту историю я слышала уже ты¬сячу раз, — прервала его Алисия. Она была довольна тем, как ей удалось поставить своего «милого братца» на мес¬то. — Между прочим, — продолжала она, решив сменить тему разговора, — завтра Монтеро пригласили меня на день рождения дочери. И тебя тоже ждут.
— Монтеро? — переспросил Армандо. — Это тот мо¬настырь, куда ты водила меня на прошлое Рождество? Да там и вздохнуть нельзя, там боишься не только рот рас¬крыть, а даже и повернуться. Вдруг они это не так восп¬римут.
— Дурачок, — засмеялась Алисия. — Монтеро — ари¬стократы. Наблюдай за ними, перенимай их лоск. Но де¬ло не в этом, — она загадочно посмотрела на кузена. — Я наверняка знаю, что у Карлоса Монтеро какие-то боль¬шие интересы в Гвадалахаре. Знакомство с ним может быть тебе очень полезно. В любом случае познакомиться вам не помешает.
— В Гвадалахаре? — заинтересовался Армандо. — От¬куда ты это знаешь?
— От его секретарши Марии. Она же когда-то еще со¬всем молоденькой девушкой работала у Максимилиано. Я ее и порекомендовала Карлосу Монтеро. Видишь ли, Карлос принадлежит к тем ханжам, которые и в секретар¬ши предпочитают брать женщин за сорок — чтобы не бы¬ло соблазна. Бедняжка до сих пор благодарна мне за эту услугу. — Алисия помолчала и многозначительно доба¬вила: — Она очень хорошо работает, и Карлос ей абсо¬лютно доверяет.
Армандо вздохнул.
— Ну ладно, раз ты считаешь, что это полезное зна¬комство... Только я не знаю, о чем и говорить в этой бога¬дельне. В тот раз я, по-моему, и трех слов не сказал за весь вечер.
— Хорошо, я подкину тебе одну тему,- милостиво пришла ему на помощь Алисия.- У Карлоса есть шо¬фер, некто Педро Луис Гарсиа. Так вот, я хочу перема¬нить его к себе. Росаура будет только рада, если он уйдет, а вот Карлос... Короче, когда вы с ним разговоритесь, ска¬жи, как бы между прочим, что тебе нужен хороший и надежный механик. Может быть, он согласится расстаться с Педро Луисом. Так ты отплатишь мне услугой за услугу.
— Зачем тебе этот шофер, Алисия? — удивился Ар¬мандо. — Хуан, по-моему, прекрасно водит машину.
— Ну какое тебе до этого дело?
— А-а, — догадался Армандо, и на его лице заиграла двусмысленная улыбка. — Кажется, я понял. Ты же лю¬бишь простых крепких парней. Еще один работяга-кра-савчик...
— Прекрати! —   игриво   погрозила  ему  пальчиком Алисия. — Хватит об этом.
— Хорошо, Алисия. Я понял. Постараюсь уговорить его. А теперь, с твоего позволения, я поеду к себе. Ужасно умотался с этими перелетами. Завтра я за тобой заеду.
— До завтра, милый братец!
Когда дверь за Армандо закрылась, Алисия вальяжно развалилась в кресле с бокалом в руках. На ее губах игра¬ла самодовольная и одновременно хищная улыбка. Она думала об этом парне — Педро Луисе. «Как Армандо на¬звал его? Работяга-красавчик? Удивительно точно».

ГЛАВА 6
Леонардо Линарес разговаривал по телефону. Луи¬са, только что вошедшая в комнату, услышала окончание разговора.
— Так что можешь на меня рассчитывать. До скорой встречи, Хосе Игнасио, — говорил Леонардо.
— С кем это ты сейчас разговаривал? — спросила Лу¬иса, когда муж повесил трубку. — Я так поняла, что тебе звонил Хосе Игнасио Дуэнде?
— Именно он, бедняга. —  Расстроенный Леонардо взволнованно заходил по комнате.
— Можешь себе представить, — серьезно обратился он к жене, — в какую передрягу он попал с этими доку¬ментами из-за своей проклятой доверчивости. Вчера у Альваресов я узнал, что его уже вызывали в полицию, но, разумеется, такие объяснения кажутся им смехотворны¬ми. Надо знать Хосе Игнасио, как знаю его я, чтобы...
— Я предпочла бы, чтобы ты, во-первых, не знал его так хорошо, а во-вторых, перестал бы ходить по комнате.
— Прости, не понимаю тебя.
— Я прошу, чтобы ты наконец сел.
— Нет, ты объясни мне, что ты хотела сказать насчет Хосе Игнасио.
— Дорогой мой, сейчас не время афишировать твои приятельские отношения с Хосе Игнасио. Он сам должен был бы понять, что, пока не восстановится его репутация, ему лучше уйти в тень. Многие приличные люди уже да¬ли ему это почувствовать. Очень жаль, что тебе и на этот раз изменяет чувство такта и ты делаешь как раз обрат¬ное — изо всех сил укрепляешь свои связи с этим челове¬ком.
— Этого человека, как ты выражаешься, мы знаем до¬статочно много лет. В свое время, еще до нашей женить¬бы, он много для меня сделал и помогал мне встать на ноги.
— Знаешь, мне никогда не нравились его манеры, — проговорила донья Луиса.
— Да, и ты сумела дать ему это почувствовать. Попросту сказать, отвадила его от нашего дома. Но ведь и ты, Луиса, никогда не сомневалась в его честности.
— Леонардо, вопрос не в том, доверяю я ему или нет...
— Но для Хосе Игнасио вопрос состоит именно в этом. Он в ужасе не столько от грозящего разорения и неприятностей с полицией, сколько от того, как в одно¬часье погибла его репутация. Он, добряк и честнейший малый, повсюду видит перед собой захлопнутые двери.
— Ах, Леонардо, я столько приложила сил, чтобы на¬ша семья занимала достойное положение, а ты...
— Луиса, — сказал с отчаянием Леонардо, — каждый раз, когда я пытаюсь говорить с тобой о том, что для ме¬ня важно, я словно натыкаюсь на стену...
— Вот именно, мне приходится быть той стеной, ко¬торая ограждает наш дом от неприятностей,— отозва¬лась Луиса. — Я настаиваю на том, чтобы ты прекратил знакомство с этим человеком, пока его репутация не бу¬дет восстановлена.
Леонардо не выдержал.
— Нет, моя дорогая, —твердо заявил он. — Я собира¬юсь сделать обратное. Как раз сегодня Хосе Игнасио бу¬дет обедать у нас дома, и ему не придется пробираться ко мне с черного хода.
— Ты с ума сошел, Леонардо! — воскликнула Луиса. И видя, что муж не собирается отступать, прибавила: — В таком случае на мое присутствие можешь не рассчиты¬вать. Я забираю девочек и еду обедать к маме.
— Как тебе угодно, дорогая, - ответил Леонардо, си¬лясь казаться невозмутимым, но голос выдавал его на¬пряжение.
Луиса вошла в комнату к дочерям и объявила:
— Мы сегодня обедаем у бабушки. Собирайтесь, де¬вочки. Чуть позже я пришлю к вам Селию.
Когда мать вышла, Кандида спросила:
— Что ты наденешь, Дульсина?
— Мы с тобой наденем розовые платья.
— Нет, я надену зеленое, - возразила Кандида.
—  Почему это ты наденешь зеленое?- забеспокоилась Дульсина.
— Хотя бы потому, что мне его подарила бабушка. Ей будет приятно видеть меня в нем.
— Вовсе не поэтому ты так с ним носишься. Просто это платье не с такими пышными сборками, как другие. Вот ты и вообразила, что похожа в нем на взрослую.
— Ну конечно, — самодовольно ответила Канди. — Помнишь, когда у нас были гости, Паулетта Монтеро была в очень похожем платье, только вырез был чуть по¬больше и роза прикреплена не к поясу, а к плечу. А ведь Паулетте уже почти пятнадцать, и ее мама только и ду¬мает, как бы ее получше выдать замуж. Но ты не расстра¬ивайся. Когда тебе будет одиннадцать лет, тебе, может быть, тоже подарят платье без пышной юбочки.
Этого Дульсина уже не могла снести.
— Ерунду ты говоришь! Если бы бабушка хоть чуть подумала, она бы не стала дарить это платье такой ма¬лявке. Ты малявка и пигалица, а бабушка безмозглая, раз не понимает, кто взрослый, а кто ребенок.
Канди обомлела от такого святотатства, но быстро со¬образила, какое преимущество она получила.
— А вот я расскажу маме и бабушке, что ты говорила.
— Так они тебе и поверили!
— А я поклянусь на распятии, что все это чистая правда.
Дульсина струсила. Она бы много дала, чтобы взять свои слова обратно.
— Канди, — медовым голосом начала она, — я ведь о тебе беспокоюсь. Такое платье лучше поберечь до другого случая. Что хорошего, если ты случайно капнешь на него соусом или опрокинешь чашку чая?
— Не опрокину и не капну, если сяду подальше от те¬бя, — довольно миролюбиво ответила Канди, чувствуя, что на этот раз Дульсина у нее в руках.
В комнату вошла горничная Селия и помогла обла¬читься одной в зеленое, а другой в розовое платье. Сама того не подозревая, она безмерно увеличила унижение Дульсины, долго и бережно расправляя все оборочки и воланчики на ее пышной юбке. Все это время Дульсина внутренне тряслась от злости, а Кандида изворачивалась перед зеркалом, пытаясь со спины разглядеть свое «поч¬ти взрослое» платье.
Внезапно лицо Дульсины прояснилось.
— Канди, — сказала она, как только Селия вышла. - Такое дамское платье не носят без украшений.
— Где же я их возьму?
— Не хитри, сестренка. У тебя полно разных цепочек, пластмассовых колечек, браслетов с брелочками.
— Откуда ты знаешь? Ты что, рылась в моих вещах?
— Зачем мне рыться в твоих вещах? Просто я видела, как ты в этом платье и в украшениях вертелась перед зер¬калом. Но видишь, я ничего никому не рассказала.
На самом деле первым порывом Дульсины, когда она их случайно обнаружила, было бежать и пожаловаться маме, что Канди прельстилась тем, о чем Луиса отзыва¬лась с неизменным пренебрежением, — грошовыми без¬делушками. Но потом она сообразила, что если оставит все в тайне, то сокровища не будут выброшены, и она сможет наслаждаться ими, когда сестры нет дома. Но сейчас приходилось жертвовать украшениями, чтобы по¬ставить зарвавшуюся Канди на место.
— С таким фасоном без украшений на обойдешься, у тебя ведь открытая шея,— авторитетно заявила она.— Ты же помнишь, что у Паулетты Монтеро были и брас¬лет, и цепочка, и кольцо. А ты сама сказала, что у вас очень похожие платья.
— Да, но у Паулетты были настоящие драгоценно¬сти, — с сомнением сказала Канди.
— Твои блестят еще лучше, чем настоящие.
— А мама не рассердится? Она ведь запретила нам покупать разную дешевку.
— Когда она увидит, как это красиво, она сама тебе посоветует купить еще, — уверенно ответила Дульсина.
Кандида наконец решилась.
— Отвернись, — сказала она и полезла в свой тайник.
Дульсина, усмехаясь про себя, прислушивалась к воз¬не за своей спиной. Последний раз драгоценные побрякушечки в этот тайник засовывала в спешке она сама.
— Что же именно надеть? - суетилась Канди.
— Бусы можешь надеть в несколько рядов, так носят. Браслетик выбери с брелочками, пусть звенит.
— Возьми и себе что-нибудь, - расщедрилась Канди.
— С моим детским платьицем не разгуляешься, — вздохнула Дульсина. — Пожалуй, вот эти колечки мне подойдут. Пойдем поскорее вниз, мы очень долго из-за тебя копались.

Луиса, уже сидевшая в машине, начала терять терпе¬ние и собиралась послать Хаиме за дочерьми. В этот мо¬мент девочки появились на крыльце. Луиса взглянула на них и обомлела. Дульсина была как Дульсина, но Канди! Она была разряжена и сверкала, как рождественская елка. С нее прямо гирляндами свешивались какие-то уродли¬вые цепочки, бусы, какая-то несусветная дрянь.
— Это что такое?! — услышала Канди ледяной от бе¬шенства голос Луисы. Все самодовольство Кандиды ис¬чезло в одну минуту, а ее ноги приросли к ступеням. Дульсина, наоборот, проворно сбежала с лестницы, к ко¬торой уже направлялась Луиса.
— Что это такое, я спрашиваю?! — Луиса брезгливо взяла кончиками пальцев «драгоценности» Кандиды и потряхивала ими прямо перед лицом девочки.
— Даже горничная постыдилась бы надеть это на се¬бя!   Сними   немедленно!! —   вдруг   взорвалась   Луиса. Смертельно перепуганная Канди зарыдала. Дульсина, ко¬торая от испуга даже не могла злорадствовать, быстро стянула с себя пластмассовые колечки и незаметно за¬швырнула их в кусты.
Луиса опомнилась, обняла плачущую Кандиду и уве¬ла ее в холл. Дульсина не решилась последовать за ними.
В холле Луиса села в кресло и привлекла к себе всхли¬пывающую девочку.
— Прости меня, дочка, — сказала она. — Я ненавижу вульгарность, а в эту минуту мне вдруг показалось, что вульгарность лезет в доме изо всех щелей и я бессильна этому помешать.
Кандида плохо поняла, о чем говорила мама. Она слышала только, что сначала мама неслыханно рассерди¬лась, а теперь говорит с ней небывало ласково. Луиса действительно впервые испытала перед дочерью чувство вины, за которым пришла небывалая нежность. Кандида стала поспешно стаскивать с себя свои сокровища, а мать ласковыми движениями помогала ей.
— Избегай всего, что равняет тебя с толпой, дочка. Если кто-то из слуг подарит тебе такое, поблагодари, но никогда не надевай. Или это твои покупки?
Канди кивнула, опасаясь новой вспышки гнева. Но вместо этого Луиса спокойно сказала:
— Завтра же мы съездим в ювелирный магазин. Там я покажу тебе, как выглядят по-настоящему прекрасные украшения. Вы с Дульсиной даже сможете себе выбрать что-то, подходящее к вашему возрасту. И вообще буду вас теперь почаще брать в магазины.
Она погладила Кандиду по щеке, и та счастливо потя¬нулась к матери, ни капли не жалея о сокровищах, сирот¬ливой горкой лежавших в кресле. «Подарю все Селии», — решила Канди.
Когда они, улыбаясь, вышли из дома, шофер Хаиме, сидевший за рулем, облегченно вздохнул. Хозяйка сегод¬ня озадачила его дважды: тем, что она, всегда такая сдер¬жанная, взорвалась, и тем, что взорвалась из-за сущего пустяка. Сам он мог бы впасть в такую ярость, только ес¬ли бы, не дай Бог, уличил своего ребенка в воровстве или издевательстве над животными. Пойди разбери этих бо¬гачей!
Заварившая всю кашу и ничего не понимающая Дульсина, увидев, как дружно идут ее мать и Канди, на которой уже нет украшений, на всякий случай спрята¬лась за машину. Но Луиса так же дружелюбно улыбну¬лась и младшей дочери, когда она бочком выползла, от-кликаясь на зов матери.
— Поехали, девочки, — поторопила их Луиса, и, хотя Дульсина лопалась  от любопытства, расспросы  при¬шлось отложить.

ГЛАВА 7
Праздник подошел к концу, и гости разошлись. У дверей комнаты Паулетты донья Росаура столкнулась с няней Эдувигес.
— Эдувигес, моя дочь уже легла? - как всегда сурово спросила она.
— Да, сеньора, я помогала ей отойти ко сну.
— На сегодня ты свободна, Эдувигес. Можешь идти.
— Да, сеньора, с вашего позволения.
Эдувигес на миг задержалась, сердце в груди отчего-то защемило. Неужели девочку снова ждет нагоняй?
Донья Росаура тихонько открыла дверь и вошла. На столике у кровати все еще горел свет. Паулетта лежала и что-то рассматривала, но, заметив мать, поспешно суну¬ла руку под подушку. Донья Росаура решила не подавать виду, что она что-то заметила.
— Ты уже спишь, Паулетта? — спокойно спросила она.
— Еще нет, мама, — ответила девочка.
— Тебе понравился твой праздник? — спросила Роса¬ура, присаживаясь на край кровати.
— Да, мамочка, я просто счастлива. Было так весело, так здорово.
— Паулетта, скажи, что у тебя под подушкой? — вне¬запно спросила мать.
Девочке стало не по себе. Ведь под подушкой лежал подарок Педро Луиса — ее чудесное маленькое колечко с ящеркой. Паулетта побледнела. Значит, мама все-таки заметила... Что же теперь будет...
— Ничего, мама, — тихо ответила девочка. — Это так...
— Дай мне немедленно то, что ты прячешь под по¬душкой, — жестко приказала мать. Лицо ее стало непро¬ницаемым. Она видела, что дочь что-то от нее скрывает. Это было просто возмутительно.
— Но, мама... — взмолилась Паулетта.
— Немедленно дай мне то, что у тебя под подуш¬кой! — Донья Росаура повысила голос, что случалось с ней довольно редко — обычно все домашние слушались ее и так.
— Это... это... просто подарок, — оправдывалась Пау¬летта. — Это мне подарили.
— Что тебе подарили? Покажи сейчас же! — Донья Росаура раздражалась все сильнее и сильнее. Больше все¬го она не переносила, когда ей прекословили, и кто? Ребе¬нок, ее собственная дочь!
— Но, мама!
— Что за упрямство! Кто позволил тебе так вести себя с матерью? Я приказываю тебе немедленно отдать мне то, что лежит у тебя под подушкой, иначе...
— Что иначе? — в отчаянии закричала Паулетта, не в силах больше сдерживать слезы.
— Иначе я позову твоего отца!
— Не  надо,   мама, —  тихо  попросила  Паулетта. — Прошу тебя.
Девочка не выдержала и разрыдалась. Ее худенькие плечи сотрясались, но головой и руками она накрыла по¬душку, как бы защищая свое сокровище.
— Мое терпение подходит к концу. Паулетта, ты сама этого хотела!
Донья Росаура была вне себя. С искаженным от яро¬сти лицом она встала и с силой оттолкнула дочь. Откинув подушку, она увидела под ней колечко.
— Это еще что такое? Откуда оно у тебя? — Мать была так разгневана, что перешла на крик.
В этот момент в комнату вошел дон Карлос. Он услы¬шал шум наверху и поднялся, чтобы узнать, в чем дело.
— Что здесь происходит? — гневно спросил он. — Ро¬саура, объясни мне, пожалуйста.
— Полюбуйся на это, Карлос! — И донья Росаура с негодованием швырнула на стол индейское кольцо.
— Какая-то дешевая побрякушка, — с презрением по¬морщился отец. — Кажется, с ней связаны какие-то суе¬верия.
— Она прятала эту гадость у себя под подушкой и не хотела мне показывать. — Мать повествовала о преступ¬лениях дочери, как прокурор во время судебного разби-рательства.— Я, правда, еще не выяснила, где она его взяла.
— Так, — дон Карлос нервно забарабанил пальцами по спинке кровати. — Паулетта! Это правда, что ты пря¬тала кольцо у себя под подушкой?
Вместо ответа девочка горько зарыдала.
— Я не люблю, когда меня заставляют повторять два раза, — ледяным голосом сказал отец. - Отвечай, когда тебя спрашивают.
— Да... — сквозь слезы прошептала Паулетта.
— Откуда ты его взяла?
Паулетта молчала. Она решила ни за что на свете не выдавать своей тайны. Вдруг Педро Луису попадет за то, что он принес ей колечко?
— Не слышу ответа! — прогромыхал дон Карлос. — Откуда у тебя это кольцо?
— Я... — начала Паулетта и замолчала.
— Говори же!
— Я не могу вам сказать.
— Что?! — Дон Карлос и донья Росаура в растерянно¬сти переглянулись. Они и представить не могли, что та¬кое возможно. Это не укладывалось в их головах.
— Я не могу вам сказать, — тихо, но твердо повторила девочка.
— Мерзавка! — донья Росаура уже не следила за тем, какие слова срываются у нее с языка. — Да ты посмотри сюда, — обратилась она к мужу, — посмотри на всю эту дрянь, — она указала на подарки, сложенные на столике у окна.
Мать схватила лежавшую с края розовую сумочку с зеркальцем, которую Паулетте подарила Амалия.
— Это подарок Амалии, она ведь дочь моей крест¬ной, — взмолилась Паулетта, чувствуя, что сейчас все ее сокровища будут уничтожены.
— Я сегодня долго говорила с Клаудией, — сообщила донья Росаура мужу, — и она просто вывела меня из себя своим легкомысленным взглядом на воспитание детей. Просто либералка какая-то.
— Так, Росаура, — твердо заявил дон Карлос. — Мне все это очень и очень не нравится. Наша дочь портится буквально на глазах. А от Клаудии, признаться, я этого вовсе не ожидал.
— Да я просто поражена! — вторила мужу донья Росаура.
— А ведь Паулетта ходит в этот дом! Придется с се¬годняшнего дня держать ее постоянно под строжайшим присмотром.
Сеньор и сеньора Монтеро де ла Рива не видели дру¬гого способа оградить дочь от «пагубных влияний», кро¬ме как сделать ее настоящей узницей. Они решили, что с этого дня Паулетта будет постоянно находиться на глазах у Эдувигес, а в школу и из школы ее будет сопровождать Педро Луис. На школьные вечера и прогулки по городу Паулетту практически не пускали и раньше, теперь же было строжайше запрещено переступать порог любого чужого дома без сопровождения родителей.
— И никаких подружек, — настаивала Росаура. — Они все так вульгарны, даже не подумаешь, что это девочки из хороших семей, я была просто потрясена, видя, как Амалия хохочет. Ни дать ни взять — девчонка с базара.
Слушая родителей, Паулетта тихо плакала в углу. Она молчала, но твердо решила, что никогда не откроет роди¬телям своей тайны. Супруги Монтеро, сами того не подо¬зревая, оттолкнули от себя дочь, которая отныне начала свою собственную, скрытую от них жизнь. С этого дня душа Паулетты закрылась для них.

Открытие, что у дочери могут быть секреты, какие-то тайны от них, изумило родителей Паулетты. Нужно бы¬ло предпринимать какие-то меры, и оба они были едино-душны в вопросе, какие именно. Было уже поздно, но они все еще не могли заснуть.
— Я знаю, как заставить ее забыть все эти глупо¬сти, — решительно говорила мать. — Нужно быть с ней построже. Я просто не могу допустить, чтобы она стала похожа на одну из этих девчонок.
Донья Росаура поставила перед собой сложную зада¬чу. Она хотела уберечь Паулетту от всего внешнего мира, от новых веяний и идей, от моды и современных направ¬лений в искусстве, другими словами, от жизни вообще. В другое время она с удовольствием отдала бы дочь в мона¬стырь или заточила в башню, будучи совершенно уверена в том, что там Паулетта не опозорит благородное имя Монтеро де ла Рива.
— И в кого она только такая? - вздохнула Росаура.
Она стала вспоминать родственников. Положа руку на сердце, мать должна была в глубине души признаться себе, что не все представители славных родов Монтеро де ла Рива и Вильярреаль отличались столь уж безупреч¬ным поведением. Вспомнила о своем брате Мигеле, «Кстати, почему же его не было?» - только сейчас удивилась Росаура и не преминула спросить об этом мужа.
Однако дон Карлос, сославшись на усталость, решил не отвечать на этот вопрос и только сообщил жене, что, по его мнению, Мигель забыл, в кого превратился.
— То есть как? — забеспокоилась донья Росаура. — Он что, снова приходил за деньгами?
— Да, опять хотел втянуть меня в какую-то аферу.
— И что же ты ему ответил?
— На этот раз я ему ничего не дал. И так будет впредь, — дон Карлос говорил совершенно спокойно, но жена знала, что за этим спокойствием прячется холодная решимость. — Твой брат, Росаура, авантюрист. Мне тя¬жело говорить об этом, но это так. Он давно промотал свою часть наследства, а заработать деньги своим трудом не может или не хочет.
Жена покачала головой. Мигель был белой вороной в благородном семействе Вильярреаль. Росаура все наде¬ялась, что он женится и это изменит его характер, но по¬ка женить Мигеля не удавалось. И все же этот человек был ее младшим братом, которого она помнила еще хо¬рошеньким кудрявым малышом, и ей трудно было по¬смотреть на него холодным взглядом постороннего.
— Ты же знаешь, Карлос, — попыталась она защитить брата, — что после того, как он оставил вашу общую фир¬му, он просто не мог обойтись без своей части наследст¬ва. Ему нужны были деньги, и большие, чтобы начать свое дело.
Дон Карлос не хотел спорить с женой. Мигель Виль¬ярреаль всегда был у них поводом для споров, и разговор о нем был одной из тех немногочисленных тем, когда супруги переставали понимать друг друга.
Карлос Монтеро глубоко презирал неудачника Миге¬ля. Он безрассудно вкладывал деньги в разные сомни¬тельные проекты. Отец оставил ему весьма приличный капитал, обладая которым другой бизнесмен мог бы стать миллиардером. Но Мигель сразу же связался с ка¬кими-то проходимцами, а те разорили его. Все это дон Карлос уже не в первый раз объяснял жене. Ей ничего не оставалось, как согласиться:
— Возможно, ты прав. Рано или поздно тебе все равно пришлось бы так поступить.
Однако в глубине души Росауру все же мучили со¬мнения.
...В то время как дон Карлос не забывал о Мигеле Вильярреаль, тот также неотступно думал о Карлосе Монтеро. Он решил бороться с бывшим другом и ком¬паньоном не на жизнь, а на смерть. И в этой борьбе у не¬го было мощное оружие — Мария.
Мигель подъехал к дому, где жила Мария, ровно в семь. Было заметно, что она очень рада его видеть. Сев на переднее сиденье рядом с ним, она поправила платье и нежно поцеловала Мигеля в щеку. Настроение у нее было чудесное, и всю дорогу, пока Мигель вел машину по шумным улицам столицы, она с обожанием смотрела на него. Наконец Мигель затормозил у ресторана «Риа Дос Пассос». Этот ужин казался Марии многообещающим. Мигель не случайно выбрал именно этот ресторан для встречи с ней — он находился достаточно далеко от цент¬ра, так что вероятность встретить здесь кого-то из знако¬мых была минимальной.
Они заняли столик у задней стены, так что оказались в полутьме, и было видно, как блестят от счастья глаза Марии.
— Ах, Мигель, я так рада, что мы сегодня вместе. Здесь я могу не бояться, что мой подозрительный шеф что-то пронюхает про нас.
— А здесь действительно неплохо, — оглядывая про¬сторный, со вкусом обставленный зал, ответил Мигель.
Мигель решил не скупиться. Когда появился офици¬ант, он заказал французское шампанское, крабов, утку по-руански в коньячном соусе. Он умел производить на женщин неизгладимое впечатление, и это у него получа¬лось куда лучше, чем бизнес.
— Я так счастлива. - Мария пригубила шампанское и нежно посмотрела на своего спутника. Сегодня ей хоте¬лось услышать от него какие-нибудь совсем особенные слова.
-Как там наш дон Карлос?- полушутя спросил Мигель.
Это были совсем не те слова, которых ожидала Ма¬рия. Ей не хотелось говорить о своем шефе здесь, в этом прекрасном ресторане.                                   
- Вчера ты сказал, что любишь меня, - мечтательно глядя на Мигеля, сказала она.— Давай оставим дона Карлоса в стороне и поговорим о нас.
— Конечно, моя дорогая, — ответил Мигель и бросил на   нее   хорошо   отрепетированный   проникновенный взгляд. — Я действительно люблю тебя. Просто у меня сейчас так много проблем, и дон Карлос...
— Но, Мигель... — умоляюще сказала Мария.
— Дорогая, — мягко, но твердо перебил ее спутник, — я сейчас так издерган. Ты же слышала наш вчерашний разговор с твоим шефом. Он все время не идет у меня из головы. Когда стоишь на краю пропасти, уже не до ласко¬вых слов.
Мария была готова на все, лишь бы помочь ему. Го¬ворят, что безумной бывает первая любовь и последняя. И все свои нерастраченные в жизни чувства Мария отда¬ла ему — Мигелю Вильярреаль. Он казался ей не только самым красивым, но и самым честным, благородным и одновременно самым несчастным человеком. Она при¬писывала ему те качества, которые хотела в нем найти, и, как это ни странно, совершенно не замечала, как мало похож портрет, который она рисовала в своей душе, на оригинал.
И теперь, когда ее любимый человек страдал, она бы¬ла готова на все, лишь бы помочь ему.
— Для меня сейчас самое главное — выкарабкаться из этой ямы. Если все уладится, — Мигель сделал много¬значительную паузу, — мы сможем быть с тобой вместе навсегда.
Он счастья Мария буквально задохнулась.
— Мигель... — только и смогла прошептать она.
— Да, Мария, — продолжал он, довольный произве¬денным эффектом, — мы обязательно поженимся, обе¬щаю тебе это. — Он помолчал. — Но мне нужна твоя по-мощь. Я хочу проучить этого скрягу Монтеро.
— Я буду помогать тебе чем могу, — с готовностью согласилась Мария.
Мигель  молча курил,  что-то  обдумывая,  а  затем спросил:
— Скажи, много ли сейчас у Монтеро деловых парт¬неров? Есть ли новые? Кто они?
— Вообще-то он старается избегать совместных проектов, — задумчиво начала Мария. — Знаешь, он такой подозрительный. Но вчера вечером он позвонил мне и попросил навести справки о некоем Армандо Маркосе, который имеет какие-то дела в Гвадалахаре. Через пару дней я должна передать ему эти документы.
Это было как раз то, что нужно. Мигель задумался. Хорошо бы посмотреть эти документы раньше, чем их увидит Монтеро. Возможно, здесь будет за что зацепить¬ся. Надо только выяснить, что за птица этот Армандо Маркое.
— Мария, — он взял ее за руку, — покажи эти доку¬менты сначала мне.
— Но что если дон Карлос спросит? — забеспокоилась Мария, которая была очень опытным и ответственным работником, и мысль о том, чтобы передать на сторону, пусть даже любимому человеку, служебную информа¬цию, ужасала ее.
— Скажи, что проверяешь, уточняешь. Он же доверяет тебе и только похвалит тебя за старательность.
— Но, Мигель... — Мария не знала, что и делать.
— Значит, ты не любишь меня... — Он пристально по¬смотрел ей прямо в глаза.
Мигель был уверен, что ни одна женщина не сможет противостоять его обаянию, тем более такая «серая мыш¬ка», как Мария.
— Хорошо, я все сделаю, — пообещала она. — Я пере¬дам тебе все, что мне удастся узнать об этом Маркосе.
— Не беспокойся, я не задержу эти документы надол¬го, — довольно улыбнулся Мигель.
Мария вздохнула. Она прекрасно понимала, что идет на обман, на служебное преступление. Но годы брали свое, молодость прошла, и ради любви к Мигелю, ради той надежды, которую он заронил в ее душу, она была го¬това на все, даже на обман человека, с которым работала уже много лет и который полностью доверял ей.
— Спасибо,  Мария, -  Мигель  взял   ее пальцы и поднес к своим губам. - Я люблю тебя, дорогая. И мы им всем еще покажем...

ГЛАВА 8
Три часа спустя, когда девочек уже отправили после обеда, Луиса Линарес сидела в гостиной своей матери доньи Исабель и говорила ей:
— Эту тягу к вульгарному обществу не выбить из него никакими силами.
Донья Исабель понимающе опустила веки:
— Я предсказывала тебе это, моя милая, но ты была слишком самонадеянна. Тебе казалось, что если у муж¬чины обаятельная улыбка и если он умеет помолчать и не сказать явных глупостей, то сделать из него вполне светского человека ничего не стоит.
— Но согласись, мама, вначале его успехи были про¬сто поразительны. Он все схватывал буквально на лету. Ни одно мое замечание не пропадало впустую.
— У него была вполне определенная цель: добиться твоей руки. Он понимал, что для этого должен достичь определенного уровня светскости, иначе мы с отцом не допустили бы этого брака.
— Мама, ты так говоришь, будто Леонардо женился на мне по расчету, — недовольно произнесла Луиса.
— Да нет, я совсем этого не говорю. Он был без ума от тебя, это все видели. Но твои манеры, образованность, сама принадлежность к высшему обществу, несомненно, составляли для него часть твоего очарования наряду с твоей красотой. Женщина, стоящая на несколько ступе¬нек выше мужчины на сословной лестнице, обладает для него дополнительной притягательностью.
— Ты думаешь?
— Уверена. Другое дело, что, когда цель достигнута, это действует уже не так сильно. Восхищение — не слиш¬ком устойчивое чувство. А восхищаться человеком, кото¬рого видишь каждый день, вообще практически невоз¬можно.
— Но я и не прошу мужа мной восхищаться, — сказа¬ла Луиса. — Я прошу его считаться с моим мнением в тех вопросах, в которых я разбираюсь лучше него.
— Мужчины хорошего происхождения, насколько я заметила, становятся с годами все более гибкими в щекотливых ситуациях,- задумчиво проговорила донья Исабель. - Из любой сомнительной истории им удается выпутаться без урона для своей репутации. Не то с муж¬чинами, которые ... м-м... Я хотела сказать, с выходцами из других слоев. Они становятся с годами все упрямее, пожалуй, даже любят иногда противопоставить себя общественному мнению. Вот поэтому мы с отцом...
— Но Леонардо не плебей, вышедший из низов, — пе¬ребила мать Луиса. — Не надо так о нем говорить.
— Я ничего такого и не сказала. Ты сама посетовала на его неразборчивость в общении, а это о многом гово¬рит.
— Да, мама. Я даже порой думаю, что, будь у Леонар¬до любовница, он и тут выбрал бы птичку невысокого по¬лета.
— У Леонардо есть любовница? — подняла брови донья Исабель.
— Вряд ли, — отозвалась ее дочь. — Это я к слову.
— Ну а если бы это было правдой, — спросила донья Исабель, — неужели ты предпочла бы видеть в этой роли женщину нашего круга — из тех, с кем ты встречаешься каждый день? Что в этом приятного?
— Приятного мало, но это не так постыдно, как связь с какой-нибудь простолюдинкой.
— Зато такая связь может оказаться менее скандаль¬ной.
— Как это? — спросила Луиса.
— Ты, кажется, полагаешь, что простолюдинка — это какая-нибудь Лолита с кудрявой непричесанной головой, лихо подоткнутой юбкой, крикливая и бойкая сверх ме¬ры, которая выставляет напоказ свою связь с богатым сеньором? Таких в жизни гораздо меньше, чем в кино, уверяю тебя.
— Фу, мама. Тебе бы писательницей быть. Да Леонар¬до никогда бы на такую не польстился.
Вот и я считаю, что уж скорее его могла бы прельстить тихая, скромная женщина (которая, кстати, была абсолютно безвредной для тебя), чем светская дама.
— Интересно, почему ты в этом уверена?
— Да потому, что у него уже есть дома светская женщина. И прекрасный образец, уверяю тебя.
— Но, мама! — воскликнула Луиса. — Почему ты во¬обще решила, что у Леонардо может кто-то появиться?
— Разве я так решила? — с удивлением отозвалась донья Исабель. — Ты сама об этом заговорила, а я просто высказала свои соображения. Ладно, Луиса, выкинь весь этот вздор из головы. У тебя хватает с Леонардо реальных проблем, зачем еще что-то выдумывать?
Луиса вздохнула:
— Это правда, мама, проблем хватает. Взять хотя бы его дружбу с этим злополучным торговцем. Как мне его образумить?
Донья Исабель покачала головой.
— Боюсь, что все свои доводы ты уже исчерпала. Пусть все идет своим чередом. Когда он почувствует, что к нему самому стали относиться по-другому, его благой порыв, скорее всего, пройдет.
— Да, но это может сказаться на репутации семьи. Не забывай, у меня растут дочери.
— Луиса, все не так страшно. Гораздо более худшие промахи забываются. Ты помнишь, как вскоре после за¬мужества ты решила превратить свои приемы во что-то вроде литературного салона? Боже, что за личностей ты откапывала! Какие манеры были у этих восходящих ли¬тературных звезд!
— Мама, это особый случай, — возразила Луиса. — Свет довольно снисходителен к выходкам богемы.
— Однако после двух-трех скандалов салон пришлось свернуть.
— Мама, нечестно все сводить к этим двум-трем скандалам, — запротестовала Луиса. — Именно в нашем доме были впервые зачитаны отрывки из нескольких на¬шумевших впоследствии книг. А успех вечера поэзии, а костюмированная «шекспировская вечеринка», а...
— А ее позорное окончание чуть ли не с потасовкой! — подхватила фразу донья Исабель. — И вообще что за не¬лепая идея — «шекспировская вечеринка»!
— Ты несправедлива, — сказала Луиса, — мои вечера пользовались огромной популярностью. Многие из кожи вон лезли, чтобы получить от нас с Леонардо приглаше-ние и...
— В надежде на очередной скандал, доченька, чтобы потом в качестве очевидцев стать желанными гостями в любом доме.
— Но чего же стоят люди, которые приходят на лите¬ратурный вечер за скандалами? — запальчиво восклик¬нула Луиса. — Стоит ли обращать на них внимание?
Во взгляде доньи Исабель появилась ирония.
— О Луиса, вот уж не ожидала от тебя подобного вольнодумства. Выходит, не только ты воспитывала Лео¬нардо, но и он тебя. Свет, дочь моя, всегда прав, и бороть¬ся с его мнением бессмысленно. Ты и сама это признала.
— Да, — с горечью подтвердила Луиса, — теперь у нас бывают только «проверенные» знаменитости, из тех, что уже приняты во многих порядочных домах.
— Вот и прекрасно.
— Что же прекрасного, мама? Ведь это уже подогре¬тое блюдо! Кого же удивишь знаменитостью, и без того модной в этом сезоне? Если этого человека можно встре¬тить во многих, пусть даже избранных домах? Наши приемы потеряли свою оригинальность.
— Лучше благодари общество за то, что оно простило тебе эту былую оригинальность и не напоминает о ней. А ты, получается, об этом сожалеешь?
— Да, отчасти сожалею, — подтвердила Луиса.
— Тогда почему же ты так недовольна Леонардо?
— Ах, мама, как ты не понимаешь?— воскликнула Луиса. - Я рисковала приличиями из-за блестящих лю¬дей, завтрашних знаменитостей, литературных звезд, а Леонардо рискует из-за какого-то неосторожного ком¬мерсанта, который в гостиную-то войти не умеет.
— Ты поддалась иллюзии славы, а он — иллюзии дружбы. Ты уже образумилась, а он обязательно образу¬мится чуть позже. Он не настолько сильный, твой Лео¬нардо, чтобы плыть против течения. Наберись терпения и жди.                                                                   
— Наверно, ты права, мама. Как мне приятно, что хоть ты меня понимаешь, - сказала Луиса.
Донья Исабель погладила ее по руке.
— Ну еще бы, дорогая, как же я могу не переживать за тебя! Кстати, ты мне обещала, что на этой неделе прокон¬сультируешься с доктором, а ты все откладываешь?
— Да нет, мама, я обязательно схожу к доктору. Действительно в последнее время чувствую себя неважно, — неохотно сказала Луиса.
Мать обеспокоенно поглядела на нее.
— А ты вполне доверяешь своему врачу? Я могу по¬просить дона Хорхе порекомендовать хорошего специа¬листа.
— Да нет, я вполне доверяю дону Фелипе. Помнишь, как он достаточно быстро вылечил меня от острого пие¬лонефрита?
—Это так, но болезнь тем не менее перешла в хрони¬ческую форму.
— Ничего страшного. Мне просто надо остерегаться простуд, и я об этом помню. Когда я была на консульта¬ции полгода назад, анализы не дали повода для беспо¬койства.
— И все-таки, Луиса, ты должна быть осторожнее. Пожалуйста, после визита к врачу прошу тебя позвонить мне.
— Обязательно, мама. А сейчас нам уже пора соби¬раться домой. Как бы этот Дуэнде ни был невоспитан, он не будет засиживаться в гостях до столь позднего часа.

Леонардо и Хосе Игнасио обедали. Леонардо успел отдать соответствующие распоряжения, и стол был сер¬вирован на двоих. Леонардо был подавлен, но всеми си¬лами старался скрыть это, расспрашивая Хосе Игнасио о его делах, выясняя разные подробности и стараясь найти хоть какую-то зацепку, позволяющую повернуть дело против обманщиков и в пользу его друга.
Тот опять разгорячился:
— Я ведь не первый год веду дела, дорогой Леонардо. Я стреляный воробей, но тут меня провели на мякине. А почему? Да потому, что этот негодяй был родственником Висенте! Может ли быть лучшая рекомендация?
— Это не самая лучшая рекомендация, — сдержанно заметил Леонардо.
— Да что ты?! — искренне изумился Хосе Игнасио.
— Вот что, старина, — начал Леонардо. — Ты запутал¬ся даже крепче, чем я думал. Придется нанимать компе¬тентного адвоката. И тут надо не ошибиться.
— Компетентный адвокат стоит бешеных денег, — за¬волновался Луис, — а у меня...
— Пусть это тебя не волнует, — мягко сказал Леонар¬до. — Даже если я заплачу за адвоката, я все равно оста¬нусь твоим должником. Фундамент моего нынешнего благополучия — это твои советы в начале моей карьеры.
Говоря так, Леонардо не так уж сильно преувеличи¬вал. Пожалуй, чересчур добросердечный и доверчивый для коммерсанта, Хосе Игнасио тем не менее был талан-тливым дельцом: он раньше других умел углядеть воз¬можность выгодной сделки. Именно у него Леонардо на¬учился не бегать наперегонки с толпой конкурентов по проторенной дорожке, а находить свою тропку, по кото¬рой бежишь ты один, и потому добегаешь первым и сры¬ваешь неслыханный куш.
Но Хосе Игнасио не мог принять такие лавры.
— Ну нет, твое благосостояние — плод твоего таланта и трудолюбия, — ответил он другу. — Да и женился ты с умом, — добавил он без всякой задней мысли, не подо¬зревая, как царапнули Леонардо эти слова.
— А где же твои домашние? — Хосе Игнасио наконец обратил внимание на отсутствие Луисы и девочек.
— Луиса просила передать тебе извинения. Я предуп¬редил ее, что у нас будет гость, в самый последний мо¬мент, а она была приглашена к своей матери. Пришлось ехать, — покривил душой Леонардо.
— Конечно, конечно, — закивал Хосе Игнасио. — Этим великосветским старухам лучше не перечить.
Напоминание о Луисе опять неприятно подействова¬ло на Леонардо. Он не сомневался, что они с доньей Исабель сейчас перемывают косточки и ему, и Хосе Игна¬сио. Если бы он знал, как близко они подобрались в сво¬их догадках к существованию Аугусты, ему стало бы со¬всем тошно.
Но и без того напоминание было не из приятных. Поэтому, заметив, что гость закончил трапезу и вопросительно смотрит на него, Леонардо с удовольствием приступил к делу.                               
— Пойдем ко мне в кабинет, Хосе Игнасио. Я сделаю несколько звонков. Пора нам побеседовать с юристами. 
У воспрявшего духом Хосе Игнасио вырвалась фраза:
— Все-таки самое ценное на свете — это дружба.
— И любовь хорошей женщины, — похлопав его по плечу, добавил Леонардо.

Когда Луиса с девочками вернулась домой, она узна¬ла от горничной, что после обеда с Хосе Игнасио ее муж принимал двух господ («настоящие господа», по опреде¬лению Селии), а потом все четверо куда-то отправились. Луиса поняла, что муж не только не отказался от зна¬комства с Хосе Игнасио, но вообще накрепко связал себя с этим делом. Она не знала, как ей быть: получалось, что муж совершенно выходил из повиновения, вел себя ужасно.
«Он совершенно ума лишился, так и нарывается на скандал», — подумала Луиса.
Утешало ее одно: адвокаты, кажется, действительно были с безупречной репутацией. Одного горничная даже узнала — о нем много писали газеты, — и Луисе было из¬вестно, что он имел дело с приличной, богатой клиенту¬рой.
«Ну что же, по крайней мере Леонардо не один заме¬шан в эту историю, — размышляла Луиса. — И потом, это уже не просто эпатаж общественного мнения, Лео¬нардо перевел все на деловую почву, что всегда выглядит солидно». Луиса понемногу успокаивалась. «Да и этому бедняге Дуэнде от такой поддержки больше проку, чем от тарелки жаркого, поданного назло хозяйке дома». Луиса уже улыбалась.
Но улыбка сползла с ее лица, когда она увидела, какие темные круги появились к вечеру у нее под глазами. От предчувствия беды холодок побежал по сердцу. Она по-старалась взять себя в руки и выкинуть все это из головы до завтрашнего утра.
«Но к врачу я обязательно пойду, прямо завтра, — ре¬шила Луиса. — А сейчас приму снотворное и лягу. Когда Леонардо вернется, я буду уже спать. Вот и хорошо — у меня нет сил разговаривать с ним.»

Расставшись сначала с адвокатами, а потом и с Хосе Игнасио, Леонардо поспешил к Аугусте.
Мир и покой этого дома в очередной раз принесли ему радость. К тому же сегодня он был весьма доволен собой: в делах его друга Дуэнде появился просвет. Им с Аугустой было очень хорошо в этот вечер, как, впрочем, и во всякое другое время, когда они оставались вдвоем.
Аутуста, прижавшись к Леонардо, поглаживала его руки, прижималась щекой к его плечу. В то же время она ловила каждое слово Леонардо.
Он знал, что здесь его не оборвут на полуслове, ни¬когда не дадут понять, что взрослый мужчина должен быть солидным и не допускать ни малейших колебаний. Поэтому в присутствии Аугусты Леонардо Линарес был самим собой — честно рассказывал о своих промахах, но и не затушевывал удачи, иногда даже немного хвастался.
Аугусту эта мальчишеская черта даже радовала. Она ощущала, что и сама молодеет в присутствии Леонардо. А если он хочет, чтобы Аугуста им гордилась, так что же в этом плохого? К тому же Аугуста считала, что Леонардо и так обычно слишком строг к себе.
Аугуста была наблюдательной и неглупой женщиной, и Леонардо был первым человеком после ее покойных родителей, привязанность к которому перешла у нее в яв-ное обожание.
В его присутствии она не могла рассуждать, хорошо или плохо она делает, принимая у себя женатого мужчи¬ну. Но и когда он уезжал, все ее раздумья на эту тему не могли дать ответа. Видеться с Леонардо означало для нее жить, дышать, а кто может приказать себе перестать ды¬шать?
Но в то же время она не могла скинуть с себя тяжелое чувство вины. Наперсница секретов своих приятельниц, она знала, что безоглядный порыв к счастью приносит, как правило, горькое похмелье. Причем воспоминания о былых радостях прошлой любви, как правило, теряют со временем свои краски, а раскаяние в каком-то поступке сохраняет свою остроту на долгие годы.
Как только от самых общих разговоров, которые Ав¬густа вела с Леонардо Линаресом в начале знакомства, они перешли к более раскованным беседам о повседневных событиях, в их разговорах стали с неизбежностью появляться и Луиса, и девочки. Первое время Аугуста внутренне сжималась при этом, но потом привыкла. Лео¬нардо никогда не давал никаких оценок словам и поступ¬кам жены, а просто упоминал: Луиса попросила о том-то, Луиса поехала туда-то.
Возможно, со стороны это выглядело бы странным и даже бестактным. Но совесть мучила Леонардо не мень¬ше, чем Аугусту. Если бы они продолжали замалчивать существование Луисы и девочек, то выглядели бы друг перед другом лицемерами. Между ними установилась та¬кая степень душевной близости и доверия, когда можно во всем рассчитывать на понимание другого. И Леонардо был благодарен Аугусте за то, что она, не имея никаких надежд на брак с ним, все-таки никаким образом не пы¬талась вырваться из этой ситуации, воспринимала ее как неизбежную и дорожила им, Леонардо, все больше с каж¬дым днем. Иногда он с гордостью спрашивал себя, есть ли у кого-нибудь еще такая возлюбленная, на абсолютное понимание которой можно рассчитывать даже в тех воп¬росах, в которых другая женщина помнила бы только о своих интересах, своем самолюбии и своем будущем.
Но все-таки он чувствовал себя перед Аугустой еще более виноватым, чем перед Луисой. Он понимал, что она имеет право на семью, детей, а этого он как раз не мог ей дать. В сущности, он поступал как эгоист, которо¬му в руки свалилось сокровище, и он вцепился в него, ни о чем не рассуждая, с одной мыслью: «Мое! Это мое!»
Их встречи никогда не были особенно бурными. Аугусте было свойственно милое женственное лукавство, которое совсем отсутствовало у строгой, деятельной Луи¬сы. Поэтому любая их самая серьезная беседа могла вдруг окраситься юмором. В постели Аугуста была ско¬рее нежной, чем страстной.
Но ни один пылающий костер страсти не мог бы притянуть Леонардо так, как мягкий, ровный свет неж¬ности Аугусты. Он запутывался все больше и чувствовал себя одновременно плохим человеком и очень счастли¬вым мужчиной.

ГЛАВА 11
Алисия слушала рассказ своего кузена и то и дело перебивала его, не в силах сдержать эмоции:
— И этот проходимец Вильярреаль тебя шантажиро¬вал? Какая наглость!
— Да, Алисия,— уныло признался Армандо.— Он где-то раздобыл копии моих счетов. Этот человек знает обо мне все.
Алисия в ярости кусала губы:
— Значит, дело пропащее. Скоро все дойдет до Карлоса, а тогда тебе не удастся вытянуть из него ни сентаво. И через пару месяцев тебе даже шофер руки не подаст.
Алисия встала и нервно прошлась по комнате. Затем она подошла к бару, достала бутылку виски и наполнила два бокала. Она чувствовала, что в последнее время стала непривычно раздражительной и в таких случаях ей по¬могает небольшая порция хорошего шотландского вис¬ки, которое она пила неразбавленным.
— Нет, — попытался успокоить ее Армандо, — Мон¬теро ничего не узнает. Я уверен, он клюнул на мой про¬ект.
— Как же это получилось, хотелось бы мне знать? — спросила Алисия, пристально глядя на брата.
— Этот Вильярреаль потребовал половину той сум¬мы, которую Монтеро вложит в проект, — неохотно начал рассказывать Армандо.— Как только Карлос переведет деньги на мой счет, я в тот же день перевожу половину ему. Он пригрозил мне, что иначе на стол Монтеро лягут эти злосчастные бумаги. Мне пришлось уступить. Пони¬маешь, Алисия, лучше половина, чем ничего. Так что сейчас все в порядке.
Алисия слишком хорошо знала Карлоса, чтобы успо¬коиться. Она прекрасно понимала, что если Мигелю Вильярреаль удалось все выяснить о делах Армандо, то Карлос тем более сначала разузнает все как следует и только потом решится рисковать крупной суммой.
— Нет, — успокоил ее Армандо. — Я дал ему фальши¬вые копии счетов и других документов, которые Вильяр¬реаль собирается подсунуть Монтеро. Правда, я совер¬шенно не представляю, как он сумеет это сделать.
— А очень просто, — быстро сообразила Алисия, ко¬торая немедленно вспомнила о своей протеже Марии, ко¬торая, разумеется, оставалась хорошим и преданным ра-ботником, однако вместе с тем была несчастной старею¬щей женщиной.— Она же влюблена в этого Мигеля Вильярреаль без памяти,— презрительно улыбнулась Алисия. — А ты не знал? Видишь, дорогой братец, даже ты иногда не знаешь чего-то важного. Ну а Монтеро тем более ни о чем не догадывается.
— Но ты-то как об этом узнала? — изумился Арман¬до.
— Она сама мне однажды проболталась, — усмехну¬лась Алисия. — Так что теперь мне все понятно. Это она раздобыла на тебя компромат. Видимо, Карлос, прежде чем дать тебе окончательный ответ, решил тебя прощу¬пать. Но тут появился Мигель, и она, чтобы спасти лю¬бимого человека, отдала собранные документы ему. А те¬перь так же просто отдаст своему шефу фальшивки.
— Кто бы мог подумать... - изумился Армандо. Сам он был, разумеется, способен на любой обман или под¬лог, но почему-то считал, что другие должны быть честнее.
В ответ Алисия только расхохоталась. Она считала, что Армандо первый раз в жизни вытащил счастливый билет. Ведь если бы Мария не влюбилась по уши в этого Мигеля, то она бы давно уже положила своему шефу и стол настоящие документы. А тогда Армандо не имел бы и половины того, что, скорее всего, теперь получит. Была только одна опасность — Вильярреаль может не удоволь¬ствоваться половиной, а продолжит шантаж и дальше.
— Да, надо что-то придумать, — озабоченно говорил Армандо, попыхивая дорогой сигарой.
— Я найду, как повлиять на Мигеля, — Алисия заду¬малась, прищурив глаза. — Главное сейчас — веди себя с Карлосом как можно увереннее. Делай вид, что у тебя все в порядке, дела идут отлично. Карлос доверяет Марии и перепроверять полученные от нее сведения не будет. Его доверие — это единственный ее козырь. Подожди немно¬го, получи деньги, а потом я найду способ, как подпор¬тить ангельский образ Марии в глазах ее шефа. Не уны¬вай, мы поставим сеньора Вильярреаль на место. — Лицо Алисии сделалось решительным, даже жестким.— Да, кстати,—  напомнила  она  брату,—   как  насчет   моей просьбы?
— Карлос не готов отпустить шофера, — ответил Ар¬мандо. — Говорит, он ему и самому нужен.
Эта новость расстроила Алисию куда больше, чем со¬общение о затруднениях кузена. Уж очень ей понравился этот мальчишка. Алисия, которая по завещанию мужа не имела права ни выйти замуж, ни родить ребенка, всю жизнь была вынуждена жить со слугами и уже давно вошла во вкус подобных связей «госпожа — слуга». Одна¬ко прежний ее любовник, полотер, порядком обнаглел: он стал требовать денег, ценных подарков. Пора было заме¬нить его другим— неиспорченным, скромным. Педро Луис был наилучшей кандидатурой, и Алисия была гото¬ва на многое, чтобы заполучить его.

В тот день дон Карлос допоздна засиделся в конто¬ре— работы было больше обычного. Он даже позвонил домой и разрешил домашним ужинать без него, что слу¬чалось крайне редко. По дороге домой Карлос почувство¬вал, что изрядно устал, и решил сразу же после ужина лечь. Однако стоило ему переступить порог дома, как на него тут же свалились домашние проблемы. Донья Роса-ура непременно хотела поговорить с мужем по важному делу.
Дон Карлос не привык отказывать жене, понимая, что она не станет беспокоить его по пустякам, и попросил ее пройти в кабинет. Он устало опустился в кресло и приго¬товился слушать.
— Карлос, — начала донья Росаура, — я, разумеется, не стала бы тебя утомлять в столь поздний час, но ты должен знать, что происходит под крышей твоего дома. Меня очень волнует наша дочь. Я хочу, чтобы ты с ней поговорил. Со мной, своей матерью, она не желает разго¬варивать. Так не может продолжаться. Вчера я вновь по¬требовала у нее ответа, откуда у нее это отвратительное кольцо. И, представь себе, она снова отказалась отвечать! Ее упрямство становится невыносимым. Если ты не по¬влияешь на нее, я просто не знаю, как вести себя с ней дальше.
— Ты хочешь, Росаура, чтобы я поговорил с ней сей¬час же? — устало спросил дон Карлос.
— Да, у меня просто больше нет сил бороться с ней! — воскликнула жена.
Невзирая на усталость и поздний час, дон Карлос ре¬шил поговорить с дочерью. Он разделял мнение жены, что история с кольцом зашла уж слишком далеко. Одна¬ко он хотел, чтобы Росаура также присутствовала при разговоре.
Когда родители постучали, Паулетта сидела за сто¬лом с книгой в руках. Услышав стук, она оторвала взгляд от страницы и ответила:
— Войдите.
В комнату вошли дон Карлос и донья Росаура, и по их решительному и даже немного торжественному виду де¬вочка поняла, что зашли они не на минуту. Она послуш¬но встала, поскольку ее с детства приучили говорить со взрослыми стоя, если те тоже стоят.
Разговор начал дон Карлос. Он напомнил Паулетте о том, что произошло неделю назад, когда мать обнаружи¬ла у дочери индейское кольцо. Он снова задал прежний вопрос: откуда оно у Паулетты?
Дочь молчала, опустив голову. Она понимала, что, да¬же если она откроет родителям секрет, они не станут к ней добрее или справедливее. Ей оставалось только мол¬чать, и она приготовилась к худшему.
— Видишь, Карлос, с ней совершенно невозможно говорить, — повернулась к мужу Росаура и обратилась к до¬чери: — Паулетта, отвечай, когда тебя спрашивает отец. Мы хотим знать, откуда у тебя это ужасное кольцо и по¬чему ты хотела скрыть его от нас?
Паулетта продолжала упорно молчать.
— Да она просто издевается над нами! — пронзитель¬но крикнула донья Росаура.
Дон Карлос, нервы которого находились на пределе, услышав крик жены, вышел из себя и уже не пытался контролировать свои действия.
— Я заставлю тебя отвечать, наглая девчонка! — за¬кричал он. — Или ты забыла, кто твои родители? Так я тебе напомню! Подними голову!
Паулетта попыталась поднять голову, но почувство¬вала вдруг ужасную слабость. В глазах у нее потемнело, комната поплыла перед глазами. Еще миг— и она без чувств рухнула на пол.
Донья Росаура бросилась к дочери.
— Боже мой, Карлос, что с ней?! Эдувигес! Эдувигес! — громко позвала она кормилицу.
В коридоре послышались торопливые шаги.
— Что, сеньора? — взволнованно спросила няня и, увидев Паулетту, распростертую без чувств на полу, воск¬ликнула: — Боже милосердный! Что вы сделали с бедной девочкой?!
— Как мне надоели эти ее номера! — вдруг сердито выкрикнул дон Карлос. Он почувствовал себя беспомощ¬ным, усталым, старым. — Не могу больше здесь нахо¬диться! — И он решительно пошел к двери.
В этот момент Паулетта открыла глаза.
— Ну, слава Богу, очнулась! — хлопотала вокруг де¬вочки няня Эдувигес.
— Да, — поднялась на ноги Росаура, — приведите ее в чувство и помните, что завтра утром она должна быть на уроках.
С этими словами донья Росаура и ее муж покинули комнату дочери. Кормилица склонилась над девочкой, помогла ей встать и принесла воды.
— Бедная моя девочка, — причитала она, — что же они творят?! И это с собственной дочерью! Куда же ты смотришь, Господи?

...Но не одних сеньоров Монтеро де ла Рива волновала проблема маленького индейского колечка. О ней думала и прачка Томаса, решившая во что бы то ни стало потол¬ковать с Педро Луисом и наставить его на путь истин¬ный.
Педро Луис уже поставил машину в гараж, закрыл ворота и хотел удалиться в свою каморку, куда можно было войти только с черного хода, как к нему подошла Томаса. Шофер немного удивился: ведь прачка уже при¬ходила сегодня и забрала грязное белье, не могла же она так быстро с ним управиться.
— Педро Луис, — обратилась к нему Томаса, — мне очень нужно с тобой поговорить.
— Со мной? — удивился Педро Луис. — Что за сроч¬ность? Мы же виделись сегодня. Может, лучше погово¬рим завтра, а то мне утром нужно отвезти сеньора Мон¬теро в офис, а потом сеньориту Паулетту в школу...— Когда он произносил это имя, его голос предательски дрогнул.
— Погоди, Педро Луис, я тебя надолго не задержу.
Томаса усадила парня на скамейку и сама присела рядом.
— Знаешь, Паулетта рассказала мне о колечке, кото¬рое ты подарил. Что же ты наделал, дурачок!
— Но оно так понравилось сеньорите Паулетте, — сказал Педро Луис. — Я купил его на базаре у старухи индеанки. Она сказала, что это колечко магическое и при¬несет удачу тому, кто будет его носить.
Томаса невесело усмехнулась:
— Боюсь, мой мальчик, сейчас оно никому удачи не принесет. Ты же слышал, какой шум из-за него начался? Сам подумай — такое колечко могло понравиться сеньо¬ре Монтеро?
Педро Луис опустил голову. Он не знал, что ответить Томасе. Ведь когда он покупал Паулетте кольцо, они не Думал о ее родителях. Просто не предполагал, что оно Может попасть в руки ее отца и матери.
— Не знаю, я не думал, — признался он.
— Очень плохо, что не думал, - укоризненно покача¬ла головой Томаса. - А ты не спрашивал девочку, почему ей теперь нельзя и шагу ступить от машины, почему она никуда не ходит, весь день сидит взаперти? О чем же ты думал, когда дарил кольцо?
Педро Луис вспомнил ту минуту. Какой радостью ос¬ветилось лицо Паулетты, когда она увидела его подарок, как она вальсировала по комнате, любуясь кольцом, как потом поцеловала его, Педро Луиса...
— О чем я думал? О том, какая она добрая, несчаст¬ная и... красивая. — Педро Луис покраснел и умолк.
Томаса только развела руками. Разве можно просто¬му парню заглядываться на хозяйских дочек! Это никог¬да добром не кончается.
— Да что ты такое говоришь! — воскликнула она. — Она же дочь таких богатых сеньоров, не пара она тебе, как ты этого еще не понял. Глупый ты, глупый, хоть вон уже какой большой вымахал.
— Почему же я глупый, тетушка Томаса? — обиделся Педро Луис. — Она действительно хорошая и красивая, и такая бедняжка. А колечко — это же пустяк.
— Хорош пустяк! — возмутилась прачка. — Да ты по¬смотри на бедную девочку. На ней же лица нет. И все из-за твоего кольца, будь оно неладно. — Томаса не знала, как ей втолковать парню, что богатая сеньорита не может быть подружкой шофера. — Они же из-за твоего кольца прямо пытают бедняжку. А она тебя не выдает. Скажи она им, что это ты подарил колечко, — и духу твоего дав¬но бы здесь не было.
— Не выдает? — Лицо Педро Луиса вдруг осветилось почти детской радостью. Какое-то новое чувство овладело им, совсем непонятное и неизведанное.
И многое повидавшая на своем веку Томаса только покачала головой:
— Что же мне с тобой делать? Бедняга, ты так ничего и не понял...

ГЛАВА 12
Луиса, приехав домой, хотела пойти к девочкам, но вдруг почувствовала, что этого делать не стоит. Любой пустяк, любой их вопрос, касающийся планов на будущее, теперь, когда это будущее представлялось таким пу¬гающим и неясным, мог оказаться непосильным ударом для нее. Она не знала, удастся ли ей не разрыдаться, если девочки вдруг вздумают к ней приласкаться.
Луиса прошла в свою спальню, бесцельно побродила по ней. Господи, да что же это она так расклеилась? Она рассердилась сама на себя. Она сильный, разумный че¬ловек и никогда не была склонна к истерикам. Поэтому теперь она тоже будет себя вести разумно и спокойно. А что, собственно, случилось? Кто сказал, что болезнь не¬излечима? Собственно говоря, еще точно неизвестно, что это за болезнь.
Луиса решила просмотреть отчет экономки и приве¬сти в порядок кое-какие счета. Через некоторое время она с головой ушла в работу. Вернувшийся домой Леонардо застал жену в своем кабинете. Сидя за бюро, она сосредо¬точенно вчитывалась в какие-то бумаги, что-то быстро писала. Луису довольно рано настигла дальнозоркость, но она надевала очки, только когда оставалась одна. И вот теперь Леонардо с некоторым изумлением наблюдал за почти незнакомой женщиной, сидящей перед ним, дело¬вой, сосредоточенной и совершенно не замечающей его прихода. Совсем не похоже на его привычную Луису.
Ему стало смешно и захотелось созорничать.
— Привет очкарикам! — громко сказал он. Луиса вздрогнула и сдернула очки.
— Что  за  мальчишество! —  недовольным  голосом проговорила она. Потом с некоторым сожалением сло¬жила бумаги, сказав: — Ладно, после обеда закончу.
Хорошее настроение все не покидало Леонардо.
— Луиса, так наслаждаться деловыми бумагами — удел немногих, — сказал он. — Боюсь, в тебе погиб вели¬кий чиновник. Прошу тебя, надень очки.
Против его ожиданий, она снова водрузила очки на нос и сквозь них строго посмотрела на мужа.
— Ох, не могу! Председатель Совета директоров! Нет, бери выше — министр! Сенатор!
— Ну, полюбовался и хватит! - сказала Луиса и сня¬ла очки. Копание в бумагах действительно успокоило ее. Нервы были в полном порядке, дурашливое настроение мужа ни капли ее не раздражало. Давно уже супруги не были настроены так миролюбиво друг к другу.
— Должен тебя огорчить, Луиса, — начал муж, — по¬сле обеда тебе не удастся снова зарыться в бумаги.
— Почему это, интересно знать?
— Вот он, миг моего торжества! Не жена напоминает мне, что сегодня мы идем в театр, а я ей! А ведь мы, Луи¬са, идем сегодня слушать «Аиду».
— Я начисто про это забыла, — чуть смущенно ото¬звалась Луиса.
Когда Леонардо с Луисой вошли в столовую, дочери уже сидели за столом.
— Девочки, представьте себе, мама забыла, что мы се¬годня идем в театр, — обратился к ним Леонардо. Дети с удивлением посмотрели на оживленных, дружелюбных родителей.
— Мама не могла забыть. Она сделала вид, что забы¬ла, чтобы сделать тебе приятное, — заявила Дульсина.
— И как это мама догадалась, что мне это будет при¬ятно? — расхохотался Леонардо. Девочки, которых обыч¬но угнетала натянутая атмосфера за столом, сегодня сме¬ялись по всякому поводу. Луисе даже пришлось несколь¬ко раз их унимать.
Она уже совсем успокоилась. «Все у вас будет хоро¬шо», — думала она про себя.
Наблюдая за Леонардо и дочерьми, она говорила се¬бе: «Он прекрасно справится с девочками, пока я буду в больнице». Луиса уже начала думать об отъезде в больни¬цу как об обычной поездке, о которой она решила сооб¬щить мужу после театра.

Порой у небогатых женщин среди довольно скромно¬го гардероба можно обнаружить платье, которое резко от¬личается изысканностью и великолепием от всей прочей одежды. У каждого такого платья своя история. Это мо¬жет быть напоминание о лучших временах в жизни, следствие чьей-то внезапной щедрости или, чаще всего, результат жестокой экономии во всем ради того, чтобы с помощью этого платья хоть временами чувствовать себя настоящей дамой.
Было такое платье и в гардеробе Аугусты. Прекрасное, из темно-бордового бархата, которое чрезвычайно шло ей. С присущим ей тактом Аугуста никогда не наде¬вала его при Леонардо, не желая ни в чем напоминать ро¬ковую соблазнительницу. Кроме того, ей казалось, что в ее скромной маленькой гостиной это платье будет выгля¬деть неуместно.
Теперь без этого платья было не обойтись. Шутка ли, ведь предстоял выход в оперный театр.
Прическа потребовала не меньшего внимания. Аугу¬ста не очень-то одобряла нынешнюю моду с огромными начесами, в стиле французских и американских кино¬звезд. Но этот «особый случай» требовал уступок и тут. Возможно, начёс портил волосы, но он совсем не испор¬тил ее лица. Увеличившаяся прическа сделала шею тон¬кой и беззащитной, а лицо — юным. Аугуста подошла к букету роз, принесенному накануне Леонардо, и придир¬чиво встряхнула каждый цветок, затем выбрала один и приложила к волосам. Роза была такого же густого цвета бордо, как и ее платье. Она укоротила ее стебель и поста¬вила в стакан с водой, чтобы приколоть в последний мо¬мент.
Оставался грим. Уже давно ни одна девушка или мо¬лодая женщина не выходили в свет, не удлинив себе гла¬за с помощью черного карандаша, но Аугуста ни разу не пробовала этого делать, так как не считала поездки в гос¬ти к друзьям достаточным поводом. Теперь она немного волновалась: получится ли у нее? Удалось отнюдь не с первой попытки, но результатом даже придирчивая Аугуста осталась довольна.
Раздался звонок в дверь. Аугуста поняла, что хорошо выглядит, по реакции Сабины, которая на этот раз все-таки присвистнула, а главное, по реакции ее брата, кото¬рый стоял молча и таращился на Аугусту во все глаза.
— Одну минуточку! — Аугуста метнулась в спальню, прикрепила розу к волосам и вышла к гостям.
Когда они спускались по лестнице, Сабина расхвали¬вала перед братом красоту Аугусты, а тот отвечал что-то невнятное. Аугуста поспешила перевести разговор на Другую тему. Соседки, которые встретились им во дворе, проводили взглядом Аугусту с друзьями до самого такси.
В театр они приехали минут за двадцать до начала спектакля. Они с удовольствием прогуливались по фойе, непринужденно беседуя. Говорила в основном Сабина, но постепенно оттаял и Родольфо. Аугусте было с ними ве¬село и приятно.
Когда они прошли в зал, Сабина посадила Аугусту между собой и братом. В оркестре настраивали скрипки, и от этого звука Аугусте стало немного грустно. Почему она так долго лишала себя этой радости — сидеть посре¬ди нарядных, веселых людей и слушать замечательную музыку?

Семья Линарес приехала в театр перед самым нача¬лом. Они прошли в ложу, где уже сидела донья Исабель.
В первом антракте Луиса, которой нездоровилось, по¬просила мужа принести ей какой-нибудь напиток. Девоч¬ки захотели шоколадных конфет, а донья Исабель поже¬лала фруктов. Когда Леонардо, которого не оставляло хо¬рошее настроение, вернулся с угощением в ложу, его да¬мы были заняты обсуждением какой-то пары, которую они углядели в партере.
Началось все с Кандиды. Разглядывая публику в пар¬тере, она вдруг сказала:
— Смотрите, вон та дама с розой в волосах похожа на королеву.
— Мне кажется, странно в наше время видеть женщи¬ну в бархатном платье, — сказала в ответ Луиса. — Ду¬маю, она бы выглядела более естественно на сцене, чем в зрительном зале.
Дульсина, посчитав, что Канди попала впросак со своей похвалой незнакомой даме, громко захихикала. Донья Исабель, заметив смущение Кандиды, тоже взгля¬нула вниз.
— Пожалуй, действительно, в посадке головы и в об¬щем облике этой женщины есть что-то королевское,— задумчиво произнесла она.
Канди показала Дульсине язык. Луиса, еще раз взгля¬нув туда, вполголоса заметила матери, что спутник дамы в бархатном платье значительно моложе, чем она сама, я обе женщины обменялись понимающими взглядами.
Словом, каждая нашла, что сказать об этой паре, ко¬торую Леонардо не видел, но которой он даже посочувствовал. «Вот за этим они и ходят в театр», — подумал он про себя.
Леонардо вспомнил Аугусту, которая могла, сидя у радиоприемника, работать иглой и в то же время слу¬шать целые симфонии, хотя больше предпочитала опе¬ры. «Уж она-то не стала бы отвлекаться на сплетни», — сказал сам себе Леонардо.
К счастью, в это время свет погас, полилась музыка, и в ложе все смолкли.
В следующем антракте девочки захотели погулять по фойе. Исабель и Луиса, которым хотелось остаться вдво¬ем, отправили их вниз с Леонардо.
Он прогуливался, как настоящий отец семейства, де¬ржа дочерей за руки.
— Вот твоя королева, — намеренно громким шепотом проговорила Кандиде Дульсина.
Леонардо взглянул вперед и обомлел: в красавице, ко¬торая шла навстречу ему в сопровождении совсем моло¬дого человека, он узнал Аугусту. Он был несказанно оше-ломлен. Казалось бы, не было причин так изумляться по¬явлению его знакомой в театре; в конце концов не на крыше же собора он ее увидел. Но Аугуста была его жен¬щиной из маленькой, украшенной вышивками гостиной, из особого мирка, который Бог подарил им двоим, жен¬щиной, в жизни которой не было для него ничего неизве¬стного.
И вдруг она собственной персоной, в каком-то неви¬данном платье, с розой в волосах, с молодым красавцем по левую руку плывет ему навстречу! Это было непросто переварить.
На Леонардо, обвешанного дочками и приросшего к полу, уже стали натыкаться идущие сзади. Аугуста под¬няла глаза и увидела Леонардо и двух его дочерей, в упор разглядывавших ее и ее спутника. В глазах дочек было откровенное любопытство, а в глазах их отца Аугуста увидела что-то такое, что привело ее в совершенное заме-
Леонардо опомнился первым и потащил дочерей за собой.
— Папа, ты ее знаешь? Кто это? - домашний следователь Дульсина уже вцепилась в него.
— Папочка, по-моему, она тебя испугалась, — втори¬ла ей жалостливая Канди.
При мысли о том, что в ложе сидят еще две дамы, ко¬торых эта история живо заинтересует, Леонардо стало тошно.
— Я знаком не с дамой, а с ее спутником.
— А почему ты так удивился?
— Я не ожидал его здесь увидеть и думал, что он дав¬но в Европе. И хватит об этом. Давайте я угощу вас лимо¬надом.
Вернувшись в ложу и убедившись, что на него никто не обращает внимания, Леонардо осторожно, не высовы¬ваясь из ложи, посмотрел вниз. Аугуста и ее спутник уже сидели в своих креслах.
Для Леонардо было сущим блаженством оказаться наконец в темноте. Разумеется, Аугуста ему все объяснит. Но будет ли это правдой? Какая Аугуста настоящая? Та, которая сидит с вышиванием, поджидая его, или та, ко¬торая разъезжает с молодчиками по театрам? «Почему «разъезжает по театрам»? — перебил он сам себя. — Когда ей ни позвони, она всегда дома» . И вдруг мысленно воз¬разил: «Всегда? Даже сейчас?» От этих мыслей Леонардо стало совсем тошно. «Тьфу, так ведь с ума сойти можно. И вообще пора приводить в порядок свое лицо, скоро за¬жгут свет».
Когда после спектакля донья Исабель с девочками прошла вперед, Леонардо подал жене руку, но она не то¬ропилась встать.
— Присядь, — мягко сказала она мужу.
«Господи, что еще?» — подумал он, стараясь не гля¬деть в партер.
— Посидим еще чуть-чуть, наши подождут в машине. — Взгляд Луисы рассеянно блуждал по залу.
— Неизвестно, когда еще мы вместе будем вот так си¬деть в театре. — Ее губы дрогнули. — Я ложусь в больни¬цу, Леонардо. Мои дела не очень хороши.
— Господи! — вырвалось у Леонардо. — Что ж это за день такой сегодня!..

ЧАСТЬ  ВТОРАЯ
ГЛАВА 1
И вот спустя год свершилось то, что Леонардо и Аугуста раньше считали невозможным. Когда истек год его вдовства, дон Леонардо Линарес ввел в свой дом но-вую жену.
Венчание было очень скромным. Из всех присутству¬ющих спокоен был один Леонардо. Лишь у него одного было ощущение, что это единственно правильное реше-ние. Он не только выполнял свой долг перед женщиной, которая любила его и была достойной того, чтобы он на¬конец открыто признал ее перед всеми своей женой. Он также выполнял свое обещание покойной Луисе отдать дочек под крыло доброй женщине, которая сможет полю¬бить их. В глубине души он готов был поклясться Луисе, что ее просьбу не впускать в дом зло он не мог бы выпол¬нить лучше.
Донья Исабель стояла, гордо выпрямившись, в окру¬жении внучек. Несмотря на царственный вид, слезы за¬стилали ей глаза. Она вспоминала другое венчание, че-тырнадцать лет назад, когда вместо Аугусты рядом с Ле¬онардо стояла ее дочь Луиса, юная, стройная, очарова¬тельная. С невольным злорадством донья Исабель поду¬мала, что тогда Леонардо не выглядел таким спокойным и усталым, а был весь как натянутая, звенящая от сча¬стья струна.
Для доньи Исабель не было секретом, что Леонардо собирается жениться и спокойно ожидает окончания сро¬ка траура, ни слова не говоря о своей избраннице. Она те¬рялась в догадках. И вот наконец между нею и зятем со¬стоялся долго ожидаемый ею разговор.
— Донья Исабель, — сказал Леонардо, — срок траура близится к концу.
— Для меня траур не кончится никогда, — с достоин¬ством ответила старая дама.
— Думаю, для меня тоже. Луиса не из тех женщин, которых можно забыть.
Эти слова были как бальзам для материнского серд¬ца, тем более что она почувствовала их искренность. Те¬перь она менее враждебно слушала Леонардо.
— Я с самого начала не скрывал, что в жизни нашей семьи через год могут произойти большие перемены, — продолжал Леонардо. — Я имел в виду мою женитьбу.
— Мне остается предположить, что претендентка на это место была подобрана еще при жизни Луисы.
Донья Исабель умела нанести удар в самое больное место, оставаясь безупречно вежливой. Но Леонардо по¬нимал, какую боль испытывает сейчас мать Луисы и ка¬ким циничным должен ей казаться весь этот разговор.
— Донья Исабель, прошу вас выслушать меня до кон¬ца. Вам, возможно, трудно поверить, но Луиса сама заго¬ворила о моей будущей женитьбе в последний свой день дома. Она попросила меня найти добрую мать для наших девочек.
— Но у мужчин есть такая слабость: женщина, кото¬рая добра к ним, кажется им по-настоящему доброй.
— Нет, она добра не только ко мне. Я думаю, никто не сможет относиться мягче и душевнее, чем она, к моим девочкам.
— Я знаю ее? — спросила донья Исабель.
— Вы не можете ее знать, она не принадлежит к ваше¬му кругу.
— Мне казалось, Леонардо, что наш круг давно стал и твоим.
— Хорошо. Она не принадлежит к нашему кругу.
— И насколько же низко пришлось тебе спуститься, чтобы отыскать ее?
Леонардо еще до начала разговора дал себе слово не терять спокойствия и теперь не давал собеседнице повода вывести себя из равновесия.
— Примерно на ту же глубину, с которой ваша семья в свое время подняла меня, — спокойно ответил он.
«А теперь тебя снова потянуло вниз?»— хотелось спросить донье Исабель. Но зять держался с таким до¬стоинством, что она удержалась от колкости. Да и какой был смысл?
— Конечно, это не самые низы. И все-таки это удар, Леонардо, — откровенно призналась она. — При твоем нынешнем положении это настоящий мезальянс. Как хоть она выглядит? Совсем простушка?
— Вы ее видели однажды в театре.
Донья Исабель вопросительно сдвинула брови.
— Но я была в театре десятки раз и каждый раз виде¬ла множество людей.
— Это был наш последний визит в театр, — ровным голосом произнес Леонардо. — Вы все обсуждали даму в бархатном платье в партере. Так это она.
Цепкая память доньи Исабель быстро воспроизвела увиденную тогда картину.
— Да, помню, она была с юным поклонником.
«Вам из ложи, разумеется, было ясно видно, что это именно поклонник...» — мысленно съязвил теперь уже дон Леонардо.
— Она была со своими друзьями, — произнес он вслух.
Донья Исабель помолчала.
— Ну что же, по крайней мере, это уж точно не Лоли¬та, — сказала она, как бы продолжая тот давний разговор с дочерью.
— Что-что? — не понял Леонардо. — Нет, ее зовут Аугуста. Аугуста Санчес.

И вот теперь Аугуста Санчес, нет, сейчас уже почти Аугуста Линарес, стояла под венцом с Леонардо, серьез¬но глядя на священника и только изредка поглядывая на жениха. В отличие от Леонардо в ней не было и тени уве¬ренности.
Казалось бы, у нее было время привыкнуть к мысли, что они с Леонардо станут мужем и женой. Вскоре после смерти Луисы Леонардо пришел к ней и без всяких неж¬ностей, без улыбки сказал ей, что надеется, что она не от¬кажется через год стать его женой.
При этих словах лицо Аугусты не осветилось счасть¬ем, чего он в глубине души ожидал.
— Ты что, не хочешь выходить за меня замуж?
— Я всегда этого хотела, Леонардо, и всегда знала, что это недостижимо. А теперь, когда это стало возможным, я не могу не думать о том, почему это теперь возможно.
— Но мы не виновны в смерти Луисы.
— Не сердись на меня, Леонардо, но не кажется ли те¬бе, что наша любовь каким-то образом сжила ее со света?
— Что за глупости, Ауту ста! Уверяю тебя, Луиса даже не подозревала о твоем существовании. Она могла пере¬живать из-за частых размолвок со мною, но испытать боль из-за наших отношений ей не пришлось.
— Я не то имею в виду, Леонардо. Ни ты, ни я не же¬лали ей зла. Я с ужасом вспоминаю время ее болезни. Твое безмерное горе говорит само за себя.
— Так в чем же наша вина?
— Наша любовь друг к другу все росла и росла, и у меня такое чувство, что эта грешная любовь стала такой огромной, что вытеснила Луису из жизни.
Леонардо откинулся в кресле и помотал головой, как бы пытаясь стряхнуть наваждение.
— Я отказываюсь тебя понимать. Если бы Луиса про¬чла какое-нибудь анонимное письмо обо мне  и ей бы стало плохо с сердцем, то можно было бы говорить о на¬шей причастности к ее смерти. Хотя и тут, на мой взгляд, прямым виновником смерти был бы автор ано¬нимного письма. Но ничего подобного не было! Луису погубили больные почки, а эта болезнь началась у нее за¬долго до того, как мы с тобой познакомились. Так что ты не имеешь к ее смерти даже косвенного отношения.
— Ты никогда не говорил мне, что у твоей жены пло¬хое здоровье.
— Я и сам не подозревал, что все так плохо. Однажды она сильно простудилась, но воспаление почек удалось быстро вылечить. Однако врачи советовали ей беречься во всем, отказаться от последующих родов. Я простился с мечтой иметь сына, лишь бы жена была здорова, и нам казалось, что все идет неплохо. Но болезнь жила в ней и ждала своего часа.
— Леонардо,— воскликнула Аугуста, — умом я все понимаю, но чувство вины не покидает меня.
— Аугуста, я должен сказать тебе одну вещь, и уж если это тебя не успокоит...  Дело в том, что я дал обещание Луисе, что найду нашим девочкам мать. Она сама меня об этом просила.
— Я с радостью позабочусь о твоих девочках. Но при¬мут ли они меня? Не обидит ли их мой приход в семью?
— Прости меня, Аугуста, но уговорить тебя стать моей любовницей было легче, чем заставить тебя выйти за меня замуж.
Видя, что Леонардо начинает сердиться, Аугуста при¬жалась к его плечу.
— Я согласна, милый.
— Не сомневайся ни в чем, мы будем счастливы.
И Аугуста постаралась отогнать от себя все сомнения.

Дочки Леонардо, стоя рядом с доньей Исабель, во все глаза смотрели на брачную церемонию. Но если глаза Кандиды горели от восхищения и она буквально впиты¬вала все, что происходило вокруг, то совсем иначе смот¬рела Дульсина. Исподлобья, недобрым взглядом следила она за Аугустой, иногда одаривая таким же взглядом и отца.
Заметив восхищенный взгляд Канди, направленный туда же, она прошипела:
— Любуешься на свою королеву?
— Она и правда красивая, — шепотом ответила Кан¬ди, не отводя взгляда от новобрачной.
— Ничего красивого, — фыркнула Дульсина. — Такая простота, что дальше некуда. Посмотри, какая фата.
— Очень романтичная, из старинных кружев.
— Надеюсь, она стряхнула с нее пыль, когда вытащи¬ла из бабушкиного сундука.
— Все-таки ты очень злая, Дульсина.
— Все-таки ты очень глупая, Канди.
— Потише, девочки, — остановила внучек донья Иса¬бель, так как те уже начали толкать друг друга.
Донье Исабель, пожалуй, доставили удовольствие слова Дульсины. Но скандал на свадьбе был явно ни к че¬му.
Донья Исабель вообще колебалась, идти ли ей на венчание. Но Леонардо сказал, что если она не будет присут¬ствовать, пойдут сплетни, и им припишут разлад, кото¬рого на самом деле нет. Донья Исабель согласилась, что это разумно, и дала согласие прийти. Тем более само бракосочетание было скромным, в небольшой церкви, что вполне пристало для вдовца.
Успокоившись, донья Исабель пристально наблюдала за Аугустой и не могла не согласиться с Дульсиной, что невеста простовата. Она бьша куда менее величественной, чем тогда в театре. В ней даже чувствовалась какая-то придавленность. «Она уже сейчас чувствует себя не в своей тарелке, — думала донья Исабель. — Что же будет дальше?»

Действительно, донья Аугуста в день своей свадьбы не была ни весела, ни спокойна.
Она начала волноваться задолго до дня свадьбы, при¬чем никто не мог ей помочь прогнать эту тревогу. Аугу¬ста, хорошо знавшая по рассказам Леонардо всех его до-мочадцев, пыталась выяснить у него, сообщил ли он до¬машним о грядущей женитьбе и как они это восприня¬ли. Леонардо не разделял ее беспокойства, но его уверен¬ность не передавалась ей.
Незадолго до свадьбы ее тревога достигла наивысшей степени. Аугуста решила пойти в находящийся неподале¬ку парк, чтобы немного отвлечься. В этом парке Аугуста сумела разыскать уютное, спокойное местечко, как раз по своему вкусу. Кусты живописным полукольцом окружа¬ли скамью. Она сидела в одиночестве, сначала размыш¬ляя о будущем, а потом, постепенно успокоившись, уже ни о чем не думала, а просто слушала шелест листвы и журчание воды.
— Скучаешь, красавица?
Аугуста вздрогнула от неожиданности.
Рядом с ней на скамейку опустилась цыганка и бесце¬ремонно, в упор разглядывала ее. Аугуста хотела встать и Уйти, но цыганка удержала ее за подол.
— Погоди, птичка, куда рванулась?
— Что вам надо?
— Увидела тебя, увидела и то, что тебе видеть не да¬но, — сказала цыганка. — Или неинтересно послушать?
— Неинтересно, — ответила Аугуста, пытаясь высво¬бодить подол из цепких пальцев.
— Ну иди, иди, невеста, — цыганка внезапно отпусти¬ла ее, но Аугуста от неожиданности опустилась рядом с ней на скамью.
— То-то, — хмыкнула та. — Тревожишься, красавица?
— Это заметно? — как бы против своей воли спросила Аугуста.
— Что в сердце варится, от меня не утаится, — нарас¬пев произнесла цыганка. — Говорят, молодухе в доме нужно железных три года прожить. Но тебя не свекор со свекровью заедать будут.
— Кому же нужно меня заедать?
— И маленькая змейка больно кусает. Ты думаешь, кто живет тихо, тот не увидит лиха. Конь, мол, берет рыв¬ком, а человек смирением. Так ведь?
— Да, я и правда думаю, что добротой можно со вре¬менем погасить любую злобу. Разве не так?
— А лучше бы худую траву с поля вон.
— Да кто я такая, чтобы кого-то вон изгонять?
Цыганка пожала плечами.
— Пасынок — не сын, чужая беда — не своя.
Аугуста наконец-то начала понимать, о чем идет речь.
— По-моему, вы даете мне дурной совет. То есть я, по-вашему, должна... — она замолчала.
— Ну-ну, покажи свою догадливость, — подначивала цыганка.
— Я должна удалить из дому падчериц?— наконец решилась Аугуста и посмотрела цыганке прямо в глаза.
Та вильнула взглядом в сторону.
— Спасибо вам за гадание, - Аугуста судорожно ры¬лась в сумочке, ища монету. — Но я вряд ли смогу вос¬пользоваться вашим советом.
— Премного благодарна, — цыганка разглядела, сколько дала ей Аугуста, и выглядела весьма довольной то ли полученной платой, то ли тем, в какое волнение ей удалось вогнать собеседницу.
— Как бы твои дети о твоей доброте не пожалели! - крикнула она вслед Аугусте.

...Аугуста долго не могла успокоиться после этой встречи. Парк она теперь обходила стороной. Она рассказала о происшествии Сабине.
— Может быть, все это кем-то подстроено? — предпо¬ложила та. — Посуди сама. Она ничего не сказала тебе ни о прошлом, ни о будущем. Все предсказание крутилось вокруг детей Леонардо и их зловещей роли в твоей судь бе?
— Да. И в судьбе моих будущих детей тоже.
— А разве это секрет, что у Леонардо есть дочери? То, что ты выходишь за Леонардо замуж, уже могло пере¬стать быть секретом для некоторых людей, особенно из его окружения. Если знать, что ты становишься мачехой двух девочек, лучший способ настроить тебя  против них — это напугать таким вот образом.
— Но ей не удалось настроить меня против дево¬чек, — запротестовала Аугуста.
— Зато удалось испортить тебе настроение.
Сабина немного помолчала, затем спросила:
— А что, может быть, действительно имеет смысл от¬править девочек в пансион?
— Из-за того, что так посоветовала цыганка? — изу¬милась резкому повороту мыслей подруги Аугуста.
— Мы исходили из предположения, что совет дан те¬бе во вред. А если наоборот? Если это твой доброжелатель или... — Сабина на минуту смутилась, но продолжила, — настоящая цыганка, владеющая даром предвидения?
— Ты веришь в такие вещи, Сабина?
— Не очень. Но если есть шанс уберечься, зачем им пренебрегать? Тысячи девочек из состоятельных семей воспитываются в пансионах и потом всю жизнь с удо¬вольствием вспоминают это время. Возьми хотя бы нас. А у Леонардо есть возможность подыскать для дочек пан¬сион не чета нашему.
— Но Луиса никуда их не отправляла. Предпочитала приглашать учителей домой.
— Возможно, она считала их еще маленькими.
— Пусть Леонардо сам решает этот вопрос. Но я ни¬когда не буду подталкивать его к мысли отослать девочек из дому. К тому же, если они уедут, мы никогда не сбли¬зимся, они ведь вернутся уже взрослыми. И, может быть, вернутся с обидой на меня и Леонардо.
— Ну смотри сама, — заключила Сабина. — И раз уж ты приняла решение, то выбрось цыганку из головы, как будто ее и не было.
Но этого как раз Аугусте не удавалось сделать.

ГЛАВА 2
В день свадьбы Аугуста действительно постаралась
освободиться от всех тревожных мыслей. Сабина, кото¬рая должна была сопровождать ее в церковь, заехала к ней задолго до того, как они должны были выходить из дому.
Взглянув на Аугусту, она осталась довольна ее спо¬койствием. Аугуста похвалила наряд своей подруги.
— Очень элегантный костюм, Сабина.
Сабина довольно улыбнулась:
— Я же знала, куда приглашена, вот и постаралась выглядеть на уровне. Может, в светскую хронику попаду, где-нибудь с краю снимка.
— Нет, Леонардо обещал мне, что никаких репорте¬ров не будет.
— Обещать такое — все равно, что ручаться за погоду.
— Нет, он как раз все рассчитал. В это время еще в двух соборах города состоятся очень пышные венчания, так что все репортеры и фотографы будут брошены туда.
— Жаль, жаль. Что ж, придется подождать другого случая. Родольфо спрашивал меня, можно ли ему прий¬ти, но я сказала, что реакцию Леонардо на его появление трудно предвидеть.
Обе улыбнулись, вспомнив случай в театре.
— Да ты права, лучше не стоит сердить Леонардо.
Когда они вышли у собора из автомобиля, который прислал за ними Леонардо, Аугуста сразу же натолкну¬лась взглядом на донью Исабель и девочек и полони¬лась им. Донья Исабель и Кандида ответили поклоном, Канди даже улыбнулась, но Дульсина, стоявшая рядом с бабушкой, демонстративно отвернулась.
Аугуста сразу почувствовала тяжесть на сердце. Наб¬людавшая эту сцену Сабина пробормотала:
— Можешь даже не объяснять мне, кто тут претендент на роль «маленькой змейки». Ладно еще, если она просто грубиянка...
— Она просто ребенок, — пробовала защитить Дульсину Аугуста, но слезы навернулись ей на глаза.
Из-за всего этого Аугуста Санчес и стояла под вен¬цом с тем подавленным видом, который отметила про себя донья Исабель и, возможно, не только она.

После бракосочетания Леонардо и Аугуста отправи¬лись в свадебное путешествие в один из небольших ку¬рортных городков, который выбрала Аугуста еще до свадьбы.
Леонардо отговаривал ее ехать туда, говорил, что сей¬час там мертвый сезон, скучно, пусто, жизнь замерла.
— Мне с тобой нигде не будет скучно, — с легким уко¬ром сказала Аугуста.
— Мне тоже, дорогая, — обнял ее Леонардо. — Просто мне кажется, что ты как-то внутренне зажата и стараешь¬ся держаться не как хозяйка дома, а как какая-нибудь бедная родственница. Боюсь, что и место для свадебного путешествия ты выбрала по тем же мотивам— как бы меньше обременить меня расходами.
— Дело не только в этом, Леонардо.
— А значит, все-таки и в этом тоже, я правильно уга¬дал? А в чем же еще?
— Мне давно хотелось оказаться в малолюдном и жи¬вописном месте. Мне кажется, что самые великолепные пейзажи утрачивают свою красоту, когда там снуют тол¬пы людей, особенно если это толпы шумные и праздные.
— Ох, слышала бы тебя донья Исабель! Это же пря¬мой приговор свету, который она так высоко ценит...  А я-то рассчитывал ослепить тебя блеском свадебного пу¬тешествия, подумывал даже о поездке в Европу.
— Леонардо, я и в Европе постаралась бы найти ти¬хий, милый городок, весь в зелени. Где-нибудь в Англии или в Германии, — уже мечтательно сказала Аугуста.
— Так за чем же дело стало? — спросил Леонардо.
— Мне кажется, в Европу лучше поехать вместе с де¬вочками. Им это будет не только приятно, но и полезно. А пока лучше съездим хотя бы в Сан-Бенедетто. — Она назвала небольшой городок в окрестностях Вера-Крус.

И вот они прибыли на место. На одном Леонардо на¬стоял — они поселились в первоклассном отеле, который, как властелин городка, высился над ним. Аугуста, будь ее воля, пристроилась бы в одну из небольших старинных гостиниц в колониальном стиле, с небольшим двориком-патио, посредине которого размещался неизменный фонтан и пара апельсиновых деревьев, с галереей для прогулок на плоской крыше, и с индеанками, которые каждый день раскидывали у стен свой нехитрый товар, поджидая заезжих покупателей. Но Августа побоялась огорчить Леонардо.
Спальня в номере «люкс» занимала чуть ли не больше места, чем вся квартира Аутусты. Но эта женщина умела обживать любое пространство. Через несколько часов ее пребывания даже номер «люкс» обрел теплоту.
Несколько дней они не могли по-настоящему при¬ступить не только к изучению городка, но даже к подроб¬ному знакомству с отелем, в котором они жили. Вот те¬перь Леонардо гораздо больше напоминал молодожена, чем во время бракосочетания. Счастливая Аугуста все больше успокаивалась и входила в роль жены, которая подходила ей гораздо больше, чем роль любовницы, хотя бы потому, что она страстно мечтала иметь детей.
Они впервые могли говорить об этом открыто, хотя Аугуста, когда разговор заходил на эту тему, предпочита¬ла шептаться.
— Дорогая, — убеждал ее Леонардо, как будто все за¬висело от каприза Аутусты, - ты сама видишь, что нам нужен сын. У меня уже есть две дочери, и, должен при¬знаться, слушая их разговоры между собой, я все сильнее жажду увеличить количество мужчин в доме.
Оставив шутливый тон, он заглянул Аугусте в глаза.
— Аугуста, я так мечтаю о сыне.
— Я буду молить Бога о сыне, Леонардо. Но если родится девочка, ты ведь тоже будешь ее любить, правда?
— Если она будет похожа на тебя, дорогая.
..Аугуста в глубине души страшилась встреч со зна¬комыми Леонардо из высшего общества, с теми, кто не¬избежно стал бы сравнивать ее с Луисой. Леонардо не вполне понимал, что творится в душе Аугусты, но также не испытывал желания кого-либо видеть. Ему хватало Аугусты.
Некурортное время года, казалось, надежно охраняло их. Аугуста почти освоилась в отеле и стала получать удо¬вольствие от всего, что он мог предоставить — ресторан с великолепной кухней, бары, бассейн,— и, в отличие от администрации отеля, радовалась, что все эти места бы¬ли полупустыми, а иногда и почти совсем пустыми, в за¬висимости от времени суток.
Но однажды в баре, когда они уже собирались ухо¬дить, их настиг мужской голос, радостно восклицавший:
— Линарес! Леонардо Линарес! Кого я вижу!
Из глубины зала к ним направлялись, сияя улыбка¬ми, господин и дама.
— Счастливый молодожен ничего вокруг себя не ви¬дит, — жеманно, нараспев проговорила женщина, целуя Леонардо и в то же время цепким взглядом оценивая Аугусту.
Ее муж тоже смотрел на Аугусту, улыбаясь ей, как старой знакомой.
— Познакомь же нас с твоей прелестной супругой, — потребовал он.
Леонардо с явно показным воодушевлением сделал то, что от него требовалось: представил Аугусту супругам Ремедиос.
По-вечернему декольтированная сеньора Ремедиос, почти демонстративно игнорируя Аугусту, а заодно и своего спутника, обращалась исключительно к Леонардо. Она вываливала на него кучу информации о том, что сде¬лали, куда поехали, что продали и чем поразили высший свет их общие знакомые.
Аугуста со стыдом заметила, что уже некоторое время она стоит с деланной приветливой улыбкой, чувствуя се¬бя совершенно лишней. Она считала, что сеньор Ремеди¬ос мог бы проявить такт и затеять с ней вполголоса па¬раллельную беседу на какую-нибудь отвлеченную тему, но ему это, по-видимому, не приходило в голову. Он не столько сглаживал, сколько усугублял неловкость ситуа¬ции, многозначительно поглядывая на Аугусту с видом заправского соблазнителя.
Внезапно сеньора Ремедиос перешла на французский язык. Очень хорошо, что эта ритмическая перебивка в ее речи невольно приковала внимание Аугусты и заставила ее прислушаться к словам собеседницы. Та вдруг повер¬нулась к ней и на французском языке спросила, согласна ли с ней мадам Линарес. Леонардо напряженно застыл, только сейчас поняв, что вся эта непринужденная болтов¬ня по-французски была способом как следует щелкнуть по носу его жену.
Аугуста знала цену своему произношению, поэтому спокойно ответила по-испански, что городок им с мужем очень нравится, и что они, наоборот, находят, что он только выигрывает от малолюдья, но, разумеется, чтобы судить объективно, стоит посмотреть на него в разгар се¬зона.
Сеньора Ремедиос была неприятно поражена: оказы¬вается, ее собеседница поняла все до единого слова, а по-испански отвечала, возможно, чтобы проявить свою не-зависимость. Аугуста увидела, как с облегчением рассла¬бился Леонардо, и мысленно поблагодарила Сабину за «французские» и «английские» дни, которые она устраи¬вала сама для себя в пансионе, обрушивая на Аугусту иностранную речь. Сейчас Аугуста от души пожалела, что отводила себе на этих «днях» только роль слушательни¬цы.
В конце беседы выяснилось, что супруги Ремедиос в тот же день намерены покинуть городок, не в силах пере¬нести тоску межсезонья. Так что можно было считать, что на этот раз Леонардо и Аугуста выдержали схватку с честью и продолжения не предвидится.

После встречи с четой Ремедиос супругам Линарес было над чем задуматься.
Леонардо понимал, что такое поведение не было слу¬чайным. Анита Ремедиос никогда не позволила бы себе подобной развязности, демонстративного пренебреже¬ния и, наконец, такого «экзамена» по отношению к Луисе Линарес. «Это первая ласточка,— думал Леонардо.— Когда мы вернемся в город, выразить свое отношение к моему браку подобным образом захотят многие. И сде¬лают это так тонко, что мне не в чем будет их упрекнуть. Но жизнь Аугусты, да и моя тоже, станет невыносимой».
Аугусту поразила не только скрытая враждебность по отношению к ней. На нее тяжелое впечатление произвел весь тон разговора, в котором наигранное оживление и деланное дружелюбие сопровождались потоком сплетен, в грязи которого сеньора Ремедиос за десять минут успе¬ла измазать многих.
Аугуста со стыдом вспомнила свою приветливую, никому не нужную улыбку и активное участие мужа в этой беседе. Она понимала, что своими заинтересованными восклицаниями Леонардо так же, как и она своей улыб¬кой, изо всех сил демонстрировал лояльность по отноше¬нию к тому, чего в глубине души не мог одобрять. Аугу¬ста многое бы отдала, чтобы избежать в будущем такого общения, но не собиралась уклоняться от него, если это¬го потребует от нее ее положение в качестве госпожи Ли¬нарес. Придя к такому выводу, она уснула.
Леонардо, который понимал, что ему придется опре¬делить для себя и для своей семьи, как им быть дальше, тоже долго не мог заснуть. Он вспоминал, как вела себя Луиса в первые годы их женитьбы. Она неуклонно «шли¬фовала» мужа и до свадьбы, и после. Правила высшего света были тем законом, которому пришлось подчинить¬ся Леонардо. И Луиса добилась своего. Свет принял Лео¬нардо Линареса.
Согласен ли он теперь подчинить все той же самой цели на этот раз в отношении Аугусты? Нет. Определен¬но, нет. Луиса была искренне предана ценностям «вы¬сшего света» и заставила его поверить в избранность лю¬дей этой касты. От этой веры у Леонардо давно уже ниче¬го не осталось, да и Аугусту не обмануть — у нее отлич¬ное чутье на то, как отличить дурное от хорошего. Кроме того, у Леонардо не было ни малейшего желания дресси¬ровать Аугусту так, как его самого в свое время «воспи-тывала» Луиса, пусть земля ей будет пухом. А вот уберечь жену от злословия, унижений и огорчений ему очень хо¬телось. По отношению к Луисе ему не приходилось выступать в роли защитника, а вот Аугуста — другое дело. Леонардо чувствовал, что его долг— сберечь ее душев¬ный покой.
Но, может быть, не все поведут себя так, как супруги Ремедиос? Может быть, стоит сделать еще одну-две по¬пытки?
Нет, ответил он сам себе. Тогда эти люди смогут ска¬зать, что они отторгли Аугусту Линарес, поставили ее на место. Будет достойнее, если новая супруга Линареса просто не заметит этот высший свет, предпочтя ему уз¬кий семейный круг. А его самого, счастливого супруга, никто не осудит за то, что он будет редко и неохотно по¬кидать этот семейный круг. Таким образом, не бросая никакого вызова свету (это, кстати, было бы неразумно, кроме всего прочего, еще и с точки зрения его бизнеса) они с женой тихо и незаметно самоустранятся из него. «Надо будет спросить жену, согласна ли она», — подумал Леонардо, засыпая, но, честно говоря, в ответе он не со¬мневался.

ГЛАВА 3
Пока Леонардо Линарес и его новая жена были в свадебном путешествии, Кандида и Дульсина жили в до¬ме своей бабушки. Повторный брак зятя задел донью Исабель гораздо сильнее, чем она предполагала. Выхо¬дит, Луиса незаменима только для матери!
Но она не позволит так же легко вытеснить Луису из памяти и сердец ее дочерей. Поэтому вечера у них прохо¬дили в разговорах о том, какой была мама, что она люби¬ла и чего не переносила, чего она ожидала от своих дочек.
Для Дульсины мама была в первую очередь знатная дама, гордая светская красавица, умевшая заставить всех считаться с собой, полноправная хозяйка дома. Дульсина оез конца уточняла у доньи Исабель подробности о том, какое неотразимое впечатление Луиса Линарес произво¬дила на окружающих.
Для Канди мама была прежде всего мамой. Тот случай с украшениями, когда Луиса сначала рассердилась, а потом приласкала ее в холле, стал для Кандиды поворот¬ным в восприятии матери. Все предыдущие впечатления как бы стерлись из ее памяти, но она помнила до мель¬чайших подробностей свою маму в последние месяцы жизни, нежную и добрую. И когда она начинала расспра¬шивать бабушку, ее больше всего интересовало, какой мама была в детстве, что она любила, чего боялась. Такие рассказы бесконечно умиляли Канди и никогда не могли ей надоесть.
Однажды Дульсина удивила донью Исабель вопро¬сом, уменьшится ли их с Кандидой наследство, если у новой папиной жены будут дети. Донья Исабель, оскорб¬ленная в лучших чувствах (как раз в этот момент она в сотый раз рассказывала Канди, как Луиса болела красну¬хой в пятилетнем возрасте), довольно резко ответила, что Дульсине еще рано интересоваться такими вещами.
Но потом, поразмыслив, она решила, что нет ничего плохого, если девочки будут представлять реальное поло¬жение дел. У кого еще они могут узнать об этом, как не у бабушки?
Она объяснила Дульсине и Канди, что определенную сумму завещала им их мать, а кроме того, довольно зна¬чительную сумму собирается им оставить сама донья Исабель. «Сколько?»— прямо спросила Дульсина, но донья Исабель объяснила внучке, что завещателя об этом спрашивать не принято. Что же касается состояния их отца, то распределение его между детьми будет зависеть от его воли, но можно предположить, что чем больше бу¬дет детей, тем меньше сумма, которая достанется каждо¬му из них.
— Но ведь мама была богаче отца? — недоверчиво спросила Дульсина.
— Да, несколько богаче.
— Значит то, что она поделила между мной и Канди, намного больше того, что папа будет делить между нами и новыми детьми?
— Видишь ли, не все деньги, которые мама получила в приданое, она оставила тебе и Канди. Большая их часть перешла к вашему отцу.
— Почему?
— Это было оговорено в брачном контракте, — пояснила донья Исабель. — Кроме того, из своего личного ка¬питала ваша мать тоже завещала ему определенную часть.
— Зачем это? — громко спросила Дульсина очень не¬довольным голосом. — Он и так много получил по брач¬ному контракту.
—Не говори так, дитя мое, — попробовала урезонить ее донья Исабель. — Ваш отец не растратил их, а пустил в дело. Они были вложены в фирму, которой владеет Лео¬нардо, и, надо признать, благодаря его деловой сметке приданое Луисы было значительно приумножено. Так что твои опасения остаться бедной девушкой безоснова¬тельны, Дульсина.
— Ну а если новых детей будет много? — не сдавалась Дульсина. — Тогда никаких денег не хватит.
— Не будет у них много детей, — вмешалась Канди, — они уже старенькие.
— Ну хватит, — рассердилась донья Исабель, — не же¬лаю слушать ваши глупости.
Тем не менее после этого разговора мысли Дульсины стали часто бродить вокруг предполагаемого наследства.

Когда отец с мачехой вернулись из свадебного путе¬шествия, Дульсине пришлось-таки спрятать свой норов. Отец внимательно следил за тем, как проходил обряд взаимных приветствий, и Дульсина волей-неволей отве¬тила на поцелуй мачехи.
«Ну вот и слава Богу», казалось, было написано на ли¬це Аугусты.
Срок траура истек, девочки ожидали, что в доме будут появляться гости, что возобновится та праздничная жизнь, которую они вели, пока их мать не заболела.
Но неделя проходила за неделей, месяц за месяцем, а в доме жизнь шла тем же размеренным ходом. К ним ни¬кто не приезжал, да и отец с Аугустой почти все вечера проводили дома. Правда, несколько раз всей семьей ез¬дили в театр, но сидели теперь не в ложе доньи Исабель, а ярусом выше, причем мачеха и в антрактах оставалась на месте, а девочки прогуливались по фойе с отцом.
Конечно, кто к нам будет ездить, если он женился на этой особе? Она даже в театре сидела, как мышь, нику¬да не высовывалась,— раздраженно говорила сестре Дульсина.
— Я думаю, дело в другом, — таинственно прошепта¬ла Канди. — Есть предположение, что донья Аугуста ждет ребенка.
— Уже?! Откуда ты это знаешь?
— Я ничего точно не знаю, — ответила Канди. — Это предположила Хуанита с кухни, когда разговаривала с Селией, а я услышала.
— Ну, это еще ничего не значит, — успокоилась Дуль¬сина, — Служанки любят судачить на эту тему. Я думаю, что с новой папиной женой не особенно-то хотят знаться, в этом все дело.
К сожалению, Дульсина была очень недалека от исти¬ны. Но не ошибалась и Кандида.

Однажды, разбирая утреннюю почту, Леонардо рас¬печатал один из конвертов и наткнулся на письмо такого содержания:
«Дон Леонардо!
Итак вы женились, при чем очень неудачно. Можно сказать, вы скомпромитировали себя с ног до головы. Дальше некуда.
Выражаю свои искрение соболезнования.
Доброжелатель».
Дон Леонардо с недоумением вертел в руках это письмо.
Его мало тронуло содержание послания, хотя это бы¬ло первое анонимное письмо, полученное им по поводу его женитьбы. Но он никак не мог понять социальное по-ложение отправителя. С одной стороны, орфографиче¬ские ошибки и почерк говорили о том, что письмо напи¬сано разозленной прислугой. С другой стороны, обраще¬ние, подпись, все строки были расположены правильно, как мог бы написать только человек, знакомый с прави¬лами переписки. Да и не сохранилось в памяти Леонардо никакого обиженного слуги  или  служанки —  вот уже много лет в доме никого не увольняли.
Он хотел порвать и выкинуть письмо, но передумал, сунул его в карман и быстро пошел к жене. Он пришел вовремя. Она как раз возилась с конвертом, вскрывая его.
— Позволь мне, дорогая, — любезно сказал Леонардо, взял письмо у нее из рук, вскрыл конверт, но вместо того, чтобы вернуть его жене, отошел к окну, вынул письмо и прочел его.
«Донья Аугуста Санчес!
Боюсь, дорогуша, что вы так и не станете никогда на¬стоящей сеньорой Линарес. Ваши манеры не позволят вам этого. Вы и в подметки не годитесь настоящей сеньо¬ре Линарес какой она была.
С неуважением.
Ваш искрений недоброжелатель».
Леонардо быстро отправил это письмо вместе с кон¬вертом в карман, как и первое, а в ответ на удивленный взгляд жены улыбнулся:
— Как я и предполагал, произошла ошибка. Счета из некоторых магазинов направили тебе.
На таком расстоянии Аугуста не могла видеть, что именно муж вынул из конверта, и решила, что он лучше знает, что надо делать.
Леонардо возвращался к кабинет разъяренным. Со¬держание и тон письма, предназначенного его жене, даже это «вы», написанное с маленькой буквы, — все было на¬правлено на то, чтобы как можно больнее уязвить Аугусту. При мысли, что его беременная жена могла прочесть письмо и разволноваться, Леонардо невольно замедлил шаги. А если подобное письмо прибудет завтра или по¬слезавтра?
Придется отдать распоряжение, чтобы всю коррес¬понденцию, поступающую в дом, направляли сначала к нему. Это будет не очень красиво и может породить слухи о том, что он не доверяет жене, контролирует ее перепи¬ску. Но что поделаешь?
Может быть, следует заняться поисками анонимного автора, нанять детектива? Леонардо пожалел о том, что неосмотрительно трогал руками и конверты, и письма
Внезапно мысли об отпечатках пальцев покинули его. Ему пришла в голову мысль более простая и более не¬приятная. Он достал оба письма и разложил их рядом на столе. Итак, по своему стилю, оборотам, расположению строк письма вполне «светские», а если судить по почерку и по ошибкам, написаны не очень грамотным человеком. Или... написаны ребенком из «хорошей» семьи и потому сочетают в себе и те, и другие признаки.
К сожалению, Леонардо слишком хорошо знал одно¬го ребенка, способного на такого рода проделки. То, что почерк не был почерком Дульсины, ни о чем не говорило. Она могла попросить кого-нибудь переписать его. Не Канди, чей почерк отец так хорошо знал, а какую-нибудь знакомую девочку.
С ролью детектива Леонардо справился сам. Теперь предстояло положить всему этому конец, не поднимая скандала и не привлекая внимания жены.
Дочери в классной комнате занимались английским. Леонардо, прогуливаясь по коридору, слышал, как бойко они говорят на иностранном языке. Если бы он не был так расстроен, то наверняка получил бы от этого удоволь¬ствие. Урок закончился, и Леонардо, постучавшись, во¬шел в классную.
— Добрый день, донья Элизабет, — обратился он к учительнице. — Как успехи моих дочерей?
— Произношение вполне удовлетворительное,  сло¬варный запас хороший, над грамматикой надо еще пора¬ботать, — сухо и точно ответила учительница-англичан¬ка.
Леонардо был от души благодарен ей за краткость. Проводив ее до дверей классной, он вернулся к девочкам. Они вопросительно посматривали на отца. Леонардо по¬казалось, что на их лицах заметен испуг, особенно у Кан¬диды.
— Я доволен вашими успехами, — начал он серьез¬ным тоном. — Раз вы справляетесь с произношением, то грамматику сумеете одолеть. Но не забывайте, пожалуй¬ста, про грамотность и тогда, когда пишете по-испан¬ски. — Он сделал многозначительную паузу, прямо глядя на дочерей, которые опустили глаза. — Сегодня мы с же¬ной получили два очень коротких письма, буквально усе¬янных ошибками. Из-за них даже трудно понять, что хо¬тел сказать их автор. Чтобы не попадать в такое смешное положение, как этот человек, уделяйте грамматике и ор¬фографии особое внимание. У вас еще есть сегодня уроки?
— Да, музыка после обеда, - в один голос ответили девочки.
— А, тогда идите, отдыхайте. Сестры побежали в сад.
— Он обо всем догадался, потому и заговорил с нами о письмах, — сказала Канди, когда они с сестрой оста¬лись одни.
— Он ни о чем не догадался, иначе оторвал бы нам голову, — возразила Дульсина. — А у тебя уже и душа уш¬ла в пятки, чуть не расплакалась прямо на месте.
— Неправда, я держалась бесстрастно.
— «Страстно,   бесстрастно», —   пробурчала  Дульси¬на. — Я ведь просила тебя проверить, правильно ли напи¬сано.
— Я сомневалась только в одном слове: «скомпромитировали», — оправдывалась Канди. — А все остальное было верно. Может быть, Лаура насажала ошибок, когда переписывала?
— Нет, она все переписала слово в слово, я сама про¬верила. Это у тебя с испанским языком не все в порядке.
— Если б не мои исправления, ошибок было бы в три раза больше, — обиделась Канди.
Но Дульсина уже думала о другом.
— Какой толк от наших трудов? — недовольно загово¬рила она.— Сколько денег потрачено: и на шоколадку Лауре, и на конверт, и на марку. А они посмеялись, и все. Она даже не расстроилась. На отца-то я с самого начала меньше всего рассчитывала, — ворчала Дульсина.
— Ладно, в следующий раз напишешь лучше, — уте¬шила ее Канди.
— Очень мне надо веселить их за свой счет, — отреза¬ла Дульсина.
Таким образом первая попытка Дульсины вести тай¬ную войну против мачехи окончилась неудачей.

ГЛАВА 7
Мальчики росли слишком быстро. Не успеешь всласть налюбоваться на них полугодовалых, как уже ка¬ким-то чудом они стали старше на месяц. Так считала Аугуста.
Мальчики росли слишком медленно. Весь изведешь¬ся в постоянных тревогах по поводу их здоровья, проре¬зывания зубов и прочих моментов развития, а серьезные мужские разговоры с сыновьями все еще где-то в дале¬кой туманной перспективе. Да что там мечтать о серьез¬ных разговорах — скорей бы хоть что-то начинали лопо¬тать. Так думал Леонардо.
Но несмотря на свое нетерпение, он был доволен. Его «мелкобуржуазный» идеал домашнего счастья воплотил¬ся вполне. Они с Аугустой сидели, тихо беседуя, по полу ползали Рикардо и Рохелио, с которыми еще было рано бороться, но которых можно было по крайней мере под¬кидывать вверх, на фортепьяно тихо бренчали, пытаясь подобрать шлягеры, Дульсина и Кандида, которые за¬метно взрослели — если и ссорились теперь, то только вполголоса.
Иногда к ним заезжала донья Исабель. Боль от поте¬ри дочери стала глуше, она уже смирилась с мыслью, что никогда ни в одной из знакомых комнат не встретит Лу¬ису. Донью Исабель встречали радостно и приветливо, она обнимала внучек, дружелюбно беседовала с Леонардо и Аутусгой, даже сюсюкала с маленькими Рикардо и Ро-хелио, но при ее появлении все, кроме близнецов, подтя¬гивались, чувствовалось, что визиты доньи Исабель свое¬го рода инспекция, проверка порядков, царящих в доме.
Никто даже не задавался вопросом, по какому праву она осуществляет контроль, и даже затруднились бы ска¬зать, что именно в семейном укладе она проверяет. Ее просто очень приветливо встречали и, честно отвечая на ее вопросы, практически пересказывали ей все события домашнего масштаба.
Вопросы доньи Исабель были вежливы и непринуж¬денны, а слушала она так доброжелательно, что зять и его новая жена рассказывали не только то, о чем донья Иса-бель впрямую спрашивала, но и то, о чем она хотела уз¬нать, не желая опускаться до прямых вопросов.
Единственная сфера, которой супруги никогда не ка¬сались, были взаимоотношения между ними. Но донья Исабель могла бы поклясться, что между ними нет ниче¬го такого, что следовало бы скрывать от посторонних, ни¬каких тайных обид и тем более никаких явных ссор — это была вполне счастливая семейная пара. Сознавать это донье Исабель было не очень приятно, потому что она видела в этом косвенный упрек Луисе. Но с другой стороны, это доказывало справедливость старой теории доньи Исабель о том, что пару себе надо искать именно в своем сословии.
Выходило, что внутреннюю жизнь семьи можно было признать вполне благополучной, даже Дульсина выгля¬дела относительно умиротворенной.
Но зато эта внутренняя жизнь почти полностью за¬менила семье Линаресов внешние контакты. Правда, все было вполне объяснимо. Беременность Аугусты наступи¬ла очень скоро, меньше чем через год после свадьбы она уже нянчила своих близнецов. Но не явились ли эти се¬мейные обстоятельства большой удачей для Леонардо и Аугусты, той ширмой, за которую семья с облегчением спряталась?
Донья Исабель была склонна считать, что дело обсто¬яло именно таким образом. Но она ни в коем случае не злорадствовала. Она сама в душе благодарила Аугусту за своевременное появление детей и естественный уход из светской жизни, в которую, по правде говоря, Аугуста и не делала попыток вступить.
Донья Исабель была реалистом и понимала, что та¬кие попытки могли оказаться столь же мучительными, сколь и бесплодными. А это никому бы не принесло пользы — ни семье Линарес, особенно девочкам, ни са¬мой донье Исабель. Конечно, она бы наслушалась от сво¬их великосветских знакомых комплиментов ушедшей Луисе и соболезнований по поводу неудачной женитьбы зятя. Но донью Исабель такая приманка не прельщала. Для нее гораздо важнее было, чтобы в сознании света семья Линарес не была связана с чем-то нежелательным и сомнительным. Тогда в будущем вхождение Дульсины и Кандиды в высший свет пройдет гладко. Выведет их в свет сама донья Исабель Ла Коста, женщина безупречной репутации, и добьется того, что общество сразу воспри¬мет их как дочерей безвременно ушедшей блистательной Луисы Линарес. И никаких ассоциаций с их мачехой Аугустой Санчес просто не возникнет.
Была и другая опасность, о которой донья Исабель размышляла с тревогой, тем более что «семейный ко¬кон», которым окружили себя Леонардо и Аугуста, был бы здесь меньшей защитой.
Опасность, по мнению доньи Исабель, заключалась в том, что, даже не покидая дома, Аугуста могла бы себя скомпрометировать   нежелательными   визитерами   из числа родственников и приятелей. Донья Исабель боя¬лась, что те не упустят возможности просочиться в при¬личный дом. Она уже представила себе печальную карти¬ну. Аугуста, мягкость которой донья Исабель уже успела Узнать, не в силах отказать многочисленной родне, рвущейся поглазеть на ее деток; Леонардо боится огорчить Жену и, сжав зубы, терпит набеги шумливых плебеев; де¬вочки в ужасе; дом покойной Луисы медленно, но неотв¬ратимо оскверняется.
Донья Исабель была бы немало удивлена, ..ли бы уз¬нала, что знакомства Леонардо Линареса среди этих слоев, столь ей несимпатичных, гораздо шире, чем у Аугусты. Но старая сеньора опасалась именно Аугусты и го¬товилась к отпору. Если это произойдет, ей придется по¬говорить с зятем, напомнить ему обещание, которое он дал сразу после похорон ее дочери. Леонардо тогда ска¬зал: «Этот дом останется домом Луисы, и здесь не будет ничего такого, что было бы неприемлемо или просто не¬желательно для нее».
Но проходил месяц за месяцем, а семья Леонардо ве¬ла все тот же замкнутый образ жизни, никаких ужасных нашествий на дом Линаресов не наблюдалось. Несколько раз Леонардо привозил и отвозил на машине какую-то пожилую супружескую чету, державшуюся очень скром¬но. Частенько навещала Аугусту только ее подруга Саби¬на, которая вскоре была представлена старой даме. Она сначала насторожила донью Исабель своей непосредст¬венностью, заставив вспомнить богемную братию вре¬мен «шекспировских вечеринок», устроенных Луисой. Но Сабина оказалась особой вполне воспитанной и даже из¬рядно образованной, общение с которой могло быть даже полезно для юных Кандиды и Дульсины.
Так что в целом брак Леонардо с Аугустой Санчес не принес, по мнению доньи Исабель, тех разрушительных последствий, которых она опасалась. Она была бы вполне удовлетворена, если бы нынешнее положение сохраня¬лось ближайшие пять-шесть лет, до того момента, когда придет время выводить Кандиду и Дульсину в свет.

Казалось, не только Леонардо и Аугуста, но и сама судьба считалась с мудрыми пожеланиями доньи Иса¬бель, которая хотела, чтобы Линаресы не испытали рез¬ких перемен в семейном образе жизни.
Единственным новшеством за эти годы стало по¬ступление девочек в частную гимназию, именуемую в Мексике «колледж», которое доставило всем немало вол¬нений.
Учебное заведение было выбрано не кое-как, а весьма обстоятельно. Этот вопрос Леонардо с готовностью пре¬поручил донье Исабель. Та выбрала такое учебное заведе¬ние, окончания  которого  не  пришлось бы  стыдиться впоследствии, но и не самое привилегированное чтобы девочки не столкнулись с ситуацией, когда их однокласс-ницам могут запретить посещать дом Линаресов Иса¬бель никогда и никому не упоминала о мотивах которы¬ми она руководствовалась, чтобы не обижать лишний паз Леонардо и Аугусту.                                                     
Ее неожиданной союзницей оказалась Сабина подо¬шедшая к делу с другой точки зрения. По словам Саби¬ны, именно в колледже, выбранном бабушкой девочек, применялась в то время наиболее прогрессивная система женского образования. Может быть, Сабина в своем увле¬чении чуть-чуть преувеличила, но во всяком случае со¬вместная рекомендация двух умных женщин предопре¬делила выбор. А поскольку старшеклассницы в этом кол¬ледже носили не классическую, а довольно модную фор¬му с короткой юбкой, то и Дульсина с Кандидой остались выбором довольны.
Однако и тут не обошлось без борьбы между сестра¬ми.
Домашнее обучение Дульсины и Кандиды началось одновременно, несмотря на то, что Канди была на год старше. Маленькая Дульсина в свое время устроила та¬кой скандал, узнав, что к Канди будет ходить учитель, а к ней нет, что пришлось и ее на год раньше допустить к за¬нятиям. Дульсина довольно быстро поняла, что зря она так горячо сражалась за эту сомнительную привилегию. К тому же успехи Канди — то ли потому, что она была на год старше, то ли потому, что, в отличие от Дульсины, она не считала себя умнее учителей — были заметнее. Перед  поступлением  в колледж домашние учителя в один голос заявили, что Кандида опережает Дульсину на год или даже больше.
И опять, как много лет назад, Дульсина подняла скандал, требуя, чтобы их отдали в один и тот же класс. Отец и донья Исабель наотрез отказались тащить Канди вниз и посоветовали Дульсине, раз она так настроена, к началу учебного года достичь уровня своей сестры.
И вот Дульсина преодолевала теперь ступеньки зна¬ний, каждый день отыгрываясь на Кандиде за свои труды и за свои мнимые обиды. Канди, которая побаивалась оказаться в классе в одиночестве, добровольно взяла на себя обязанности репетитора.
Каждый раз,  когда Дульсине надоедало усваивать знания, она начинала обсуждать их бесполезность.
— Все равно никто в обществе не говорит на эти науч¬ные темы. Достаточно усвоить языки и хорошие мане¬ры, — заявляла она.
— Но бабушка говорит, что наша мама получила хо¬рошее воспитание, прекрасно знала историю и литерату¬ру, — пыталась возражать Канди.
— Зато Аугуста получила никудышное воспитание, а §ез труда заняла мамино место.
— Ну не такое уж никудышное. Просто у нее нет пово¬да его демонстрировать: к нам же никто не ходит. Но она разбирается в некоторых серьезных вещах — например, в классической музыке. К тому же она училась вместе с Сабиной, а бабушка считает Сабину очень образованной женщиной.
— Да уж, — сделала гримасу Дульсина, — Сабина веч¬но занимается самообразованием, прямо синий чулок. А какой толк? Аугуста совсем не занимается самообразова¬нием, а сумела стать сеньорой Линарес, Сабина же бегает по библиотекам и музеям, а все равно старая дева — ей ведь уже за тридцать... Ты что, и мне желаешь такой же участи?
— Нет, я просто хочу, чтобы мы оказались в одном классе.
— Ну ладно, раз ты просишь, давай зубрить дальше. Дульсина чувствовала, что Канди не решится без нее
переступить порог своего класса, а это искупало столь не¬осмотрительно завоеванное сестрой превосходство в зна¬ниях.

ГЛАВА 8
Дон Карлос прохаживался по комнате Паулетты, ожидая, когда же дочь придет в себя. Он был настолько возмущен тем, что рассказала ему жена, что решил не¬медленно поговорить с дочерью. Сейчас он подбирал слова для предстоящего разговора. Донья Росаура сидела тут же.
— Ты представить себе не можешь, Карлос, какое я испытала унижение, - говорила донья Росаура. - Наша дочь - и связалась с шофером! Уму непостижимо!
— Больше он не шофер, и никогда не переступит по¬рог моего дома, - отрезал дон Карлос. - Если бы дело не касалось нашей дочери, я бы засадил его в тюрьму И я не сделаю этого только потому, что не хочу огласки Кстати, Росаура, позови, пожалуйста, Эдувигес.
Когда няня пришла на зов хозяйки, дон Карлос подо¬шел к ней и посмотрел ей прямо в глаза. Эдувигес бук¬вально задрожала от страха.
— Вы ничего не видели и не знаете. Вы поняли меня, Эдувигес?
— Но сеньор...
— Прошу вас держать язык за зубами.
— Конечно, сеньор, я буду молчать, — пролепетала няня.
— Ну вот и отлично, ступайте, — махнул рукой дон Карлос.
Эдувигес вышла, оглянувшись на Паулетту.
— Паулетта, ты слышишь меня? — строго спросил отец, подходя к дочери.
Девушка открыла глаза и приподняла голову.
— Ты оскорбила нас с матерью, — наставительно на¬чал дон Карлос. — Как ты могла связаться с этим челове¬ком? Ты, по-видимому, забыла, кто твои родители и кто он. Нищий оборванец! И ты встречалась с ним тай¬ком! — дон Карлос едва сдерживал гнев. — Не кажется ли тебе, что это слишком для девушки, которая считает себя порядочной?! Ты оказалась бесстыжей и неблагодарной. Подумай, что скажут о нас люди, когда узнают, как вос¬питали дочь Монтеро де ла Рива!
— Посмотри на отца! — вторила мужу донья Росау¬ра. — Ты же унизила нас. Сколько сил мы положили на то, чтобы ты выросла благоразумной, достойной своего имени. Это просто позор!
Паулетта приподнялась на кровати.
— Но, мама, как ты можешь так говорить. Я и Педро Луис… — Паулетта собралась с духом. В ней появилась какая-то отчаянная решимость. — Мы с Педро Луисом любим друг друга.
— Что?! — Донья Росаура подошла к дочери и удари¬ла ее по лицу.
Девушка зарыдала, закрывшись руками. Не говоря более ни слова, мать с достоинством вышла из комнаты.
— С этого дня,— сказал отец,— ты будешь сидеть взаперти. Ключ будет у твоей матери. Хватит испыты¬вать наше терпение. Ты будешь выходить из комнаты только тогда, когда мы сочтем это нужным. Это мое по¬следнее слово, — дон Карлбс повернулся и покинул пла¬чущую Паулетту.
Девушка продолжала лежать, закрыв лицо руками. Она дрожала, чувствуя, что еще никогда родители не уни¬жали ее так ужасно. Ей стало невыносимо оставаться в родительском доме. Постепенно Паулетта немного успо¬коилась. Она открыла глаза и осмотрелась. В комнате ни¬кого не было, дверь оказалась запертой на ключ. Девушка поняла, что отныне родной дом стал для нее настоящей тюрьмой.

Мигель Вильярреаль развил бурную деятельность. Сняв копию с документа, полученного у Габриэля Вальехо, он во всеоружии отправился с визитом к Алисии Алонсо.
Она несколько удивилась, узнав, что ее хочет видеть брат Росауры, однако приняла его с деланной приветли¬востью. Со дня смерти Марии прошло уже три года, и ее неприязнь с Мигелю несколько притупилась. Ей было даже любопытно, с какой целью к ней пожаловал этот че¬ловек, которого она считала мошенником и проходим¬цем.
— Проходите, Мигель, — Алисия картинным жестом пригласила нежданного гостя в гостиную. — Признаться, я не ожидала вас.
— Что   поделаешь,   Алисия, —   ответил   Мигель, — нельзя же в жизни только ссориться. Теперь я станов¬люсь старше, и мне кажется, мы слишком злоупотребля¬ли этим. — Мигель удобно расположился на диване и за¬курил.
— Виски, вино, пиво? — предложила Алисия. — Или немного текилы?
— Если можно, сок, - улыбнувшись, ответил Мигель.
— А я в последнее время люблю выпить, - улыбну¬лась Алисия. - Знаешь, нелегко быть одинокой женщи¬ной. Кстати, как твои жена, дочь?
— Неплохо, - кратко ответил Мигель, который впро¬чем, не любил распространяться о своей семье - А ты Алисия: все одна... Кто бы мог подумать, что бедняга Максимилиано так недолго будет наслаждаться твоей красотой...
Алисия рассмеялась:
— Что-то мне не верится, Мигель, что ты пришел ко мне только для того, чтобы делать комплименты.
— Ах, Алисия, мы столько лет с тобой не разговари¬вали, неужели тебе не хочется услышать несколько при¬ятных слов от того, кого ты так не любила когда-то?
— Я уже отвыкла от приятных слов, — заметила Али¬сия. — Давай лучше перейдем к делу.
— У меня для тебя хорошая новость, — осторожно на¬чал Мигель.
— Какая же? — Алисия подошла к бару и налила себе стакан виски с содовой.
— Монтеро уволили шофера, Педро Луиса. Оказа¬лось, что бедный парень завел шашни с их дочкой. Пред¬ставляешь, как злился Карлос, когда узнал об этом. Он думает, что ему удалось все скрыть, но на самом деле об этом уже знает весь город. Теперь малышка Паулетта си¬дит взаперти, а моя милая сестричка скоро позеленеет от злобы.
— Это   интересно, —   бесстрастно   кивнула   головой Алисия. — Но мне-то что до этого? Почему ты решил, что эта новость меня порадует? — Она с самым безраз¬личным видом пожала плечами, внимательно следя за выражением лица Мигеля.
— Ну как же? — удивился он и добавил с самым не¬винным видом: — Ты же, помнится, бегала за этим Пед¬ро Луисом.
— Какая чушь! — возмутилась Алисия. — Просто мне был нужен хороший водитель, и все.
— Бедняга Педро Луис теперь останется без места и без денег, — продолжал Мигель. - Живет, наверно, в ка¬ких-нибудь трущобах...
— Да и Бог с ним, — махнула рукой Алисия. — Что ты привязался к нему? Неужели не о чем больше погово¬рить?
— Нет, отчего же, есть о чем, — многозначительно от¬ветил Мигель. Он достал из портфеля копию справки, полученной у врача, и положил на стол. — Тут у меня для тебя подарочек. Посмотри его пока, а я прогуляюсь по саду.
Мигель спустился в сад и стал неторопливо прохажи¬ваться вдоль прекрасно ухоженных цветочных клумб. Время шло, а никакой ответной реакции Алисии не было. В ожидании Мигель сел на скамейку и нервно закурил.
Прошло не менее десяти минут. Внезапно в конце ал¬леи появилась Алисия в сопровождении двух дюжих мо¬лодцов-охранников. Не дожидаясь, когда они подойдут, Мигель громко сказал:
— Алисия, прошу тебя, не делай этого! Если со мной что-нибудь случится, мой адвокат немедленно предаст огласке все, что ты видела. У него хранится подлинник, а ты видела копию.
Алисия остановилась. За ней остановились и охран¬ники. Алисия сделала им знак, и они удалились. Затем Алисия подошла к скамейке, где сидел Мигель, и молча остановилась, как будто ожидая чего-то. Действительно, через минуту в саду появилась служанка со стаканом чи¬стого виски на подносе. Алисия взяла стакан и жестом отпустила служанку. Ее лицо казалось уставшим и поста¬ревшим. Она как-то осунулась и, когда она заговорила, ее голос оказался тусклым, охрипшим:
— А я уже была готова простить тебе Марию... Ведь это ты виноват в ее смерти. Если бы ты не впутал ее в свои темные делишки, она была бы сейчас жива...
— Если бы я, как ты выразилась, «не впутал» ее в свои дела, я бы не знал, как горячо ты любила своего Максимилиано.
— Какой же ты подлец, да еще и циник, — с презрени¬ем сказала Алисия.— Ведь она любила тебя. Ради тебя пошла на обман Монтеро. И за свою любовь поплатилась жизнью.
— Ладно, дорогая,—   нетерпеливо  прервал  ее  Ми¬гель. — Ты тоже не ангел. И потом, Мария завещала мне отомстить за нее. То, что ты сейчас прочла, считай ее по¬сланием тебе с того света.
— Мерзавец! Чего ты от меня хочешь? - произнесла Алисия, но сквозь гнев проступало отчаяние
Однако Мигель молчал. И лишь спокойно отирал потный лоб носовым платком. Алисия ждала.
— Да ничего нового, — наконец ответил Мигель - За эти годы мои вкусы не изменились. Я по-прежнему больше всего люблю деньги. Так же, как и ты.
Алисии было нечего возразить. В глубине души она уже давно подозревала, что рано или поздно это должно произойти. Слишком легко она заработала свое богатст¬во, слишком откровенно предавалась расточительству и разврату, слишком цинично согрешила, бросив собст¬венного ребенка в заброшенной деревушке, пожертвовав им ради благополучной, обеспеченной жизни. Теперь на¬ступил час расплаты. Ей нечего было ответить Мигелю Вильярреаль, поэтому, подумав с минуту, она сказала:
— Хорошо, завтра ты получишь то, что просишь.
Алисия повернулась и медленно пошла к дому.

— Бедняжка Паулетта целыми днями теперь сидит взаперти, — Эдувигес вытерла слезы краем передника. — Не осталось у нее никакой радости в жизни.
Томаса, покачивая головой, вынимала из корзины чистое белье.
— Говорила я Педро Луису, — приговаривала она, — не доведет его это до добра. Ну, чего он добился? Работу потерял, да и с девочкой он теперь навряд ли еще увидит¬ся. Что теперь ему делать...
— Ой, Томаса, — продолжала плакать Эдувигес, — чу¬ет мое сердце, что на этом все не кончится. Педро Луис так просто не отступится, будет искать встречи с девоч¬кой, я уверена.
— Упаси Бог, — перекрестилась Томаса, — как бы не¬счастья не случилось. — Она покончила с чистым бель¬ем и стала увязывать то, которое ей еще предстояло сти¬рать.
— А она-то все плачет,— продолжала Эдувигес. — Весь день в слезах, бедняжка. И все молчит. А помочь ей нечем.
— Да уж чем тут поможешь, — согласилась Томаса, — с такими-то родителями не приведи Господи жить, да простит меня за эти слова святая дева Гвадалупе. Но уж каких Бог послал родителей, с теми и жить приходится...
— А как донья Росаура строга с ней, — вздыхала Эдувигес. — Вчера прямо кричала. «Из комнаты не выпущу ни на шаг», говорит. И так каждый день.
— Ну ладно, пойду я, Эдувигес, — сказала прачка, — а то донья Росаура опять на меня накинется. А ты уж по¬пробуй успокой Паулетту. Глядишь, пройдет время, и за¬будет она своего Педро Луиса.
— Будем надеяться, — вздохнула Эдувигес.
Когда прачка ушла, няня поднялась к Паулетте. Де¬вушка сидела у окна и молчала.
— Ах ты голубка моя несчастная, — Эдувигес подо¬шла к Паулетте и ласково положила ей руку на плечо.
— Ой, няня, — повернула к ней заплаканное лицо де¬вушка, — если только ты любишь меня, помоги мне уви¬деться с Педро Луисом.
— Что вы, сеньорита! — испугалась Эдувигес. — Как же это можно! Что скажут ваши родители, если узнают?
— Но я не могу без него жить. — Паулетта опустила голову и вздохнула.
— Что же делать, дорогая моя девочка, — погладила ее по голове Эдувигес. — Надо терпеть.
— Терпеть? — Паулетта подняла на нее глаза. — Но я не могу. Умоляю тебя, Эдувигес, помоги мне увидеть его.
— Нет, — отрицательно покачала головой няня. — Не могу я этого сделать, сеньорита. И не из-за ваших роди¬телей, а из-за Педро Луиса. Что с ним будет, если кто-нибудь узнает, что вы встречались? Добром это не закон¬чится.
— Тогда я напишу записку, а ты передашь ему, — умоляла Паулетта. — Он должен знать, что я люблю его.
Эдувигес взволнованно огляделась по сторонам. Она чувствовала, что еще немного — и она уступит просьбам Паулетты. Она просто не могла отказать девочке.
— Ну хорошо, сеньорита, пишите, — наконец сказала няня. — Только, пожалуйста, быстрее. А то, не приведи Господь, придет сеньор Монтеро или донья Росаура. Они тогда вас вконец изведут.
Паулетта быстро написала несколько строк и передала записку кормилице:
- Прошу тебя, Эдувигес, обязательно передай это Педро Луису.                                                   
- Я лучше Томасе отдам, она-то знает, где его найти
- Хорошо, только скорее.
Эдувигес спрятала записку и поспешно вышла из комнаты. Паулетта снова осталась одна. Она уже начала привыкать к долгим вечерам, когда не с кем даже переки¬нуться словом. В такие часы она могла думать о Педро Луисе, о тех счастливых минутах, когда они были вместе. Ей не хотелось верить, что их разлука будет длиться дол¬го, а, возможно, они больше не увидятся никогда. Она продолжала надеяться, что скоро увидит своего Педро Луиса, что прильнет губами к его губам, и ради этого, пусть прощального поцелуя она была готова вытерпеть любые страдания, которые ей принесет судьба.

ГЛАВА 9
Услышав робкий стук в дверь, которой обычно пользовались только слуги, дон Карлос спросил:
— Энрике? Входи.
В дом вошел высокий плотный человек с грубым об¬ветренным лицом. Закрыв за ним дверь черного хода, сеньор Монтеро тоном приказа сказал:
— Проходи в мой кабинет. Но тихо, чтобы никто тебя не услышал. И вытри обувь, — он поморщился, увидев комья грязи на ботинках вошедшего. — Ты в приличном Доме.
Тот, которого звали Энрике, потоптался на месте, сбивая с ботинок пыль и грязь, а затем неуверенно про¬шел вперед. Войдя в кабинет сеньора Монтеро, он в вы¬жидающей позе застыл у двери.
— Что  встал? —  недовольно  сказал дон  Карлос. —
Проходи, садись.
Мужчина сел и только сейчас стянул с головы кепку.
— Выпить хочешь? — спросил дон Карлос.
Вместо ответа гость лишь улыбнулся.
— Вот тебе виски.
Карлос налил гостю рюмку. Тот выпил, откашлялся, вытер рот рукавом и спросил:
— Зачем звали, сеньор? Что на этот раз?
— Не все сразу, Энрике, — ответил дон Карлос. — Рас¬скажи сначала, как ты живешь? Все воруешь?
— Бывает, — смущенно ответил гость. — Но так, по мелочам. Я уже не тот, что раньше.
— Хорошо, — кивнул головой дон Карлос. — А то ведь попадешься, второй раз я тебя вытаскивать не стану.
— Ну что вы, сеньор, — замотал головой Энрике. — После того случая я завязал. Теперь я ваш должник по гроб жизни, так я понимаю.
— Верно понимаешь, — удовлетворенно заметил дон Карлос. — Но ничего, успеешь со мной расплатиться. Значит, сейчас тебя ничто не беспокоит...
— А можно еще рюмочку? — осмелел гость.
Дон Карлос кивнул, налил еще виски и начал разго¬вор о деле:
— Нужно поставить на место одного наглеца, а то он немного забылся.
Энрике выпил предложенную рюмку залпом и отве¬тил:
— Это нетрудно. А чего он такого натворил?
— Это не твое дело, — нахмурился дон Карлос. — Де¬лай, как я говорю, и не задавай лишних вопросов. И по¬мни, если попадешься — обо мне ни слова. А то в поли¬ции сразу станет известно, кто ворвался ночью в дом Фернандесов и вынес оттуда деньги и драгоценности. Ес¬ли бы тогда ты случайно не натолкнулся на меня, давно бы уже был за решеткой.
— Все сделаю, как вы говорите, — закивал головой Энрике. — А этому вашему все зубы повыбиваю. Вы меня знаете, я одной левой...
— Ладно, ладно,— махнул рукой дон Карлос. — Это ты в кабаках рассказывай. В общем так: сделаешь и доло¬жишь мне, что и как. Но только без глупостей, по карма¬нам не шарить. Он должен понять, что это не грабеж. По¬жалуй, вот как сделаем: пока будешь его бить, напомни ему, кто он такой. Так и скажешь: «Знай свое место, па¬даль». Понял?
— Да, сеньор.
— Но бить не до смерти, - продолжал давать инст¬рукции дон Карлос. - Поломаешь кости - и достаточно. Его зовут Педро Луис. Живет где-то в трущобах за ули¬цей Санта-Виктория. В общем, спросишь там, кто рань¬ше работал шофером у Монтеро. Там его все знают.
— Сделаем, сеньор,- Энрике улыбнулся, обнажая гнилые зубы. — А можно еще рюмочку? Больно у вас ви¬ски хорошее.
— Пока с тебя хватит, — отказал дон Карлос. — Вот сделаешь дело, тогда и напьешься.
Сеньор Монтеро проводил гостя до черного хода и распрощался с ним. Затем он прошел по дому, проверяя, не слышал ли кто-нибудь их разговор. Вокруг было ти¬хо — все уже давно спали.

После разговора с Мигелем Вильярреаль Алисия долго не могла найти себе места. Она, как и обещала, вы¬платила вымогателю огромную сумму денег, и теперь ее беспокоило, не повторится ли это вновь. Взвесив все «за» и «против», она решила отправиться к Армандо.
Войдя в дом своего кузена, Алисия буквально броси¬лась ему на шею:
— Армандо, только ты один можешь меня спасти. Вспомни, я всегда помогала тебе. А теперь я попала в бе¬ду. Вильярреаль вымогает у меня деньги.
— Что случилось, Алисия? — удивился кузен. — Про¬ходи, сядь, расскажи все по порядку.
Алисия села и попросила виски. Немного успокоив¬шись, она начала свой рассказ:
— Этот мерзавец узнал о том, что у меня был ребенок. Кто бы мог подумать, что это дело все-таки выплывет на¬ружу. И он теперь шантажирует меня. Ты понимаешь, он ведь теперь до конца моих дней будет тянуть из меня
Деньги.
Армандо присел на стул напротив Алисии.
— Откуда же он мог узнать? - спросил он.
— Мария все рассказала ему перед смертью. Три года он выжидал, пока не промотал деньги своей бедной же¬ны. Теперь принялся за меня. - Алисия сжала кулаки в бессильной злобе. — Все эти годы я чувствовала, что рано или поздно это случится. Что мне теперь делать?.. Помо¬ги мне, Армандо.
— Но что ты от меня хочешь?
Армандо встал и начал прохаживаться по комнате.
— Вспомни, как я вытащила тебя из тюрьмы много лет назад, — сказала Алисия. — Не забудь, я еще и сейчас могу пойти к прокурору и рассказать все как было.
Армандо нервно закурил:
— Не темни, сестричка. Выкладывай, что ты надума¬ла. — Он нетерпеливо посмотрел на кузину.
Алисия встала и сказала твердым голосом:
— Ты должен убить Мигеля Вильярреаль. Это ведь и в твоих интересах тоже.
Армандо покачал головой:
— Он приходил ко мне сравнительно недавно. Про¬сил денег, но я ему ничего не дал. Ты ведь знаешь, я дав¬но не завишу от Монтеро. Этот надутый индюк скоро по¬нял, что я его тогда немного надул и теперь, наверно, не¬навидит меня за это. Но теперь ему со мной ничего не сделать. Так что для Мигеля я уже не такая легкая добы¬ча.
— Вот он и взялся за меня, — Алисия сильно нервни¬чала. Ей было трудно собраться с мыслями. Ведь еще вчера ее богатство и благополучие казались незыблемы¬ми: — Армандо, — повторяла она, — помоги мне. Ты ведь не оставишь меня.
Теперь Алисия уже не играла. Дело приняло слиш¬ком серьезный оборот, и ей было не до театральных представлений. Она старалась успокоиться и взять себя в руки, но и это у нее не получалось. Чтобы немного вер¬нуть самообладание, она вновь налила себе виски. Только алкоголь в последнее время действовал на нее успокаива¬юще.

Прошло несколько дней. Паулетта продолжала ждать от Педро Луиса ответа на свою записку. Томаса рассказа¬ла девушке, что лично передала ее Педро Луису и что тот обещал ответить на следующий же день. Однако время шло, а ответа все не было. Парень куда-то пропал. Томаса никак не могла разыскать его.
— Что  могло случиться,  Эдувигес? — в  отчаянии спрашивала Паулетта у няни.
— Не знаю, девочка моя. Педро Луис живет в таком опасном месте, мало ли что там может случиться
— Я так волнуюсь, Эдувигес, - Паулетта ломала ру¬ки. — Что же с ним стряслось?
— Даже не знаю, что и сказать вам, дорогая моя сень¬орита. Там много народу с темным прошлым. За пять сентаво готовы убить человека.
— За пять сентаво! — ужаснулась Паулетта.
— Ой, не надо вам всего этого знать.
— Но там же мой Педро Луис. Я так за него пережи¬ваю. Как же там живут люди?
— Как живут? — сказала Эдувигес. — В убогих лачу¬гах, где иногда нет ни света, ни воды. Утром они не знают, будет ли у них обед и ужин. Работу найти трудно, вот они и перебиваются случайными заработками, а иногда не могут найти никакой работы по целым неде¬лям, а то и по месяцам. Вот некоторые и идут по плохой дорожке... Помните, несколько лет назад, вы еще тогда в школу ходили, кто-то забрался в дом семьи Фернандес? Вот, наверно, один из таких нищих. Я, конечно, его не оправдываю, не дело это в чужие дома залезать, но, мо¬жет, бедняге было нечего есть, может, дома дети, жена го¬лодные...
— Как ты думаешь, Эдувигес, — вдруг спросила Пау¬летта, — Педро Луис по-прежнему любит меня, как тог¬да, когда мы были вместе?
— Ну конечно, сеньорита, — сказала Эдувигес и тут же закрыла рот ладонью. Она поняла, что этого не следо¬вало говорить. Но в последнее время она уже совсем не понимала, как ей поступать и что говорить, тем более когда Паулетта заводила разговор о своем Педро Луисе.
Паулетта помолчала немного, а потом снова спроси¬ла:
— А у Педро Луиса сейчас тоже нет работы?
— Не знаю, сеньорита, — ответила няня. — Может, и есть. Но это так трудно — в наше время найти приличное место. И потом, ваш отец ведь не даст ему рекомендации.
— Бедный Педро Луис, — вздохнула Паулетта, — если бы только я могла как-нибудь помочь ему.
— Не казните себя так, милая моя девочка, — убежда¬ла Паулетту няня. — Вы-то сами ни в чем не виноваты.
— Но почему, почему все так плохо, — в сотый раз спрашивала девушка, обращаясь даже не к Эдувигес, а к самой себе, — почему мама и папа не могут ничего по¬нять?
— Ваши родители — знатные, богатые люди, как они могут позволить вам встречаться с шофером? Ведь Педро Луис совсем бедный, да еще из простой семьи.
— Но для меня это не имеет никакого значения! — в отчаянии воскликнула Паулетта.
Эдувигес только развела руками:
— Такова жизнь, сеньорита.
Больше ей было нечего ответить. Неожиданно они ус¬лышали тихий стук в дверь. Это пришла Томаса с корзи¬ной белья. Она не стала входить в комнату, а только вы¬звала Эдувигес вниз. Там, оглядевшись по сторонам, прачка зашептала:
— Беда, Эдувигес!
— Что случилось, Томаса? — заволновалась та.
— Бедный Педро Луис! — заплакала добрая женщи¬на. — Что они с ним сделали...

ГЛАВА 13
В большом поместье недалеко от Куэрнаваки Паулетта провела первые две недели после родов. К ней ни¬кто не допускался, кроме верной Эдувигес и акушерки, которая принимала роды, а затем ежедневно приходила навестить новорожденную девочку и дать совет молодой и неопытной матери.
Впоследствии Паулетта вспоминала о тех днях как о крохотном островке счастья в безбрежном море бед и ис¬пытаний, выпавших на ее долю.
— Как вы решили назвать дочку, сеньорита? — спро¬сила акушерка на третий день.
Паулетта, задумавшись, смотрела в окно. Прямо пе¬ред ее глазами цвел прекрасный куст белых роз. Нежные благоухающие цветы, казалось, улыбались ей с сострада¬нием и затаенной грустью.
— Я хочу назвать ее Роза, — сказала Паулетта. — Вам нравится?
— Очень красивое имя, — согласилась акушерка.
Через неделю Паулетта в сопровождении Эдувигес впервые вынесла малютку в сад. Тогда и произошло то неожиданное и странное событие, которое Паулетта так никогда и не смогла объяснить. Эдувигес куда-то пропа¬ла, кажется, пошла в дом за зонтиком от солнца.
Паулетта присела на скамейку и открыла кружевной уголок, закрывавший маленькое личико. Солнечный луч скользнул по розовым щечкам. Глаза девочки откры¬лись — они впервые в жизни увидели небо, залитую сол¬нцем зелень сада и нежные лепестки роз.
Внезапно Паулетте показалось, что рядом кто-то есть. Наверно, вернулась Эдувигес? Она подняла голову — ря¬дом с ней стояла старуха-цыганка.
— Ах, сеньорита, — сказала она Паулетте. — Позолоти ручку, я расскажу тебе кое-что. У тебя на руках девочка, из нее вырастет женщина необыкновенной судьбы. Позо¬лоти ручку, дорогая.
— Но у меня ничего нет, — растерянно сказала Пау¬летта. — Вот только колечко, но оно совсем не дорогое.
Цыганка взяла колечко.
— У тебя золотое сердце, милая. Золотое оно, да жаль, что не железное. Выдержать и выстрадать столько, сколь¬ко ты уже выстрадала, оно смогло. Да выдержит ли то, что еще грядет впереди?
— Что же такое грядет? — испугалась Паулетта.
— Вижу я и кровь, и смерть, да не одну. И за что тебе такая кара? Не сделала ты никому ничего дурного и не сделаешь, а страдать будешь всю жизнь.
— А Роза? Что случится с Розой? — спросила Паулет¬та.
— О! Ее судьба не похожа на твою. Родилась в роско¬ши, а расти будет в нищете. Но не печалься. Вижу ее сре¬ди прекрасных цветов, а рядом с ней мужчина — высокий, красивый, богатый. Разлуки и встречи, измены и примирения. А кончится все за морем, в богатом замке. Но ты этого уже не увидишь, ласточка моя. Не дожить тебе до внуков и правнуков. Но знай, твои внучки будут великие женщины, прославленные на весь свет. Цыганка помолчала, а потом сказала:
— Но помни, то, что хочешь сохранить, то должна ты отдать своими же руками. Так у тебя на роду написано. Самое свое дорогое сокровище ты сама отдашь первой встречной и тем самым сохранишь его. А потом разы¬щешь. Но только через много лет.
— О каком сокровище ты говоришь? — спросила Па¬улетта.
Но цыганка молчала. Девушка оглянулась — вокруг никого не было. Только по дорожке к ней спешила Эдувигес с зонтиком от солнца.
— Эдувигес, ты не видела здесь цыганку?
— Бог с вами, сеньорита! — махнула рукой няня. — Как сюда может попасть цыганка? Здесь же кругом охра¬на.
«Должно быть, мне все это приснилось?» — решила Паулетта.
Это были для Паулетты спокойные, счастливые дни. Детскую кроватку поставили в комнате Паулетты, и если бы не старания и заботы доброй Эдувигес, сеньорита, на-верное, не справилась бы с непростыми обязанностями молодой одинокой матери. И в то же время Паулетта ста¬ла теперь намного счастливее, ведь с нею была ее дочь. Она часами не могла наглядеться на своего маленького ангелочка. Паулетта мечтала о том, чтобы ее Розита обя¬зательно стала красивой, умной, была счастлива в жизни. И ради этого была готова пожертвовать очень многим.
В течение долгих месяцев, проведенных в поместье, Паулетта много думала о том, почему для ее родителей репутация семьи в глазах окружающих дороже, чем сча¬стье их собственной дочери. Почему между нею и ими за такой короткий срок пролегла целая пропасть? Паулетта понимала, что с рождением Розиты ее конфликт с роди¬телями не только не закончился, но и разгорелся с новой силой. Теперь больше всего она боялась, что родители решат отнять у нее Розиту, поэтому еще до рождения до¬чери Паулетта решила во что бы то ни стало зарегистрировать ребенка в муниципальной службе. Эту мысль ей подсказала Эдувигес, которая все это время не отлучалась от молодой сеньориты, помогала ей во всем и очень пе¬реживала за судьбу малютки.
Едва только представился случай, Паулетта и Педро Луис зарегистрировали ребенка. Паулетта была так рада встрече с Педро, что хотела даже бежать с ним. С ним ее не пугали любые трудности. Но обдумав все как следует, она все-таки решила, что это не принесет пользы ее Розите, требовавшей тепла, покоя и заботы. Вот почему Па¬улетта вынуждена была возвратиться в родительский дом, где ее жизнь превратилась в сущий ад. Отец и мать, казалось, только и искали повода, чтобы оскорблять и унижать свою дочь. Паулетте было вновь запрещено по¬кидать дом, чтобы лишить ее всякой возможности встре¬титься с Педро Луисом.
Однажды вечером дверь детской распахнулась, и без стука в комнату Паулетты буквально ворвались взбешен¬ные дон Карлос и донья Росаура.
— Что ты наделала, бесстыдница! Теперь все узнают правду о дочери Монтеро де ла Рива! Это же просто скан¬дал! Ты уничтожила нашу репутацию, уничтожила до¬брое имя нашей семьи, — дон Карлос был вне себя от гнева, его лицо налилось кровью.— Я никогда не при¬знаю этого ребенка. Никогда!
— Я не знаю, как выйти на улицу, — вторила ему донья Росаура.— Завтра над нами будет смеяться весь город. Это позор из позоров, мне не пережить этого! Это¬му ребенку не место в семье Монтеро! Ты совершила грех, которому нет прощенья. Как ты смела зарегистри¬ровать этого ублюдка?! Это же позор, который клеймом ляжет на всю нашу жизнь!
— Ну и пусть, — спокойно ответила Паулетта. — Для меня моя дочь важнее мнения чужих людей. Я люблю ее и никогда от нее не откажусь, так и знайте.
Услышав такой «наглый» ответ, супруги Монтеро, как ни странно, немного успокоились.
— Итак ты зарегистрировала ребенка, - сказал дон Карлос. - Мой новый шофер видел, как ты выходила из конторы.
— И что же, — покачала головой донья Рocaypa, — теперь этот Педро Луис записан как официальный отец ре¬бенка?
— Разумеется, Росаура,  разумеется, —  ответил дон Карлос. — В том-то и дело! Теперь во всей бумагах, до конца своих дней этот ребенок — сын нищего проходим¬ца, безработного бродяги. Роза Гарсиа — представь себе на миг — так зовут нашу с тобой внучку! Как он смел! — закричал сеньор Монтеро, вспомнив про Педро Луиса. — Я проучу этого негодяя так, что он еще долго будет сторо¬ной обходить наш дом.
— Папа, не надо! — воскликнула Паулетта.
— Теперь, — донья Росаура повернулась к дочери, — тебе запрещено вообще выходить из комнаты. Ключ бу¬дет у меня. — В подтверждение своих слов она взяла с по¬лки ключ и демонстративно положила себе в карман. — Больше тебе не удастся улизнуть из дома, чтобы встре¬титься со своим оборванцем.
— Тебе бы лучше родиться в семье чернорабочего, это тебе бы больше подошло, — не унимался дон Карлос. — Ты похожа на уличную девку, а не на девушку из благо¬родного семейства. Нам такая дочь не нужна!
— Но папа, как вы не можете меня понять! — Паулет¬та попыталась остановить поток оскорблений, которые выкрикивали ей в лицо родители. — Я люблю Педро Лу¬иса и только с ним могу быть счастлива. Неужели деньги для вас важнее, чем человек? Педро Луис лучше всех тех, кто приходит в этот дом.
— Не смей так говорить о наших друзьях, — дон Кар¬лос еще больше разозлился, так как в словах Паулетты, несомненно, была доля правды.— Все они порядочные люди, и не тебе судить их. А Педро Луис — жалкий про¬ходимец. Я пристрелю его, если еще раз увижу. Ты слы¬шала, что я сказал? Пристрелю!
Паулетта была не в силах ни оправдаться сама, ни за¬щитить Педро Луиса. Она бессильно опустилась на стул и заплакала. Она ужасно боялась и за Розу, и за Педро Луиса. Она понимала, что отец не способен на то, о чем кричал сгоряча. Она по-своему продолжала любить роди¬телей, и ей оставалось лишь надеяться на то, что время их рассудит и они поймут, как были неправы.
Когда супруги Монтеро, наконец, покинули комнату дочери, Паулетта подошла к колыбельке, взяла на руки маленькую Розиту и прижала ее к груди. Слезы лились по ее лицу, но она была не в силах остановить их. В ком¬нату тихо вошла Эдувигес.
— Боже мой, моя маленькая сеньорита, — няня горе¬стно качала головой. — Что же они с вами делают? За что вам такие муки?..
Эдувигес взяла Розиту из рук матери и заботливо на¬чала перепеленывать малютку. Затем, уложив девочку в колыбельку, няня подошла к Паулетте. Она немного ус¬покоила рыдающую девушку, помогла ей раздеться и уложила в постель. После этого Эдувигес осторожно при¬крыла за собой дверь, пробормотав напоследок:
— И за что вам такие муки, бедная моя девочка...

— Сеньор Монтеро, к вам посетитель. Мигель Вильярреаль.
Новая секретарша дона Карлоса еще не знала всех клиентов своего шефа и потому не решалась впускать ожидающего в приемной сеньора.
— Мигель Вильярреаль? — нахмурился дон Карлос. — Пусть войдет.
Алисия уже давно рассказала Карлосу о том, что его бывшая секретарша Мария, оказывается, завела роман с этим сомнительным родственником Монтеро. Дон Кар¬лос, разумеется, сразу же сообразил, кто подложил ему тогда фальшивые документы. А ведь он так доверял Ма¬рии. Но что делать, любовь оказалась сильнее порядоч¬ности. И теперь дон Карлос подозревал, что Мигель при¬шел с чем-то, что связано с этим делом.
Дверь кабинета открылась, и на пороге появился Ми¬гель Вильярреаль. Он лучезарно улыбался, хотя в глуби¬не души немного побаивался того, что до дона Карлоса могли дойти подробности той махинации.
— Добрый день, сеньор Вильярреаль, - любезно поз¬доровался Карлос.
— Здравствуй, дорогой родственник, - Мигель подо¬шел к Монтеро и протянул руку, но она без ответа повис¬ла в воздухе. Дон Карлос вовсе не собирался скрывать, что ему все известно. Он так хмуро взглянул на Мигеля, что тот поспешил убрать руку.
— Не буду притворяться, что ничего не знаю, — ска¬зал дон Карлос. — Марии и Армандо уже нет в живых, поэтому никаких доказательств против тебя у меня все равно нет. Тем не менее, я хочу узнать, зачем ты сюда по¬жаловал?
— Ну зачем ты так, дорогой Карлос! — воскликнул Мигель. — Что было, то было. Ты должен меня понять, я был в совершенно безвыходном положении. Бедная Ма¬рия.., — вздохнул он. — Какая нелепая смерть... — Мигель сел в кресло и закурил. — А потом Армандо... Я слышал, его нашли мертвым в его же собственном доме. Видимо, какой-то бандит...
— Неужели ты пришел, чтобы помянуть мертвых? — съязвил дон Карлос. — Кстати, насколько мне известно, дело Армандо еще не закрыто, и бандита, который его убил, полиция пока не обнаружила. Итак, зачем ты при¬шел?
— Карлос, — начал Мигель, — я хотел помириться с тобой. Я даже могу теперь возместить ущерб, который ты понес из-за Марии... и из-за меня. — Мигель положил на стол кейс и открыл его. — Здесь ровно триста тысяч. По¬ка. Но со временем я смогу возместить тебе все убытки.
— И ты думаешь, я так просто все забуду, — улыбнул¬ся дон Карлос. — Ошибаешься. Да и такой мелочью не думай отделаться.
— Тогда назови сумму. Пожалуйста,— с легкостью ответил Мигель.
— Ты что, разбогател? — недоуменно спросил дон Карлос. — Или тебе стало везти в казино?
— Ну какое это имеет значение? — сладко улыбнулся Мигель.— Просто я не хочу, чтобы муж моей сестры имел на меня зуб. Давай решим это дело полюбовно.
— Что ж, как хочешь, — согласился дон Карлос. — Тогда будем считать эти триста тысяч твоим первым и предпоследним извинением за обман.
— А последнее?
— А последнее через неделю, — дон Карлос задумал¬ся. — Три миллиона. Эта сумма надлежащим образом возместит мои убытки. Я не вымогатель, но ты не просто причинил мне материальный ущерб, ты заставил меня засомневаться в собственных людях, в сотрудниках моей фирмы. Не забывай, твоя сестра носит имя Монтеро де ла Рива, и этим подлогом ты оскорбил не только меня, но и ее, свою сестру. Но если ты действительно изменился, ты должен раскаяться в содеянном.
— Три миллиона, — покачал головою Мигель. — Это серьезная сумма. Но я готов даже на такую жертву ради родственных чувств. Итак, деньги будут ровно через не¬делю.
Дон Карлос совсем не ожидал такого спокойного от¬вета. «Откуда у Мигеля, этого заядлого игрока и транжи¬ры, могут быть такие деньги? — недоумевал дон Кар¬лос. — Что-то здесь нечисто». Однако он решил, что сто¬ит дождаться того дня, когда тот принесет деньги, и тог¬да, возможно, все и прояснится.
— Ну что ж, Мигель, — сказал он, — жду тебя ровно через неделю. А теперь — до свидания. У меня сегодня много работы. Но помни: пока не отдашь долг, ни я, ни Росаура не готовы с тобой видеться.
— Прекрасно, Карлос, — ответил Мигель. — Я рад, что мы с тобой договорились.
Мигель вышел. Дон Карлос взялся за деловые бума¬ги, но некоторое время не мог на них сосредоточиться. Разговор с Вильярреалем не выходил у него из головы. «Не затеял ли этот жулик новую аферу, — думал он. — Ну, на этот раз ему не удастся меня обмануть».
Телефонный звонок прервал его размышления. Дон Карлос снял трубку — на другом конце провода раздался приятный женский голос.
— Сеньор Монтеро?
— Да, я вас слушаю.
— С вами говорит секретарша покойного Армандо Маркоса. Разумеется, бывшая секретарша. У меня есть к вам дело, которое вас наверняка должно заинтересовать. Мне необходимо с вами встретиться. Когда вам будет удобно?
— Хорошо,—   поразмыслив,   согласился   дон   Кар¬лос, — заходите завтра ко мне в контору.
— Извините, — ответила секретарша, — но мне не хо¬телось бы, чтобы наша встреча происходила у вас в конторе. Дело носит сугубо конфиденциальный характер.
— Как вам угодно. Обычно я  обедаю  в ресторане «Александрия». Если это вам подходит, то завтра я жду вас там в два часа.
— Благодарю вас, сеньор Монтеро. До завтра.
Дон Карлос положил трубку. Он понятия не имел, с чем может быть связан этот звонок. На всякий случай он решил взять с собой двух охранников. Кто знает, что кро¬ется за этим таинственным звонком бывшей секретарши покойного Армандо Маркоса.

ГЛАВА 14
Комната Паулетты стала ей настоящей тюрьмой. Теперь ее держали взаперти, а ключ находился у доньи Росауры. Лишь одна Эдувигес могла заходить туда в слу¬чае острой необходимости. Она пеленала Розиту и делала все, что могла, по уходу за крошкой. Дон Карлос с до¬черью совсем не разговаривал, а донья Росаура только от¬давала приказания, неожиданно появлялась в комнате дочери и своими выходками оскорбляла ее.
В тот день Эдувигес, зайдя с позволения доньи Росау¬ры в комнату Паулетты, тайком принесла записку от Педро Луиса. Девушка страшно обрадовалась и броси¬лась читать, что ей написал любимый.
— Осторожнее, девочка, —  предупредила ее Эдуви¬гес. — Смотри, войдет сеньора и почует неладное...
— Спасибо тебе, Эдувигес, я никогда не забуду твою доброту.
— Да ты не благодари, а лучше читай скорее, а то как бы действительно не пришла хозяйка. Читай, читай, а я пока посмотрю, как тут у нас Розита...
Паулетта отошла к окну и, нетерпеливо развернув за¬писку, прочла:

«Милая моя Паулетта!
Я снова пишу тебе для того, чтобы сказать, как я люб¬лю тебя. Мне так хочется сейчас быть рядом с тобой, це¬ловать тебя и нашу маленькую Розу. Наша разлука может затянуться на целую вечность, но знай, сколько бы она ни продолжалась, я всегда буду ждать встречи с тобой. Я люблю тебя, Паулетта! Как бы я был счастлив, если бы судьба подарила нам возможность всегда быть вместе!
Как там наша девочка? Я очень хочу увидеть ее. Наде¬юсь, мне удастся это сделать. Береги ее.
Если сможешь, напиши мне письмо и передай через Эдувигес. А уж Томаса принесет его мне.
Целую тебя, навеки твой Педро Луис».

Она прочла письмо еще раз и вновь и вновь повторя¬ла драгоценные слова: «люблю тебя... хочу быть рядом с тобой... навеки твой». Они ласкали и грели ей душу. Она была счастлива, что совсем недалеко от нее живет чело¬век, который любит ее и которого любит она. Паулетта почувствовала, что разлука не только не притупляет ее чувства к нему, а наоборот, заставляет их разгораться с еще большей силой.
Паулетта села за стол и принялась было писать ответ, но дверь ее комнаты внезапно распахнулась, и на пороге, как всегда, неожиданно появилась донья Росаура. Пау¬летта едва успела накрыть листом бумаги неосторожно оставленную на столе записку Педро Луиса. Эдувигес отошла от ребенка и в ужасе застыла перед хозяйкой.
— Эдувигес, выйди, — коротко приказала она. — Мне нужно поговорить с дочерью.
— Да,  сеньора, —  няня  направилась к двери. Она очень боялась, что донья Росаура заметила, как Паулетта что-то спрятала на столе при ее появлении. «Но если бы заметила, немедленно велела бы ее показать», — успокои¬ла себя Эдувигес и вышла из детской.
— Паулетта, — торжественно начала донья Росаура, — я должна сообщить тебе очень важную новость. Мыс тво¬им отцом приняли решение, как распорядиться этим ре¬бенком.
Паулетта замерла в испуге, не ожидая ничего хоро¬шего от того, что ей сейчас объявит мать. Та немного по¬медлила и продолжала официальным тоном:
— Мы считаем, что от этого ребенка нужно срочно избавиться. Мы сдадим его в приют.
— Нет... никогда!!! - Паулетта бросилась в ноги к ма¬тери, умоляя ее не делать этого. - Это же моя дочь! Как вы можете разлучать меня с ней?! Не делай этого, мама, умоляю тебя!
— Встань немедленно! — крикнула донья Росаура, на¬сильно подняла дочь с пола и усадила на кровать. Сама же она села к столу, положив руку как раз рядом с при-прятанной запиской. Паулетта в отчаянии рыдала не в силах произнести ни слова. Она каждую секунду ожидала нового удара или вспышки ярости, когда мать обнаружит записку Педро Луиса.
— Эдувигес! — повелительно позвала донья Росаура.
В комнату вошла испуганная няня. Она сразу же за¬метила, что хозяйка сидит за столом и, возможно, уже прочла письмо. Эдувигес пыталась собраться с духом, ожидая, что сейчас донья Росаура обрушит свой гнев на нее, как, возможно, уже обрушила на плачущую Паулет-ту. Однако сеньора лишь приказала:
— Успокой ее, Эдувигес. Мы еще не закончили разго¬вор, а я не могу продолжать, пока она захлебывается сле¬зами.
Старая няня принялась успокаивать сеньориту, бояз¬ливо поглядывая на стол. Рука хозяйки лежала почти ря¬дом с запиской, и донья Росаура нервно постукивала пальцами по тому самому листку, под которым она таи¬лась. Сеньора Монтеро поднялась, и лист бумаги, скры¬вавший письмо Педро Луиса, легко соскользнул и мягко упал на пол. Эдувигес в страхе замерла, ожидая самого худшего.
— Эдувигес, что вы там копаетесь? Успокойте же сеньориту! — судя по всему, донья Росаура не заметила записки, хотя теперь та лежала совсем на виду. У Эдуви¬гес сердце ушло в пятки, она боялась пошевелиться, буд¬то и не слышала слов хозяйки.
— Ну что ты, Эдувигес, что с тобой?
— Да-да, сеньора... я сейчас.
Не помня себя от страха, няня налила в стакан воды и принялась просить выпить ее заливающуюся слезами Паулетту.
Когда девушка, наконец, немного успокоилась, донья Росаура повелительным жестом указала Эдувигес на дверь. Та покорно вышла.
— Мы с отцом подыщем хороший приют, но подальше отсюда, — рассуждала донья Росаура. — Ты не должна знать, где находится твой ребенок. Ты вообще должна о нем забыть. Так будет лучше и тебе, и всем нам.
Паулетта подняла глаза на мать и с ужасом обнару¬жила, что письмо Педро Луиса лежит совсем на виду, на глазах у матери, но та его не замечает. Она сразу же пред-ставила, что будет, если мать обнаружит это письмо. Но донья Росаура как ни в чем не бывало продолжала:
— В приюте девочка будет обеспечена всем, что ей не¬обходимо. Так что можешь не беспокоиться, она будет под присмотром. Но ты ни под каким предлогом не дол¬жна искать с нею встреч. Ты хорошо поняла меня?
— Мама, не делай этого! Это же моя дочь, мой ребе¬нок! — Паулетта изо всех сил старалась не смотреть на записку, она даже, собрав все свое мужество, встала и пе¬решла в другой угол комнаты, чтобы мать была вынуж¬дена повернуться к столу спиной.
— Ты все еще настаиваешь на своем? — грозно спро¬сила мать. — Хочешь, чтобы ребенок остался здесь?
— Мама, если будешь так говорить, я уйду из дома вместе с Розитой. Обещаю, — неожиданно для самой се¬бя выкрикнула Паулетта.
— Что?!! — такого оборота событий донья Росаура не ожидала.— Бесстыдница, ты хочешь, чтобы все вокруг узнали, каковы нынче нравы в доме Монтеро де ла Рива? Ты хочешь, чтобы все тыкали в нас с отцом пальцами и говорили, что мы выжили из дома собственную дочь? Не бывать этому! Ты будешь по-прежнему заперта в комна¬те, а мы с отцом уж сами разберемся, что следует делать Дальше. — Донья Росаура обернулась к столу: — Я только что положила сюда свои очки, где они? — Она сильно нервничала, все валилось у нее из рук. Рассеянно взгля¬нув на стол, она заметила какую-то бумажку.
В этот миг маленькая Роза, разбуженная криками Доньи Росауры, проснулась и разразилась плачем. Эдуви¬гес, которая, стоя за дверью, слышала весь разговор, вбе¬жала в комнату и, взяв малютку на руки, специально по¬ложила ее прямо на стол, чтобы скрыть таким образом записку.
— Сейчас я успокою ее, сеньора,- торопливо прого¬ворила она.
— Унесите   ее   отсюда,—   досадливо   поморщилась донья Росаура.
— Да, конечно, сеньора, — Эдувигес подняла девочку, прихватив рукой и злополучное письмо.
— Здесь, кажется, какая-то бумажка? — сказала донья Росаура.
— Это моя бумажка, сеньора, — нашлась Эдувигес. — Я записывала, что нужно купить для малышки: пеленки, питание, игрушки.
— Идите, Эдувигес, — донья Росаура устало махнула ей рукой.
У доброй старушки отлегло от сердца. Когда няня по¬кинула комнату, донья Росаура обнаружила свои очки и теперь внимательно рассматривала дочь пронзительным взглядом.
— Еще месяц-другой ты можешь нянчиться со своим младенцем, а потом я не замедлю сдать его в приют.
— Но, мама, это невозможно...
— Не прекословь мне. Это наше с отцом окончатель¬ное решение.

Сеньор Монтеро де ла Рива сидел в ресторане «Алек¬сандрия» и ожидал появления бывшей секретарши Армандо Маркоса. За столиком в углу зала сидели его лю¬ди, готовые в любой момент отреагировать на неожидан¬ную ситуацию. Наконец, опоздав лишь на две-три мину¬ты, к столику дона Карлоса подошла элегантная женщи¬на за тридцать, строго и со вкусом одетая, с дорогой су¬мочкой из крокодиловой кожи. Он была настроена по-де¬ловому, лицо сосредоточенно, в движениях не было ни суетливости, ни излишних эмоций. Подойдя к столику, она представилась:
— Хуана Мария Ортегас. Извините, я немного опоз¬дала, но, надеюсь, вы на меня не рассердились.
Дон Карлос встал и поклонился.
— Ну что вы, сеньорита Ортегас, на женщин за это не принято обижаться. Кроме того, я располагаю некото¬рым временем.
— Ну вот и отлично, — Хуана Мария села за сто¬лик. — Кофе, пожалуйста, — попросила она официанта, а затем повернулась к дону Карлосу.- Наша беседа, думаю, не потребует много времени.                 
Дону Карлосу понравилась эта женщина. «Прекрас¬ная секретарша, должно быть», - подумал он. Она была с одной стороны, деловой, даже сухой, но в то же время настойчивой. Было очевидно, что она пришла сюда не из праздного желания выпить с ним чашечку кофе а по совершенно иным причинам делового свойства. При этом дон Карлос предполагал, что сеньорита Ортегас надеется на положительный исход их беседы. Дону Карлосу даже захотелось проявить особую любезность по отношению к ней.
— Вы разве не будете обедать? - спросил он, услы¬шав, что Хуана Мария заказала только кофе.- Здесь очень  неплохо кормят. Рекомендую мясо по-старока-стильски. Это одно из их фирменных блюд.
— Спасибо,   сеньор   Монтеро,   но  я   воздержусь, — улыбнулась Хуана Мария. — Я обедаю всегда в одно и то же время в своем ресторане. Что поделаешь, все мы лю¬бим постоянство.
— Да, вы правы, — улыбнулся дон Карлос. — Я тоже всегда обедаю здесь ровно в два. — Он отхлебнул вина и приступил к трапезе. — Я вас слушаю, — сказал он секре¬тарше Армандо Маркоса.
— Сеньор Монтеро, — сказала Хуана Мария, — не бу¬ду больше испытывать ваше терпение. Я имею нечто не безынтересное для вас.
— Вот как? Вы меня заинтриговали.
— Я много лет служила у сеньора Маркоса, и мне из¬вестна эта некрасивая история с подложными докумен¬тами. Я понимаю, что вы бы хотели восстановить спра¬ведливость, но сеньора Маркоса, к сожалению, уже нет с нами. Однако с другим участником этого неблаговидного обмана вы можете рассчитаться.
— Насколько я понимаю, — ответил дон Карлос, — вы имеете в виду брата моей жены, Мигеля Вильярреаль. Ведь был и третий участник фальсификации, которого также уже нет в живых.
— Да, бедняжка Мария... Но ее погубила опрометчи¬вая любовь. Я ее не виню, хотя, — сеньорита Ортегас нахмурилась, — я сама, например, никогда бы не пошла на такое должностное преступление. Это совершенно исключено. Кем бы ни был человек, склоняющий меня на это, пусть даже самим президентом Мексики.
— Вы начинаете мне нравиться, сеньорита Ортегас, — улыбнулся дон Карлос. — Я умею ценить таких работни¬ков.
— Благодарю вас, сеньор Монтеро, — улыбнулась Ху¬ана Мария. — Но сейчас речь не о том. Речь об оставшем¬ся в живых участнике этого подлога.
— Мигель Вильярреаль? — повторил дон Карлос. — И что же вы хотите мне сообщить?
— Не сообщить, а предложить, — сказала секретар¬ша. — Дело в том, что длинная цепь неудач, которые пре¬следовали моего покойного шефа в молодые годы, нау¬чили сеньора Маркоса быть чрезвычайно осторожным. Во время деловых бесед он пользовался магнитофоном и записывал все, что говорилось в его кабинете, на пленку. Разговоры, не имеющие особого значения, уничтожа¬лись, важные хранились в специальном сейфе. Сейчас, после его смерти, я получила туда доступ. — Хуана Ма¬рия пригубила кофе. — И вот среди этих пленок я обна¬ружила одну, которая могла бы быть вам весьма интерес¬на.
— Говорите,  говорите,   сеньорита  Ортегас, —  дону Карлосу не терпелось узнать, что это.
— Это запись беседы сеньора Маркоса с Мигелем Вильярреаль. Теперь, когда моего шефа нет в живых, раз¬глашение этой тайны ему уже ничем не повредит, ведь его репутация и так была не лучшей в деловом мире. Но Мигель Вильярреаль будет вынужден извиниться перед вами за содеянное в удобной для вас форме. Он должен узнать о содержании пленки и о том, что она находится в ваших руках.
Только теперь дон Карлос понял, почему Мигель го¬рел желанием искупить свои старые грехи. Нет, им дви¬гала, разумеется, не родственная привязанность к мужу своей сестры. Он делал это из соображений личной без¬опасности. Очень возможно, Мигель подозревал, что по¬сле смерти Армандо могут всплыть какие-нибудь улики, а может быть, и знал о привычке Армандо фиксировать свои деловые разговоры на магнитофонную ленту. Так или иначе эта пленка была очень кстати для дона Карлоса.
— Все, что вы рассказали, мне действительно очень интересно, сеньорита Ортегас,- сказал дон Карлос -Но мне показалось, что вы сказали не все.
— Вы очень проницательны, сеньор Монтеро - отве¬тила Хуана Мария. - Я бы хотела, чтобы вы оказали мне одну вполне безобидную услугу. Непосредственно после этого я передам вам магнитофонную запись.
— Я слушаю вас, - напрягся дон Карлос. - Постара¬юсь исполнить ваше желание. — Он понял, что слово «ус¬луга» означает не деньги. И действительно, эта женщина не была похожа на торговку компроматом. Ей требова¬лось нечто более существенное.
— Моя просьба не будет обременительна для вас, — начала Хуана Мария. — Но дело это весьма деликатное, поэтому я и обратилась к вам.
— Но почему вы так уверены, что я заслуживаю дове¬рия? — поинтересовался дон Карлос.
— Один адвокат порекомендовал мне именно вас, — ответила секретарша Армандо. — Я позволю себе не на¬зывать его имени. Он заверил меня, что вы порядочный человек.
— Спасибо, — ответил дон Карлос.
— Однако я пришла к вам не только для того, чтобы делать вам комплименты, — заметила Хуана Мария, — поэтому прошу вас, выслушайте меня. Дело весьма ще-котливого свойства. Я представляю сейчас некую сеньо¬ру, которую вы не знаете. Она бы хотела, чтобы вы купи¬ли у нее некоторую недвижимость. Речь идет о крупном Поместье, а также о нескольких домах. Все это принадле¬жит этой сеньоре.
Дон Карлос пожал плечами:
— Но я не покупаю недвижимость. Моя фирма зани¬мается совершенно другими делами. И я не совсем понимаю...
— Минуту терпения, сеньор Монтеро, — сухо прерва¬ла его сеньорита Ортегас. — Вам и не нужно будет ничего покупать.
Дон Карлос, обещавший более не прерывать Хуану Марию, не мог не отреагировать на ее последнюю реплику и потому развел руками от удивления, а на его лице изобразилось крайнее недоумение.
— Вам не придется ничего покупать,— повторила Хуана Мария. — Нужно лишь оформить купчую, причем оформить по цене, во много раз меньшей, чем реальная стоимость этого состояния.
Дон Карлос постепенно начинал понимать смысл этой операции.
— В течение какого срока мне придется быть хозяи¬ном этой недвижимости? — осведомился он.
— Полгода, возможно, год, — ответила секретарша. — Затем сеньора, которую я представляю, снова «выкупит» у вас свою собственность.
— А налоги на купчую, на недвижимость?
— Не беспокойтесь, за это вам заплатят.
— Все это выглядит как-то подозрительно, — раз¬мышлял вслух дон Карлос.
— А вы бы хотели, чтобы я просто так подарила вам магнитофонную запись? — улыбнулась Хуана Мария. — Я же говорила, что дело здесь деликатное.
Дон Карлос быстро сообразил, что этой незнакомой женщине для чего-то было нужно в течение полугода или года побыть не очень богатой сеньорой, и чтобы ее состо¬яние как бы и не принадлежало ей. Зачем — этого он не знал. Хуана Мария вряд ли откроет ему этот секрет. Дон Карлос колебался, стоит ли ему ввязываться в это сомни¬тельное предприятие. Однако лично ему оно как будто не грозило ничем серьезным. И Мигель Вильярреаль тогда окажется полностью у него в руках.
— Я согласен, — наконец сказал он. — Но при усло¬вии, что акт купли-продажи будет оформлен официаль¬но, по всем правилам.
— Разумеется, сеньор Монтеро, какой может быть разговор.— Хуана Мария еще раз улыбнулась ему, те¬перь уже от всей души.

ГЛАВА 15
Дон Карлос иногда брал какую-то документацию домой и работал в своем кабинете после ужина. Домаш¬ние в такие дни старались ничем ему не мешать. Однако сегодня дверь внезапно распахнулась, и на пороге появи¬лась донья Росаура. Вид у нее был даже не рассерженный, а какой-то растерянный.
Дон Карлос очень не любил, когда ему мешали.
— Что такое, Росаура? - недовольно спросил он.
— Карлос, тут к тебе...
Донья Росаура прошла в комнату, затем оглянулась на дверь. К невероятному изумлению дона Карлоса,в его кабинете появился... Педро Луис.
Увидев своего бывшего шофера, дон Карлос помрач¬нел еще больше. Лицо его стало суровым и непроницае¬мым.
— Как ты посмел, подлец, явиться в мой дом? — вскричал он.
— Сеньор Монтеро, мне необходимо с вами погово¬рить. — Педро Луис держался спокойно и с достоинст¬вом.
— Поговорить со мной? Да как ты смеешь? Ты, ни¬щий проходимец! Росаура, — обратился он к жене, — по¬зови людей, пусть проводят молодого человека.
— Но я хотел поговорить о вашей дочери, — твердо стоял на своем Педро Луис.
— О Паулетте? — сдвинул брови дон Карлос. — Ты опозорил мою дочь, ты оскорбил всю нашу семью. Ты заслуживаешь наказания! К сожалению, законы нашей страны не дают мне возможности упечь тебя в тюрьму. А не мешало бы!
— Сеньор Монтеро, — сказал Педро Луис, — отдайте мне Розу. Я буду сам ее воспитывать. Но только не в при¬ют — это будет самое худшее, что вы можете сделать для вашей дочери.
— Негодяй! — вскричал дон Карлос. — Откуда тебе знать, что хорошо для моей дочери, а что плохо? Да кто ты такой? И откуда ты знаешь о приюте? Наверно, прач¬ка проболталась. Что ж, я рассчитаюсь и с ней.
— Сеньор Монтеро, не губите свою дочь и свою внуч¬ку.
Услышав слово «внучка», дон Карлос вышел из себя.
— Как ты смеешь называть свое отродье моей внучкой? — кричал он.
— Сеньор Монтеро, отдайте девочку мне. Я буду о заботиться, - повторил Педро Луис.
В разговор вступила донья Росаура:
— Отдать тебе? Чтобы моя дочь бегала к тебе в тру¬щобы и все знали о том, что творится в нашем доме? Никогда! Никто не должен знать, где находится девочка. Карлос, выгони его, он мне противен.
— Сеньор Монтеро, вы сами будете жалеть об этом, — почти с отчаянием сказал Педро Луис. — Ваша дочь не простит вам такого предательства.
— Я убью его, — вскричал дон Карлос и вынул из сто¬ла револьвер.
— Не надо, Карлос! — бросилась к мужу донья Росау¬ра.
Увидев наведенный на него пистолет, Педро Луис ос¬тался на месте, спокойно глядя в глаза дону Карлосу.
— Отдайте девочку мне, — повторил Педро Луис. — Я требую, чтобы вы отдали мне мою дочь.
Дон Карлос был настолько ослеплен гневом, что уже не мог контролировать себя. Его лицо исказилось злоб¬ной гримасой. Казалось, что в этот момент он возненави¬дел весь мир. Раздался выстрел, затем еще один. Педро Луис качнулся, обмяк и упал на пол.
После оглушительных выстрелов тишина показалась мертвой. Дон Карлос замер, все еще держа в вытянутой руке пистолет. Донья Росаура стояла, зажав уши руками и отвернувшись к стене.
Через несколько секунд в коридоре послышались то¬ропливые шаги, и в комнату вбежала Паулетта. Увидев Педро Луиса, лежащего на полу в крови, она вскрикнула и упала без чувств. За ней вошла Эдувигес, которая не смогла удержать сеньориту в ее комнате и теперь шла за ней следом. Увидев ту же картину, она с рыданиями бро¬силась в коридор.
Первой начала приходить в себя донья Росаура. Она повернулась к мужу. Нужно было что-то предпринимать. Ведь в доме произошло убийство.
— Карлос, — позвала она мужа, — ты слышишь меня?
Однако дон Карлос по-прежнему находился под впе¬чатлением случившегося. Еще никогда в жизни он не убивал человека. Он не мог прийти в себя, ведь на самом деле он вовсе не собирался убивать Педро Луиса и совер¬шенно не ожидал, что их ссора так закончится.
Понадобилось не менее получаса, прежде чем всех удалось привести в чувство. Донья Росаура собрала всех в гостиной и заговорила:                             
— В интересах всех нас, нашей семьи мы должны до¬говориться. Слушай, Паулетта, тебя это тоже касается. Примерно час назад в наш дом пробрался грабитель Он находился в кабинете, когда туда вошел Карлос. Грабитель стал угрожать ему ножом и требовал денег. Мы все ничего не видели, каждая сидела у себя в комнате, — донья Росаура многозначительно замолчала. Все смотре¬ли на нее в ожидании, когда она продолжит. - Карлосу пришлось защищаться. В целях самообороны он приме¬нил оружие. - Она сделала еще одну паузу, ожидая реак¬ции слушающих.
— Но это же ложь, мама! — закричала Паулетта. — Я не буду молчать!
— Мерзкая девчонка! — взвизгнула донья Росаура. — Ты хочешь родного отца отправить в тюрьму?!
— Но он убийца!
— У тебя ничего не выйдет, — вдруг совершенно ус¬покоившись, заметила мать. — Поверят не тебе, а всем нам. Ты истеричная особа, давно уже страдающая бре¬дом, тебя никто не станет слушать. Тебе место в сума¬сшедшем доме. Карлос, да поговори же ты с ней!
— Да, Паулетта, — сказал дон Карлос, — это ужасно, но ты должна нас понять. То, что говорил этот мерзавец, было просто невыносимо.
— Что я должна понимать, когда произошло убийст¬во? — воскликнула Паулетта. — Мама, папа, где же ваши принципы, которыми вы так кичитесь?
— Смотрите, теперь вспомнила о принципах! — язви¬тельно сказала донья Росаура. — Твой отец был в состоя¬нии аффекта. Да я и сама была вне себя от того, что гово¬рил этот... проходимец. Он, видите ли, хотел, чтобы мы...
— Росаура, — прервал ее дон Карлос, - не стоит гово¬рить лишнего. Паулетта должна понять, что молчание в ее же интересах.
— Нет, я не буду молчать! - решительно выкрикнула Паулетта.
— Пойми, — рассвирепела донья Росаура, — он заслу¬жил смерти. Он опозорил нашу семью, и твой отец отомстил ему за это. Теперь для всех он будет грабитель и вор. И будет похоронен опозоренным.
— Нет, мама, нет! — Паулетта разрыдалась. — Я люб¬лю его и буду любить всю жизнь!
— Вот что, Росаура, — сказал дон Карлос, — зови шо¬фера, двух телохранителей, пусть немедленно отвезут Паулетту с ребенком и Эдувигес в Куэрнаваку. У нас нет сейчас времени убеждать ее. Нужно же вызвать полицию. Скажем, что их и не было.
— Прекрасная мысль, Карлос! — донья Росаура тор¬жествовала. — Паулетта, немедленно в дорогу. Через пят¬надцать минут тебя здесь не должно быть.
Паулетта пыталась сопротивляться, но Эдувигес по¬корно выполняла приказания сеньоров. Она понимала, что Педро Луиса теперь не воротишь, а осуждение сеньо¬ра Монтеро было бы катастрофой для всех, и для Паулетты в том числе. Ее будущее и вся ее жизнь будут испорче¬ны окончательно. Старая кормилица немало видела на своем веку и понимала, что сейчас лучше промолчать.

Заунывная и печальная музыка рассекла воздух хму¬рого пасмурного утра. Накрапывал дождь. Небольшая похоронная процессия продвигалась к кладбищу для бед¬ных. В ней шли приемные мать и отец Педро Луиса, его брат Хосе и несколько друзей погибшего. Ненастный день лишь усиливал чувство скорби и непоправимости случившегося. Из тех, кто шел за гробом, никто не хотел верить, что Педро Луис был убит как вор и грабитель. Все знали, что на такое он не был способен.
Дойдя до вырытой могилы, процессия остановилась. Мать горько рыдала, оплакивая своего приемного сына. Она воспитывала его с грудного возраста, поставила на ноги и была рада, когда он нашел хорошую работу у бога¬тых господ. И вдруг такая смерть... Она не верила, что он мог пойти на преступление. Никогда в жизни ее сын не брал чужого.
Дождь усиливался. Поднялся сильный ветер. Педро Луис лежал в гробу, как живой. Смерть не коснулась черт его лица, оно совсем не изменилось.
Священник отпустил грехи усопшего, и теперь можно было опускать гроб в могилу. Но матери еще и еще раз хотелось проститься с сыном, и она медлила, проси¬ла подождать еще минуту.
Неожиданно сквозь шум дождя послышался звук приближающегося автомобиля. Когда он въехал на склон, все увидели, что это была большая и очень доро¬гая машина. Она остановилась невдалеке от стоявших у могилы.
Машина остановилась, из нее вышла красиво одетая женщина и направилась к могиле. Когда она подошла, лицо ее было скорбным, глаза покраснели от слез. Это была Алисия.
Подойдя вплотную, она обвела взглядом собравших¬ся, стараясь определить, кто здесь мать, и, найдя ее, поз¬доровалась и выразила свои соболезнования.
— Я хорошо знала Педро Луиса, — сказала Алисия. — Мы были друзьями. Я сочувствую вам, он был очень хо¬рошим человеком.
— Спасибо, сеньора, — ответила мать, — мне так нуж¬но было услышать о нем хорошие слова. Я верю вам, сеньора, спасибо... — Мать заплакала, не в силах догово¬рить.
После того как тело предали земле, Алисия спросила, где собираются остановиться приемные родители Педро Луиса, и, узнав, что они будут ночевать в небольшой ла¬чуге Хосе, предложила воспользоваться ее домом. Роди¬тели Педро Луиса были бедными людьми и не решались принять такое неожиданное приглашение от богатой сеньоры, но затем согласились. Алисия отвезла их к себе на машине.
Они поужинали, и Алисия стала расспрашивать мать Педро Луиса о ее сыне.
— Знаете, сеньора, — рассказывала мать, — он был со¬всем не похож на других мальчишек в нашей деревне. Та¬кой тихий, домашний ребенок, спокойный. Сидит, быва-ло, мечтает о чем-то. Я очень беспокоилась, когда отпу¬скала его в Мехико на заработки. Понимаете, большой город... И как я была права...
— Да, понимаю, - кивнула головой Алисия.
— Он нашел работу, мы так радовались. Кто бы мог подумать, что сеньор Монтеро... что мои сын... — мать Педро Луиса снова расплакалась.
Алисия успокоила ее, как могла. Принесла минераль¬ной воды— от виски пожилая крестьянка отказалась, а затем спросила:
— Извините, сеньора Феррарес, если мой вопрос по¬кажется вам нескромным, но я слышала от Педро Луиса, что вы его приемная мать. Очевидно, у него была нео¬бычная судьба?
— Да,— горестно вздохнула крестьянка,— я ему не родная. Много лет назад его подкинули в нашу деревню. Положили на церковной паперти. Никто не хотел брать его к себе, но мы с мужем сжалились над ребеночком. Не погибать же сироте. Он был завернут в хорошие пеленки, видно, мать его была не из бедных.
— Что за женщина,— сказал отец, старый сеньор Феррарес. — Бросить собственного сына! Это не мать, ху¬же зверя...
— Да-да, вы правы, — слабым голосом прошептала Алисия.
Она вспомнила своего ребенка, и ей стало стыдно за себя. В последнее время она часто стала вспоминать о нем и теперь проклинала себя за это. Слушая родителей Педро Луиса, она вдруг подумала, что судьба этих детей до чрезвычайности схожа. Алисия замерла и осторожно спросила:
— Извините, сеньор Феррарес, а сколько лет назад это произошло?
— Ну, помнится, года двадцать четыре или двадцать пять тому назад, — припомнил крестьянин. — Но тогда мы жили в другой деревне.
«Именно так», — подумала Алисия.
— А как называлась та деревня?
— Фуэнте-Фалья, недалеко от Сьерра-Марильи.
Внутри Алисии все перевернулось. Ей стало тяжело дышать. Она побледнела, руки перестали слушаться ее, и она уронила чашку с кофе.
— Что с вами, сеньора? — испуганно спросил Ферра¬рес.
Но Алисия не отвечала. Она поняла, что Педро Лу¬ис—ее сын. Вернее... был ее сыном. Эта пронзительная мысль ошеломила Алисию. Она еле сдерживалась, чтобы не зарыдать в голос. Едва осознавая, что она делает, Алисия подошла к столику и выпила таблетку успокоитель¬ного.
Немного придя в себя, она снова села за стол и отве¬тила:
- Извините, ничего страшного. У меня такая силь¬ная мигрень.
Мать Педро Луиса только покачала головой.
Алисия проводила гостей в предназначенную им комнату, а сама заперлась у себя, открыла бутылку виски и выпила пару рюмок. Затем, бросившись на кровать, она закрыла лицо руками и зарыдала:
— Боже, прости меня, если это можно простить.
Алисии стало жутко. Еще один грех обрушился на ее голову. Она, именно она виновна в смерти Педро Луиса! Алисия не могла простить себе, что именно ей было суж¬дено рассказать донье Росауре о беременности Паулетты. А ведь то, что случилось с ней, было повторением того, через что прошла сама Алисия двадцать четыре года на¬зад. «И у меня не нашлось ни капли сочувствия ни к этой девочке, ни к Педро Луису! — казнила себя Алисия. — А ведь он был так мне симпатичен».
Алисия долго и горько плакала. Так она просидела до поздней ночи, не зажигая света и проклиная себя и свою жестокую судьбу. Мария, Армандо, а теперь Педро Луис... Слишком много преступлений, чтобы пытаться оправ¬дать себя.
«Одиночество, — думала Алисия. — Вот что уготовано мне теперь до самой смерти». Но речь шла не о том оди¬ночестве, какое выбирают себе люди, предпочитающие уединение общению. Речь шла об одиночестве, которое неизбежно уготовано тем, кто ставит собственное благо¬получие, спокойствие, богатство выше счастья людей, живущих рядом. Это одиночество тех, кто не чувствует в людях духовной поддержки, кому не в радость общение с ними, кому чужды забота и обязательства по отношению к окружающим.
Всеми оставленная и никому не нужная, Алисия си¬дела одна в своей шикарной комнате и в эти часы была готова вернуться на двадцать четыре года назад и предпо¬честь своего ребенка богатству и положению в обществе. Но теперь ничего не вернешь. Теперь она одна, брошен¬ная людьми и Богом. И нет у нее надежды, нет спасения. Есть только то, чего она добивалась всю свою жизнь лю¬быми путями и что в одночасье превратилось в прах, в ничто...
Так думала Алисия, засидевшись у себя в спальне да¬леко за полночь. Затем она приняла снотворное и уснула крепким, но беспокойным сном.

ГЛАВА 19
Дульсина стояла в своей комнате у зеркала, поми¬нутно меняя позы и торжествующе улыбаясь. Полуобна¬женная, с небрежно подобранными волосами, она не от¬рываясь смотрела на свою точеную шею, на которой при каждом повороте головы разноцветными огнями вспы¬хивал отцовский подарок. Подарок на восемнадцатиле¬тие. Нет, не о таком восемнадцатилетии она мечтала. Дульсина Линарес, дочь высокородной доньи Луисы! В парадной столовой, ярко освещенной двумя тяжелыми люстрами из бронзы, должно было быть множество гос¬тей знатнейших фамилий. Импозантные отцы семейств, элегантные сеньоры в атласе и бриллиантах, которые надевают только в исключительных случаях. Молодые люди с ослепительными улыбками, посвященными ей и никому другому. А после изысканного ужина танцы, тан¬цы. Ей некогда отдохнуть, ей не дают присесть, ее кружат и кружат. А ОН не танцует, ОН только смотрит непре¬рывно, со сдержанным восторгом. Потом подходит бли¬же, и все расступаются. Их танец длится целую вечность. От огорчения Дульсина отвернулась от зеркала, уст¬ремив глаза в невидимую точку. Кто ОН? Его не было и нет, ничего не было. Что такое праздничный ужин в уз¬ком семейном кругу, слишком узком, чтобы почувство¬вать праздник? Вторично овдовевший отец сильно сдал, начал прихварывать, а незадолго до дня рождения слег с тяжелым сердечным приступом. Какое уж тут празднова¬ние! Конечно, супружество с Аугустой не могло пойти на пользу, то-то отец постарел не по годам. Вовремя Бог прибрал эту нечестивицу, и так достаточно она поцарст¬вовала на чужом несчастье.
Праздничный ужин! Раздосадованная Дульсина даже не заметила слез, невольно выскользнувших из глаз. Не¬смотря на позднее время, на торжество были допущены мальчики. Как же, восемнадцатилетие сестры. И что? Ус¬троили соревнование, кто больше выпьет сока. Забрызга¬ли платье Кандиды да еще при этом хохотали, как огла¬шенные. Что с них взять при такой матери? Дурная кровь, ни манер, ни приличий. Вдобавок у отца хватило ума пригласить этого провинциала, этого слизняка, это¬го зануду, этого... Дульсина даже задохнулась от возму¬щения.
Доктор Роберто Рамирес появился в доме уже после смерти Аугусты. Дон Леонардо стал жаловаться на серд¬це, и его старый приятель, удачливый бизнесмен дон Ху¬ан Фернандес порекомендовал в дом врача, специалиста-кардиолога.
— Я тебе дело говорю, Леонардо, — доверительно назидал дон Хуан густым басом. — Он молод, мало изве¬стен, но врач от Бога, поверь мне. Разве я когда-нибудь давал тебе плохие советы? — Лицо дона Хуана выражало искреннюю озабоченность.
«Знаю я вас, бизнесменов, — зло подумала Дульси¬на. — Похлестче акул, так и норовят друг друга съесть вместе с потрохами. Это еще большой вопрос, зачем в наш дом допустили этого коротышку. Что-то незаметно, чтобы он помог отцу. А как насчет приступа перед моим днем рождения? Где были ваши мудрые советы, милый доктор? Или именно так вы хотели проникнуть на торже¬ство в приличную семью, куда вас не следовало пускать дальше передней?»
Дульсина вспомнила первое впечатление от доктора Роберто и почувствовала злорадную уверенность, что ее не проведешь. Доктор не понравился ей сразу и беспово-ротно. Среднего роста, сутуловатый, с простым лицом и в поношенном костюме цвета табачного листа. Не маль¬чик, но не старше тридцати лет. Нет, явно слишком мо¬лод и недостаточно респектабелен, чтобы лечить самого дона Леонардо.
Больше всего задела Дульсину спокойная уверен¬ность, не покидавшая его ни на минуту. Он не очень лов¬ко поцеловал ей руку, нимало не смутившись под ее ироничным взглядом. Дульсину обожгли его холодные паль¬цы. «Не пальцы, а скальпель», — подумала она, поежив¬шись от смутного ощущения опасности. И еще был взгляд — прямой, спокойный, с претензией на проница¬тельность. Себе на уме, сразу решила Дульсина, да еще не очень-то почтителен. Лечит без году неделя, а является в дом к Линаресам, словно Гиппократ собственной персо¬ной.
Чуть ли не в первый свой визит доктор Роберто не по¬стеснялся изложить свою биографию, причем так, будто она не хуже, чем у Линаресов. Это усугубило недовольст-во Дульсины, не увидевшей, как ей показалось, должного уважения к семье пациента. Тоже мне врач! Из провин¬ции, из семьи местного врача, доходы более чем скром¬ные. Родителям приходилось туговато, когда обеспечива¬ли образование сына в университете. Летом он ездил к родителям, работал, помогая отцу. Во время учебы тоже подрабатывал в клинике доктора Лопеса. Ночные дежур¬ства, ассистирование патологоанатому, работа в кабинете инъекций. В университете специализировался по кардио¬логии. Теперь скромный контракт в клинике и частная практика.
«Да, этот коротышка от скромности не умрет», — по¬думала Дульсина. Ни происхождения, ни нормального дохода, даже приличного костюма купить не может, а ве¬щает о себе так, хоть в энциклопедию записывай. Не ме¬шало бы рядом с биографией Гиппократа, Авиценны и Парацельса подробно изложить биографию великого эс¬кулапа Роберто Рамиреса.
На беду Дульсины и отец, и Кандида прониклись к Роберто непонятной симпатией и даже не считали нуж¬ным ее скрывать. Более того, Дульсина почувствовала влияние этого невозмутимого коротышки. Он еще смеет учить их уму-разуму!
— Ах, дочка, — говаривал отец, — почему ты все вре¬мя настаиваешь, чтобы он знал свое место? Он его пре¬красно знает, потому что как раз находится на своем мес¬те. Дон Хуан прав, Роберто прекрасный врач, отличный специалист. Он делает свое дело, и какое отношение к этому имеет его происхождение?
— Папа, по-моему, ему следует быть скромнее!
— Но в чем скромнее, в его работе? Ни на что иное он и не претендует.
— Ты хоть обратил внимание, в каком он ходит кос¬тюме?
— А при чем здесь его костюм? Костюм не мешает ни диагностике, ни лечению. Разве ты в самом своем луч¬шем платье сможешь меня лечить?
— Ну знаешь, отец, — возмутилась Дульсина, — меня к этому не готовили.
— Да-да, — поспешно согласился дон Леонардо,— мы с матерью не готовили тебя к карьере. Конечно, Дуль¬сина, у тебя изумительный вкус, а твоим манерам поза¬видует даже английская принцесса, но что ты еще уме¬ешь делать, дочка?
Неистовая отповедь Дульсины истощила тогда ее са¬му.
— Это я-то ничего не умею делать?— возмущенно кричала Дульсина. — А дом, а контроль за расходами, а эти невозможные слуги? Кандида и то ни одного вопроса не может решить, пока я ей не подскажу, хоть она и стар¬ше. А кто думает об образовании близнецов? А шофер, которого совсем распустили? С такой неухоженной ма¬шиной немудрено угодить в катастрофу. Эта лентяйка Аугуста все запустила, все развалила. Кто теперь налажи¬вает хотя бы элементарный порядок, не жалея ни сил, ни здоровья, ни молодости, которая никогда не повторится? А какой завтрак вчера сотворил этот невозможный по¬вар? Да свиней кормят лучше! Кто с ним разбирался?
От крика у Дульсины побелело лицо, слова словно вырывались из перекошенного рта, как поток, сметаю¬щий все на своем пути. Она не заметила, что отец дал знак вызвать Роберто. Не заметила, как появился этот вездесущий доктор. Она продолжала истошно кричать, когда он уверенными движениями, не признающими со¬противления, усадил ее в кресло, поднес к ее дрожащим губам невесть откуда взявшийся стакан воды и заставил пить. Она прерывисто глотала воду, пытаясь продолжить криком борьбу за свои права, за справедливость, за пору¬ганное достоинство дочери доньи Луисы.
Этот наглый коротышка уставился на нее немигаю¬щими глазами, обхватив холодными пальцами ее запя¬стья.
— Сеньорита, не надо кричать, это вредно для вашего сердца.
— Что вы знаете про сердце! У вас самого нет никако¬го сердца!
— Конечно, у меня нет сердца, иначе я бы не выдер¬жал ваших страданий. И потом, ваша красота. Вы погу¬бите ее, если не начнете улыбаться сию же минуту.
— Вы ничего не понимаете в красоте, потому что вы — урод!
— Да-да, сеньорита, именно поэтому я понимаю и ценю красоту, особенно такую, как ваша. У вас изыскан¬ная красота, не каждая кинозвезда может похвастаться подобным благородством.
Дульсина плохо помнила детали их короткого диало¬га. Но этому самозваному доктору удалось быстро ее ус¬покоить. Кажется, Селия отвела ее тогда в комнату, где Дульсина быстро и безмятежно заснула.
Но Дульсина — истинная Линарес, и дешевыми ком¬плиментами ее не проймешь. Она не хотела и не могла примириться с тем, что доктор Роберто одержал тогда над ней победу. Причем победил не в равной борьбе, он видел ее слабой, доведенной до истерики, с лицом, изу¬родованным визгом и ненавистью. Такая победа ему да¬ром не пройдет. А эта глупышка Кандида решила, что она признала поражение. Как же, ждите!
Дульсина проиграла самой себе, потому что сеньори¬та Линарес, в жилах которой течет кровь аристократов, должна владеть собой в любых обстоятельствах. Она не сдержалась, она позволила себе недопустимое, но при чем же тогда доктор Роберто? Отец призвал его в свидете¬ли ее случайной несдержанности, но при чем тут она, Дульсина? Вот оно, тлетворное влияние Аугусты. Линаресы не должны позволять себе слабости, но уж если та¬кое случилось, то, простите,  никаких свидетелей. Ах, отец, попомнишь ты свою беспомощность. Попомните и вы свое «лечение», дон Роберто Рамирес.
Дульсина засмеялась недобрым смехом и вспомнила разговор с Кандидой, глупышкой, слишком доверяющей этому лекарю. Как ей могло прийти в голову, что и она, Дульсина, могла оценить услуги полуграмотного про¬винциала? Специалист! Можно подумать, что он у своих патологоанатомов научился лечить живое сердце.
— Как ловко он тебе помог, Дульсина, - с умилением сказала Кандида.
Язвительная усмешка вспыхнула на губах Дульсины.
— Очень ловко. До сих пор удивляюсь, как жива оста¬лась.
— Но ты так быстро успокоилась. И Селия сказала, что ты хорошо спала.
— Послушай, Кандида, не говори ерунды. Для тебя и Селия большой авторитет. Не удивляюсь, что этот коро¬тышка кажется тебе чуть ли не богом.
— Но какой же он коротышка? Конечно, он невысок, но рядом с ним мы можем позволить себе и каблуки.
— Рядом с кем? Я не намерена быть с ним рядом. До сих пор тошно от его холодных пальцев. Он меня успоко¬ил! Да я только и мечтала поскорее освободить руки от его ледышек. Представляю себе, какой осколок айсберга заменяет ему сердце, коли от его прикосновений превра¬щаешься в мороженое. Я поспешила в постель, чтобы отогреться. Полночи отогревалась. А ты говоришь, хоро¬шо спала!
— Но у врача должны быть холодные руки.
— Что за глупость.
— Я знаю, Дульсина, что у него руки хорошего врача. Раз они холодные, то так и должно быть. Не пойму, чем он тебе не угодил?
— Когда ты повзрослеешь, Кандида? Угодил не уго¬дил, что за разговор? Будем объективными. Чем он по¬мог отцу? Отец все так же болен, и приступы не прекра¬щаются. Никаких признаков улучшения.
— Но отец повеселел...
— А я погрустнела. Так что, мое здоровье ухудши¬лось? Повеселел! Ему стоило бы обратиться к цирковому клоуну, то-то было бы веселье. Пойми, Кандида, отцу лучше не стало, по-моему, приступы даже участились. Поэтому никто не может меня убедить, что дон Роберто хороший врач. Никто и ничто, даже рекомендация дона Хуана Фернандеса.
— Ты, как всегда, права, — вздохнула Кандида. — но все-таки...
— Никаких «все-таки». Я уверена, что нужен другой врач, и мне жаль, что тут отца не переубедить. Авторитет старых друзей для него важнее здравого смысла. Вы все чересчур подвержены иллюзиям.
Дульсина усмехнулась, вспомнив этот разговор. Да, глупышка Кандида тогда призадумалась, но потом уже не возвращалась к обсуждению великого эскулапа и как будто затаилась. Значит, Дульсине придется продолжить самой. Не хватало еще в доме Линаресов провинциаль¬ных кумиров. «Боже мой, не слишком ли я сама увлек¬лась мыслями об этом коротышке?» — подумала Дульси¬на и вновь подошла к зеркалу. Гордый поворот головы, и бриллиантовое колье вновь заиграло неистовыми огня¬ми. В самой сердцевине отцовского подарка холодным блеском светился крупный изумруд. Дульсина ни секун¬ды не сомневалась, что отец подарит ей бриллианты, как подарил в прошлом году Кандиде. Она была спокойна, когда отец торжественно открыл плоскую коробочку, в которой на черном бархате расположилась переливаю¬щаяся змейка из маленьких, ослепительных камешков. Она даже не сразу заметила как бы тусклый овал изумру¬да, главного украшения колье. А когда увидела, то почув¬ствовала странное волнение. Да, в этом камне есть что-то необычное и тревожное. Дульсина поворачивалась перед зеркалом, бриллианты играли, а эта загадочная капля в форме идеального эллипса источала холод, напоминая пронзительное око смертоносного чудовища.
Дульсину обожгло воспоминание:
«Драгоценный взгляд вашей души, сеньорита», — так оценил изумруд доктор Роберто на том злосчастном тор¬жественном ужине, когда именинница примерила отцов¬ский подарок.
— Папа, а мне ты подаришь изумруд? — воскликнула восхищенная Кандида.
— Это не ваш камень, сеньорита, у вас другая душа, — сдержанно улыбнулся доктор.
«Что он имел в виду?»— подумала Дульсина, только сейчас поняв, что комплимент самоуверенного доктора, похоже, был не безобиден. Ну что ж, если он видит ее ду¬шу насквозь, она постарается его не разочаровать.

ГЛАВА 20
Время приближалось к полудню, но в спальне Дульсины застыл теплый полумрак. Тяжелые золотисто-жел¬тые портьеры плотно закрывали окно. Дульсина с трудом открыла глаза, медленно повернулась к окну, силясь по¬нять, который час. Нет, не разберешься. Она посмотрела на часы, но они ей не подсказали, утро или вечер. При¬шлось встать и раздвинуть портьеры. Неистовое полу¬денное солнце ослепило девушку. Все ясно, время бли¬зится к обеду, пора приводить себя в порядок.
А что было вчера? День рождения Кончиты, дочери доньи Консепсьон, подруги детства Луисы Линарес. Дульсину и Кандиду пригласили по старой дружбе, пото¬му что у сестер не сложились отношения со скучноватой Кончитой. Но светлая память о высокородной донье Лу¬исе была выше капризов несмышленых девчонок, не умеющих поддерживать хорошие связи. «Несмышленые девчонки!» Такую оценку Дульсина случайно услышала из уст самой доньи Консепсьон, степенной, грузной да¬мы, давно овдовевшей и утратившей былое обаяние.
«Да, — подумала Дульсина, — донья Консепсьон утра¬тила, а вот Кончиту Бог обделил обаянием с самого рож¬дения. Скучна до невозможности, ее разговоры сильнее любого снотворного. Но праздничный ужин по случаю ее двадцатилетия был не в пример роскошнее торжества в доме Линаресов. Богатая вдова оказалась очень расто¬ропной, позаботившись о том, о чем Дульсина только мечтала.
Парадная столовая была полна гостей если не луч¬ших, то все же вполне достойных фамилий. Раскраснев¬шаяся Кончита сидела в окружении молодых людей. Донья Консепсьон хорошо продумала, как рассадить гостей. Сестры Линарес оказались соседками импозант¬ных отцов семейств и элегантных матрон в бриллиантах. Лучезарно улыбаясь Дульсине, достопочтенные дамы оценивающе поглядывали на ее шею, опытным глазом разглядев холодное совершенство изумруда. Вскоре де¬вушка почувствовала на себе и другие взгляды. Воздав полагающуюся дань имениннице, молодые люди начали вежливо оглядываться по сторонам.
Ощутив внимание ровесников, Дульсина оживилась. Она взглянула на Кандиду и, увидев ее вспыхнувшие от удовольствия щеки, слегка встревожилась. Почему? «Кандида слишком импульсивна и не всегда умеет себя правильно вести», — попыталась оправдать себя Дульси¬на, испытав до боли знакомое чувство недовольства чу¬жим успехом. Перед этим чувством даже родственные узы были бессильны.
— Не слишком ли тебе весело, сестренка? — сурово прошептала Дульсина. — Не забывай, где ты находишь¬ся. Мне просто неловко за тебя.
— А в чем дело, Дульсина? — На лице Кандиды поя¬вился легкий испуг.
— Нельзя же таять от каждой улыбки. Не забывай, что ты из рода Линаресов.
— Но здесь все друг другу улыбаются, что в этом пло¬хого?
— Ты не просто улыбаешься, моя милая, ты млеешь. И это только от взгляда. Что же можно от тебя ожидать в дальнейшем?
Соседка Дульсины, напудренная дама лет пятидеся¬ти, отвлекла ее вопросом о колье.
— Нет-нет, — очаровательно улыбнулась Дульсина, — это не наследство доньи Луисы, это подарок отца к во¬семнадцатилетию.
— Боже, — воскликнула дама, — тебе уже восемнад¬цать! Как быстро летит время.
Соседи по столу дружно вспомнили Луису Линарес, повздыхав с подобающим приличием о ее былой красо¬те, хороших манерах и гостеприимстве. Потом не менее дружно подивились возрасту сестер, быстротечности вре¬мени и не поскупились на комплименты девушкам. Дол¬жное сочувствие было высказано нездоровью Леонардо Линареса. Имя Аугусты не вспомнил никто.
«А отец считает, что я была несправедлива к маче¬хе, — подумала Дульсина.— Нет, папочка, со здравым смыслом у меня все в порядке, и мне не в чем упрекнуть себя.»
Дульсина бросила осторожный взгляд на старшую се¬стру. Кандида после замечаний сестры сникла, ее руки упорно теребили туго накрахмаленную салфетку.
— Кандида, почему бы тебе не оставить в покое сал¬фетку?
Кандида нервно дернулась, опрокинула наполненный бокал. От гневного взгляда сестры ее губы задрожали. Дульсина почувствовала, что переборщила.
— Вот и хорошо, что твой бокал опрокинулся. Нам с тобой не стоит пить шампанское. По крайней мере, пока не исполнится двадцать один год.
Игривый тон Дульсины успокоил Кандиду. Пожилой господин с жемчужной булавкой в галстуке сделал знак слуге, и перед сестрами возникли бокалы с апельсино¬вым соком. Мир был восстановлен, но слегка скованные манеры Кандиды и извиняющаяся улыбка показывали, что уроки сестры не прошли бесследно.
А потом были танцы. Дульсина танцевала и с почтен¬ными господами, источавшими аромат хорошего одеко¬лона, и с разговорчивыми юношами, обильно потевши¬ми в душноватом зале. Вскоре она почувствовала себя из¬бранницей молодого человека, который стремился при¬глашать ее постоянно, а в случае неудачи не спускал с нее назойливого взгляда. Щеголеватый бежевый костюм, изящные усики, мелковатые черты лица, зато хороший рост. Одно смущало Дульсину — слишком горячие, даже потные руки. Дульсине вспомнились холодные пальцы дона Роберто. «Пожалуй, его ледышки лучше», — усмех¬нулась она. Но нет, танцевать с этим простолюдином она бы не согласилась, слишком много чести.
Щеголь с потными руками представился Алехандро Кастаньосом. Сын финансиста, студент юридического факультета. Что ж, звучит вполне пристойно. Он взял но¬мер ее телефона, обещал позвонить на следующий день,
«Если не позвонит, я не расстроюсь»,— подумала Дульсина. Студент ее не взволновал, не с таким сеньором хотела бы она танцевать целую вечность. Конечно, он из хорошей семьи, спасибо и на этом. Иное происхождение ее бы оскорбило. Стать объектом внимания и ухажива¬ний какого-нибудь провинциала, а то и просто смазливо¬го альфонса более чем оскорбительно. Подобная мелюзга сразу должна чувствовать, что она им не по зубам, что она не только молода и хороша собой, но еще и Линарес. Так что не забывайтесь, господа, каждый сверчок знай свой шесток.
Обуреваемая гордыней, Дульсина не давала себе тру¬да подумать, что не было вокруг нее сверчков, что до вче¬рашнего дня никто не гонялся ни за ее прелестями, ни за ее приданым. После того, как в дом Линаресов вошла Аугуста, дом окружил более высокий забор, чем тот, за исправностью которого усердно следили слуги. Старые связи времен доньи Луисы если не разорвались, то ос¬лабли, а к новым не стремились сами Линаресы.
Дульсина неспешно готовилась к обеду. После утрен¬него туалета она задумчиво перебирала платья, остано¬вившись на палевом из легкого хлопка, очень простом, но очень дорогом. Простота, доступная только аристок¬ратам. К платью были подобраны украшения из кожи. Внимательно рассмотрев себя в зеркале, Дульсина нашла свой вкус изысканным и не ошиблась. Из зеркала на нее смотрела с самодовольным выражением лица миловид¬ная девушка. В наряде ни одной кричащей ноты, все про¬сто, все к лицу и элегантно. Завершающим аккордом ста¬ли легкие сандалии из плетеной кожи.
Наряжаясь, Дульсина хвалила себя за то, что не рас¬пускается и даже к обычной семейной трапезе готовится, как к светскому рауту. Только так должны вести себя женщины из дома Линаресов. И вновь Дульсина не заду¬малась о том, что домашние застолья для нее и есть свет¬ские рауты. В замкнутой и весьма однообразной жизни сестер и обед с отцом был событием.
Дульсина вспомнила Кандиду и не сдержала презри¬тельной усмешки. Сестрица уже не мала, пора становить¬ся настоящей женщиной. Но разве она умеет по-настоя¬щему себя подать? Не только не умеет, но даже и не стре¬мится. Сколько раз выходила к завтраку чуть ли не в халате. Строгими наставлениями Дульсина пока добилась одного: Кандида стала подражать ей в одежде, не надеясь на собственный вкус. Что ж, Дульсина Линарес неплохой пример для подражания.
С гордо поднятой головой Дульсина спустилась по лестнице, ни разу не взглянув на ступени. Не зря ее в де¬тстве учили приличным манерам. В комнате перед сто¬ловой она увидела доктора Роберто, уютно расположив¬шегося в кресле.
«Так вот для кого я наряжалась», — подумала Дульсина, вскипая от внезапного прилива раздражения Доктоо вежливо поздоровался и вновь углубился в свои мысли попыхивая сигаретой.                                                     
«Боже, какой истукан, - задохнулась девушка - его цыплячьих мозгов не хватает даже на самый примитив¬ный комплимент».
Не опуская головы с приподнятым подбородком, она направилась в столовую.
— Мне кажется, сеньорита Линарес, там еще не все готово, — услышала она за спиной голос доктора Роберто.
— Значит, мне надо их поторопить, иначе и к ужину не управятся.
— Если вы будете их торопить, то не управятся и до ночи.
— Что вы себе позволяете? — сдерживая гнев, грозно сказала Дульсина.
— Извините, сеньорита, просто, как врач, я знаю, что не следует говорить под руку тем, кто и так не ленится. Да и время еще терпит, до назначенного часа еще пять минут.
— Как врач! И вы называете себя врачом? Любой, кто осмеливается назвать себя кардиологом, знает, что ку¬рить вредно, особенно для сердца.
— Но у меня же нет сердца, — улыбнулся доктор, — мне можно. Впрочем, вы правы, для вашего сердца это вредно. — Он затушил сигарету и замолчал.
— Вы кого-то ждете?— с напускной вежливостью спросила Дульсина, страстно желая уколоть коротышку. Она прекрасно понимала, чего может ждать доктор возле столовой.
— После обеда я должен опять осмотреть дона Лео¬нардо. К сожалению, завтра у меня не будет времени.
— Ах да, вы же еще, кажется, патологоанатом. Вы по¬добрали себе удачное сочетание профессий — кардиолог и патологоанатом, без работы не останетесь, а главное, пациенты будут одни и те же.
— Простите великодушно, сеньорита, вы чем-то раз¬дражены? — спокойно спросил доктор.
— Мне не нравится, как вы лечите отца, — отрезала Дульсина.
— Цель лечения не в том, чтобы нравиться или не нравиться. Если вы хотите разобраться, я могу дать вам отчет. Денька через два вас устроит?
— Разве отцу стало лучше с тех пор, как вы в доме? Как вы могли допустить приступ перед моим днем рож¬дения? — взорвалась Дульсина. Невозмутимость доктора раздражала ее, как красная тряпка быка.
— О последнем рекомендую справиться у Господа Бога. Пока медицина не в силах сделать больное сердце здоровым, однако и больное сердце способно долго слу¬жить. Если, конечно, его берегут не только пациенты, но и их близкие.
— Как прикажете понимать, доктор?
— Дон Леонардо овдовел вторично, а вдовство удо¬вольствие не для мужского сердца. Вам следует...
— Вы хотите, чтобы отец опять женился?  Может быть, у вас есть и кандидатура на примете? — перебила его Дульсина.
— Вы не о том, сеньорита. Понимаю, что болезнь от¬ца причиняет вам неудобства, но вы должны с этим при¬мириться и не сердиться из-за того, что приступ может произойти в самый неподходящий момент.
— Да как вы смеете! Никто не может упрекнуть меня в том, что я не люблю отца. И вообще наши семейные от¬ношения вас не касаются. Вы забываетесь! — от гнева у Дульсины перехватило дыхание.
Доктор Рамирес быстро поднялся и вошел в столо¬вую. Через минуту он вернулся со стаканом воды.
— Здесь жарковато, сеньорита Линарес, а у вас нежное горло. Надо выпить немного прохладительного.
Его голос был спокоен, жесты уверенны. Дульсина повиновалась, не чувствуя желания сопротивляться. Но придя в себя, она вновь заволновалась. Взяв себя в руки, чтобы скрыть негодование, Дульсина медленно, чеканя каждое слово, повторила:
— Наши семейные отношения — не ваша компетен¬ция, доктор Рамирес. Убедительно прошу об этом не за¬бывать.
— Если они прямо касаются здоровья дона Леонардо, то вынужден вас предупредить, что они входят в мою компетенцию. Мне очень жаль, сеньорита, но ваше недо¬вольство болезнью отца в день вашего рождения не улучшило его самочувствия. Ваши взгляды, ваши колкости… Так что, простите меня, семейные отношения пришлось улаживать мне. В ночь после торжества дон Леонардо был на волосок от смерти.- Кажется, впервые привычное спокойствие изменило доктору. Он нервно зажег сигаре¬ту, но, опомнившись, тут же потушил.
— Извините, сеньорита, — пробурчал доктор. Дульсина растерялась.
— Доктор, но ведь вам тоже когда-то было восемнад¬цать. Вы должны меня понять. Я так ждала этого дня.
— А что изменилось бы, если бы дон Леонардо был здоров? Вы живете, как в резервации, разве что роскоши побольше, да и насильно вас никто не загонял. — Доктор Рамирес смотрел на пол и, скорее, размышлял вслух, чем беседовал с Дульсиной.
Дульсина почувствовала себя уязвленной, и к ней вернулись прежняя самоуверенность и желание осадить этого нахала.
— Вы же прекрасно знаете, мы принадлежим к из¬бранному кругу. ЗИют круг очень узок, и если бы не бо¬лезнь отца...
— То меня бы в него не допустили, — закончил фразу доктор. — Примите мои сожаления, сеньорита. Я бы тоже не отказался провести тот вечер иначе. Круг сначала стал узким, а потом его сочли избранным, — добавил он как бы невзначай.
Во  внезапной тишине звонок телефона показался пронзительным, от неожиданности   Дульсина   даже вздрогнула. Взяв трубку, она услышала глуховатый голос Алехандро Кастаньоса. Дульсина защебетала, как будто сто лет была с ним знакома. Она кокетничала, непрерыв¬но похохатывала, сразу согласилась на встречу в незнако¬мом ей кафе, как будто приглашение на коктейль или Ужин были для нее привычным делом. Увлеченная иг¬рой, она даже не заметила, что доктор Роберто уже поки¬нул комнату, а значит, ее игра потеряла смысл. Отец и Кандида прошествовали в столовую, и Селия в голубом переднике нетерпеливо выбегала, ожидая окончания раз¬говора.

ГЛАВА 21
Две недели назад Дульсина поняла, что больше не хочет его видеть. Но сегодня она вновь сидела с Алехандро в уютном кафе «Под звездами».
Зачем она поверила злосчастному письму? Боже, как он ей надоел. Уже полгода они не вылезали из кафе, ба¬ров и ресторанов, где влюбленный студент обязательно напивался, во время танцев неприлично прижимал ее к себе, а в такси приставал с бесцеремонными поцелуями, от которых Дульсина всегда старалась уклониться. Дульсину раздражали щегольские костюмы Алехандро, в ко¬торых не хватало сдержанной элегантности. Вот отец ее не таков. Что-что, а одеваться дон Леонардо умеет.
«Интересно, сколько костюмов у Алехандро? — поду¬мала про себя Дульсина. — Наверно, весь дом забит ими. Чуть ли не каждый раз является в новом облачении, а толку маловато. Жалкий слюнтяй!»
Иногда они развлекались с его студенческой компа¬нией. Молодые люди были отменные кутилы. Много и шумно пили, наперебой приглашали Дульсину танце¬вать, дружно посмеиваясь над бешеным от ревности Але¬хандро. Посмеиваться-то посмеивались, но всегда с ог¬лядкой, не доводя друга до крайности.
Подружки студентов тоже шалели от веселья, пытаясь в свою очередь разбудить ревность Дульсины. Ни с одной из них Дульсина не сблизилась. Ей не нравились их слишком модные платья, крикливая косметика и черес¬чур смелые манеры. И потом, она не привыкла столько пить. О чем говорила эта шумная компания, не замол¬кавшая ни на минуту? Ничего нельзя было вспомнить, кроме насмешек над преподавателями, соленых шуток, болтовни о модной музыке да подтрунивания друг над другом. Однажды Дульсина попыталась завести разговор о Сикейросе.
— Только не здесь, — со смехом прервала ее Лаурина, махнув полной рукой с кроваво-красными ногтями.— Серьезных разговоров нам хватает и на занятиях.
— «Gaudeamus igitur, Juvenes dum sumus», — фальшиво пропел кудрявый Диего, поклонник пышнотелой Лаурины.
Он галантно пригласил Дульсину потанцевать и под игривый фокстрот позволил себе учить ее быть веселой такой же, как они.
— Наши годы не повторятся, нам еще надоест быть серьезными.
— Веселье веселью рознь, вы просто много пьете.
— А кто мешает тебе, крошка, пить столько же?
— Зачем?
— Бедный Алехандро,— засмеялся Диего.— Наде¬юсь, ты не всегда задаешь ему подобные вопросы?
— Надеюсь, я не обязана отвечать на все твои вопросы?
— После танца я выражу Алехандро соболезнование.
— Зачем ждать? Можешь сделать это сейчас. Дульсина попыталась вернуться на место, да не тут-то было. Диего удержал ее, с силой прижав к себе.
— Не глупи, крошка, роль недотроги тебе не идет. Можешь не беспокоиться, Алехандро мне друг, но этот танец тебе придется дотанцевать со мной.
Знакомая волна гнева захватила Дульсину и придала ей силы. От звонкой пощечины Диего ослабил объятия, партнерша мгновенно выскользнула и вернулась к столу. Схватив сумочку, она выбежала на улицу и стала искать такси. Кто-то сзади схватил ее за руку.
— Оставь меня, Алехандро, — не оглядываясь, крик¬нула Дульсина.
— Пардон, сеньорита, но я не Алехандро.
Обернувшись, Дульсина увидела Диего. Похоже, он протрезвел, от его наглого и развязного вида не осталось и следа.
— Тебе мало одной пощечины, да?
— Прости меня, Дульсина, я обидел и тебя, и моего друга. Прошу тебя, не ссорь меня с Алехандро. Он отлич¬ный парень. Из-за тебя он вызовет меня на дуэль, — не¬весело улыбнулся Диего.
— Вот и разбирайтесь без меня. - Дульсина попыта¬лась высвободить запястье, сжатое, как клещами.
— Хочешь, я встану на колени? - Диего шлепнулся аа колени, не выпуская ее руку. Сквозь поволоку хмеля его глаза излучали тревогу.
— Умоляю тебя, Дульсина, побудь с нами хоть пять минут. Иначе Алехандро не простит меня.
К ним нетвердой походкой подошел Алехандро.
— Отпусти ее, Диего, что ты вцепился, как осьминог! Дульсина, дорогая, я набью ему морду. А ну встань, на¬глец, я научу тебя, как надо обращаться с моей девушкой.
— Алехандро, успокойся, она простила меня. Ведь так, Дульсина?
Надвигающийся скандал отнюдь не улыбался Дуль-сине. Молодые люди захмелели, особенно Алехакдро. В таком состоянии он не будет церемониться.
— Все в порядке, Алехандро, вернемся к столу.
Дульсина взяла его под руку и повела в кафе. Компа¬ния встретила их так, словно ничего не произошло, но в воздухе витала напряженность. Был поднят тост за пре-красную Дульсину. Дульсине было неуютно, но, вспом¬нив, что она Линарес, снизошла до полуулыбки. Она ста¬ралась ни на кого не смотреть, но чей-то взгляд мешал ей держать себя в руках. Она подняла глаза и столкнулась с настороженным взором Лаурины. Пожалуй, эта тол¬стушка с удовольствием расцарапала бы ей лицо своими кровавыми ногтями. Дульсина стойко выдержала этот взгляд, вынудив Лаурину ненатурально улыбнуться и от¬вести глаза. Но кто еще поглядывает на нее? Алехандро?
«Боже мой, Бенито!» — вдруг поняла она. Бенито был редкий гость в этой компании. Он давно вызывал любо¬пытство Дульсины, так как был непохож на прочих. Пил мало, разговорчивостью не отличался. Шутил удачно, но никогда никого не задевал. Но Дульсине не нравилось, что он проявлял к ней полное равнодушие, никогда не де¬лал попытки покрасоваться перед ней ни словом, ни жес¬том. Однажды Дульсина попробовала навести о нем справки у Алехандро. Тот нахмурился и холодно пробур¬чал: «Парень не из наших, провинциал, разве что не ни¬щий. Пустой карман восполняет гордостью». Дульсина успокоилась: конечно, сеньорита Линарес не для провин¬циалов, хорошо, что он сразу это понял. Хотя немного внимания не помешало бы.
Зазвучала музыка. Привыкшая к постоянным при¬глашениям, Дульсина напряглась. Кто осмелится танце¬вать с нею после скандала?
— Разреши, Дульсина.— Она узнала голос Бенито. Он подошел к ней впервые со времени их знакомства.
Они танцевали молча. Бенито оказался прекрасным партнером, уверенно вел свою даму, едва прикасаясь к ней. Дульсина не удержалась и нарушила молчание.
— Я не ожидала, что Алехандро так уважают. Диего даже встал передо мной на колени.
Бенито улыбнулся, но ничего не ответил.
— Наверно, я недооценивала Алехандро. Но я его ви¬жу только в кафе, мне кажется, он слишком много пьет.
— Кажется?
— Он тебе не нравится?
— Почему? Алехандро неплохой парень. Но Диего, да и другие ценят его за другие качества.
— За то, что он много пьет? — Похоже, Дульсина по¬пала в точку.
— Скорее за щедрость, — помедлив, ответил Бенито.
— Разве это плохо?
— Плохо, но не в том смысле, как ты думаешь.
В такси Алехандро опять полез со своими влажными поцелуями. Дульсина недовольно отстранилась, но он был настойчив. Чтобы охладить его пыл, Дульсина спро¬сила:
— Почему Диего так боится тебя? Даже на колени встал, дурачок.
— Он меня уважает. Все меня уважают, кроме тебя. Дульсина, я схожу с ума, будь же милосердна.
— Перестань, Алехандро, я и так к тебе слишком ми¬лосердна. Ты опять напился и позволяешь себе распу¬скаться.
— Да, я немного выпил. Но если бы ты была другой...
— Так это я виновата?
— Ах, Дульсина, ты ничего не понимаешь. Я люблю Друзей, друзья любят меня, а ты никого не любишь. Ты так холодна. Ну поцелуй меня хоть раз.
— Хватит, Алехандро, - сказала Дульсина и резко от¬странилась от него.

После того вечера Дульсина стала избегать Алеханд¬ро. Между тем ей было некуда себя деть и нечем занять¬ся. Она ходила хмурая и раздраженная. Кандида пыта¬лась поговорить с сестрой, но наткнулась лишь на упре¬ки.
— Не лезь не в свое дело, — прикрикнула Дульсина. — Посмотри лучше на себя. И чего ради ты вечно фамиль¬ярничаешь с этим коротышкой Рамиресом?
В присутствии отца Дульсина сдерживалась. Ему опять стало хуже, и доктор Рамирес частенько засижи¬вался в доме. Под взглядом его строгих глаз Дульсина невольно затихала, старалась быть внимательной и пре¬дупредительной к отцу.
Зато горничная Селия почти каждый день плакала в своей комнате, проклиная Дульсину, дом Линаресов и свою судьбу. Постоянные придирки Дульсины изводили ее.
— Не могу больше, — жаловалась Селия поварихе и садовнику Себастьяну, вытирая покрасневшие глаза.— Настоящая мегера. И никакой управы на нее нет. Дон Ле¬онардо нездоров, а она...
— Вся в мать, — вздохнул Себастьян. — Но у доньи Луисы был муж, дети, подруги. А сеньорите, похоже, не повезло с ухажером. И друзей у нее нет. Вот и мается.
— Да разве у такой мегеры может быть хороший ка¬валер? — воскликнула Селия. — Она и его будет поедом есть.
— На то воля Божья, — промолвил Себастьян. — По¬падется хороший муж, она и утихомирится. Смотри, как она поджимает хвост при докторе Роберто. Так что дай ей Бог хорошего сеньора.
Алехандро звонил каждый день. К телефону подходи¬ли Кандида или Селия, по наущению Дульсины они упорно говорили, что ее нет дома. Но звонки не прекра¬щались. «Когда он угомонится?» — шумно возмущалась Дульсина. Но если ей забывали доложить об очередном звонке сеньора Кастаньоса, она с небрежным видом ин¬тересовалась сама.
Страшно было признаться себе, что она боялась его исчезновения, но это была правда. Почему она так долго терпела его, нелюбимого, даже неприятного? Ведь не ра¬ди его благородного происхождения. Неужели справед¬ливы слова коротышки о резервации, об избранном кру¬ге, который закрыл от них мир? Алехандро позволял ей отвлечься от надоевшего дома, где ничего интересного не происходило. Его откровенное обожание, так часто раздражавшее Дульсину, тем не менее льстило девушке не избалованной родительской любовью. И еще была тай¬ная надежда, что среди его приятелей она встретит насто¬ящего мужчину, достойного любви женщины из рода Линаресов. Но каковы на деле приятели Алехандро? Пьянчужки, гуляющие за его счет и готовые ради лиш¬ней рюмки ползать на коленях.
Спускаясь к обеду, Дульсина услышала крики брать¬ев.
— Я отдам!
— Нет я! Себастьян мне дал.
Дульсина поспешила на крики и увидела, как братья катались по полу в пылу сражения.
— Прекратите    немедленно! —    заорала   Дульсина, вскипая от гнева.
Рохелио и Рикардо, знакомые с крутым нравом сест¬ры, расцепились и сели, вытирая слезы и носы.
— В чем дело? — строго спросила Дульсина.
Всхлипывающий Рохелио протянул ей помятый кон¬верт с надорванным углом. Это было письмо от Алеханд¬ро.
Дульсине не терпелось его прочесть, но она стоически дождалась конца обеда. «Драгоценная моя...»— начина¬лось письмо.
«Драгоценная!» — повторила Дульсина, ощутив вне¬запный прилив восторга. Она поудобнее устроилась в кресле, чтобы видеть в зеркале свое лицо. «Прелестная мордашка, — довольно улыбнулась девушка, — у сеньора Алехандро есть вкус, в этом ему не откажешь».
Письмо было напичкано пылкими признаниями в любви, болью разлуки, мольбами о прощении. «Только сейчас я понял, что мои друзья не стоят тебя, дорогая моя. Ничто на свете не сравнится с тобой, солнце моей души», - писал влюбленный студент. Он обещал, что бросит пить, что они вместе пойдут в Музей изящных искусств смотреть Сикейроса, будут путешествовать. А когда он закончит учебу, она станет сеньорой Кастаньос.
«Сеньора Кастаньос, — усмехнулась Дульсина. — Зву¬чит неплохо, но ты торопишься, Алехандро. Впрочем, по¬чему торопится, если надо ждать конца учебы. А до того времени, голубчик, всякое может случиться».
Письмо Дульсине понравилось. Она соскучилась по нежным словам, Алехандро успел приучить ее к обожа¬нию. К тому же он наконец понял, чего стоят его друзья. Это они его спаивали, а Дульсина открыла ему глаза. По¬жалуй, теперь можно с ним встретиться. Кажется, он до¬статочно поумнел.
Через день они встретились в кафе «Под звездами». Дульсина тщательно готовилась к встрече. Платье она выбрала строгое, матового шелка, элегантное, как всегда. Густо-синий цвет был ей к лицу. Наряд был дополнен ук¬рашениями из светлой бирюзы — три нитки мелких овальных бус и изящная струйка браслета. Дульсина бы¬ла несколько разочарована при виде Алехандро. Он тоже, видно, готовился, но переусердствовал и походил на опе¬реточного героя-любовника. Галстук пестрел как павли¬ний хвост. Только букет чайных роз немного смягчил Дульсину.
Алехандро почти не пил и почти не говорил. Только смотрел на нее, словно не верил, что она здесь, рядом с ним. Потом они танцевали. Никогда прежде он не был таким сдержанным. Только иногда его губы нежно каса¬лись ее волос. Когда она поднимала голову, сквозь сум¬рак полуосвещенного зала поблескивали его счастливые глаза. «Моя Дульсина» — мягкий шепот ласкал ее слух.
Позже, когда они сидели за столиком, Алехандро стал разговорчивее, строил планы и не скупился на обещания. Они поедут к морю, возьмут яхту, он подарит ей драго-ценности... Дульсина начала скучать. Чтобы отвлечься, она стала осторожно оглядывать зал. Кто бы мог поду¬мать, на них смотрят. Дульсина встречалась глазами с мужчинами и читала в них одобрение. Моложавый гос¬подин, у которого были густые темные волосы и нос с горбинкой, бросил на нее изучающий взгляд. «Ну как, вы не разочарованы?» — подумала про себя девушка. Госпо¬дин перевел взгляд на Алехандро, потом опять на нее и обратился к своему собеседнику, пожилому мужчине в очках в роговой оправе. «Не о нас ли разговор?» — поду¬мала Дульсина. Эта мысль ей понравилась, она почувст¬вовала себя, как на сцене. Пусть все видят, что она не просто прелестна, она настоящая сеньорита из избранно¬го круга, с достоинством принимающая ухаживания бла¬городного поклонника.
Эта роль увлекла Дульсину. Она даже позволила Але¬хандро заказать по бокалу красного вина. Алехандро за¬хотел продолжить, но сеньорита Линарес, преисполнен¬ная сознанием собственной значительности, мягко, но недвусмысленно возразила.
Благородный поклонник не осмелился настаивать. Он заметил перемену, происшедшую с Дульсиной, но ничего толком не понял. Решил, что ему удалось наконец растопить ее сердце. Сам того не сознавая, Алехандро на¬чал подыгрывать Дульсине. Когда они покидали кафе — Дульсина с букетом роз,— их проводили десятки глаз.
Они опять стали встречаться в кафе и ресторанах. Алехандро говорил, что учеба требует много времени и он свободен только вечерами. Его сдержанность таяла на глазах. Он снова пил. Каждый раз идя на встречу, Дуль¬сина думала, что она будет последней. «Надо сказать ему прямо», — уговаривала она себя, но решимости не хвата¬ло. Ее пугала мысль об одиночестве.
Когда Алехандро позвонил в очередной раз, Дульсина предложила встретиться днем и поехать куда-нибудь в парк. Они поехали в парк Чапультепек.
Алехандро шел с ней рядом, даже не беря ее за руку, но глаза его странно блестели. Неожиданно в безлюдном месте, в густой тени деревьев он набросился на девушку, осыпая ее губы, шею, грудь неистовыми поцелуями. Он терял голову. Только теперь Дульсина почувствовала не¬стерпимый запах спиртного. Оказывается, он выпил пе¬ред встречей, потому и шел рядом с ней, не приближаясь. Никогда он не был ей так отвратителен, как в этом бе¬зумном приступе страсти. Она и раньше знала, что не любит его, но теперь просто ненавидела.
— Оставь меня, ненавижу! — Дульсина сопротивля¬лась с неистовостью дикой кошки.
— Дульсина, я люблю тебя. — Он словно не слышал ее и уже не владел собой.
— Оставь меня! — Она впилась ногтями в его лицо. Но борьба словно подогревала его. Дульсина почувство¬вала, что теряет силы.
— Эй, что здесь происходит? — послышались незна¬комые голоса. — Кто там?
Алехандро замер, потом отпрянул. На его вспотев¬шем лбу пульсировала жилка.
— Ненавижу! — с отвращением крикнула Дульсина и бросилась бежать. Скорее домой, в ванну, отмыться от его поцелуев, от прикосновений потных рук, от всего, что с ним связано, настоящего и прошлого.

ГЛАВА 25
Селия трудилась в поте лица, ей некогда было прерваться и задуматься. Она проворно таскала тазы, подо¬ткнув юбку, вытирала пол и успевала менять салфетки и смачивать их ледяной водой. Дульсина же не знала, куда себя деть, а потому только еще больше нервничала и страдала из-за своей бездеятельности.
С той минуты, как испуганный Хаиме принес Кандиду в комнату и положил на кровать, Дульсина металась из угла в угол. Она пыталась давать распоряжения Селии, но та в ее советах не нуждалась.
Кандиде не становилось лучше. Жестокие приступы рвоты вдруг резко прекратились, девушка затихла, в ее щеках не было ни кровинки, губы потемнели. Только ре¬дкие хриплые стоны говорили о том, что она жива.
— Плохо дело, сеньорита Дульсина, - тревожно зала Селия. — Надо бы врача.
— Да, надо врача, — как эхо, повторила Дульсина.
Однако эта мысль ее встревожила. Как можно при¬знаться какому-нибудь врачу, что старшая сеньорита Линарес... мертвецки пьяна. «Кажется, коротышка еще в доме», — подумала она. И тут же оборвала себя: «Нет, только не он! Как потом смотреть ему в глаза?»
— Подождем еще немного, ей должно стать лучше, — обернулась она к Селии, но увидела, что служанки уже нет в комнате.
Кандида застонала, тело ее дернулось и замерло. Хо¬лодный ужас пронзил сердце Дульсины.
— Кандида, что с тобой? Ты жива, Кандида?! — Слезы хлынули из глаз Дульсины, и она разрыдалась, упав на колени перед кроватью и вцепившись пальцами в одеяло.
Тихо скрипнула дверь, послышались быстрые шаги.
— Селия, немедленно уведите сеньориту Линарес и дайте ей настой, вы знаете, какой. — Распоряжения док¬тора Рамиреса звучали четко, как воинские команды.
Доктор склонился над безжизненным телом Кандиды, уверенно взял ее руку, нащупывая пульс.
— Я никуда не уйду! — воскликнула Дульсина. — Что с ней? Она... она жива?
— Ничего страшного,— резко ответил доктор.— Вы мне мешаете. Селия, разденьте сеньориту Кандиду, а я пока схожу за инструментами.
Перепуганная насмерть Дульсина даже не обиделась. Сейчас вся надежда была на доктора Рамиреса. Она заби¬лась в уголок комнаты, притаившись в плетеном кресле, и молча наблюдала, как Селия пыталась стянуть с кая-Диды плотно обтягивающее ее платье.
Вошел доктор. Понаблюдав за неудачными попытка¬ми служанки, он быстро достал ножницы и сделал надрез в самом центре декольте. Раздался треск рвущейся мате¬рии, погубленное платье лиловой тряпкой упало на пол.
— Снимите  остальное, —   скомандовал   Селии  док¬тор. — И поторапливайтесь. А вы, сеньорита Дульсина, помогите мне.
Дульсина послушно подошла к кровати, на ходу вы¬тирая слезы, и держала руку Кандиды, пока доктор Рамирес умело накладывал жгут.
— Ой, ей, наверно, больно, — сказала Дульсина. — Вы не дадите ей обезболивающее?
Доктор Рамирес невесело усмехнулся.
— Обезболивающее? Она и так приняла его более чем достаточно.
Поднеся шприц к тоненькой вене, он сказал Дульсине:
— А вы отвернитесь, но руку продолжайте держать. И не дергайтесь в конце концов.
Дульсина хотела отвернуться, но не смогла, словно ее голова была налита чугуном. Она видела, как игла мгно¬венно попала в тоненькую голубую ниточку. Только вы-ступившая капелька крови заставила ее зажмурить глаза.
Вскоре щеки Кандиды порозовели. Она лежала почти обнаженная и ровно дышала. Пощупав в очередной раз пульс, доктор Рамирес наконец прикрыл девушку одея¬лом, попросил Селию остаться рядом с ней и вышел.
Дульсина, почувствовав себя лишней, неуверенно вы¬шла из комнаты. У нее пересохло горло, и она спустилась вниз, чтобы попить. В холле было темно, но в углу мер¬цал огонек сигареты. Дульсина направилась на огонек, и ее глаза различили ссутулившуюся фигуру доктора Роберто.
— Доктор, что с ней?
— Алкогольное отравление, — ответил доктор. — По¬чему вы сразу меня не позвали?
— Вы были нужны отцу, ему ведь тоже плохо, — на¬шлась Дульсина.
— С доном Леонардо все в порядке. Он просто испу¬гался сегодня, потому что слишком поторопился быть здоровым. Но что произошло с Кандидой?
Дульсияа рассказала ему все, что случилось. Она за¬была о своем предубеждении и в эту минуту испытывала полное доверие к доктору.
— Скажите, доктор Рамирес, она... она могла уме¬реть? — спросила Дульсина дрожащим голосом.
— Всякое могло быть, - уклончиво ответил доктор -Стало быть, вы не знаете, сколько и чего именно она вы¬пила? Такие вещи - это не шутки. А вашим шутникам я бы с удовольствием голову оторвал.
— У вас ловкие руки, доктор, - попыталась сменить тему Дульсина.
Доктор устало усмехнулся:
— Патологоанатомы хорошо натренированы. — По¬том он продолжил: — Идите отдыхать, сеньорита Линарес, а мне придется подежурить.
— Нет, пожалуйста, я сама хочу побыть около сестры.
— Если мне понадобится, я вас позову, — спокойно ответил доктор.— А сейчас ей нужен врач. Спокойной ночи, сеньорита.
Ложась в постель, Дульсина была уверена, что не ус¬нет. Выговорившись доктору Рамиресу, она как бы ото¬двинула от себя злополучный вечер в ресторане. Она больше не вспоминала об Алехандро, который некогда стремительно ворвался в ее жизнь, а теперь уходил из ее жизни и памяти навсегда.
Но что она завтра скажет отцу? А вдруг история полу¬чит огласку? Беспокойство за Кандиду уже прошло. Раз доктор Рамирес рядом с ней, значит, все будет в порядке.
Утомленная бурными событиями этого дня, Дульси¬на только сейчас почувствовала смертельную усталость. Ноги гудели. Еще бы, в этой суматохе она совсем забыла переменить туфли. Веки девушки стали наливаться тяже¬стью, она медленно погружалась в сон, расставаясь со всеми заботами и тревогами. Она не слышала, как вошла Селия, постояла у кровати, а потом отправилась доло¬жить доктору Рамиресу, что сеньорита Дульсина спит, и похоже, крепко.

Проснувшись утром, Дульсина поспешила к сестре. Войдя в зашторенную комнату, она увидела, что в кресле возле кровати кто-то спит. «Селия», — подумала Дульси¬на. Она на цыпочках подошла к постели, стараясь уви¬деть лицо Кандиды. В полумраке были видны только смутные очертания тела и слышно дыхание, похожее на легкие вздохи. За спиной послышался шорох.
— Сеньорита, уходите, пожалуйста, вам не надо здесь оставаться, — услышала Дульсина голос доктора Рамиреса.
— Я только взгляну на ее лицо, — шепотом сказала она.
Дульсина ощутила холодок руки доктора на своем локте, он аккуратно, но твердо повел ее к выходу. Когда они вышли в коридор, Дульсина увидела его воспален¬ные глаза и тревожные складки возле рта.
— Как она, доктор?
— Ничего, не беспокойтесь, — в голосе Рамиреса про¬звучала непривычная хрипотца.— Она недавно уснула, не надо ее тревожить.
— Ей опять было нехорошо? — заволновалась Дуль¬сина, которая надеялась, что сестре стало лучше, когда она отправилась спать.
— Что было, то было, — лаконично ответил доктор. — Сейчас ей необходим полный покой.
— Но я должна знать...
— Обязательно, — усталым голосом перебил ее док¬тор. — Я ничего от вас не скрою, но, прошу вас, немного попозже. Пока причин для беспокойства нет. Вам не сле¬дует сюда приходить. Я сам вам все доложу.
По усталому тону доктора Дульсина чувствовала, что ей лучше уйти, но беспокойство удерживало ее.
— Доктор, может быть, прислать к вам Селию?
— Спасибо, не надо. Селии нужно отдохнуть, а я справлюсь сам.
— Но вы тоже должны отдохнуть, — настаивала Дуль¬сина.
— Благодарю вас, сеньорита Линарес, — ответил док¬тор, — но нам, докторам, не привыкать. Извините, я дол¬жен вас покинуть.
— Доктор, простите, а что сказать отцу?
Доктор Рамирес задумался:
— М-да... Знаете что, скажите, что у нее сильная про¬студа. Могла же Кандида переохладиться в бассейне? А потом кока-кола или сок со льдом... ну, в общем, то же, что было у Рохелио. Скажите сеньору Линаресу, что волноваться нечего, просто небольшая температура и сла¬бость.
Дульсине захотелось выразить свою признатель¬ность. Она схватила руку доктора и благодарно ее сжала. Рамирес улыбнулся и, не произнеся больше ни слова, вернулся в комнату Кандиды.
Дульсина в своей спальне особенно тщательно гото¬вилась к завтраку. Ей надо было чем-то отвлечься от пе¬реживаний и от сознания своей беспомощности. Ведь ей не велено даже заходить к сестре. Дульсина решила, что сегодня ей особенно важно выглядеть, как всегда, подтя¬нутой. Отец ничего не должен заподозрить.
Дульсина припудрила лицо и долго размышляла, ка¬кое платье лучше надеть. Ей не хотелось надевать ни слишком светлое, ни чересчур темное. Наконец она вы¬брала бежевое платье с маленьким кружевным воротнич¬ком. Она так увлеклась туалетом, словно от ее внешнего вида зависело больше, чем от лечения доктора Рамиреса.
— Опаздываешь, дочка, — строго сказал дон Леонар¬до. Его пунктуальность в это утро была совсем некста¬ти. — Что-то вы сегодня про время забыли. Вот и Канди¬да не торопится.
— Она немного простыла,— стараясь говорить не¬принужденно, ответила Дульсина. — Наверно, перекупа¬лась в бассейне.
— Сама виновата, — без тени тревоги назидательно произнес дон Леонардо. - То вы даже близко к бассейну не подходите, а то готовы сутками из него не вылезать. Во всем важна мера, девочка моя.
Дульсина предпочла отмолчаться. Слава Богу, что обошлось с Кандидой. Одно неосторожное слово, и отец разволнуется.
— Вот именно, дитя мое, чувство меры, — продолжал сеньор Линарес. — Я знаю, как много хлопот взвалила ты на свои плечи, Дульсина, — поспешно прибавил отец, вспомнив, видимо, ту грозу, которую учинила ему од¬нажды младшая дочь. — Но со слугами надо обходиться поделикатнее. Я замечаю, что Селия частенько... э... плохо выглядит. А сегодня на ней просто лица нет. Нельзя так, дочка, не забывай о том, что ты Линарес.
— Да нет, отец, просто у Селии сейчас много работы, — сбивчиво заговорила Дульсина. — Мальчики под¬росли, да и доктор Рамирес стал почти что членом дома. Селия устает и потому нервничает. Ей прямо слово не скажи. Почему бы нам не взять еще одну горничную? — Дульсина обрадовалась, что ей пришла в голову такая удачная мысль.
— В самом деле, папа, нам обязательно нужна еще горничная, — уже более уверенно сказала она. — У доньи Консепсьон их целых три, а ведь у нее всего одна дочь.
— Донье Консепсьон самой нужно не менее пяти, — засмеялся дон Леонардо, довольный своей шуткой. — Помню, как мы с твоей матерью... хе-хе, впрочем, это давняя история, — Он замолчал, но продолжал улыбаться каким-то своим воспоминаниям. — А насчет горничной идея хорошая, я не возражаю. Но где же Селия? Почему-то сегодня все не торопятся!
В столовую вошла Селия. Казалось, что поднос в ее руках весил не менее тонны. Селия ухватила кофейник, он мелко подрагивал. Наполняя чашки, она дважды про¬махнулась, расплескав кофе на скатерть. По дрожащим губам горничной Дульсина поняла, что та вот-вот разре¬вется. Этого только не хватало.
— Иди, Селия, я управлюсь сама, — сказала Дульсина и перехватила кофейник. — У тебя есть другие дела. — Она многозначительно посмотрела на служанку.
— Да-да, мне надо идти к сеньорите Кандиде сменить доктора Рамиреса, завтрак для него почти готов. — И Се¬лия с облегчением удалилась.
«Боже мой, — ужаснулась Дульсина. — Эта недотепа ничего не соображает». Она взглянула на отца: так и есть, сейчас посыплются вопросы. Дульсина напряглась в ожидании неприятностей.
— Так, — начал дон Леонардо, нахмурив густые бро¬ви. — Доктор Рамирес с самого утра в комнате Кандиды? И что он там делает, позвольте узнать?
— Но Кандида нездорова, — пролепетала Дульсина. — У нее сильный кашель, — добавила она первое, что при¬шло ей в голову.
— И поэтому доктор Рамирес на пару с Селией ее ка¬раулит? Он что, ночевал в доме? С каких это пор в моем доме караулят кашель? И что здесь вообще происхо¬дит? — Лицо дона Леонардо побагровело.
— Папа,  не делай,  пожалуйста,  из  мухи слона, — Дульсина решила перехватить инициативу.— О твоей дочери просто заботятся, а ты уже считаешь, что забота чрезмерная. За какие-то полчаса ты высказал столько уп¬реков, что другой отец и за всю жизнь не наговорит. -Дульсина обиженно скривила губы.
Но дон Леонардо не поддался на ухищрения дочери. Он почувствовал неладное и жаждал разобраться. Не хва¬тало еще, чтобы он остался в дураках в собственном до¬ме! Возмущенный хозяин дома в эту минуту не вспом¬нил, что домочадцы не раз обводили его вокруг пальца.
— Я хочу видеть доктора Рамиреса, и немедленно, — прорычал он.
Его желание сбылось, как по мановению волшебной палочки. Доктор Рамирес тотчас же появился в столовой. Селия сменила его у постели Кандиды, он спустился вниз и сразу же услышал громкий призыв дона Леонар¬до. Увидев потрепанное небритое лицо и помятый кос¬тюм доктора, дон Леонардо остолбенел. Слова застряли у него в горле.
— Доброе утро, дон Леонардо. Как самочувствие? — невозмутимо спросил доктор.
— Спасибо, прекрасно. — Дон Леонардо, похоже, при¬шел в себя. — А как ваше самочувствие, уважаемый док¬тор Рамирес? С вами все в порядке?
Невозмутимость доктора Рамиреса в первый момент обезоружила дона Леонардо, но теперь он насторожился. В это утро у всех в доме, на кого ни взглянешь, лица ка¬кие-то странные. Даже младшая дочь на себя не похожа, с раннего утра напудрила лицо. Нет, здесь явно что-то не так.
— У Кандиды очень сильный кашель? — Дон Леонар¬до решил показать свою осведомленность.
— У нее вовсе нет кашля. Я прослушал ее, бронхи и легкие в порядке.
«Вот тебе и раз!»— подумал дон Леонардо и при¬стально посмотрел на покрасневшую, как помидор, Дульсину.
— Кто вам сказал про кашель? — Доктор понял, что должен срочно прийти на помощь.— Ах, сеньорита Дульсина! Так она ошиблась. Я дал сеньорите Кандиде горькое лекарство, вот она и закашлялась. Извините, дон Леонардо, мне уже доводилось предупреждать, что на¬питки со льдом после бассейна не полезны. Сперва Рохелио, теперь сеньорита Кандида... Я очень прошу вас вме¬шаться. Иначе приходится лечить болезни, которых пре¬красно можно было бы избежать.
«Молодец!» — радостно подумала Дульсина. Кажется, хитрость доктора удалась. Лицо сеньора Линареса про¬светлело.
— Спасибо, доктор Рамирес. Разумеется, я приму ме¬ры. Но позвольте все-таки узнать, почему вы с Селией караулите мою дочь? Что с ней?
— Ваша дочь — крепкая девушка с отменным здо¬ровьем, но она совсем не привыкла болеть,— ответил доктор. — Я назначил ей постельный режим, но ей смер¬тельно скучно. Вот мы с Селией по очереди и пытаемся ее развлечь, иначе она ведет себя, как ребенок — ни мину¬ты не хочет лежать. Мне бы хотелось, чтобы вы с сеньо¬ритой Дульсиной временно воздержались от того, чтобы навещать ее. Сейчас поговаривают о возможной эпиде¬мии гриппа, и я опасаюсь инфекции. Через день-два все прояснится, но осторожность не помешает.
— Выходит, вы с Селией всю ночь ее развлекали? — иронически спросил дон Леонардо. — По-моему, вы пе¬реусердствовали: на вас обоих лица нет.
— Что вы, дон Леонардо, сеньорита Кандида отлично спала. Но пока она уснула, было далеко за полночь. Мне пришлось остаться.
— Так-так, доктор Рамирес. А когда Кандида уснула, вы с Селией... — сеньор Линарес смущенно замялся, гля¬дя на Дульсину.
— Вам не откажешь в проницательности, — виновато произнес доктор. — Я попросил Селию подать вина, и мы немного выпили. Вы уж простите, очень хлопотный вы¬дался день, хотелось расслабиться.
Сеньор Линарес понимающе усмехнулся. Такое объ¬яснение его вполне устроило, хотя насчет «немного» док¬тор Рамирес явно поскромничал. С Селией он, скорее всего, ничего себе не позволил. Видать, хорошо перебрал и заснул одетым. Кто бы мог подумать? За все время зна¬комства доктор Рамирес вел себя безупречно. «Что ж, все мы не без греха», — облегченно вздохнул хозяин дома.
Беспокойство покинуло его, ему захотелось быть ве¬ликодушным.
— Наверно, и вам, и Селии стоит отдохнуть Может быть...
— Что вы, сеньор Линарес! - нарочито бодро воск¬ликнул доктор. - Врачи и слуги всегда должны быть в форме, профессия обязывает. Вы позволите мне удалить¬ся? Боюсь, что завтрак остынет.
Не дожидаясь ответа, доктор Рамирес спешно поки¬нул столовую.
На обратном пути Дульсина заглянула на кухню. Доктор Рамирес сидел, подперев голову руками. Услы¬шав шум, он поднял воспаленные, измученные глаза. Дульсине ахотелось подбодрить его.
— А вы, оказывается, прекрасный актер, доктор Ра¬мирес, — игриво сказала она. — Не сменить ли вам про¬фессию? Вы имели бы грандиозный успех, уверяю вас.
— Да-да, если бы еще пару-тройку репетиций, то, по¬жалуй, неплохой получился бы спектакль. А так чуть бы¬ло с треском не провалился. — Слабая улыбка вспыхнула и быстро погасла в резко обозначившихся складках возле рта. Доктор неохотно принялся за еду, казалось, что каж¬дое движение стоило ему большого труда.
Дульсина стояла рядом, но он ее как будто не замечал. Продолжить болтовню она не решалась, но уйти незаме¬ченной ей не хотелось. Опомнившись, доктор поднял глаза на девушку.
— Извините, сеньорита, мне надо поторопиться, что¬бы сменить Селию. Я был бы вам признателен, если бы вы ее не особенно загружали сегодня.
И он вновь продолжил трапезу.
Перед обедом, блуждая по дому, Дульсина увидела, как Селия старательно гладила костюм. Дульсина узнала неизменное облачение доктора Рамиреса.
— Сеньорите Кандиде лучше, — сказала Селия, — она сейчас спит. А доктор пошел отдохнуть, он еле на ногах держался. Я устроила его наверху, в угловой спальне. Ох, сеньорита Дульсина, что ночью-то было, — запричитала Селия.
От ее рассказа, прерываемого вздохами и горькими восклицаниями, у Дульсины похолодело внутри. Ее бедная сестра, оказывается, едва не отправилась к праотцам. То Кандиду сотрясали судороги, то она теряла сознание, то сердце отказывалось ей служить. И всю ночь над де¬вушкой священнодействовал всемогущий доктор Рамирес.
— У него золотые руки, сеньорита. И золотая душа, — добавила Селия, бережно расправляя поношенный пид¬жак доктора. — Вот бы ему костюм поновее. Вы бы на-мекнули дону Леонардо.
Дульсина усмехнулась. Кто его знает, почему доктор не может позаботиться о новом костюме. Дульсине было известно, что сеньор Линарес платит врачу неплохо, да тот и в других местах подрабатывает. Наверно, Рамиресу просто не хватает женского глаза. Интересно, отчего он не женится?
Эти размышления прервал голос Селии.
— Теперь-то сеньорите Кандиде здорово полегчало, ее и не узнать. Только уж очень слаба. Сейчас закончу гла¬дить и пойду загляну к ней. Так что теперь вам не стоит беспокоиться. Раз доктор сказал, что все будет в порядке, значит, так оно и есть.

ГЛАВА 26
Шторы были раздвинуты, утреннее солнце осве¬щало чисто прибранную комнату. Кандида в вышитой белым шелком сорочке опиралась на подушки и уписы¬вала завтрак, сервированный на подносе. За дни болезни она изголодалась и теперь дала волю своему аппетиту. Рядом в кресле сидела Дульсина и улыбалась, погляды¬вая на сестру.
Несколько дней доктор Рамирес неотлучно находился в доме Линаресов. Каким образом он договорился с кли¬никой, сказать было трудно. Но Дульсина случайно ус-лышала телефонный разговор, в котором доктор по-свойски просил кого-то выручить его. Дон Леонардо, тронутый такой заботой как о нем самом, так и его дочери, не знал, как отблагодарить врача.
- Я, конечно, заплачу ему за услуги, — делился отец с Дульсиной, - но особый знак внимания был бы очень кстати. Посоветуй что-нибудь, дочка, вы, женщины в та¬ких вопросах мудрее.                                             
Дульсина была согласна, что в сложных поворотах недавних событий доктор Рамирес проявил себя больше чем просто врач. Но она уже начинала на него сердиться' Доктор в прошедшие дни распоряжался в доме почти как хозяин. Даже Селия подчинялась ему больше, чем Дуль¬сине. Шофер Хаиме не раз выполнял его поручения — ездил за лекарствами, за инструментами, а однажды на пару часов возил в клинику и послушно ждал, пока док¬тор завершит свои дела. Кроме того, доктор Рамирес на¬столько ограничил посещения комнаты больной, что Дульсина почувствовала себя оскорбленной. «Этот Рами¬рес разлучил меня с любимой сестрой. Что он себе по¬зволяет?» — говорила она себе.
— Папа, подари ему приличный костюм, — сказала Дульсина отцу в ответ на его вопрос. Она прекрасно по¬нимала, как будет воспринят такой «подарок», но желание выместить свою досаду оказалось сильнее.
— Что ты, Дульсина! Это же неприлично!
— Не более неприлично, чем ходить в таких обно¬сках, — горячо возразила Дульсина. — Может быть, это заставит его призадуматься о том, что в почтенных до¬мах принято появляться в пристойном виде. Ведь он не нищий, ты же ему неплохо платишь.
— Но что мы можем знать о его финансовых пробле¬мах? — пытался возражать дон Леонардо.
— По-моему, он просто не придает значения одеж¬де, — сказала Дульсина. — Но ведь в конце концов это может повредить его карьере.
— Пожалуй, ты в чем-то права, но как это сделать, чтобы не оскорбить его? Он ведь гордый парень, - за¬думчиво произнес дон Леонардо.
— Ах, папа, нет ничего проще, — отозвалась Дульси¬на. - Он же сейчас днюет и ночует у нас, ему некогда съездить домой переодеться. Селия каждый день дает ему свежее полотенце, почему она не может предложить ему свежий костюм?                                           
Стараниями Дульсины костюм был приобретен. Се¬лии было приказано отправить старый костюм в чистку, чтобы у доктора не было выбора. Явление обновленного доктора Линаресам состоялось за завтраком.
Тайное желание Дульсины продемонстрировать изы¬сканный вкус сыграло с ней злую шутку. Костюм годил¬ся для торжественных случаев, но никак не для визитов домашнего врача, да еще такого нескладного. Оба мужчи¬ны не знали, куда девать глаза, даже Дульсина промолча¬ла. Доктор сдержанно поблагодарил за внимание и твер¬до попросил вычесть стоимость костюма из его жалова¬нья. На следующий день он вновь облачился в свой ста¬рый костюм, который — Дульсина была вынуждена это признать — портил его внешний вид гораздо меньше.
Как только Кандиде стало лучше, доктор почти пере¬стал появляться в доме. Надо было наверстывать упу¬щенное в клинике, да и частная практика Рамиреса рас¬ширилась. Доктор уехал, а «особый знак внимания» ос¬тался. Когда Селия доложила сеньору Линаресу о «забыв¬чивости» доктора, тот сказал: «Спрячь его подальше, с глаз долой», после чего костюм был отправлен в кладо¬вую с хламом.

— Я словно вернулась с того света, — говорила Кан¬дида сестре, глотая горячее какао.— Иногда мне каза¬лось, что я уже умерла. Даже ангелы мерещились. Но каждый раз ангелом оказывался доктор Рамирес.
— А крыльев ты у него случайно не видела? — спро¬сила Дульсина. Но, заметив восторженный взгляд сест¬ры, саркастически добавила: — Кандида, ты, часом, не влюбилась в своего благодетеля?
Кандида неожиданно посерьезнела:
— Мне кажется, что да. Глупо, наверно, а?
Дульсина, никак не ожидавшая подобного ответа, ли¬шилась дара речи. Она уставилась на сестру, пытаясь по¬нять, не ослышалась ли она. Придя в себя, Дульсина про¬бормотала:
— Ты еще нездорова. Ты определенно нездорова.
— Когда он осматривал меня, — говорила Кандида, будто не слыша сестру, — я не просто стеснялась... Я ска¬жу тебе правду: его прикосновения меня волновали.
— Так вот в чем дело, — заговорила Дульсина. — Он никого не допускал до тебя, а сам...
— Не смей! - крикнула Кандида.- Ты во всем ви¬дишь одну грязь! - Она всплеснула руками. На ее ложе¬вых сгибах темнели точки уколов.
Дульсина вспомнила, при каких обстоятельствах она помогла доктору делать внутривенную инъекцию и при¬кусила язык.                                                           
— Успокойся, Кандида, тебе нельзя волноваться, — уже мягче сказала она. - Ты благодарна ему за свое спа¬сение, и именно чувство благодарности говорит в тебе. Не обманывай себя, сестренка!
— Мне хотелось, чтобы он поцеловал меня, - продол¬жала исповедоваться Кандида. Слова Дульсины вновь прошли мимо ее сознания.
— И он сделал это? — Насторожившись, Дульсина взяла сестру за руку.
— Если бы! — вздохнула Кандида. — Успокойся, ни¬чего он такого не делал, лечил меня, и только.
— Ты уже практически поправилась, — заговорила Дульсина. — Мы будем часто выезжать из дома, и вся эта дурь уйдет из твоей головы. Ты просто засиделась в че¬тырех стенах, где никого, кроме него, не видишь, вот тебе и почудилось невесть что.
Но Кандида упрямо покачала головой:
— Нет, Дульсина, мне кажется, что все это началось уже давно. Ты его совсем не знаешь. Тебе стоит кого-то невзлюбить, и ты делаешься как слепая, ничего не хо¬чешь видеть. Доктор Рамирес для тебя и коротышка, и руки у него не те... Знаешь, когда у меня был жар и он прикасался руками к моему лбу, это было такое блажен¬ство!
Слова сестры задели Дульсину. Это она-то слепая? Она ничего не видит? Доктор в самом деле невысок рос¬том. Разве можно его сравнить, например, с рослым Але-хандро? Воспоминание об Алехандро обожгло ее. Студент позвонил ей на следующий день после происшествия в ресторане. В доме еще сохранялась тяжелая атмосфера тревоги, дурных предчувствий, страхов, и в этот момент раздался телефонный звонок.
Трубку взяла Дульсина. Она плохо помнила, что пы¬тался ей нетвердым голосом сказать Алехандро, но свои собственные слова помнила прекрасно: «Извините, сень¬ор Кастаньос, меня нет дома и никогда больше не будет». «Да, — вздохнула Дульсина, — высокий рост еще ни¬чего не значит. И холодные руки тоже, если ими надо по¬пасть иглой в тонюсенькую вену. У него золотые руки, так, кажется, сказала Селия?
— ...а он говорил, что бояться не надо, — продолжала Кандида свою исповедь. — И действительно, было совсем не больно. Он все умеет, и так хорошо успокаивает. С ним мне было даже не страшно умереть.
«Умереть! Она и впрямь могла умереть, — подумала Дульсина.— И он спас Кандиду, этот коротышка». Она назвала его коротышкой по привычке, понимая, что это прозвище лучше забыть. Пускай он спас Кандиду, но ведь он всего лишь врач, при чем же здесь любовь?
— ...и тогда он посмотрел на меня так, словно я ему тоже небезразлична. Но потом отвернулся. Он такой стеснительный. Но я чувствую, что я ему небезразлична, поверь мне, Дульсина.
Дульсина встрепенулась. Как, этот коротышка позво¬лил себе заинтересоваться сеньоритой Линарес? «Это уже слишком, милый эскулап», — подумала она. Впрочем, ес-ли бы он вздыхал по самой Дульсине, разумеется, без ка¬ких-либо надежд, тогда... нет, даже и тогда это было бы непозволительно.
— Успокойся, Кандида, ты уже не соображаешь, что говоришь. Не знаю, кто там из вас кому небезразличен, но лучше, если ты не будешь забивать себе голову глупо¬стями. Ты Линарес, а кто он такой? Об этом ты подума¬ла?
— Подумала, — со вздохом сказала Кандида. — По-моему, в этом мире не все справедливо.
— Не спорю, но мир таков, какой он есть. И не нам с тобой его переделывать, — сказала Дульсина и начала за¬двигать шторы на окне. — Тебе пора отдохнуть. Не забы¬вай, не каждый рожден быть избранным, но если уж рож¬ден, то должен быть достойным своего происхождения. Так угодно Всевышнему, сестренка.
С этими словами Дульсина, гордо подняв голову, удалилась из комнаты.

ГЛАВА 27
Когда доктор Рамирес вновь посетил дом Линаре-сов, он первым делом наведался к Кандиде и тщательно осмотрел ее. Доктор объявил, что она здорова и может выходить из дому. Затем он уединился с доном Леонардо в его просторном кабинете.
По звонку хозяина Селия сначала подала им кофе, через некоторое время джин с тоником, потом опять ко¬фе, но уже с сэндвичами, и, наконец, апельсиновый сок. Как она ни старалась, ей не удалось узнать, о чем разго¬вор. Она только сделала вывод, что разговор серьезный, так как лицо дона Леонардо было крайне озабоченным, а на лбу доктора Рамиреса обозначилась глубокая складка.
О переговорах в кабинете было доложено сестрам Ли¬нарес — Кандиде, которая с радостью выпорхнула из на¬доевшей спальни, и Дульсине, вернувшейся с прогулки по саду. Сестры, перебивая друг друга, забросали Селию вопросами, она добросовестно отвечала, но сведения бы¬ли чересчур скудными, чтобы сделать выводы.
Кандиде пришла в голову шальная мысль, и щеки ее залились стыдливым румянцем. Что, если доктор Рами¬рес просит у отца ее руки? Нет, это было бы слишком хо¬рошо. Во время сегодняшнего врачебного осмотра Рами¬рес был, как никогда, деловит. Прослушивая сердце или измеряя давление, он боялся встретиться с ней глазами. Кандида пыталась завести с ним дружескую беседу, но словно натыкалась на неприступную стену. Он отвечал односложно, и временами девушке казалось, что он ее не слушает Кандида даже обиделась. А под конец он улыб¬нулся ей той открытой, белозубой улыбкой, от которой она теряла голову.
Когда это началось? Он улыбался ей чуть ли не с пер¬вого дня своего появления в доме, но когда эта улыбка стала сводить ее с ума? Кто знает. Нет, разумеется, ее предположение нелепо, ведь иначе Рамирес хотя бы на¬мекнул ей. Дульсина права, надеяться не на что, все это глупости. Но ведь не зря говорят, что надежда умирает последней. Разговор еще не окончился, а значит, надежда жива. Кандида пыталась строить другие предположения, но все они казались несерьезными, мелкими, смешны¬ми.
«Он чего-то хочет от отца?— думала Дульсина. — Может быть, денег?» Такое объяснение удовлетворило бы ее, но оно было слишком маловероятным. Доктор гордец, он не станет одалживаться или просить о прибавке. Впро¬чем, о прибавке он мог бы попросить, но тогда разговор не был бы таким затяжным. А вдруг история в ресторане получила огласку? Дульсину бросило в жар.
— Пойду-ка посмотрю, не вышли ли они из кабинета. Что-то засиделись,— сказала Селия и направилась на¬верх.
«Нет, не может быть, — пыталась успокоить себя Дульсина. — Бенито вывел Кандиду аккуратно, шума не было. А что, если эта веселая компания распустила сплетни? С них станется. Что тогда?» — Дульсина чувст¬вовала, что реальной опасности быть не должно, но пани¬ческая боязнь слухов, которые блуждают из гостиной в гостиную, мешала ей сосредоточиться. Встревоженная, она даже не услышала торопливых шагов Селии.
— Доктор Рамирес нас покидает, — невесело сообщи¬ла служанка.
— Так он не пообедает с нами? — удрученно спросила Кандида. Она поняла, что разговор с отцом был не о ней.
— Он уезжает в Европу. Приходил к дону Леонардо проститься. — Голос Селии дрогнул.
«Все кончено»,— подумала Кандида. Ей показалось, что земля уходит из-под ног.
— Сеньорита, вам плохо? — Селия подскочила к ней и помогла добраться до кресла. — Вы так побледнели! Я сбегаю за доктором.
— Нет, не надо! — вскрикнула Кандида. — Сейчас все пройдет, просто я слишком много времени провела в по¬стели, — добавила она, стараясь говорить нормальным голосом. — Селия, проводи меня в спальню.
«Скорее, скорее в спальню, — думала Кандида. — Лечь, закрыться и плакать, плакать... Зачем он уезжает? Зачем?» Слезы хлынули из ее глаз прежде, чем она успе¬ла уединиться.
«Бог мой, значит, дело не в слухах,— облегченно вздохнула Дульсина. — Так значит, он уезжает. Но что с Кандидой? Ах да, она, бедняжка, влюблена. Вот и пусть уезжает. Эта глупышка скорее излечится от чепухи, кото¬рой она забила себе голову».

Доктор Рамирес согласился пообедать в доме Лина-ресов, сломленный настойчивостью дона Леонардо. Он надеялся быстро распроститься с семейством и поскорее уйти, чтобы никогда больше не появляться. Но проща¬ние с хозяином неожиданно затянулось, а теперь еще и обед...
В те дни, когда он боролся за жизнь Кандиды, он не давал себе отчета в своих чувствах. Часы, проведенные у ее постели, когда он следил за каждым ее вздохом, за каждым движением ее нежного лица, за каждым ударом сердца, вымотали бы и двужильного. А доктор держался, чувствуя, что если с ней случится непоправимое, то ему незачем будет жить.
За время своей работы доктору Рамиресу довелось видеть немало смертей. Что поделаешь, такова доля вра¬ча, и не он первый, не он последний изо дня в день балан-сирует между жизнью и смертью тех, кто ему доверился.
Но с Кандидой все обстояло иначе. Когда доктор Ра¬мирес оставил ее на попечение домашних, он с головой окунулся в работу в клинике, успевая навещать и своих пациентов в частных домах. Голова его была занята, руки тоже не знали покоя, но душа... Душа оставалась рядом с девушкой, такой нежной, беззащитной и... любимой.
Зачем обманывать себя? Он врач и должен ставить диагноз беспристрастно. Роберто Рамирес сознавал, что полюбил, и полюбил впервые в жизни. Разумеется, он не был аскетом, но подобного не испытывал никогда.
Если бы не отшлифованная опытом, вернее, не столь¬ко опытом — ведь он был еще молод — сколько безупреч¬ной добросовестностью привычка не упускать никаких мелочей, то влюбленный доктор мог бы и наломать дров. Но он знал свое дело. Ему был чужд снобизм многих его коллег, которые не снисходили до того, с чем может справиться и медсестра. Такое отношение к работе он унаследовал от отца, привыкшего оказывать помощь в одиночку. В клинике мало кто приветствовал методы работы доктора Рамиреса, над его врачебной «всеядностью» даже подтрунивали. Но — до тех пор, пока им не заинте¬ресовался приятель доктора Лопеса.
Седовласый европеец, светило кардиологии, прибыл поделиться своим воистину уникальным опытом с зао¬кеанскими коллегами. Зорким оком опытного врача он углядел доктора Рамиреса и осторожно наблюдал, как бы невзначай заходя на процедуры и пролистывая истории болезни. А затем предложил стажировку в своей клинике. Друзья поздравляли доктора Рамиреса, но тот, ко всеоб¬щему удивлению, отказался. Мудрый европеец посовето¬вал подумать еще и, уезжая, сказал, что предложение ос¬тается в силе.
Сейчас  доктор   Рамирес   решил   его   принять.   Он вспомнил, как мать тревожилась о его личной судьбе, а сам он только посмеивался. «Ты кардиолог, сынок, — го¬варивала сеньора Рамирес, — а своего сердца не знаешь. Если ты полюбишь, то любовь твоя будет безграничной». Теперь доктор понял, что его мать была права. Случи¬лось то, чего она боялась, как Божьего гнева. Неудачная любовь. Как мог он надеяться на руку и сердце сеньориты Линарес? Она никогда не полюбит его, вчерашнего про¬винциала, с внешностью простолюдина и дурными ма¬нерами. Да и что он может предложить Кандиде? Крохот¬ную квартирку? Венчание в костюме, которого он сам стыдится? Или для такого случая вновь всплывет тот ко¬стюм, преподнесенный ему как подаяние?
Несколько лет назад, окрыленный первыми успеха¬ми, доктор Рамирес сделал своим родителям щедрый по¬дарок. Он купил им в рассрочку дом. Всю жизнь они меч¬тали о таком особнячке с большой столовой, старомод¬ной гостиной, с садом. Мать была счастлива, но отец нео¬добрительно покачал головой.
— Ты поспешил, сынок,— сказал старый доктор,— нам с матерью было неплохо и в прежнем доме. А ты взвалил на себя слишком тяжелую ношу. Ты думаешь, что обрадовал меня? Я же знаю, сколько тебе придется работать, ведь ты еще молод. Доходы врача зависят не столько от его умения, сколько от репутации. А чтобы за¬служить хорошую репутацию, нужны годы и годы.
Отец был прав. Роберто Рамирес переоценил себя. Но даже и без немалых выплат за родительский очаг сеньо¬рита Линарес ему не пара. Надеяться на ответную любовь просто смешно! Пожалуй, можно сказать, что за время их общения в доме Линаресов они с Кандидой подружи¬лись. Но разве теперь он сможет довольствоваться друж¬бой?
После тяжких раздумий доктор Рамирес понял, что он должен оставить дом Линаресов. Но как это сделать, что сказать дону Леонардо? И тут он вспомнил о предло¬женной стажировке и ухватился за нее, как утопающий за соломинку. «Там будет хорошая практика, — доктор пы¬тался рассуждать рационально, — платить будут прилич¬но, и... он расстанется с Кандидой и даже случайно не сможет встретиться с нею. Больно? Но кто, как не врач, должен знать, что раны без боли не заживают».
Последний обед в доме Линаресов был невеселым. Дон Леонардо больше не пытался уговорить доктора из¬менить свои планы, и без того он битый час старался, чуть ли не упрашивал. А Кандиды за столом не было. Се-лия доложила, что она прилегла отдохнуть и уснула.
«Вот и хорошо,— горестно подумал доктор Рами¬рес. — Лучше сразу и навсегда».

ГЛАВА 4
Лучиано не звонил. Дульсина извелась, часами ка¬рауля у телефонного аппарата, но все напрасно. Может быть, он позабыл о ней. Кто знает, понравилась ли она ему, ведь минул целый месяц. Да, он защитил ее от тех негодяев, станцевал один танец, но ничто в его поведении не давало зацепки, чтобы понять, понравилась ли она ему. Все было в рамках приличия, дружеского общения с дочерью старых знакомых.
Но Лучиано справлялся о ней у сеньора Кастаньоса. Может быть, только потому, что ему любопытно было, кого выбрал Алехандро? Пришел ей на помощь. Возмож¬но, всего лишь участие благородного человека. Взял но¬мер телефона, дав надежду на новую встречу. Неужели это только вежливость?
Устав от бесплодных ожиданий, Дульсина решила на¬ведаться к Фернандесам. Предлог был найден. Отцу нужен хороший врач, а кто, как не дон Хуан Фернандес, зна¬ет в этом толк? Кто, как не он, так удачно порекомендо¬вал в их дом доктора Рамиреса? «И так неудачно», — не¬весело усмехнулась Дульсина, подумав о неутешной Кан¬диде. Надо быть начеку. Лучше, если новый доктор ока¬жется пожилым и женатым.
Они побеседовали с сеньором Фернандесом в его ка¬бинете. Дородный хозяин мерил тяжелыми шагами ком¬нату, останавливаясь у дубовых шкафов.
— Да, от доктора Рамиреса я никак не ожидал такой прыти, — сердился сеньор Фернандес. — Я ввел его в при¬личные дома, а он уехал чуть ли не в одночасье. Словно за ним гнались. Я уж грешным делом подумал, не натво¬рил ли он чего. Нет, все им довольны, единственная пре¬тензия — то, что он уехал. Где теперь найдешь ему заме¬ну?
— Я думаю, подошел бы врач с большим опытом, по¬старше. Ему легче будет понимать интересы и настрое¬ние отца, — предложила Дульсина.
— Кто бы спорил, — дон Фернандес плюхнулся в мас¬сивное кресло. — Но после Роберто трудно будет угодить пациентам. Славный парень! Я ведь сразу понял, какой это врач. То-то его переманили в Европу.
Было решено, что пока к дону Леонардо будет заха¬живать врач самого сеньора Фернандеса, а тем временем старый бизнесмен кого-нибудь подыщет. У него обшир¬ные связи, знакомства, да и супруга имеет свой круг об¬щения.
— В нашей работе всегда много риска, — заметил сеньор Фернандес, — так что сердечников хватает, а зна¬чит, найдем и хорошего кардиолога. Конечно, такого, как доктор Рамирес, не обещаю.
Дульсина была приглашена на кофе, на что она и рас¬считывала. Сеньора Фернандес засыпала ее вопросами об отце, Кандиде и мальчиках. Поинтересовалась она и но¬вой горничной.
— Смотри, не распусти ее, девочка. С горничными сразу надо держать себя построже. А то нам однажды по¬палась отменная плутовка. Помнишь Диану? — обрати¬лась она к мужу.
— Дорогая, ты была к ней слишком строга.
— Зато ты чересчур любезен, — строго напомнила супруга, вогнав дона Хуана в краску.
«Ах, вот оно как,— вздохнула Дульсина.— Может быть, все они таковы». Невеселый вывод не оправдал в ее глазах ни отца, ни Леопольдину. Она решила, что теперь самое время перейти к тому, ради чего она пришла.
— Дон Хуан, а вы не знакомы с сеньором Лучиано Мартинесом?
— Отличный  малый! —  отозвался  сеньор Фернан¬дес. — Уважаю таких. Дело знает, с клиентами ладит, и всегда можно на него положиться. Весь в отца. А вы что, хотите купить дом?
— Да нет, я с ним недавно познакомилась, — Дульси¬на  увидела,   как  брови   сеньоры  Фернандес   взлетели вверх. — Он помнит мою мать, — поспешила добавить девушка.
— А где вы познакомились? — в глазах доньи Доло¬рес горело любопытство.
— Мы вместе поужинали в кафе, — уклончиво ответи¬ла Дульсина.
— Ну слава Богу. А то ведь я подумала, что он вступил в монашеский орден. Столько лет — и никакого внима¬ния к женщинам. Как бы огорчилась бедная Джульет¬та, — всхлипнула сеньора Фернандес. — Это мать Лучиано, — уточнила она. — Ты знаешь, она так ужасно погиб¬ла.
— А что произошло?
— Автомобильная катастрофа, — хмуро сказал сеньор Фернандес. — Темная история, они оба погибли в Ита¬лии сеньор и сеньора Мартинес. До нас мало что дошло, то ли мотор отказал, то ли тормоза. Лучиано говорит, что несчастный случай. Не знаю, не знаю... У сеньора Мартинеса перед поездкой были дурные предчувствия, а он был не из тех, кто верил в провидение. Он опасался чего-то реального. Ума не приложу, кому он так мешал?
— Не преувеличивай, дорогой. Вы все плохо осведом¬лены, вот и накрутили невесть что. Вспомни, что говорил дон Рауль. Если сеньор Мартинес кому-то пришелся не ко двору, то с ним посчитались бы здесь. У него не было иностранных клиентов, а тащиться за ним так далеко...
— Вот именно, что далеко, легче спрятать концы в воду. Да не волнуйся ты так, Дульсина, — он забеспокоился, увидев, как она побледнела. — Все это только догадки. Сеньор Мартинес недолюбливал Италию, ему очень не нравился климат. Может быть, он тревожился за свое здоровье, он ведь не был крепким мужчиной.
— А у Лучиано были подозрения? — поинтересова¬лась Дульсина.
— Если и были, то он их прекрасно скрывал, — отве¬тил дон Хуаи.
— Дорогой, ну что ты говоришь? Бедный Лучиано так страдал, он безумно любил свою мать. Если бы у него были сомнения, он бы этого дела так не оставил. С тех пор он и превратился в отшельника. Мне казалось, что со смертью бедной Джульетты умерло и его сердце. Так вы были в кафе? Он ухаживал за тобой?
— Нет, мы были только однажды.
— Знаешь, девочка, если он опять тебя пригласит, ты уж постарайся смягчить его сердце. Мы с Джульеттой были подругами, — сеньора Фернандес вновь всхлипну¬ла, — у нее хороший сын, мне тяжело думать, что он еще не сладил с горем. А ведь мальчику уже за тридцать. Ты такая хорошенькая, он должен в тебя влюбиться.
— Не слушай ее, Дульсина, — вмешался сеньор Фер¬нандес. — Женщины обожают сватать. Это для них  как пасьянс разложить. Слушай свое сердце, оно не обманет.
По дороге домой Дульсина перебирала детали разго¬вора. Надо же, такая трагедия, а он и словом не обмол¬вился. Наверно, ему до сих пор больно, конечно, больно. Она почувствовала к нему нежность. А для сеньоры Фер¬нандес все проще простого. «Если опять пригласит...» Хо¬тя бы разок позвонил. Оказывается, он сторонится жен¬щин, а тогда в кафе их свели только обстоятельства. «Нет, донья Долорес, никакого «если» не будет», — думала Дульсина, но сердце ее отказывалось верить.
В тот же вечер Дульсина все рассказала Кандиде. Сес¬тры повздыхали вместе и даже всплакнули. Когда Дуль¬сина не скрыла, что все еще ждет звонка, сестра призна¬лась, что ждет письма. Нет, они с доктором Рамиресом ни о чем не договаривались, между ними вообще не было никаких признаний, но ведь он мог бы написать о своих делах не ей, так дону Леонардо. Дульсина поддержала надежду сестры, этим она подкрепляла и собственные на¬дежды. Кандида не осталась в долгу. Вдохновленные де¬вушки повеселели и даже решили завтра же, с самого ут¬ра вновь начать регулярные занятия в бассейне. Тем бо¬лее — не преминула вспомнить Кандида — доктор Рамирес очень рекомендовал.

Лучиано позвонил через неделю, когда Дульсина бы¬ла в бассейне. Она уже теряла интерес к плаванию, как те¬ряла надежду. Девушка выскочила из воды и, даже не об-теревшись полотенцем, побежала в дом. Селия, которая подошла к телефону и позвала Дульсину, получила выго¬вор от новой горничной.
— Надо было сказать, что сеньорита занята, — ворча¬ла Леопольдина. — Сеньор мог бы перезвонить и попоз¬же, у этих господ нет срочных дел.
А Дульсине с укоризной было указано на лужу, кото¬рая натекла на полу за время разговора. Дульсина фырк¬нула и тотчас забыла о замечании служанки. Ей было не до того.
Через день они встретились на концерте фольклорно¬го ансамбля. Дульсина сначала порывалась надеть колье с изумрудом, но, поразмыслив, инстинктивно почувст¬вовала, что оно будет некстати. Она не ошиблась. Лучиа¬но как бы невзначай оглядел ее наряд и одними глазами одобрил. Он даже задержал взор на воротничке тончай¬шего кружева, так удачно облегавшем ее девичью шею. Они сидели рядом, иногда обмениваясь взглядами, и Дульсина ждала, что он возьмет ее за руку. Нет, не взял. Она надеялась, что после концерта он пригласит ее поу¬жинать. Нет, не пригласил. Он посадил ее в свою маши¬ну, спросил адрес и повез домой.
— Вам понравился концерт, Дульсина?
— Очень. Знаете, я особенно люблю песни. Эти ребята из Гвадалахары были чудесны. Какие голоса!
— Да, даже древностью повеяло, временами майя или ацтеков, когда они царили в наших краях. Наверно, нечто подобное звучало во время их ритуалов.           
— Не говорите так, Лучиано. У них были ритуалы с человеческими жертвами.
— Думаете, сейчас нет подобных ритуалов? На них тоже звучит самая прекрасная музыка, танцуют лучшие танцы. А жертву приговаривают к мукам, которые древ¬ним индейцам и не снились. И все это в угоду самому могучему богу на свете, имя которому золотой телец.
— Лучиано, вы святотатствуете, а я считала вас хри¬стианином.
— Я и есть христианин. Но разве вы не знаете, что христианский мир кишит людьми, которые поклоняют¬ся многим богам, не только милосердным, но и жесто¬ким, беспощадным? И эти люди не забывают ходить в церковь, причащаются, исповедуются... Уж не думаете ли вы, Дульсина, что и я таков? — засмеялся он, увидев ее испуганные глаза.— Но когда занимаешься сделками с недвижимостью, то иногда видишь, как из-за холодных камней, увенчанных крышей, люди подчас готовы глотку друг другу перегрызть, брат брату, сын отцу, внук деду. Извините, Дульсина, эта музыка возбуждает глубокие чувства, хочется верить в прекрасное, святое. И становит¬ся особенно грустно, что мир несовершенен. Мы, кажет¬ся, подъехали к вашему дому?
— Да, к холодным камням, увенчанным крышей.
— Камни холодны, но их согревают души обитателей. Надеюсь, когда-нибудь вы позволите мне посетить ваш дом и встретиться с доном Леонардо. Я очень давно не имел чести его видеть.
— Мы можем зайти сейчас, отец еще не спит. Он бу¬дет рад увидеть сына... — Дульсина запнулась, вспомнив о рассказе Фернандесов, — старых друзей.
— Спасибо, но уже поздно.
Лучиано помог ей выйти из машины и, целуя руку, сказал:
— Всего доброго, Дульсина. Я провел с вами чудес¬ный вечер.
Кандида ждала возвращения Дульсины и с нетерпе¬нием поспешила за ней в комнату. Увидев огорченное лицо сестры, Кандида подумала, что либо дело идет к концу, либо Дульсина не получила сразу того, на что рас¬считывала. Если так, то все не страшно. «Дульсина хочет всего сразу, а надо уметь ждать. Да, ждать», — печально подумала Кандида.
— Он даже не заикнулся о новой встрече, попрощался и только. — Дульсина готова была расплакаться. — Все у него «когда-нибудь», «как-нибудь», и ничего определен¬ного. А я не могу жить ожиданием неизвестно чего.
— Но ведь я могу, — в голосе Кандиды прозвучал вы¬зов.
— Ну и дура, — в сердцах крикнула Дульсина.
— Успокойся, сестренка, — начала Кандида, — ты же сама говорила, что он много лет избегал женщин. И ты хочешь, чтобы он сразу преобразился? Мне кажется, ты ему понравилась, но...
— И разонравилась, — оборвала ее Дульсина. — Ни намека о встрече!
— Погоди, он приглядывается к тебе, потому и не спешит. А намек, наверно, был, только ты его упустила. Я ведь тебя знаю.
— Да-да, — припомнила Дульсина. — Он сказал, что хотел бы встретиться с отцом. Он же его раньше знал. — Лицо Дульсины оживилось.
— Вот видишь, — обрадовалась Кандида. — А у Алехандро и мысли не было познакомиться с нашим отцом. Лучиано относится к тебе серьезно, и то, что он не спе-шит, доказывает, что он не играет с тобой.
— Что с того, что твой... — Дульсина чуть не брякнула «коротышка», — твой доктор прекрасно знал отца? — она не удержалась от ехидства. Но увидев, как потемнело ли¬цо Кандиды, поспешила смягчить свою грубость. — Раз он не посчитался с уговорами нашего отца и так быстро уехал, значит, были очень веские причины. У него что-то стряслось, и ему, наверное, сейчас ни до кого. Успокойся, Кандида, все уляжется, и он напишет.
Сестры расстались, получив друг от друга новую пор¬цию надежды.

ГЛАВА 5
Прошло еще три месяца. Несмотря на регуляр¬ность встреч и чрезвычайную близость и доверитель¬ность их отношений, Паулетта всерьез не задумывалась над будущим. Про себя она называла отношения с Роке дружбой, хотя тот явно ухаживал за ней так, как ухажива¬ют за невестой. Цветы, подарки, визиты в дом Монтеро, до той поры закрытого для разведенных визитеров, стали явно недвусмысленными.
Однако постепенно Паулетта привязалась к Роке. Он ей нравился — всегда был добрым, отзывчивым, внима¬тельным. Однажды он даже преподнес ей прекрасное колье. Паулетта очень смутилась тогда — ведь такой по¬дарок говорил об особых чувствах Роке Мендисанбаля.
В тот день они условились встретиться на званом ве¬чере у пожилой сеньоры Вильярреаль, бабушки Паулет-ты. Было нестерпимо скучно ходить среди чопорных по-жилых сеньоров и сеньор, которые в один голос ругали современную молодежь, современную моду, правитель¬ство и вообще всю нынешнюю жизнь.
Проведя в их обществе достаточно времени, Роке и Паулетта, рискуя показаться невежливыми, оставили старичков и вышли в сад. Было приятно посидеть на ска¬мейке и отдохнуть от утомительной и пустой светской беседы. После непродолжительного молчания Роке на¬чал:
— Паулетта, я давно хотел сказать тебе... — он повер¬нулся к девушке и посмотрел ей прямо в глаза: — я люб¬лю тебя...
Паулетта вздрогнула. Она совсем не ожидала такого признания, хотя и предчувствовала, что оно рано или поздно состоится.
— Моя жизнь сложилась непросто... — продолжал Ро¬ке, — но я никогда никого так не любил.
— А как же твоя жена? Сын? — осторожно спросила Паулетта, глядя в сторону.
— Поверь мне, это была ошибка. Я сейчас тяжело пе¬реживаю то, что произошло. Но тогда я был слишком молод, неопытен...
Паулетта молчала. Она не знала, что ответить Роке на его признание.
— Ответь мне что-нибудь, хотя бы одно слово...
— Понимаешь... — с трудом подбирая слова, начала Паулетта. — Я... Ты мне очень симпатичен, но у меня то¬же была непростая жизнь. Я не могу тебе всего расска¬зать, но поверь... нам не следует больше встречаться...
— Как не следует? — не поверил своим ушам Роке. — Но я же люблю тебя! Не будь такой жестокой, Паулетта. Не отвечай хотя бы сейчас, пусть пройдет время, ты по-думаешь, и, может быть, тогда...
— Поверь, Роке, мне очень тяжело говорить тебе это, но мы не можем быть вместе. — Паулетта встала и уже собиралась уйти, но почувствовала, что что-то удержива¬ет ее рядом с этим таким симпатичным и таким несчаст¬ным сейчас человеком.
Он медленно взял ее дрожащую руку и стал покры¬вать ее поцелуями. Паулетта была готова разрыдаться, слезы уже застилали ей глаза. Она думала о Роке, о Педро Луисе...
— Прости,  Роке, —   Паулетта   высвободила  руку. — Мне очень трудно сейчас, но я не могу тебе ничего отве¬тить. Если ты действительно любишь меня, ты должен подождать. Возможно, тебе придется ждать долго, может быть, всю жизнь...
Паулетта повернулась и быстрым шагом направилась к дому. Роке остался один на скамейке, не понимая, поче¬му Паулетта так странно ответила ему. Но он решил ждать ее столько, сколько потребуется, хотя бы целую жизнь.

— Итак, господа, дело можно считать решенным. Мне очень жаль, но вы, сеньор Мендисанбаль, можете претен¬довать лишь на половину того имущества, которым рас-полагали до вступления в брак. — Судья вытер пот со лба. — Повторяю, мне очень жаль.
— Но моя жена была обеспеченной женщиной. Более того, она значительно богаче меня. Я уверен, что она про¬давала всю свою недвижимость, земли, поместья вполне сознательно, рассчитывая именно на такое решение суда.
— Извините, но ваш бракоразводный процесс тянется уже четыре года, и суду не удалось найти факты, которые свидетельствовали бы в пользу того, что сеньора Хортен-зия Мендисанбаль действовала со злым умыслом, — от¬ветил судья.
— Их и не может быть, — заявила Хортензия. — Мне нужны были деньги, и я и понятия не имела о рыночных ценах на недвижимость. Меня обвели вокруг пальца лов-кие агенты. А теперь он, — она указала на бывшего му¬жа, — хочет отнять у меня последние крохи!
— Это ложь! — сжав зубы, сказал Роке.
— Сеньор Мендисанбаль, вы находитесь в зале су¬да, — напомнил ему судья.
Год назад суд вынес точно такое же решение. Роке по¬дал апелляцию, но суд вынес точно такой же вердикт.
— Я, волею закона Соединенных Штатов Мексики, — читал судья, — полагаю правильным поделить состоя¬ние, принадлежащее сеньору Роке Мендисанбалю, между ним и его бывшей супругой Хортензией Мендисанбаль...
Хортензия не могла сдержать своих чувств. Она рас¬плылась в широкой улыбке. Та игра, которую она затеяла перед бракоразводным процессом, была выиграна. Те¬перь, после того как она за гроши выкупит свое имущест¬во, проданное когда-то покойному Карлосу Монтеро, она станет владелицей огромного состояния, едва ли не са¬мой богатой женщиной Мексики.
— Решение принято, — сказал судья. — Сеньоры, по¬ставьте свои подписи. После этого, сеньор Мендисан¬баль, бы получили право подать еще одну апелляцию. Хотя думаю, это не имеет смысла. Вам вряд ли удастся добиться другого решения.
Роке понял, что жене каким-то непостижимым обра¬зом удалось обмануть его. С минуту он просидел не дви¬гаясь, а затем порывисто встал и молча поставил свою подпись под решением суда.
В коридоре к нему подошла улыбающаяся Хортен¬зия:
— Ну что, думаешь еще раз подавать апелляцию? — ехидно спросила она.
— Нет, Хортензия. Ты добилась своего. Тебе удалось украсть у меня половину того, чего я добился многолет¬ним трудом. Владей моим состоянием, но знай — рано или поздно тебе придется поплатиться за это.
— Да ты что, Роке, не угрожаешь ли мне? — засмея¬лась Хортензия. — Дорожи хоть тем, что у тебя осталось, простачок, глупец!
Роке Мендисанбаль рос и воспитывался в интелли¬гентной, но не особенно богатой семье. Он был единственным ребенком, единственной надеждой и опорой сво¬их родителей. Поступив в лучший университет Мексики он блестяще его окончил, затем работал экономистом, наконец, открыл свое дело. Благодаря неустанному труду, Роке быстро пошел в гору и вскоре стал очень состоя¬тельным бизнесменом. Он был из тех, кто прокладывает себе дорогу трудом и терпением.
Теперь же, после того, как бывшая жена ловко обвела его вокруг пальца, он остался почти ни с чем. Точнее нет, с ним остался его сын, которого Роке рассчитывал воспи¬тать настоящим человеком. «Какое счастье, что от ребен¬ка она с легкостью отказалась», — успокаивал себя Роке в те тяжелые дни.
Судебное решение было принято, и Роке понимал, что поправить дело теперь очень трудно, почти невоз¬можно. Оставалось смириться. Он был уверен, что пре¬одолеет трудности, а мстить Хортензии он в действи¬тельности не собирался, считая это недостойным себя. «Я еще достаточно молод и силен, чтобы начать все практи¬чески сначала, — думал он. — Впереди еще большая и, Бог даст, более счастливая жизнь».

ГЛАВА 6
Кандида оказалась права. Лучиано вновь позвонил и предложил встречу, но до этого Дульсине пришлось из¬рядно помаяться. Она хотела съездить к Фернандесам, но что-то ее удержало. В раздражении Дульсина грубо отчи¬тала Леопольдину, когда та, как ей показалось, слишком надолго отлучилась из дома. Леопольдияа впервые испы¬тала на себе гнев младшей сеньориты Линарес. Посчи¬тав, что внимание дона Леонардо дает ей особые права, служанка попробовала сопротивляться, чем еще больше раззадорила Дульсину. После той бурной стычки Леопольдина стала приглядываться к девушке и даже стара¬лась ей угождать.
На встречу с Лучиано Дульсина летела как на крыль¬ях. Они договорились осмотреть руины древнего Теночтитлана. День был жаркий и, наряжаясь, Дульсина заботилась не столько об элегантности, сколько об удобстве. Чего будет стоить ее изысканный вкус, если под палящи¬ми лучами солнца элегантность не убережешь? Ее всегда раздражало, когда из-под бус и браслетов безмозглых модниц струился пот.
Они блуждали среди обломков прошлого в окруже¬нии немногочисленных туристов, задыхавшихся от жа¬ры. На некоторых красовались сомбреро, купленные здесь же у уличных торговцев. Увидев полную иностран¬ку в цветастом платье, темных очках и нелепом сомбреро на завитых волосах, они переглянулись и рассмеялись. Глаза Лучиано блеснули первозданной синевой.
«Вот каково оно, небо Италии, — подумала Дульсина, — небо, оказавшееся неблагосклонным к его родите¬лям».
К ним подошла продавщица цветов. Лучиано выбрал букетик бледно-лиловых фиалок и галантно вручил его девушке.
— Как чудесно пахнут, — восхитилась Дульсина. — Я ужасно люблю цветы, больше любых драгоценностей. Жаль, что не все мужчины понимают женские вкусы.
— Ты проповедуешь культ цветов? — Лучиано лукаво посмотрел на нее. — Так кто же из нас истинный христи¬анин?
Дульсина помнила, что «культ цветов», введенный когда-то ацтеками, означал человеческие жертвоприно¬шения. Какой-то космический смысл этих ритуалов так и остался для нее загадкой, несмотря на старания учите¬ля, который безуспешно вдалбливал ей в голову немыс¬лимую систему чуждых ей религиозных воззрений.
— Да, я за культ цветов, за культ красоты, а не жертв. Пусть они цветут и приносят нам радость.
— Они цветут, и их приносят в жертву нашей радости.
— Тебе везде чудятся жертвы, — с легкой обидой про¬изнесла Дульсина и осеклась. Она вспомнила о трагедии в Италии.
— Ну наконец, — как ни в чем не бывало улыбнулся Лучиано, — наконец мы перешли на «ты». А все-таки жертвы есть, Дульсина, красота ради красоты. Красивые цветы росли и радовались жизни, но их безжалостно со¬рвали ради красивой девушки.
Дульсина растерялась, она посмотрела на букет не зная, что с ним теперь делать. Выбросить? А зачем он тогда подарил?
— Не надо так, Дульсина, - мягко сказал Лучиано -Я же пошутил. Нельзя все доводить до крайностей, иначе нам придется отказаться от мяса, фруктов, вообще от еды. И по земле ходить не сможем, потому что мы ее топчем. Придется забыть об апельсинах, а ведь ты, я ви¬жу, не прочь выпить апельсинового сока? Я не ошибся?
Они подошли к мальчику, бойко торговавшему на¬питками.
— Самый лучший сок в Мексике, — задорно восклик¬нул мальчуган, шустро наполняя стаканчики.
Дульсина медленно пила, смакуя каждый глоток. В жару это был незаменимый напиток. Она посмотрела на Лучиано и залюбовалась им. Он стоял к ней боком, на фоне неба четко вырисовывался его орлиный профиль. «Похож на ацтекского бога», — восхищенно подумала она, забывая, что не все божества ацтеков заслуживали восхищения.
Лучиано не поворачивался, он словно застыл, что-то в его позе настораживало.
— Лучиано, что с тобой? — окликнула его встрево¬женная Дульсина.
Он обернулся и глядел на нее, словно не видя. Синие глаза потемнели, как небо перед дождем.
— Что-то случилось? Ты кого-то увидел?
Он встрепенулся:
— Так, одну красотку, больно хороша.
— Ты очень деликатен, Лучиано. Извини, что оторва¬ла тебя. — Дульсина обиделась не на шутку. —Хорош свя¬тоша, все считают его чуть ли не монахом, а он от первой юбки потерял голову, забыл, с кем сюда пришел.
— Не сердись, Дульсина. — Лучиано понял свою оп¬лошность. — Я хотел пошутить, но что-то плохо получи¬лось. Я вспомнил, что, кажется, забыл сделать важные распоряжения. Так торопился на встречу, что все вылете¬ло из головы. Извини, но мне надо вернуться домой.
Дульсина сникла окончательно. Она не поверила ни в какую забывчивость, он просто хочет от нее отвязаться. Кого-то увидел, и она сразу стала ему не нужна. Сама хороша! Поверила в монашескую жизнь такого красавца. Завел себе какую-нибудь Леопольдину или Диану, вот и скрывает ее от всех. Все они мастаки путаться с простуш¬ками, ведь с ними можно не церемониться. А приличные девушки нужны им только для вывески. То-то он любит разглагольствовать о жертвах. Она и есть жертва, кото¬рую он решил принести на алтарь своих темных стра¬стей.
Они шли к стоянке. Дульсине, не поспевающей за его широким шагом, пришлось чуть ли не бежать. На ходу Лучиано осторожно оборачивался, выискивая кого-то глазами. Он старался делать это незаметно, но от ревни¬вого взгляда Дульсины не укрылось ничего. Когда они подошли к стоянке, Дульсина уже приняла твердое реше¬ние не садиться в его машину и добираться домой само¬стоятельно.
— Я не поеду с тобой, Лучиано. Ты торопишься, и не стоит тратить время на меня. Я прекрасно доеду на такси.
— Такси к твоим услугам, — подобострастно сказал он, распахивая дверцу своего автомобиля.
Дульсина не успела и рта раскрыть, как крепкие руки оторвали ее от земли и усадили в машину. Лучиано быс¬тро проскользнул за руль и набрал скорость. Иногда он бросал на нее короткие взгляды. Дульсина решила мол¬чать. Она-то поняла цену его важным распоряжениям, так что немного он потеряет времени, если подвезет ее домой.                                                           
— Знаешь, Дульсина, давай выпьем с тобой по чашке кофе.
— Если не ошибаюсь, ты очень торопишься, — отве¬тила она ледяным тоном.
— Выпьем в моем доме. Я быстро сделаю распоряже¬ния, и ничто больше не помешает нам насладиться кофе. Моя Хеорхина прекрасно его готовит. Я тебя не задержу, а потом отвезу домой. Я виноват перед тобой. Позволь мне искупить мою забывчивость хотя бы отменным кофе.
Дульсина молчала. Предложение ей понравилось, но она не знала, стоит ли ей быть снисходительной или не стоит.
— Значит, решено, - сказал Лучиано, самовольно отсеяв ее сомнения.
Дульсина обрадовалась, что ответ на соблазнительное предложение прозвучал не из ее уст.
Машина затормозила возле массивного особняка, до¬ма семейства Мартинесов, в котором теперь обитал един¬ственный сеньор Мартинес. Они прошли через сумрач¬ный холл в просторную гостиную, обставленную дорого, но не современно. Глаза Дульсины мгновенно устреми¬лись на большое, но как бы размытое фото в золоченой рамке, стоящее на угловом столике. Она увидела мягкую улыбку на лице удивительно красивой молодой женщи¬ны. Нежный овал, ровные зубы, пышные волосы. «Да, из-за таких королев и забывают про честь и достоинство», — с грустью признала Дульсина.
Лучиано суетливо предложил ей сесть в кресло. Пока она устраивалась поудобней, фото исчезло. Значение это¬го действа Лучиано не оставляло никаких сомнений. Та-инственная красотка существует, и у него есть основания ее скрывать. Дульсина еле сдерживала себя от негодова¬ния. «Надо взять себя в руки, — думала она, — иначе я разнесу весь этот дом. Я же Линарес, Линарес».
Она нашла для себя выход. Да, она Линарес, и этим сказано все. «Похоже, дорогой сеньор Мартинес, это на¬ша последняя встреча. И на прощание я не буду устраи¬вать вам сцен. Крики да истерики — удел ваших низмен¬ных красоток». В упоении мести Дульсина забыла, что сама была способна на любые истерики. «Я покажу вам, что такое женщина избранного круга. Ваши потаскушки могут быть дьявольски красивы, вы можете осыпать их бриллиантами, но никакие богатства не дадут им того, что дается только от рождения».
Лицо Дульсины преобразила сладкая улыбка. Она многозначительно задержала взгляд на пустынном сто¬лике, давая понять, что все заметила, потом невинно Улыбнулась Лучиано.
— Очень уютная гостиная. Я люблю старые вещи. В них чувствуются традиции, вековые устои. Ломать их легко, а созидать трудно.
— Приятно слышать, - удивился Лучиано. - Сейчас все гоняются за модой, особенно молодые девушки.
Пожилая служанка внесла поднос с серебряным ко¬фейником и такими же чашками. На серебряном блюде желтели свежие бисквиты.
— Твоя Хеорхина действительно кудесница, — ворко¬вала Дульсина, медленно отхлебывая ароматный напи¬ток. — Изумительный кофе! А не пора ли тебе, — продол-жила она, не меняя тона, — дать очень важные и очень срочные распоряжения?
— Ну вот, с тобой я опять обо всем забыл. — Лучиано со смехом поспешил к двери.
— Нехорошо валить свои грехи на других, сеньор Мартинес, — понеслось ему вслед.
Когда он вернулся, Дульсина, не снимая с лица улыб¬ки, сказала, что ей пора домой. Столько дел, столько хло¬пот, да и отец, наверно, волнуется. Лучиано не возражал. Перед уходом Дульсина не забыла витиевато распро¬щаться со служанкой и попросила ее передать искренние восторги кудеснице Хеорхине. Пожилая женщина рас¬трогалась, глядя на Дульсину влюбленными глазами.
По дороге домой Лучиано сообщил Дульсине, что уезжает по делам. Возможно, на месяц. В Акапулько. Нет, один. «Как же, один, — усмехнулась про себя Дульсина. — Неужели забросит свою красотку так надолго? О! — ее осенила догадка, — наверно, он все время разъезжает с ней. Так легче ее скрыть от посторонних глаз. Потому-то он редко мне звонит, все время в разъездах со своей пташкой. Зато здесь, в Мехико, он чист, как стеклышко. Монах! Но не все так слепы и доверчивы, как сеньора Фернандес. Вот он и решил пофлиртовать со мной, чтобы его не уличили с той, другой. Мой Бог! Какая подлость!»
— Ты часто в разъездах, Лучиано? — вкрадчиво спро¬сила Дульсина.
— Да, почти постоянно. Дела требуют поездок. Это только название такое — недвижимость, а чтобы совер¬шать сделки, на месте не посидишь.
Так и есть. Его работа — очень удобное прикрытие для тайных путешествий. Хорошо, что Дульсина вовремя разобралась. Чему только радоваться?
Прощаясь, Лучиано тихо промолвил:
— Я обидел тебя, Дульсина. Не возражай, я знаю, что обидел. Поверь, я не хотел. А ты молодец, умеешь собой владеть. Вернусь, и мы обязательно встретимся - на сей раз он не поцеловал, а крепко пожал ее руку
— Счастливого пути, Лучиано, — ласково пропела Дульсина и легкой походкой поспешила к дому
После ее возвращения по дому Линаресов как будто гроза пронеслась. Заплаканная Селия бегала с опухшими от пощечин щеками. Кухарка начала заново стряпать жаркое к ужину, Себастьян с Хаиме заторопились что-то чинить в отдаленном углу сада. Кандида, сославшись на головную боль, заперлась в спальне. Братья исчезли в од¬ном из мальчишеских тайников дома, о которых ведали только они. Леопольдина улизнула к дону Линаресу, как в неприступную крепость. Она уговорила хозяина пообе¬дать в комнате. Дон Леонардо ворчал, что суп недоварен, а жаркое подгорело — случай в доме небывалый. А Дуль¬сина, утихомирившись, весь вечер рыдала в спальне, нео¬детая, с бриллиантовым колье на шее.

ГЛАВА 10
Полуденное солнце освещало гостиную, на малень¬ком столике в углу застыло фото молодой красивой жен¬щины, совсем не похожей на Дульсину.
— Я убрал это фото, потому что не хотел расспро¬сов, — спокойно объяснял Лучиано Дульсине. — Я знал, что разговор дойдет до ее гибели, но я избегаю этой те¬мы. Я вообще не поклонник лишних вопросов, — на этих словах его голос посуровел, он словно предупреждал о не¬уместности излишнего любопытства.
— Я и не собиралась задавать лишних вопросов, мне и так все известно.— Дульсина продолжала играть од¬нажды уже выбранную роль, поэтому ее голос звучал мягко, с лица не сходила улыбка, то нежная, то лукавая, то грустноватая, то просто вежливая.
Она с трудом дождалась возвращения Лучиано. По¬няв, что тайной красотки скорее всего не существует, она жаждала новой встречи. Они все обсудили с Кандидой, и та не удержалась от вопроса: «Ты любишь его, сестрен¬ка?» Влюбленной глупышке всюду мерещится любовь, что Дульсина и не преминула ей высказать назидатель¬ным тоном. Но разве она была равнодушна к Лучиано? Да и можно ли быть к нему равнодушной, к этому спо¬койному благородству, к этим неистово синим глазам? Но надежду на встречу Дульсина объяснила просто. Ей хочется во всем разобраться, а то слишком много зага¬док. В конце концов, почему к ней на улице пристают итальянские дядюшки?
Но сейчас Лучиано дал понять, что надо попридер¬жать язык. Однако про дядюшку она может спросить, здесь у нее все права.
— Да, кстати, Лучиано, я познакомилась с твоим дя¬дей, — небрежно произнесла улыбающаяся Дульсина.
— С каким дядей?
— С сеньором Джузеппе Кампа. Очень милый у тебя дядя,— Дульсина постаралась, чтобы ее слова звучали как комплимент.
Лучиано напрягся, в глазах его забушевало синее пламя, но он быстро взял себя в руки. К удивлению Дуль-сины,он подтвердил, что сеньор Кампа действительно его дядя, но не самый близкий. А потом он подробно рас¬спросил девушку о встрече, переспрашивая и уточняя де¬тали. Его что-то сильно беспокоило, но внешне он оста¬вался беспристрастным.
— Так ты не сказала ему, куда я уехал?
— Я сочла этот вопрос лишним, — понимающе улыб¬нулась Дульсина.
— А почему?
— Если твоя служанка предпочла не разглашать твоих деловых тайн, то почему это должна делать я? — с досто¬инством ответила девушка, забывая об истинных причи¬нах своего молчания.
Ответ явно удовлетворил Лучиано, он одобрительно улыбнулся.
— А как он отыскал меня? — продолжила Дульсина
— Ты не знаешь Джузеппе, иначе бы не спросила. Ес¬ли ему что-то надо, он и в преисподней найдет... Очень настырный господин, — добавил Лучиано с улыбкой, по-няв, что о дяде надо говорить поаккуратней.
— А почему он сказал, что я похожа на твою мать? Ведь это неправда.
— Ты ему об этом сказала? — голос Лучиано выдал озабоченность.
— Нет, я тогда еще этого не знала.
— В его устах это просто комплимент. Он всегда счи¬тал мою мать эталоном красоты.
— А что значили его последние слова? О неких пра¬вилах, которые мне следует запомнить?
— Это чисто итальянская манера, — с легкой принуж¬денностью засмеялся Лучиано. — Не стоит обращать внимания. И... не слишком ли много вопросов, Дульси¬на? Хеорхина уже готовит кофе. А я хочу предложить тебе послушать итальянскую музыку. Тогда у тебя отпадут многие вопросы, ты поймешь душу народа Италии.
Они слушали записи знаменитых итальянских пев¬цов, народные песни, арии из опер. Потрясенная Дульси¬на готова была расплакаться, музыка рвала ее душу на части, она страдала вместе с неведомыми ей персонажа¬ми золотого века итальянской мелодрамы.
— Что тебе особенно понравилось, Дульсина?
Она назвала арию, при исполнении которой ей не Удалось сдержать слез.
— Боньямино Джильи, — взволнованно сказал Лучи¬ано. — Великий мастер бельканто. Лирический тенор.
Он подошел к ней, приподнял ее за плечи и с наслаж¬дением прижал к себе. Губы их встретились, и они засты¬ли в страстном, продолжительном поцелуе. Потом он прикасался губами к ее глазам, щекам, и вновь долгий поцелуй горячих, соединенных в неистовом восторге губ. Дульсина опьянела от неземного блаженства, счастливые слезы струились по ее щекам. Вот оно, счастье, как долго она его ждала и как оно прекрасно.
Внезапно Лучиано отстранил ее от себя и, не выпуская ее из рук, отвернулся, закрыл глаза и мучительно вздохнул. Постояв так несколько минут, он пришел в се¬бя, проводил Дульсину на место и крикнул служанке, чтобы она принесла кофе.
— Боюсь, не остыл ли, дон Лучиано. Может быть, сва¬рить свежий? — спросила служанка, ничем не выдавая очевидной осведомленности о происшедшем.
Лучиано вопросительно посмотрел на Дульсину, но ей было все равно. О кофе она не думала, отхлебывая, не чувствовала ни вкуса, ни аромата и даже не понимала, ка¬кой напиток ей был предложен.
— Прости меня, Дульсина, — брови Лучиано хмури¬лись. — Я не должен был так поступать.
Дульсина изумилась. Разве он обидел ее? Разве она возражала? Разве за счастье просят прощения? Она улыбнулась, чтобы не оставить никаких сомнений, что она счастлива, бесконечно счастлива.
Лучиано резко поднялся и стал нервно ходить по комнате.
— Тебе понравилась музыка, ведь так? Много чувств, много страстей. Таков и народ Италии. Слишком много страстей.
Дульсина не понимала, к чему он клонит.
— Ты хорошая девушка, ты все понимаешь, ты... уме¬ешь себя вести. Но имею ли я право? Могу ли я подвер¬гать тебя превратностям итальянских страстей? Смею ли я?
— Ты... имеешь в виду своего дядю? — Дульсина на¬чала догадываться.
— Дядя здесь ни при чем, — торопливо сказал Лучиа¬но. — Я говорю только о себе. Да-да, только о себе, — ка¬залось, он пытается убедить самого себя. — Во мне течет итальянская кровь.
— Я не понимаю тебя, Лучиано...
— А тебе и не надо понимать. Не будем об этом, пока не будем. У меня появилась неплохая идея. У моего друга юбилей, и я приглашаю тебя пойти со мной. И давай прихватим с собой твою сестру. Ну-ну, не возражай, ей надо почаще появляться на вечерах. Она ведь не заму¬жем? Вот мы и найдем ей хорошего мужа. Я порекомен¬дую ей стоящего сеньора, а моя рекомендация — не пустой звук милая Дульсина, - он улыбнулся такой откры¬той улыбкой, что она была не в силах ни спорить, ни пе¬реубеждать, а могла только соглашаться.
Расстались они возле ее дома. По дороге домой он молчал, и она не осмелилась затевать беседу. Он что-то темнил про итальянские страсти, во всех его словах скрывалась какая-то странная недосказанность. Но были поцелуи, которые красноречивее любых слов. Дульсина уже не сомневалась в его чувствах, а в своих и подавно. Если они любят друг друга, то все можно преодолеть. Только пока не надо спешить, ему нравится, что она сдержанна и нелюбопытна. Время, когда он будет делить¬ся с ней, ничего не тая, еще не пришло, но оно придет. В этом Дульсина не сомневалась.
Приглашению на званый вечер Кандида обрадова¬лась несказанно. Засидевшаяся дома со своей несчастной любовью, она предвкушала веселье, дружескую компа¬нию, интересные разговоры. Идею о поиске мужа она ка¬тегорически отвергла, но, похоже, не прочь была бы по¬флиртовать с каким-нибудь неназойливым сеньором. Тут же возник вопрос о новом платье. За покупкой сест¬ры отправились на следующее утро, и Дульсине стоило большого труда сначала уговаривать, а потом под угро¬зой скандала просто запретить сестре приобрести точную копию нового вечернего туалета самой Дульсины. Обеим пришлось примириться с тем, что Кандида выбрала себе похожее платье, но серебристо-голубое.
Появление Лучиано с сестрами Линарес в ярко осве¬щенном доме его друга произвело настоящую сенсацию. Сеньор Родригес, известный коммерсант, которому в тот день стукнуло пятьдесят лет, учтиво поблагодарил сестер за поздравление и не удержался от веселого замечания сеньору Мартинесу.
— Лучиано, то ты один как перст, а то сразу с двумя девушками, и такими очаровательными. Смотри, друг, не увлекайся крайностями.
Дульсина одобрительно оценила собравшихся. Безус¬ловно, это был избранный круг. Лучиано осторожно ука¬зал ей на высокого, некрасивого, но очень почтенного сеньора, который иногда косо поглядывал на Дульсину.
— Сеньор Кастаньос, — шепнул Лучиано. Дульсина смутилась и потом прикладывала все силы, чтобы де¬ржаться от него подальше. Лучиано же подошел к нему и мило болтал с почтенным сеньором не менее десяти ми¬нут.
Стараниями Лучиано соседом Кандиды по столу ока¬зался моложавый сеньор с задумчивыми глазами, легкой небрежностью в одежде и малоразговорчивый. Дульсину удивило, как он напоминал ей доктора Рамиреса, не ли¬цом, не фигурой, а едва уловимым сходством облика. Ка¬жется, Кандиде удалось его разговорить, они, улыбаясь, обменивались фразами. Но Дульсина ничего не слыша¬ла, их разделял Лучиано.
— Как, неплохого соседа я подобрал твоей сестре? — спросил Лучиано, явно напрашиваясь на комплимент.
— Он случайно не врач?
— Врач? Нет, математик, доцент, преподает в универ¬ситете. А почему ты решила, что врач?
— Не знаю, просто похож на врача.
— Пожалуй, у представителей этих профессий есть определенное сходство. Они все время разгадывают за¬гадки, ищут ответа. А Доменико — великий искатель.
Дульсина надеялась, что в этот вечер Лучиано будет принадлежать только ей. Но он щедро баловал внимани¬ем Кандиду, дружески беседовал с окружающими, шутил, вызывая хохот соседей. По любопытным глазам женщин Дульсина поняла, что они страстно хотят знать, кто же избранница неприступного Лучиано — она или Кандида. Но Дульсина уже и сама начала сомневаться, потому что Лучиано даже намеком не выдавал своего предпочтения, что причинило ей такую боль, что она стала бояться за себя, бояться своего раздражения, гнева, оскорбительных реплик. Тогда рассыплется в прах так удачно выбранный ею облик, которым она и покорила надломленное горем сердце Лучиано. И Дульсина лучезарно заулыбалась. Она плохо слышала разговоры, отмалчивалась сама, но вни¬мательно следила за поведением Кандиды и Лучиано. Она вдруг заметила, что сестра изменилась в лице и по¬бледнела. Кандида переводила глаза с одного гостя на другого, к чему-то внимательно прислушиваясь. Дульси¬на навострила уши.
— Мне пришлось срочно навести справки, с чего он так разбогател, — гудел густой бас.
— Неужели ты мог подумать, что Роберто очистил банк  или   продал  фальшивый  бриллиант за  настоя¬щий? - возмутился пожилой сеньор в очках с золотой оправой.
— Он, оказывается, творит там чудеса. Спас от неми¬нуемой смерти пару таких персон, чьи имена передают только в информационных сообщениях. Теперь за докто¬ром Рамиресом гоняется пол-Европы, хотят лечиться только у него, — бас принадлежал грузному мужчине с глазами навыкате.
— Я никогда не сомневался в Роберто, он не врач, а волшебник.
— Да, как жаль, что он уехал. Просто осиротил нас.
— А не слышно, чтобы он собирался вернуться? Как бы это было хорошо!
«Боже мой, — удивилась Дульсина, — его все знают, уважают, даже в Европе. Надо же, коротышка покорил Европу!»
— Он вроде бы не прочь вернуться. Подумывает от¬крыть здесь собственную клинику. Лучиано, тебе ничего не известно?
— Я встречался с его агентом. Он наводил справки о доме под клинику. Но пока все неопределенно. Скоро Ро¬берто сам наведается, он звонил мне, есть какие-то об-стоятельства, которые ему нужно выяснить. Думаю, те же, что вынудили его удрать в Европу. Подозреваю, что замешана женщина,— Лучиано сказал это так весело, что все рассмеялись.
— Если бы я была этой женщиной, то я бы была са¬мой  большой  счастливицей  на  свете,—  воскликнула сеньора Родригес, сверкая красотой и бриллиантами.
— Охотно поверил бы тебе, Мерседес, — откликнулся Лучиано, — но при одном условии. Если бы на свете не было нашего дорогого юбиляра. Поэтому предлагаю тост за его долголетие. А то ведь, не приведи Господь, Мерсе¬дес заколет его кинжалом, чтобы... соединиться с Роберто.
Раздался дружный хохот. Дульсина уловила отчаян¬ные жесты сестры и поняла: Кандиде надо срочно выйти. Когда они вышли в холл, Кандида без сил упала в кресло, готовая разрыдаться. Губы ее дрожали, она пыталась что-то сказать, но спазмы сдавили ей горло. Расторопная слу¬жанка принесла воды, Кандида начала пить, стуча зубами о стакан. Дульсина безуспешно пыталась ее успокоить, а потом перешла к резким наставлениям. Они приглаше¬ны сюда не для того, чтобы угощать хозяев дома истери¬ками. Да, конечно, Кандида может уехать домой, но что подумает именинник, что подумает Лучиано? Он оказал ей честь таким приглашением, мог бы обойтись и без нее, а как она отблагодарила? Видите ли, не справилась с нервами. И это сеньорита Линарес! Кандида судорожно закивала. Выпив еще воды, она стала приходить в себя. Дульсина взяла с сестры обещание, что та будет держать себя в руках. Хотя бы до возвращения домой, а там уж они наговорятся.
Когда они вернулись, Дульсина призадумалась о судьбе сестры. Коротышка разбогател, у него отличная репутация. Даже Лучиано хорошо с ним знаком, похоже, они приятели. Кто бы мог подумать! А ведь Лучиано сам сказал, что его рекомендация — не пустой звук Она не сомневалась, а сегодня получила новое подтверждение. Здесь его ценили и уважали. Приятельские отношения — чем не рекомендация для коротышки? Да, но кто знает, захочет ли он жениться на Кандиде? А сама Дульсина? Получит ли она предложение от Лучиано?
Дульсина едва дождалась, когда наступит время тан¬цев. Но Лучиано упорно застыл в кресле и никого не при¬глашал. Конечно, сестры Линарес на месте не сидели, но ни одна из них не была довольна своими партнерами. Наконец, Лучиано пригласил Кандиду, вызвав жестокую ревность Дульсины. От наплыва чувств ее улыбка стала просто ослепительной, так что немолодой, но очень по¬движный партнер осмелился на двусмысленные намеки. Но Дульсина дождалась своего часа. Лучиано снизошел и до нее. Это был единственный их танец за весь вечер, но зато ее любимый медленный вальс. Чувствуя тепло его рук, его легкое дыхание, взгляд синих глаз, Дульсина по¬няла, что преград между ними нет и она готова на все, что бы он ни пожелал.
— Извини,  Дульсина,   ты   не  обидишься   на  мою просьбу?
— Нет.
— Обещай, что не обидишься.
— Обещаю.
— Пожалуйста, не носи больше этот изумруд. Хотя бы при мне. Он холодный, как смерть.
Дульсина тут же отстегнула замочек и сняла колье. Почему этот танец не длился целую вечность?

ГЛАВА 11
Свадьба Роке и Паулетты должна была состояться через месяц. Донья Росаура, наконец, дала согласие на брак. Хотя Роке, как оказалось, не богат, но он происхо¬дит из уважаемой семьи, его имя в обществе ничем не запятнано. Кроме того, мать не забывала, что дочери уже двадцать три, и нужно постараться выдать ее замуж. Еще три-четыре года, и о Паулетте начнут говорить, что она «засиделась».
Донья Росаура решила устроить свадьбу по самому высшему разряду. Теперь все ее разговоры сводились ис¬ключительно к этому.
— Эта свадьба должна быть достойна Монтеро де ла Рива! — по сто раз на дню повторяла она.
— Но, мама, это совершенно ни к чему, — пыталась отговаривать ее дочь. — Роке уже не мальчик, к тому же это его второй брак, да и мне не семнадцать. Я хочу, что¬бы это был скромный семейный праздник, а не помпез¬ное светское торжество.
— Не понимаю тебя, — сердилась донья Росаура. — Хорошо, для него это вторая свадьба, но для тебя-то пер¬вая!
— Да, но меня будут стеснять эти приемы, формаль¬ные поздравления. Я не хочу быть выставленной на все¬общее обозрение.                                                           
— Не тебе решать, - строго сказала донья Росаура. Уже много поколений Монтеро де ла Рива достойно вы¬дают замуж и женят своих отпрысков но всем правилам, выдуманным не нами с тобой. Не нам и отменять эту традицию. В конце концов, что про нас скажут люди?
— Люди... люди... — Паулетта начинала нервничать. — Сколько я себя помню, ты все время твердишь о каких-то людях. Их мнение всегда было для тебя важнее счастья твоей собственной дочери.
— Да, Паулетта, — строгим, даже официальным голо¬сом ответила мать. — Я ценю мнение общества, потому что мы живем среди людей, и мне небезразлично их мнение о моей семье. И я, и твой отец всегда заботились о репутации нашей семьи. И их уважали, считали до¬стойными людьми.
— Уважали? — Паулетта стала нервно ходить по ком¬нате. — Палу не уважали, а боялись. Все пытались уго¬дить ему. Как я не любила его визитеров... Эти подхали¬мы пытались угождать и мне, потому что я его дочь. Сна¬чала я даже не понимала, почему эти незнакомые дяди улыбаются мне, дарят шоколадки, подарки... А потом я поняла, они просто заискивают перед отцом. Изобража¬ли из себя эдаких друзей семейства. А на самом деле их волновали только папины деньги, папина благосклон¬ность. А на меня и на тебя им всегда было просто напле¬вать!
— Я не ожидала, что ты когда-нибудь вот так загово¬ришь, — ехидно сказала донья Росаура.
— А ты что думала, что я всегда буду глупой и наив¬ной девочкой? Нет, мама, я всегда чувствую, искренен ли человек в своих намерениях. Да, вспомни, ты сама недо¬любливала многих из его гостей, — продолжала Паулет¬та. — Только делала заинтересованный вид, когда они плели чепуху, и вежливо угощала кофе.
— Хватит, — отрезала донья Росаура. — Это в конце концов непочтительно по отношению к памяти отца.
— Но ведь он и сам все понимал. Он был слишком умен, чтобы не раскусить этих подхалимов. Не понимаю одного, почему ты и сейчас продолжаешь лицемерить пе¬редо мной. Ведь я уже не ребенок.
— Что ж, значит, ты настаиваешь на том, чтобы нико¬го из этих лицемеров на свадьбе не было? Значит, будет скромно, как у нищих?
— Вовсе нет, — ответила Паулетта. — Но я не хочу со¬бирать полный дом праздной и пустой публики. Пусть на мою свадьбу придут наши настоящие друзья, только те кого мы по-настоящему хотели бы видеть.                   
Донья Росаура хотела что-то ответить, но промолча¬ла. Она вдруг поняла, что у нее нет никаких настоящих друзей, которых она могла бы от всего сердца пригласить на праздник. Но эту мысль она посчитала слабостью, а потому с удвоенной агрессивностью вскричала:
— Если бы Карлос был жив, он согласился бы со мной, а не с тобой. Подумай хотя бы об этом. И если ты хочешь, чтобы твоя родная мать присутствовала на твоей свадьбе, если ты не хочешь осрамиться, делай так, как я сказала.
Паулетта больше не желала спорить с матерью и вы¬шла из комнаты.

— Алло? Сеньора Монтеро?
— Да, я слушаю вас, — ответила донья Росаура.
— С вами говорит дама, с которой вы так настойчиво желали увидеться.
— Я ждала вашего звонка, — донья Росаура действи¬тельно ожидала, что у этой истории с покупкой и прода¬жей недвижимости будет продолжение. Она больше не собиралась встречаться ни с какими доверенными лица¬ми, которые говорят загадками. И вот, наконец, позвони¬ла та самая таинственная сеньора.
— Я рада, что вы звоните сами, а не через секретар¬шу, — сказала донья Росаура. - Пора, кажется, открыть карты.
— Да, я готова встретиться с вами, — ответил голос в трубке.
— Правда, есть небольшое затруднение, - продолжа¬ла донья Росаура. — Я сейчас выдаю замуж дочь, поэтому нам   придется   отложить   встречу   на   неделю-полторы. Столько хлопот... Я надеюсь, вы понимаете меня.
— Разумеется, сеньора Монтеро, - сухо ответила не¬известная донье Росауре дама. - Назовите день и время.
Донья Росаура задумалась:
— Я буду ждать вас во вторник после одиннадцати.
— Хорошо, я подъеду точно к этому времени. Донья Росаура положила трубку. «Наконец-то, — подумала она, мне все станет ясно. Если это порядочная женщина, и за этим делом не скрывается какая-нибудь грязная махинация, я готова выполнить обязательства Карлоса». Но в то же время она прекрасно помнила, что Хуана Мария несколько раз упоминала об этой бумаге, но так ни разу и не показала ее. «Если письменного обя¬зательства Карлоса у них не окажется, ни о каких прода¬жах не может быть и речи», — твердо решила Росаура.
Неожиданно в ее кабинет вошли Паулетта и Роке Мендисанбаль. Донья Росаура встала и вышла из-за письменного стола.
— Уважаемая сеньора Монтеро, — начал Роке, — мы с Паулеттой обсудили, каким должен быть праздник по случаю нашей свадьбы.
— Что ж, слушаю, — самодовольно ответила донья Росаура.— Надеюсь, Паулетта сообщила вам мое мне¬ние?
— Да, я слышал о некоторых расхождениях между ва¬ми по этому поводу, но, мне кажется, это не должно вы¬зывать ссоры, не так ли? — сказал Роке и посмотрел на Паулетту.
Паулетта улыбнулась.
— Мы с сеньоритой Монтеро обсудили этот вопрос и решили, что все будет так, как вы хотите. По всем прави¬лам, которые вы считаете неукоснительными.
Донья Росаура так и расплылась от умиления. Она не могла нарадоваться, что дочь наконец встретила такого вежливого, здравомыслящего человека. Ей льстило, что он, как и подобает настоящему сеньору, послушался со¬вета женщины, умудренной опытом, а не пошел на пово¬ду у капризной девчонки.
— Благодарю вас, сеньор Мендисанбаль, — сказала она. — Я рада, что вам удалось убедить Паулетту в моей правоте.
— Нет-нет, что вы, дорогая сеньора Монтеро, — осто¬рожно перебил ее Роке. — Мне совершенно не пришлось уговаривать вашу дочь. Она сама согласилась, что ее ка-тегоричность была не совсем обоснованна. Мне остава¬лось только утвердить ее в этом мнении.
— Так или иначе, мне кажется, вы порядочный чело¬век, сеньор Мендисанбаль,— улыбнулась донья Росаура. — И я рада, что моя дочь выходит замуж именно за вас.
— Благодарю вас, донья Росаура, — Роке галантно по¬целовал ей руку. — Итак, наша свадьба состоится через пять дней.

Донья Росаура тяжело переживала то, что ее брат Ми¬гель Вильярреаль до сих пор находится в заключении. Строго говоря, ей было жаль вовсе не его лично — она с детства не любила Мигеля и знала, что рано или поздно его сомнительная карьера обязательно закончится подо¬бным образом. Но это заключение было несмываемым пятном на репутации ее семьи. Пока был жив Карлос, она не противилась его решению упрятать Мигеля за ре¬шетку, да это было и не в ее силах. Теперь же, когда она осталась одна, единственной ее опорой в океане житей¬ских неурядиц было сознание своей избранности, пони¬мание того, что она представитель знатной фамилии. Тем неприятнее было осознавать, что другой отпрыск той же фамилии находится в тюрьме за злостное мошен-ничество.
Вот уже около пяти лет она не видела Мигеля. Нако¬нец, собравшись с духом, она поехала в отдаленный горо¬док в горах, где отбывал наказание ее брат.
Начальник тюрьмы благосклонно выслушал просьбу пожилой богатой сеньоры и разрешил ей свидание с бра¬том.
Проходя по тюремным коридорам, донья Росаура со¬дрогалась от увиденного. Никогда прежде ей не приходи¬лось посещать подобные места, и она не могла даже предположить, что когда-нибудь ее нога переступит по¬рог исправительного заведения, хотя бы в качестве род¬ственницы заключенного.
Когда Мигеля привели в комнату для свидании, она сначала даже не узнала его. Он очень изменился за эти годы. Мигель не знал, кто пожаловал к нему - за эти го¬ды его несколько раз навещала только его несчастная же¬на Эухения. Увидев сестру, Мигель отвернулся к окну и спросил:                                                     
— Что тебе понадобилось от меня, Росаура?
— Ты мне не рад? — донья Росаура сняла шляпу и ни¬как не могла найти места, куда бы ее положить.
— Я был бы тебе рад, если бы ты не дала своему му¬женьку упрятать меня сюда, — злобно огрызнулся Ми¬гель.
— Грех так говорить о покойниках, — спокойно отве¬тила донья Росаура, готовая к таким выпадам.
— Ишь, какая набожная стала! Кто это тебя научил, дочка, что ли?
— При чем здесь моя дочь? — удивилась Росаура.
— Конечно, ни при чем! Здесь все ни при чем, только я один во всем виноват. Вот и гнию в этой тюрьме! — Мигель хлопнул рукой по столу.
— Ты стал злым, Мигель, — покачала головой Росау¬ра. — Мне тяжело тебя видеть таким.
— А мне видеть тебя очень приятно! — язвительно от¬ветил брат.— Ты вся такая изысканная, знатная, бога¬тая... Ты предала меня!
— Мигель, — строго сказала Росаура. — Я пришла сю¬да не для того, чтобы слушать твои оскорбления. Может быть, ты предложишь мне сесть?
— Садись, куда хочешь, — расхохотался Мигель.
— Но... здесь некуда садиться, — растерялась донья Росаура.
— А что, этот простой стул тебе не подходит? — спро¬сил Мигель. — Ах, я забыл, тебе требуется кресло с обив¬кой из атласа.
Донья Росаура подошла к стоявшему в углу стулу с обломанной спинкой и осторожно присела на край.
— Мигель, я пришла поговорить с тобой.
— О чем? — безразлично спросил он и закурил деше¬вую сигарету, наполнившую комнату едким противным дымом.
Донья Росаура была бы не доньей Росаурой, если бы не сделала младшему брату замечание.
— Как ты можешь курить, не спросив у меня разре¬шения?
— А ты думаешь, нам тут выдают лучшие кубинские сигары? — поинтересовался Мигель. — Хорошие же у те¬бя представления о мексиканских тюрьмах. Что есть, то и курим, сестренка. А что до хороших манер, то это вы с Карлосом сделали все, чтобы я о них забыл.
— Я очень сожалею, — холодно сказала Росаура, - но так уж сложилась жизнь.
— Жизнь? — вдруг взорвался Мигель, — да что ты во¬обще знаешь про жизнь? Вовремя выскочила замуж за богатого зануду и просидела за его спиной, вот и вся твоя жизнь!
— Ты тоже работал с Карлосом в молодости, и, кста¬ти, в то время ваш бизнес шел вполне удачно, — спокой¬но ответила Росаура. — И если бы не твое пристрастие к азартным играм и разного рода сомнительным операци¬ям, то, очень может быть, сейчас ты не сидел бы здесь.
Мигель снова отвернулся к окну.
— Чего ты пришла? — снова спросил он. — Уж, навер¬но, не для того, чтобы после пяти лет молчания просто поболтать со мной о прошлом.
— Да, Мигель, — кивнула донья Росаура. — Ты прав, я пришла не поэтому. Две недели назад ко мне устроилась новая кухарка. Она, как и полагается, представила мне свой послужной список с рекомендациями.
— Ну и что?
— Не было только одной рекомендации, — многозна¬чительно продолжала донья Росаура. — По словам кухар¬ки, ее хозяйка не смогла дать ее ей, потому что неожи¬данно для всех застрелилась.
— Что ж,— усмехнулся Мигель,— бывает. Иногда это лучший выход. А кухарку жаль.
— Дело в том, что речь идет об Алисии Алонсо.
— Да? — заметил Мигель. — Тогда мне жаль вдвойне. Но при чем тут я?
— Эта женщина рассказала мне, что ты несколько раз приходил к Алисии незадолго до ее смерти. Мне бы хоте¬лось знать, что вас связывало.
— Да ты говоришь прямо как следователь! — захохо¬тал Мигель. — Зачем тебе это знать?
— Нет я хочу во всем разобраться, - твердо ответила Росаура - Ведь никто так и не узнал, почему Алисия за¬стрелилась. Правда, кухарка сообщила, что несколько раз перед смертью у Алисии был пьяный бред, - произнося эти слова, Росаура поморщилась, — и она несколько раз произносила имя какого-то Педро Луиса.
— Зачем тебе теперь ворошить эту историю? — пожал плечами брат.
— Я хочу знать правду.
— Ну что ж, раз ты так хочешь, — Мигель снова заку¬рил. — В общем, дело обстоит так. У Алисии был сын, ко¬торого она бросила вскоре после родов. Ты же знаешь, что по завещанию Максимилиано она не могла иметь де¬тей, выходить замуж и жить с кем-либо в незарегистри¬рованном браке. Иначе все его состояние отходило детям от первого брака. Понимаешь, Росаура? У Алисии был сын.
— Кто бы мог подумать! — воскликнула Росаура.
— Да, она очень строго хранила эту тайну. Но некото¬рые близкие к ней люди что-то знали или по крайней ме¬ре о чем-то догадывались. Бывшая секретарша Макси¬милиано Мария, например. От нее-то я обо всем и узнал. Мне даже удалось получить официальное заключение врача, который принимал роды...
— И ты решил шантажировать ее, — догадалась Роса¬ура.
— Разумеется. А как еще я мог отомстить за смерть Марии? Я ведь любил ее.
— Что за чушь! — воскликнула Росаура. — Ты вовсе не любил Марию, а только использовал ее в своих целях. Это ведь ты заставил ее подсунуть Карлосу поддельные документы!
— Не будем ворошить прошлое. Алисия, по крайней мере, застрелилась вовсе не по этой причине. Это случи¬лось после того, как она узнала, что ее сын — тот, которо¬го она много лет назад своими руками подбросила на па¬перть церкви в далекой деревушке, это Педро Луис Гарсиа, ваш бывший шофер, отец твоей исчезнувшей внуч¬ки, — Мигель громко хохотал, разглядывая растерянное лицо сестры. — Не знаю, как она об этом узнала, может быть, от приемных родителей Педро, когда они приезжа¬ли на похороны. Но это явно добило ее. Алисия и так ведь была не в себе в последние несколько месяцев. Много пи¬ла...
— Так ты знал, что она мать Педро Луиса?
— Да, когда я собирал на нее компромат, я все это вы¬яснил. Даже ездил в эту Богом забытую деревушку. Для меня самого это было неожиданностью.
— Почему же ты не рассказал ей об этом?
— Зачем? - пожал плечами Мигель. - Алисия дава¬ла мне деньги. Все шло, как надо. Откуда я мог знать, как бы она поступила, если бы узнала, что Педро Луис — ее сын? Женщины непредсказуемы, тем более Алисия. Она начинала тяготиться одиночеством. Кто знает, вдруг бы она решила распроститься с деньгами, но обрести сына? Такое ведь тоже бывает. Мне это было бы ни к чему. Чем бы я ее тогда мог прижать? И вдруг это самоубийство... Все пошло прахом, — Мигель с досадой махнул рукой.
— Но почему мне ничего не известно? — недовольно сказала Росаура.
— Ну конечно, — усмехнулся Мигель. — Ты с твоим муженьком так меня ненавидели, а я должен был с вами делиться.
— Кто бы мог подумать... Какой ужас! — донья Росау¬ра достала белый кружевной платок, затем снова положи¬ла его в сумочку. Она явно нервничала. — Алисия — мать Педро Луиса! Теперь он мне стал вдвойне противен. Ока¬зывается, он был еще и внебрачным ребенком. Такой же выродок, как эта Роза...
— Ты же сказала, что о покойниках плохо не гово¬рят! — зло рассмеялся Мигель. — А сама проклинаешь этого шофера! — он помолчал и уже серьезно добавил: — Какая же ты подлая, дорогая сестричка! Ты вот меня осуждаешь, а попробуй, посмотри на себя. Вы с твоим не¬наглядным Карлосом убили бедного парня, сделали не¬счастной дочку, ты из-за этого же потеряла мужа, внучка пропала невесть где. И после этого ты еще кого-то су-дишь, осуждаешь... И на брата своего тебе тоже наплевать, что бы ты там ни говорила. Пусть я даже никчемный че¬ловек, но ведь брат тебе.
— Мерзавец! — резко сказала донья Росаура и подня¬лась со стула. Она решительно шагнула к двери.
— Ты помрешь в одиночестве, Росаура, и тебя все проклянут, как сейчас тебя проклинаю я!  Хотя, что там, — Мигель махнул рукой. — Ты же несчастнейшее из созданий!
Росаура вышла и быстро шла, почти бежала по кори¬дору, а Мигель исступленно кричал ей вслед:
— Будь ты проклята! Будь проклята!

ГЛАВА 12
Лучиано опять собрался в поездку. Дульсина и так почти не виделась с ним и сейчас была близка к отчая¬нию, Она по-прежнему старалась сдерживаться, но Лучи-ано и сам чувствовал горечь разлуки, поэтому не сердил¬ся, а старался ее утешить. Мучительными усилиями она напрягла свою волю и, улыбаясь сквозь слезы, сказала:
— Я подожду, Лучиано, подожду.
Она не ошиблась, ход был удачный. Он с нежностью посмотрел на нее, взял ее лицо в ладони и поцеловал. Не страстно, но с такой затаенной любовью, что она едва удержалась на ногах.
— Милая моя, хорошая моя Дульсина, знаешь, что я придумал? Мы сможем встретиться где-нибудь во время моей поездки, на неделю. Мне небольшой отдых не по-мешает, и мы сможем отдохнуть вместе. Но если тебе удастся скрыть нашу встречу от домашних.
— Я сделаю это.
— От Кандиды, конечно, ты не скроешь, но дону Лео¬нардо знать не следует, иначе он не позволит тебе ехать. И будет прав. Но я тебе обещаю, что на меня ты можешь положиться. Не перебивай, Дульсина. Мы встретимся у моря, подальше от глаз людских и, надеюсь, хорошо про¬ведем время. Но тебе придется что-то придумать, чтобы дон Леонардо тебя отпустил. К сожалению, я не смогу сделать это за тебя. Я позвоню тебе через день, чтобы уз¬нать, сможешь ли ты уехать. А потом мы обсудим детали. Запомни, никому, кроме Кандиды, ни слова.
Сестры совещались долго, фантазировали, проявляя чудеса изобретательности. Но ничего не помогло, они не придумали версии, которая бы могла убедить отца. Тогда Дульсина вспомнила о сеньоре Фернандес. Донья Доло¬рес, всегда обожавшая тайные интрижки, с удовольстви¬ем согласилась помочь. Дульсина не была ее любимицей, но Лучиано она почти обожала. Ее радовало, что он нако¬нец-то пробудился для нормальной жизни
- Отправим тебя к моей подруге. Тебе надо сменить обстановку, отдохнуть от дома. Почему без Кандиды? Моей подруге трудно принять двоих. Ну что ты девочка моя! Разве я не знаю цену молчанию? Скажу тебе по сек¬рету, мы ведь с доном Хуаном тоже ездили к одной под¬руге, когда я еще не была сеньорой Фернандес. Никто ни¬чего не узнает, по крайней мере от меня. Кофе? Пожалуй, нет, по такому случаю выпьем немного вина.
Сеньора Фернандес позвонила дону Леонардо, и дело было улажено. Но встреча с Лучиано преподнесла сюрп¬риз. Он сообщил, что они встретятся не на море, а в го¬рах. И этого не должна знать даже Кандида. Дульсина по¬баивалась расспросов Лучиано о том, что они с Канди¬дой, а точнее с сеньорой Фернандес, придумали для отца, но он и не думал расспрашивать. «Не любит лишних воп¬росов», — вспомнила Дульсина. Теперь ей и самой при¬шлось помалкивать и не задавать разных «почему».
Итак, они едут в горы. Лучиано подробно объяснил ей, как добираться, называя замысловатые маршруты. Сначала она поедет в Гвадалахару (там жила подруга сеньоры Фернандес), а потом... Вот это «потом» вызывало жгучее любопытство, потому что надо было петлять и по¬стоянно менять направления. Но Дульсина сдержива¬лась.
- Я обязан беречь твою репутацию хотя бы формаль¬но, — пояснил Лучиаяо. — После нашего появления в го¬стях моя частная жизнь стала возбуждать слишком боль¬шой интерес. Привыкли к моему одиночеству, и теперь всем не терпится узнать, кто же растопил мое ледяное сердце. — Он с улыбкой потрепал ее по волосам.
Легко сказать: скрыть от Кандиды. А как скрыть, если сестра с рвением бросилась помогать сборам? По ее гар¬деробу не трудно будет догадаться, что ни к какому морю Дульсина не собирается. Дульсине пришлось пойти на ссору, чтобы отвадить сестру. Ей помогло растущее раз¬дражение против ненужных услуг Кандиды.
— Что ты меня учишь! Я сама знаю, как мне лучше одеться.
— Но это платье тебе очень идет, Лучиано понравит¬ся.
— Откуда ты знаешь, что ему понравится? Подумай лучше, как понравиться коротышке! А то ведь он, может быть, нашел себе кого-нибудь в Европе. Так что тебе при¬дется потрудиться, чтобы он на тебя хотя бы посмотрел.
До слез обиженная Кандида ушла, хлопнув дверью. Завершив сборы, Дульсина отправилась мириться. Кан¬дида — ее союзница в этой тайной затее, и ссора с ней может обернуться неожиданными неприятностями.
Кандида притаилась в своей спальне с заплаканным лицом и, увидев входящую сестру, демонстративно от¬вернулась. Но два-три комплимента доктору Рамиресу, новые заманчивые надежды — и мир был восстановлен. Расставаясь, сестры нежно расцеловались.
В назначенное место Дульсина приехала ранним ут¬ром. Увидев ее, Лучиано бросился ей навстречу. Он уже ждал ее и очень волновался. Она утонула в его объятьях, он счастливо целовал ее утомленное дорогой лицо. В ма¬леньком пансионате Дульсину ждало разочарование, ко¬торого она, что скрывать, ожидала. Лучиано заказал ей отдельный номер. Так оно и должно было быть, но Дуль¬сина втайне надеялась на иное. Она верила ему и знала, что если они будут вместе здесь, то они будут вместе всегда.
Почти весь день они гуляли, дышали хвойным аро¬матом и совсем мало разговаривали. Да и зачем нужны были слова? Она прислонилась к сосне, и он ее поцело¬вал, а потом стряхивал смолистые чешуйки с ее распу¬щенных волос. Они залюбовались причудливым изги¬бом черного уступа, он обнял ее за плечи и опять поцело¬вал. И долго смотрел на нее своими синими, как небо, глазами. После ужина они поднялись к ней в комнату. Дульсина в ожидании затаила дыхание.
— Дульсина, я еще больше, чем ты, желаю того, чего ты ждешь. — Лучиано говорил тихо, но твердо. — Ты зна¬ешь, что я люблю тебя и хочу быть с тобой. Ты сочтешь, что я веду себя не по-мужски. Настоящий мужчина ос¬тался бы с тобой до утра, верно?
— Останься, Лучиано, я тоже люблю тебя.
— Дорогая, прости, я не могу остаться и не могу объ¬яснить тебе, почему я не могу остаться. Если бы я мог объяснить, то ты бы сама сказала: «Коли ты мужчина, то уходи». Я и так позволил себе слишком много и сам себя упрекаю.
- Лучиано, мы любим друг друга и можем быть от¬кровенны. Откройся мне, что тебя держит, что мешает тебе... нам быть счастливыми?
- Прошу тебя, Дульсина, не требуй от меня невоз¬можного. Прости меня, я должен уйти, иначе я сойду с ума.
Расставаясь с ней, он поцеловал ее долгим, страст¬ным, мучительным поцелуем, с горечью оторвал от себя и стремительно вышел.
Дульсина безутешно плакала. Если любит, то какие могут быть препятствия? Тайны, тайны, вечные тайны. Она даже не могла поделиться с Кандидой. Своими тай¬нами он рвет отношения между ней и ее близкими. Если любит, то они могут пожениться. И тогда не надо ника¬ких секретных свиданий, во время которых он даже не может остаться с ней наедине. Это не тайны, а обман, он ее обманывает, она опять стала игрушкой в каких-то не¬благовидных играх. Ну нет, она больше не позволит иг¬рать с собой, как с куклой.
Дульсина, бурля от негодования, спустилась вниз, спросила у скучающего хозяина пансионата, где телефон, и позвонила Кандиде. Повинуясь безудержному желанию хоть как-то разрушить опротивевшие ей тайны, она сооб¬щила сестре место их с Лучиано пребывания.
На следующий день после завтрака они вновь отпра¬вились гулять. Дульсина уже успокоилась, была миролю¬бива и улыбчива. Они сели на пригорке, Лучиано обнял ее за плечи.
— Не торопи меня, Дульсина, прошу тебя, не торопи.
— Я не тороплю. Поступай, как считаешь нужным.
— У нас с тобой целая неделя, и все может изменить¬ся, — он улыбнулся ей и впервые за этот день поцеловал.
Когда они, беззаботно болтая, заканчивали обед, к ним подошел хозяин. Он сказал, что у входа сеньора Мартинеса ждут и просят прийти поскорее. Лицо Лучиа¬но потемнело, он бросил на Дульсину пронзительный взгляд, приказал ей немедленно подняться в комнату и никуда не выходить.
Она ждала, сидя в неудобном потрепанном кресле, понимала, что произошло неладное. Ей хотелось выгля¬нуть в окно, но страх перед чем-то неведомым сковал ее движения. А вдруг неизвестные приезжие хотят распра¬виться с Лучиано? Может быть, ему нужна помощь? Дульсина вскочила и побежала к двери, столкнувшись с Лучиано, который в этот момент входил в комнату. Глаза его потемнели от гнева, хотя он и старался держаться спокойно.
— Быстро собирайся. Нам немедленно надо вернуть¬ся в Мехико. Я жду тебя в машине.
В машине они долго молчали, лицо Лучиано казалось неприступным. Наконец, он обратился к ней.
— Дульсина, кому и когда ты сообщила, где мы нахо¬димся?
— Это допрос?
— Это больше, чем допрос. Сейчас не время для обид и амбиций. Поверь мне, это очень важно. Итак, кому и когда?
— Кандиде. Перед отъездом, — пролепетала Дульси¬на.
— Перед отъездом? Странно. Ты говоришь правду? Умоляю тебя, Дульсина.
— Вчера вечером. — Она боялась посмотреть на него и опустила глаза.
— После того, как мы расстались?
— Да. Ты в чем-то подозреваешь Кандиду? Это невоз¬можно!
— Значит, ты все-таки на меня обиделась. А я совер¬шил немужской поступок, я доверился тебе, я доверился женщине. Боюсь, Дульсина, мы больше не сможем ви¬деться.
— Теперь ты на меня обиделся? — Дульсина почти крикнула.
— Вот она, женская логика. При чем тут обида? И во¬обще я завтра же должен буду уехать на месяц, может быть, на два.
Вернувшись домой сломленная и раздавленная, Дульсина объяснила отцу, что плохо себя почувствовала у моря, началась тошнота и ей пришлось уехать. Дон Леонардо поверил, его дочь действительно выглядела, мягко говоря, неважно. А потом в ее комнату вбежала встревоженная Кандида. Дульсина без обиняков начала допрос.
— Кому ты сказала, что мы с Лучиано в горах?
— Его родственнице из Италии. Она звонила мне каждый день, жаловалась, что у родственников серьезные проблемы и срочно нужна помощь Лучиано.
— Что ты наделала!
— Но ведь родственники. Им надо было помочь.
— Вот ты и помогла. Он больше не хочет меня видеть!
— Но почему?
— А я больше не хочу видеть тебя. Убирайся! Убирай¬ся немедленно!
Два дня Дульсина беспрерывно плакала. На третий день она попросила Селию принести успокоительный настой из трав, которым когда-то ее потчевал доктор Ра-мирес. На четвертый день она выбралась в город, чтобы отдохнуть от опостылевшего дома. Бесцельно бродя по улицам, она натолкнулась на Доменико, математика, ко¬торый на званом вечере сидел рядом с Кандидой. Они обменялись дружескими приветствиями.
— Совсем забыл, — спохватился Доменико, — пожа¬луйста, напомни Лучиано, что через три дня его хотел бы видеть профессор Кеведа, у них какие-то дела по продаже загородного поместья.
— Но Лучиано уехал.
— Я что-то этого не заметил. Сегодня утром мы виде¬лись... — Доменико осекся и предпочел откланяться.
Измученная страданиями Дульсина не могла приду¬мать ничего лучшего, как вновь заподозрить неведомую соперницу. Она вспомнила, что Кандида говорила не о родственнике, а о родственнице, которая звонила в дом Линаресов. Похоже, что ее первая версия о мнимом мо¬нахе была правильной.
Дульсина решила, что таинственная женщина суще¬ствует, и хотя Лучиано ее, конечно, больше не любит,он имеет перед нею какие-то обязательства. Из-за нее Лучи¬ано даже не решился на близость с Дульсиной, оттого, что он слишком честен. Тайная любовница, возможно, его шантажирует, она-то и разыскала его в горном пан¬сионе. Эта идея так захватила Дульсину, что она не заме¬чала очевидных неувязок. Но она твердо решила все вы¬яснить.
Сказав домашним, что ей захотелось прокатиться по ночному городу, Дульсина вечером попросила Хаиме от¬везти ее к дому Лучиано. Они остановились неподалеку и, погасив фары, стали ждать. Раньше Дульсина не заду¬мывалась, почему Лучиано не приглашал ее к себе по ве¬черам, а теперь все казалось удивительно простым и яс¬ным. Вечерами к нему пробирается тайная любовница. Наверно, он потому так часто в разъездах, что она ему смертельно надоела.
Ждать пришлось долго. Ничего не понимающий, но помалкивающий Хаиме скучал и частенько клевал но¬сом, а порою звучно чихал. Дульсина и сама впала в по¬лузабытье. Она очнулась от шума подъезжающей маши¬ны, в которой она без труда узнала автомобиль Лучиано.
Дульсина почувствовала прилив сил, достала припа¬сенный театральный бинокль и стала наблюдать. Так и есть, из машины вышла женщина, молодая, с белокуры¬ми волосами. Лучиано быстро повел ее к дому. В свете фонаря перед домом Дульсина увидела ее лицо, когда она повернулась к Лучиано и что-то ему сказала. Боже мой, какая красавица! Настоящая кинозвезда, но лицо недоб¬рое, даже жестокое. А Лучиано? Да он ее ненавидит! Дульсина никогда не видела в его глазах такой ненависти и обреченности. Они скрылись в доме. Дульсина почув¬ствовала долгожданное облегчение. Тайна раскрыта, со¬перница существует, Лучиано не любит эту треклятую красотку, а значит, еще не конец. Она ему поможет раз¬вязать этот гордиев узел.
Хаиме завел мотор, машина тронулась и поехала к дому Линаресов. Глаза Дульсины лихорадочно блестели, она строила планы, один безумнее другого. Она встретит¬ся с этой женщиной сама, нет, сначала надо поговорить с Лучиано, нет, может быть, посоветоваться... Но с кем? Она никому ничего не должна говорить. Это действительно тайна — ее и Лучиано.

ГЛАВА 16
Страдала ли Дульсина? Если бы ее кто-то спросил об этом, она бы не возмутилась, но окинула бы вопроша¬ющего таким взглядом, что тот сожалел бы о своей бес¬тактности всю жизнь. Но она не страдала, ее душа пре¬вратилась в выжженную беспощадным солнцем пусты¬ню, где не было ни одного живого побега, ни капли влаги. Колыхался только зыбучий песок, создававший иллю¬зию жизни.
Дульсине вспомнился букетик фиалок, подарок Лу¬чиано. Эти цветы когда-то росли, наливались силой и красотой, а потом их срезали. В букете они были еще цве¬тами, еще благоухали, но их стебли лишились корней. И у нее была жизнь, была любовь, в ней проснулась женщи¬на, но смерть Лучиано, как нож, перерезала все. Закры¬лись его синие глаза цвета итальянского неба умерла ее душа.
Страдала не Дульсина, а Кандида. Доктор Рамирес спешно прилетел на похороны Лучиано, чтобы простить¬ся с другом, но обстоятельства требовали его возвраще¬ния в Европу. Боль за Лучиано, болезнь Дульсины сбли¬зили его и Кандиду, влюбленные перешли на «ты», но они так сильно и глубоко любили друг друга, что ни один из них не решался на первый шаг, потому что никто так не сомневается, как любящие.
Внутренне доктор Рамирес готов был пойти ва-банк и открыться Кандиде — лучше горькая правда, чем мучи¬тельная неизвестность. Но врач, прославившийся спо¬собностью идти на риск, на самые смелые решения, ро¬бел перед любимой девушкой, как ребенок. К тому же ему казалось неудобным лезть со своими чувствами, когда трагически погиб его друг, возлюбленный сестры Канди¬ды. А патриархально воспитанная Кандида не могла пре¬одолеть девичью стыдливость. Она терпеливо ждала при¬знания, а вместо этого доктор Рамирес признался, что должен уехать. Кандида была близка к отчаянию.
Перед отъездом доктор Рамирес приехал дать врачеб¬ную консультацию дону Леонардо и осмотреть еще сла¬бую Дульсину. Состояние сеньориты Линарес ему не по¬нравилось. Не то что она была нездорова или не хотела жить, но доктор призадумался, как она будет жить даль¬ше. Внешне Дульсина вроде бы осталась прежней, но и без того неустойчивое внутреннее равновесие совсем на¬рушилось, и это было крайне тревожно.
— Скажите, доктор Рамирес, неужели я его убила? — бесстрастно спросила девушка.
— Что вы, сеньорита, как вы могли такое подумать?
— Мне сказал комиссар полиции. Лучиано что-то скрывал от меня, и я просто хотела выяснить, что проис¬ходит. А эти убийцы подумали Бог знает что.
— Теперь вы знаете, что он был вынужден многое скрывать. С ним не могло быть беззаботной любви, пото¬му-то он долго избегал женщин. А в вас он поверил. Но¬не все сложилось так, как хотелось бы.
— Потому что зло сильнее добра, — Дульсина говори¬ла со спокойной уверенностью.
— Не говорите так, Дульсина, это грех.
— Его любовь оказалась злом, и она убила его самого.
— Разве любовь может быть злом? Она может быть мукой, страданием, но не злом. И не любовь убила его, а те подлецы, которые надеялись использовать его лучшие чувства. Они могли расправиться с ним и без вашей любви. Так сложилось, что он отстоял любовь, но не сбе¬рег жизнь.
— Всегда так случается, доктор Рамирес. Кто любит, тот губит себя. Посмотрите на Кандиду, она же убивает себя, медленно, но убивает.
— Она... кого-то любит? — сердце доктора сжалось, но он старался держать себя в руках.
— Не прикидывайтесь незнайкой, доктор. Будто вам не известно, что она уже целый год сохнет из-за вас. А потом вам тоже скажут, что вы убили ее. И разве это не будет правдой? Кругом зло, доктор, оно только маскиру¬ется под добро.
— Не говорите так, хотя бы ради Лучиано.
— Разве он любил? Он предпочел расстаться со мной навек. Уж лучше бы он уступил этим своим итальянским дядюшкам, бабушкам...
— Я понимаю, Дульсина, как вам больно, но...
— Мне больно, что я ничего не знала, а то бы я сама с ними договорилась. Если человек не хочет быть нарко¬маном, он им не станет. А если хочет, то пусть пеняет на себя.
— Вы не знаете, что такое наркомания, Дульсина. И потом Лучиано не одобрил бы вас.
— Какая разница! Я же все равно его потеряла. — Дульсина холодно усмехнулась.
— Успокойтесь, Дульсина. Пройдет время, оно лечит лучше, чем любой врач, можете поверить мне, врачу. Все пройдет. Я, вероятно, скоро опять приеду, тогда мы с ва¬ми поговорим более обстоятельно.
— Мне не надо никакого времени, я уже в полном по¬рядке, — голос Дульсины звучал спокойно и даже равно¬душно.
Доктор ушел от Дульсины в сильном смятении. Она была не в порядке, сомнений не было. Возможно сказы¬валась горечь утраты, тогда время придет ей на помощь Но что она сказала про Кандиду? Можно ли верить ее словам? Он сел в кресло в холле и не знал, что делать. Не¬слышно появилась Селия и, увидев доктора, предложила ему кофе. Он посмотрел на часы и отказался, уже надо поторапливаться. Но ему еще предстояло прощание с Кандидой. Он еще ничего не успел решить, как она воз¬никла перед ним. Щеки ее горели, на губах была неуве¬ренная улыбка.
— Ты уже уезжаешь, Роберто?
— Да, пора. Рад был всех вас видеть, жаль только, что повод оказался слишком печальным. Спасибо тебе, Кан¬дида... — доктор запнулся, немного помолчал и неожи-данно для себя начал: — Кандида, дорогая моя, я люблю тебя, я давно люблю тебя. Прошу тебя, не перебивай. Ес¬ли ты можешь ответить на мое чувство, если ты согласна, чтобы мы были вместе, то напиши мне. Только, умоляю, не торопись, подумай. Я очень долго ждал, я подожду еще. Я не хочу, чтобы ты ошиблась.
Не дав ошарашенной долгожданным, но таким вне¬запным признанием Кандиде вымолвить ни слова, док¬тор Рамирес по-мальчишески поцеловал ей руку и, не ог-лядываясь, поспешил к выходу.
Кандида осталась наедине со своим счастьем. Оно пе¬реполняло ее, и надо было с кем-то поделиться. Но с кем? Откровенничать с сестрой она не могла. Кандида была уверена, что Дульсина просто убита горем, и навя¬зывать ей свое счастье было бы жестоко. Она было поду¬мала о сеньоре Фернандес, но тут же отбросила эту мысль. Донья Долорес очень любила Лучиано, и его ги¬бель потрясла ее. Она даже не позвонила Дульсине с со-болезнованиями. Роль Дульсины в несчастье не получила никакой огласки. Да и была ли ее вина так велика? Мно¬гие, ослепленные ревностью, отваживались и не на такие уловки. Кто же мог знать, какими капканами был окру¬жен Лучиано?
Но сеньора Фернандес интуитивно чувствовала, что если бы не Дульсина, то судьба Лучиано оказалась бы не столь трагичной. Конечно, пожилая сеньора была при¬страстна, ведь гибель супругов Мартинес была на совести тех же беспощадных жрецов зла, и Дульсина к этой трагедии не была причастна. Донья Долорес сама способст¬вовала любви Дульсины и Лучиано, и этого она тоже не могла ни забыть, ни простить себе.
Кандиде пришлось поделиться с Селией. Пожалуй, трудно было сделать лучший выбор. Селия искренне об¬радовалась, осыпая доктора Рамиреса такими компли¬ментами, что Кандида растрогалась до слез. Добрая слу¬жанка посчитала, что надо дать немедленный ответ. Чего ждать? И так сеньорита Линарес извелась, бедняжка. Пусть и доктор поскорее порадуется.
Но Кандида сказала, что Роберто просил ее не спе¬шить с ответом, значит, если она напишет сейчас, он со¬чтет ее решение скороспелым. Ну, раз доктор Рамирес не ждет быстрого ответа, так и правильно, согласилась Се¬лия.
Сестры общались мало, и ни одна из них не стреми¬лась к близости. Дульсина предпочитала одиночество, а Кандида тяготилась одиночеством, но старалась держать¬ся подальше от сестры. Ей было стыдно за свое счастье.
Однажды Дульсина прогуливалась по саду, не радуясь ни солнцу, ни светлому дню, ни красивому платью, кото¬рое она надела, повинуясь привычке всегда выглядеть бе-зупречно. Из-за зелени деревьев послышались оживлен¬ные голоса.
— Так он сделал ей предложение? — Дульсина узнала голос Себастьяна.
— Наконец-то сподобился, — ответил голос Селии. — Влюблены друг в друга уже Бог знает сколько времени и только сейчас узнали, что взаимно. Как дети! Уж очень доктор Рамирес стеснительный.
— И что же сеньорита Кандида? Дала согласие?
— Да неужели откажется? Она на седьмом небе от счастья. Вот только ответа еще не написала, доктор про¬сил не торопиться.
— Чего ждать? В таких делах лучше не тянуть. А то, кто знает, подвернутся другие соблазнительные особы, и все пойдет прахом. А они были бы хорошей парой.
— Не мели чепухи, Себастьян. Кто бы ни подвернул¬ся, ничего не изменится. Уже сколько времени они в раз¬луке, и ни он, ни она о других и не помышляют. Я чувст¬вую, эта любовь до гроба!
— Как ты думаешь, доктор Рамирес будет жить здесь?
— Нипочем не согласится, уж я-то его знаю. Заберет Кандиду может быть, даже в Европу. Ох, что здесь на¬чнется! Небось, станут делить имущество, а уж Дульсина своего не упустит, помяни мое слово.
Дульсина резко повернулась и заспешила к дому Она быстро прошла к себе, села в кресло и застыла, как извая¬ние. Она пока не могла разобраться в своих чувствах и мыслях, но уже твердо была уверена, что этого брака не будет. По крайней мере, она сделает все, чтобы он не сос¬тоялся.
Часы текли, и мысли Дульсины прояснялись. Этот брак никому не принесет счастья. Слишком много люб¬ви, и она убьет их обоих. Любовь не радость, а зло, а по¬тому сестру надо немедленно спасать. Этими мыслями Дульсина заслонила от себя жгучую ревность к счастью Кандиды. Ее опустошенная душа уже не способна была радоваться за других.
Дульсина и прежде не испытывала удовольствия от чужих удач, а теперь они казались ей почти преступлени¬ем. Никто не имеет права быть счастливым, если несча¬стна она, Дульсина. Любовь отняла у нее Лучиано, но те¬перь никто ничего не посмеет у нее отнять. Коротышке не удастся разлучить ее с сестрой и увезти Кандиду из дома. Никто не посягнет на имущество семьи Линаресов. Селия была права, когда сказала, что Дульсина своего не упустит. Вот именно, своего. И своего она больше не от¬даст никому.
К вечеру в голове Дульсины созрел план. Кандиду на¬до убедить отказаться от коротышки, и она убедит ее. Она спасет сестру от слишком большого несчастья, которое притворяется благом. Времени терять нельзя, вдруг Кан¬дида напишет письмо в Европу, и ободренный коротыш¬ка примчится сюда. Тогда их невозможно будет разлу¬чить.
Сестры встретились, когда весь дом уже спал. Канди¬да поспешила на призыв сестры, полагая, что той надо выговориться и выплакаться. Ее удивила торжественная серьезность лица Дульсины, она не знала, какую миссию возложила на себя ее младшая сестра.
— Милая Кандида, я должна серьезно поговорить с тобою. Я скрывала от тебя важную информацию, чтобы пощадить твое сердце. Но теперь, когда доктор Рамирес сделал тебе предложение, я не имею права молчать. Ради тебя я разглашаю то, что мне под огромным секретом со¬общили в полиции. Я дала твердое обещание, что буду молчать. Ты понимаешь, что и тебе придется держать язык за зубами, иначе угодим в полицию. Но это еще полбеды, нас всех постигнет участь Лучиано. Я могу на тебя надеяться?
Кандида покорно закивала головой, приготовившись к чему-то ужасному.
— Ты знаешь, что Лучиано и доктор Роберто были друзьями. И через Лучиано твой доктор тоже попал в се¬ти негодяев. Этих дельцов очень устраивало, что он врач. Они хотели использовать его медицинские связи. Ты ду¬маешь, он случайно стремглав удрал в Европу?
— Но разве в Европе от них спасешься?
— В Европе у них связи налажены, им нужны свои люди здесь, в Мексике, — объясняла Дульсина.
— Тогда я могу поехать к нему в Европу...
— И оставить отца, меня, братьев на съедение этим волкам? Они будут шантажировать доктора тобой, как шантажировали Лучиано. Он погиб из-за меня потому, что осмелился меня полюбить. Если твой Роберто захо¬чет спасти тебя, то в их сети попадем мы. Если он попы¬тается защитить и нас, то убьют его. Ах, Кандида, кто по¬падает в лапы наркобизнеса, тот обречен. Погибла вся семья Мартинесов, тебе это ничего не доказывает?
— Что же мне делать, Дульсина?
— Ты можешь спасти своего Роберто и всех нас, если откажешь ему. Пусть он один безвылазно сидит в своей Европе, там его не тронут.
— Но я люблю его, Дульсина, люблю!
— А разве я не любила Лучиано? — вскрикнула Дуль¬сина. — Если бы я раньше все знала, то я бы ни секунды не раздумывала, я бы спасла его! Он был бы жив, мой си-неглазый Лучиано! Пусть вдали от меня, но жив!
— Почему же Роберто и Лучиано сами не отказались от нас?
— Любовь зла, — торжественно произнесла Дульсина. — Ты знаешь, как долго Лучиано был отшельником. Он все понимал, и никто не упрекнет его в безответственности. Но он встретил меня, и любовь застлала ему глаза. Теперь его нет, монго Лучиано, — Дульсина всхлипнула. —И твой доктор целый год держался, ничем не выдал своих чувств. Но даже смерть друга его не образумила, потому что он безумно любит тебя, Кандида Так же, как любил меня Лучиано. Мужчины слабее нас, сестренка, они плохо владеют своими чувствами. Им кажется, что любовь преодолеет все. И только мы, женщины, можем жертвовать любовью и спасать их от гибели.
— Да, только мы, — вторила Кандида, не зная, как со¬владать с невыносимой болью.
— Ты спасешь доктора Роберто?
— Да!
— Ты откажешь ему?
— Да!
— Ты будешь молчать о том, что я тебе открыла?
— Да!
Сестры обнялись, как союзницы, объединенные тя¬желой ответственностью и тяжелым горем. Кандида пла¬кала, как никогда в жизни. Первая и, наверно, единствен¬ная любовь в ее жизни, еще пару часов назад сулившая ей счастье, должна была быть принесена в жертву неведо¬мым жестоким богам, для которых живое человеческое сердце — всего лишь атрибут ритуала.
Всхлипывающая Дульсина гладила ее по голове, смотря перед собой мокрыми от слез, но холодными глазами.
Через день письмо Кандиды улетело в Европу. В доме Линаресов омертвела еще одна душа.

ГЛАВА 17
Роза бросила сумку с книгами на пол и позвала То¬масу. Никто не откликнулся, значит, крестная ушла разносить заказы или полощет белье у колонки. Роза подошла к плите разогревать обед. На ее лице застыло недовольное выражение — опять проблемы с доном Венансио, учителем математики. Роза никак не могла взять в толк, зачем решать эти глупые задачи: «в один бассейн втекает, из другого вытекает...». Куда интереснее рисо-вать. Все говорят, что у нее очень хорошо получается. Ро¬зе было совершенно не понятно, как дон Венансио может ругаться, когда Роза на прошлом уроке у него же получи¬ла хорошую оценку. Разве теперь нельзя немного отдох¬нуть от его скучнейшего (ну а как еще можно назвать ма¬тематику?!) предмета.
Роза села обедать, положив перед собой учебник ис¬панского языка, и стала устно делать упражнения, чтобы потом пойти гулять, а не сидеть дома и делать уроки. Она уже мыла посуду, когда в дом заглянул соседский маль¬чишка Палильо. Он был на четыре года младше Розы, но это не мешало их дружбе.
Роза вообще дружила в основном с мальчишками. Она гоняла с ними в футбол и часто выступала в роли судьи. И судила она строго, не давая послабления даже лучшим друзьям. С ней вообще было очень интересно, потому что она все время выдумывала что-нибудь новое. И вот сейчас Палильо звал Розу играть в шарики.
— Только быстрей, а то мы тебя ждем.
— Что значит «быстрей»? — возмутилась Роза. — Ты что, не видишь — я мою посуду.
Палильо скромно замолчал. Он очень уважал Розу и старался ее не сердить.
Наконец, последняя тарелка была домыта, последняя вилка насухо вытерта, и Роза весело сказала:
— Ну ладно, пойдем!
Однако в этот момент в дом вошла Томаса.
— Розита, ты куда так торопишься? — спросила кре¬стная.
— В шарики играть. Нас уже ждут. За пустырем.
— Но ведь ты даже не переоделась, — укоризненно сказала Томаса. — Я же тебе каждый день говорю, чтобы ты не бегала по улице в той же одежде, в которой ходишь в школу. Тебе же уже десять лет! Совсем взрослая девоч¬ка.
— Ладно, я сейчас, — Роза махнула рукой Палильо, чтобы он шел первым, затем схватила старые джинсы и футболку, быстро переоделась и побежала на улицу.
Томаса только покачала головой и тяжело опустилась на стул. Последнее время спина болела все сильнее. Ны¬ли суставы рук и ног. Давала себя знать тяжелая работа. С каждым днем боли становились все невыносимей, и То¬маса с ужасом ждала того дня, когда вообще не сможет работать и им с девочкой придется в полном смысле сло¬ва голодать. Разве что кто-то из соседей поможет. Томаса вспомнила про Сесарию. Уж от этой-то помощи не жди, вот уже десять лет, как они живут бок о бок, а та все никак не может успокоиться. Хорошо хоть ее Чус перестал слу¬шать свою мамашу и не дразнит Розиту, как когда-то.
Роза прибежала на пустырь, запыхавшись. Игра уже шла вовсю, и мальчишки ее не заметили. Девочка подо¬шла сзади и, когда настала очередь следующего, метко бросила шарик. И как всегда выиграла. Мальчишки с удивлением обернулись.
— Привет! — весело закричала Роза. — Извините, что опоздала. Ну что уставились? — она оглядела их вытяну¬тые физиономии. — Я же попала. Кто мне должен?
— Но, Роза, так же нечестно! Ты опоздала и должна ждать следующего кона.
— Ах раз так, — воскликнула Роза, — тогда я пошла устраивать флотилию. Тут есть отличный ручеек, — она положила свои шарики в карман и собралась уходить.
— Роза, постой, держи свой выигрыш, — Чус протя¬нул ей два шарика и оглянулся на друзей.
Те нехотя полезли в карманы. Собрав причитающее¬ся, Роза торжествующе оглядела друзей.
— Вот так-то лучше. Ну что, продолжим? А ты чего такой мрачный?— спросила она у одного из самых младших.
— У меня нет больше шариков, я все проиграл,— мальчишка, казалось, вот-вот заплачет.
— На, держи, вернешь, когда отыграешь, — Роза про¬тянула мальчишке пять шариков.
— А если не отыграю? — тихо спросил тот.
— Я  тебе   по-человечески  сказала:   вернешь,   когда отыграешь, - и Роза отвернулась, давая понять, что раз¬говор закончен.

Роза подбежала к учителю рисования дону Сенобио. Его урок был сегодня последним.
— Дон Сенобио, можно, я пойду домой? У меня кре¬стная заболела...
— Но если ты придешь домой через час, от этого ни¬чего не изменится,— сказал учитель. Он очень жалел, что Роза, одна из самых талантливых его учениц, вынуж¬дена часто прогуливать уроки.

— Ой нет, дон Сенобио, у нее приступ ревмы.
— Не ревмы, а ревматизма, — поправил учитель Розу. Он любил, чтобы все говорили правильно, и постоянно поправлял своих собеседников.
— Ну ревматизма, — повторила Роза. — Только от этого же не легче. Она ведь уже работать почти не может, а надо на рынок сходить, обед приготовить, в доме уб¬рать. Если не я, так кто же ей поможет?
— Ладно, Роза, иди, я надеюсь, ты меня не обманыва¬ешь, — дон Сенобио строго замолчал, хотя на самом деле он верил Розе.
Девочка повернулась и со всех ног бросилась домой.
Томаса, согнувшись, полоскала белье. Спина ныла невыносимо, суставы пальцев распухли, и от холодной воды их буквально «выкручивало», как выражалась Тома¬са. Несколько дней отдыха, скорее всего, помогли бы ей, но она не могла прекратить работать даже на неделю. Ко¬нечно, ее могла подменить Роза, но Томаса не допускала даже мысли об этом, ведь тогда девочке придется бросить школу. Она уже и так стала подозрительно рано возвра¬щаться с уроков, всякий раз объявляя, что их отпустили. Роза брала корзину и отправлялась на рынок, мела пол или готовила обед. Это была, конечно, немалая помощь, но Томаса подозревала, что делается все это в ущерб школе.
Вот и опять хлопнула входная дверь и раздались быс¬трые шаги Розы.
— Розита, ты опять сегодня рано, — сказала Томаса.
— Манина, я же говорила тебе, что у нас заболел учи¬тель, и поэтому нас отпускают с последнего урока.
— Что-то мне это подозрительно, Розита, ты никак прогуливаешь? — покачала головой Томаса.
— Да нет же, дон Венансио действительно заболел.
— Ну ладно, Розита, пойду разогрею обед, ты, должно быть, проголодалась.
— Не надо, Манина, я все сделаю сама. Ты же боле¬ешь, зачем тебе лишний раз вставать. Лучше полежи.
— Сейчас, я только замочу белье.
Роза быстро стала управляться на кухне. Конечно бы¬ло жаль пропустить тот единственный урок, на который она ходила с удовольствием. Но надо было помогать кре-стной. «Если она и дальше будет болеть, — думала Ро¬за, — я брошу школу. Не могу же я спокойно смотреть, как она надрывается. А без математики я прекрасно обойдусь».
Несмотря на уговоры Розы, крестная отправилась разносить готовые заказы по домам. Однако Роза приня¬ла твердое решение, что будет помогать, и отступать не собиралась.
Девочка подошла к тазам, где Томаса замочила белье, налила в корыто горячей воды и начала стирать. Правда, она только видела, как крестная это делает, но, приняв какое-то решение, она уже не отступалась. Недаром она была внучкой непреклонной доньи Росауры. Роза работа¬ла быстро, и очень скоро все белье было развешано на ве¬ревках. Девочка с удовлетворением оглядела свою работу и побежала играть.
Роза пришла на пустырь поздно, когда игра была уже в полном разгаре. Теперь она все чаще опаздывала — что делать, крестная болеет, надо ей помогать.
— Ты работаешь? — удивился Палильо. — А ты разве умеешь стирать?
— А чего тут уметь? - презрительно сказала Роза. — Конечно, умею. Сегодня целую корзину перестирала одна.                                                                           
— Ну ладно, будешь играть? Счет пока два - пять. В их пользу.                                                 
— Ско-олько! А ну пошли! — крикнула Роза.
Когда Томаса вернулась домой, она обнаружила, что тазы пусты. Предчувствуя недоброе, прачка поспешила на задний двор и ужаснулась. Белье было постирано кое-как, а там, где белое соприкасалось с цветным, по нему расползлись пятна. Томаса вздохнула и начала все сначала.

ГЛАВА 18
Никто,  кроме домашних да семьи Фернандесов, не удивлялся, что сеньориты Линарес продолжали жить по-прежнему, как будто ничего не случилось. Любовь Дуль-сины и Лучиано осталась для всех тайной за семью печа¬тями. Предусмотрительный Лучиано сумел сберечь их отношения от посторонних глаз. Его надеждам на сча¬стье, которое не боится быть на виду, не суждено было сбыться. Как-то раз он появился с сестрами Линарес в доме сеньора Родригеса, но даже самые наблюдательные из присутствующих не могли бы заметить, что одна из сестер пользовалась его особым вниманием. Все едино-душно решили, что отшельник Лучиано остался верен себе. А когда произошла трагедия, покачивая головами, решили, что так, наверно, к лучшему. Участь безутешной вдовы синеглазого красавца была бы незавидной.
Что же касается любви Кандиды и доктора Рамиреса, то о ней не знал даже дон Леонардо. Только слуги изредка судачили об этом, да и то Хаиме после беседы в полиции избегал таких разговоров.
Сеньор Линарес начал не на шутку беспокоиться, что дочери что-то не торопятся замуж. Годы идут, красота не вечна, а девушки все еще одиноки. Он надеялся на супру¬гу дона Хуана, которая имела негласную репутацию хо¬рошей свахи. Но донья Долорес сослалась на годы, на не¬здоровье и наотрез отказалась помочь. Под этим же предлогом она совсем перестала бывать в доме Линаресов, где и прежде-то была редкой гостьей.
Со стороны трудно было понять, почему не складыва¬ется судьба Дульсины и  Кандиды. Они были  милы, улыбчивы, всегда со вкусом одеты, иногда удачно шути¬ли. Ни в каких компаниях — а круг их приятелей посте¬пенно расширился — они не выглядели хуже других, ско¬рее, наоборот. Нельзя сказать, что никто не поддавался очарованию богатых наследниц, но дальше поверхност¬ного флирта дело не шло. Поклонники сестер не могли бы объяснить, почему их отношения с сеньоритами Ли¬нарес не имели продолжения. Нельзя же выразить словами мужское чутье, которое безошибочно улавливало тре¬вожный сигнал: «Стоп! Опасно!»
Сеньор Линарес, еще недавно гордившийся своими прелестными дочерями, приуныл. Его и без того неваж¬ное здоровье стало ухудшаться. И в это время в доме поя¬вился новый завсегдатай.
Знакомство со сравнительно молодым юристом, ли¬ценциатом Федерико Роблесом, произошло случайно. Дон Леонардо был на небольшом приеме в доме старого приятеля, сеньора Кальво, где собралось избранное об¬щество. Хозяева беспокоились, что их сын, которого они с нетерпением поджидали, задерживался. А молодому Кальво давно пора было входить в более тесное знакомст¬во с достойными людьми. Вскоре служанка старого сень¬ора Кальво доложила хозяину, что его сын явился, но не один. С ним был даже не приятель, а так, знакомый. Хо¬зяин вышел к сыну и позволил себе неделикатное заме-чание. Молодой сеньор Кальво обиделся и решил проде¬монстрировать свою независимость.
— Мой друг лиценциат Федерико Роблес, — гордо произнес молодой человек, представляя именитым гос¬тям дома незнакомца.
Родителям ничего не оставалось делать, как выразить свое удовольствие появлением незваного гостя. Светская вежливость ввела в заблуждение дона Леонардо. А может быть, и нездоровье было причиной того, что он утрачи¬вал свою проницательность. Так или иначе, Федерико Роблес показался ему достойным человеком, и они раз¬говорились.
Молодой человек прекрасно умел слушать, чем под¬купил дона Леонардо, которому хотелось поговорить. Он соскучился по общению, так как болезнь вынуждала его долгое время проводить в одиночестве. В результате ли¬ценциат Роблес получил неожиданное приглашение по¬сетить дом Линаресов.
Побывав в доме, Федерико Роблес без особого труда понял слабинку хозяина. Пожилого синьора беспокоили многие проблемы, которые ему не с кем было по-настоящему обсудить. Болезнь вынудила его отойти от дел, а общение со старыми друзьями тоже требовало сил, которых у дона Леонардо не хватало. Лиценциат Роблес часами выслушивал бесконечно повторяющиеся воспомина¬ния о прошлом своего хозяина, его сетования на судьбу дочерей, разделял его беспокойство о подрастающих сы-новьях.
Сеньор Роблес часто проявлял в разговорах осведом¬ленность в юридических делах, которая пришлась стари¬ку по душе. Недавно он лишился своего старого адвоката, а дела по завещанию требовали нового. Относительная молодость лиценциата не смутила дона Леонардо, по опыту с доктором Рамиресом он знал, что у молодости есть свои преимущества. Более того, старому сеньору Линаресу даже стало казаться, что в дом вернулся доктор Рамирес, такой же молодой и деловой, но только в дру¬гом облике.
Дон Леонардо сказал дочерям, что подумывает про¬сить адвоката Роблеса блюсти его интересы по завеща¬нию. Кандида, которой в случае смерти отца предстояло как старшей быть опекуном несовершеннолетних брать¬ев, отнеслась к сообщению равнодушно. А Дульсина за¬интересовалась, но никаких замечаний не высказала. Но дон Леонардо все еще сомневался.
Его навестил старый друг дон Хуан Фернандес и в раздумье качал головой:
— Зачем тебе связываться с лиценциатом Роблесом? Неизвестный малый с непонятной репутацией. Поды¬щем тебе более надежного.
Однако Дульсина начала поддерживать отца. Федери¬ко Роблес ее чем-то устраивал. Никто в доме не знал, что младшая сеньорита Линарес уже имела с лиценциатом тайную беседу. Они встретились в саду подальше от по¬сторонних глаз. Дульсина предупредила Роблеса, что сеньор Фернандес уже подыскивает нового юриста. Но она обещала лиценциату свою поддержку, если он обеща¬ет скрыть от братьев, что наследство делится на всех де¬тей дона Леонардо в равных долях.
— Извините, сеньор Роблес, но у нас с сестрой свои и вполне справедливые счеты с братьями, точнее, с их по¬койной матерью. Я думаю, вам не стоит вникать в семей¬ные тайны. До совершеннолетия Рикардо и Рохелио бу¬дут получать причитающееся им содержание, и даже до момента окончания учебы, а потом пусть сами зарабаты¬вают себе на жизнь.
— Если не ошибаюсь, вы хотите присвоить себе на¬следство братьев?
— Ошибаетесь, сеньор Роблес, - твердо сказала Дуль¬сина, — оно принадлежит нам по праву. И если бы не мать этих... Впрочем, семейная история пусть останется тайной.
Лиценциат Роблес изучающим взглядом посмотрел на молодую женщину.
— А что, если я сообщу дону Леонардо о ваших пла¬нах?
— Он отнесется к ним как к дурной шутке. Для него все дети — его дети, а то, что у детей разные матери, его не волнует. Так что ваша шутка сработает против вас. У вас есть еще какие-нибудь сомнения? Прошу вас, выкла¬дывайте сразу.
— Я полагаю, — сказал с расстановкой лиценциат, — что мог бы рассчитывать на... на некоторую долю.
— Это несправедливо, сеньор Роблес, — холодно ска¬зала Дульсина, — а мы с сестрой ратуем только за спра¬ведливость.
— Но если я не пойду на ваши условия, вы же ничего не получите.
— Ничего? Нам с сестрой полагается по четвертой части, и полагаю, что лишить нас этого не в ваших силах. Зато в наших с Кандидой силах ускорить приглашение нового адвоката. Так что рискуете потерять что-то в этом доме только вы сами.
— Но другой адвокат, скорее всего, не поймет ваших требований к справедливости.
— Увы, справедливость торжествует не всегда, — со¬гласилась Дульсина.
Поколебавшись, лиценциат Роблес принял предложе¬ние Дульсины. Он скроет от Рикардо и Рохелио Линаресов то, что в случае смерти отца они не окажутся на со-держании старших сестер, а будут являться законными наследниками наравне с ними. Юридических знаний ли¬ценциата вполне хватало на то, чтобы знать силу устных договоров. Они действуют только до тех пор, пока договаривающиеся стороны находят общий язык. И с этим обстоятельствам синьоритам Линарес придется считаться.
Все формальности по составлению завещания были выполнены. Федерико Роблес получил обещанные Дульсиной полномочия.
Дульсина не спешила посвящать сестру в тонкости тайного договора, но в справедливость его она свято ве¬рила. За что братья должны получать столько же, сколько и они с Кандидой? За то, что отец предал их мать? За то, что Рикардо и Рохелио — плод преступной любви? Разве Дульсине нужно богатство? Ей с лихвой хватит и четвер¬ти, но справедливость и возмездие за поруганную честь доньи Луисы должны свершиться. Кандиду она, конечно же, убедит, в этом не может быть сомнений. Сумела же она убедить сестру отказаться от «коротышки». Но всему свое время.
В один из дней в доме Линаресов неожиданно поя¬вился сеньор Фернандес. Он прошел в спальню к дону Леонардо, который опять прихварывал и не вставал с по¬стели. Дон Хуан, посмотрев на осунувшееся лицо друга, решил, что надо вести себя поосторожнее.
— Как хочешь, Леонардо, но твой лиценциат меня смущает. Я получил сведения... э... точнее, не получил ни¬каких сведений. Это-то и странно. Он молод, но уже не юноша, у него должна быть какая-то репутация. Впро¬чем, причин для волнения нет,— смутился дон Хуан, увидев, как растревожился его друг. — Я просто думаю, что хороший, проверенный адвокат всегда надежней. Вы¬здоравливай поскорее, и мы оформим новое завещание.
После ухода друга дон Леонардо не находил себе мес¬та. Селия принесла ему ужин, и обеспокоенный хозяин, не сознавая того, начал делиться с нею своими мыслями.
— По-моему, сеньор Роблес вполне достойный моло¬дой человек, — начал он.
— Возможно, — осторожно сказала Селия.
— Ведь правда, он напоминает доктора Рамиреса. Мо¬лодой, уверенный, дело свое знает...
— Я бы так не сказала, дон Леонардо, — отозвалась Селия. — Доктор был прямой человек, а этот себе на уме.
— Да, жаль, что доктор Рамирес уехал. Я слышал, он в гору пошел, уже своя клиника... Мне его частенько не хва¬тает, и как врача, и как друга.
— Ох правда, дон Леонардо, прямо не знаю, почему сеньорита Кандида ему отказала.
-Что?! Он делал ей предложение?- От изумления дон Леонардо забыл о том, что обсуждает свои семейные дела со служанкой.
- Да, и она хотела его принять, любила доктора. А потом почему-то взяла и отказала.
- Отказала? И словом со мной не обмолвилась. Да о таком зяте я всю жизнь мечтал. А что у них произошло?
- Кто знает! Разное болтали, но никто ничего не ве¬дает. С тех пор она стала какая-то другая. Уж и не знаю выйдет ли она теперь замуж.                                           
Окончательно растревоженный, дон Леонардо не мог заснуть в эту ночь, думая свои бесконечные думы. Док¬тор Рамирес мог бы стать его зятем, но что-то произош¬ло. Дону Хуану не нравится лиценциат Роблес, возмож¬но, за этим тоже что-то скрывается. В доме творятся не¬понятные дела, а он в полном неведении.
К утру ему стало совсем худо. Обеспокоенная Дульси¬на велела вызвать врача. Дон Леонардо страдал от тяже¬лой боли в груди и ждал помощи. Внезапно он почувст¬вовал, что ему не хватает воздуха. Прибывший врач с по¬рога увидел его остекленевшие глаза, повернулся к дежу¬рившей у постели Леопольдине и мрачно произнес, что его помощь не потребуется.
Торжественные похороны собрали близких и дальних знакомых семьи Линарес, пришедших проститься с поч¬тенным доном Леонардо. Сеньора Фернандеса на похоро¬нах не было. Узнав о скоропостижной смерти друга, он почувствовал свою вину за неприятный разговор накану¬не. Перед этим дон Хуан получил крайне неприятные сведения об адвокате Роблесе и торопился предупредить дона Леонардо. Но, видно, он слишком поспешил, хотя и старался не сказать лишнего. Больное сердце не выдер¬живает даже маленьких тревог. Это со всей справедливо¬стью относилось и к самому дону Хуану, которого через день свалил тяжелейший инфаркт. Разумеется, сеньора Фернандес тоже не смогла прийти на похороны, что из¬бавило ее от необходимости выражать соболезнования
Когда утихла первая боль, унялись бесконечные сле¬зы, стали громче приглушенные голоса, дом Линаресов оживился. Осиротевшие Рикардо и Рохелио неожиданно почувствовали себя слишком маленькими, строгое пове¬дение сестер словно вернуло их на пятилетие назад. Братья давно уже не считали себя детьми, но именно те¬перь они поняли, что детство по-настоящему закончилось.

ГЛАВА 22
Лиценциат Федерико Роблес считал свое знакомст¬во с семьей Леонардо Линареса огромной удачей.
Сам он происходил из достаточно скромной семьи. У его родителей было небольшое ранчо близ города Мери-да, и они, хоть и с некоторым трудом, набрали достаточ¬но денег, чтобы послать своего сына учиться на юриди¬ческий факультет университета в Куэрнаваке.
Юный Федерико с ранних лет отличался смышлено¬стью и повышенным интересом к юриспруденции. Он рано понял, что именно в этой области для сообразитель¬ного человека могут открыться заманчивые перспекти¬вы. Во всяком случае, преподаватели отмечали его при¬лежание при штудировании законов, и курс он закончил успешно.
Теперь, получив диплом, молодой Федерико мог с гордостью заказать визитные карточки с новым титулом: «Федерико Сесар Роблес, лиценциат». Но молодой юрист понимал, что диплом — это лишь первый шаг на пути к вершинам, которые он для себя наметил.
Надо  сказать,  что помимо прилежного освоения юриспруденции Федерико Роблес смолоду славился дру¬гими способностями: он умел производить впечатление на представительниц прекрасного пола. Он отличался высоким ростом, атлетическим сложением, а главное, умением без конца говорить комплименты, отыскивая в собеседнице все новые и новые достоинства. Только очень искушенная женщина могла бы устоять перед та¬ким неотразимым красноречием.
Федерико очень скоро научился извлекать выгоду из этого таланта. В студенческие годы он охотно знакомил¬ся с девицами из состоятельных семей, надеясь на вы¬годный брак. Подобрать хорошую партию ему тогда не удалось, но, по крайней мере, Роблес часто экономил на обедах и ужинах, потому что умел устроить так, что на одно посещение ресторана, оплаченное им, приходилось пять или шесть за счет его очередной пассии.
Женщины привлекали Федерико, жизнь без них каза¬лась ему пресной, но он считал, что глупо продавать свою молодость и свободу без определенных материальных га-рантий.
Тем не менее после окончания университета Роблес столкнулся с проблемой, типичной для выходцев из среднеобеспеченных семей: он мечтал о том, чтобы от¬крыть свою адвокатскую или нотариальную контору, но на это нужны были деньги.
Роблес вернулся в свой родной город Мерида, снял себе квартиру и благодаря отцовскому знакомству посту¬пил на службу к адвокату Хименесу, содержавшему одну из известных адвокатских контор в городе.
Молодой Роблес постарался заручиться расположе¬нием не только самого сеньора Хименеса, но и его супру¬ги, которая благосклонно отнеслась к приятному и ус¬лужливому молодому человеку и стала приглашать его на приемы. На одном из них Роблес был представлен племяннице хозяйки Марии Елене Торрес, которая при¬ехала к родственникам погостить.
Марии Елене уже исполнилось двадцать четыре года, и, по мнению матери, она засиделась в невестах. Мать решила отправить ее к родственникам в Мериду, потому что сеньора Хименес занимала видное положение в горо¬де, и мать девушки надеялась, что та поможет Марии Елене завести интересные знакомства.
Так и случилось. Лиценциат Роблес оценил пышную фигуру и доверчивый характер Марии Елены и с самого момента знакомства приступил к серьезному ухажива¬нию.
— Вы не представляете, каким одиноким я себя чув¬ствую, — говорил он Марии Елене, нежно взяв ее за руку и устремив на нее медоточивый взгляд. — Моя мечта — встретить любящую, преданную женщину и создать с ней семейный очаг.— При этом Роблес, разумеется, умалчивал о веренице приятельниц, которые скрашива¬ли ему холостяцкие будни.
Мария Елена, ни о чем таком не ведавшая и очаро¬ванная обходительностью лиценциата, отвечала:
— Поразительно. Вы как будто угадали мои собствен¬ные мысли.
В промежутках между лирическими излияниями ли¬ценциат Роблес не забыл справиться о финансовом со¬стоянии семейства Торрес и о размере приданого Марии Елены. Цифра оказалась вполне подходящей.
Лиценциат Роблес выбрал момент и попросил ауди¬енции у сеньоры Хименес, жены адвоката.
— Донья Лусия, я влюблен в вашу племянницу и не могу жить без нее.
Сеньора Хименес выслушала новость вполне благо¬склонно.
— Я рада за вас, сеньор Роблес, — сказала она. — Ма¬рия Елена прелестная и добрая девушка, и я надеюсь, что вы составите счастье друг друга.
Когда сеньор Хименес узнал о намечающемся браке, он выразил готовность помочь Федерико Роблесу и взять его партнером в свою фирму. Роблес рассыпался в благо-дарностях.
После свадьбы молодые супруги поселились в уют¬ной квартирке, которую обставили родители невесты, а лиценциат Роблес стал полноправным партнером адво¬ката Хименеса. Супружеская чета часто появлялась на приемах в местном обществе, где Мария Елена смотрела на своего супруга с явным обожанием.
Впрочем, весьма скоро до дядюшки и тетушки стали доходить не совсем благоприятные слухи о лиценциате.
Поговаривали, что молодого юриста временами встречают в местном игорном клубе, пользующемся не самой лучшей репутацией.
Местные кумушки доложили сеньоре Хименес, что в тот час, когда, как полагала его супруга, лиценциат Роб¬лес отбыл на отдаленное ранчо оформлять завещание, его видели в небольшом ресторанчике в обществе ярко на¬крашенной особы весьма вольного поведения.
И в довершение всего адвокат Хименес поймал свое¬го молодого партнера на нарушении профессиональной этики. Ему стало известно, что Роблес позволил себе весьма сомнительные операции с деньгами, которые бы¬ли доверены адвокатской фирме как блюстителю завеща¬ния одного несовершеннолетнего клиента.
Состоялся весьма бурный разговор. В нем участвова¬ли главным образом адвокат Хименес и лиценциат Роб¬лес, но свою лепту внесла и супруга лиценциата Мария Елена.
— Как ты посмел, негодяй! — кричал, топая ногами, сеньор Хименес— Ты понимаешь, что я могу тебя в тюрьму засадить?
— Зачем же так горячиться, — отвечал лиценциат. — Мне кажется, такой скандал может повредить репутации вашей уважаемой фирмы.
Адвокат Хименес понимал, что Роблес прав, но от этого ему еще больше хотелось запустить в него чем-ни¬будь тяжелым.
— Дядюшка, он подлый обманщик! — визгливым го¬лоском кричала Мария Елена. - Он опозорил меня перед соседями. Весь квартал знает, что он, забыв стыд и со¬весть, путается неизвестно с кем. Мне уже на улицу стыд-
— Моя дорогая, - с неизменной улыбкой отвечал ей лиценциат, который уже успел в значительной степени растратить приданое жены, — ты несправедлива ко мне и веришь грязным сплетникам, которые рады опорочить честного человека. Но я уже предлагал тебе: если ты этого желаешь, мы можем с тобой развестись.
— Еще чего! — возмущенно отвечала Мария Елена. — Чтобы про меня соседки судачили, что я разведенная! Да ни за что на это не соглашусь. Я мужняя жена и таковой останусь.
Логики в этом было мало, но лиценциат Роблес пред¬почел не настаивать.
— Ну вот что, Федерико, — слегка успокоившись, зая¬вил адвокат. — Ради наших прежних отношений и наше¬го родства, — он взглянул на Марию Елену, — я согласен разойтись по-хорошему. Но только при условии, что ты навсегда покинешь наш город.
Федерико Роблес, который давно пришел к выводу, что человек с его выдающимися способностями гораздо скорее сможет развернуться в столице, с энтузиазмом со¬гласился.
— Только не думай, что ты навсегда от нас отделал¬ся, — продолжал Хименес. — Выслушай сначала условия.
Условия касались завещания лиценциата. Согласно одному из пунктов брачного контракта, составленного самим Хименесрм, на следующий день после свадьбы оба молодых супруга написали завещания в пользу друг друга. Эти завещания хранились у самого адвоката.
— В интересах моей племянницы я настаиваю на том, чтобы это завещание сохраняло свою силу, — сказал Хименес. — У меня есть знакомые в Мехико, и я найду возможность узнать, выполняется ли это условие. Как только ты вздумаешь его нарушить, я напомню о себе, и мне будет о чем рассказать твоим клиентам и приятелям.
Лиценциат Роблес счел за благо согласиться. В конце концов, обязательства по завещанию никак не ограничи¬вали его свободу действий. Хуже было то, что Мария Еле-на не соглашалась на развод. Это исключало возмож¬ность выгодной женитьбы в будущем. Хотя почему иск¬лючало?..
«Там видно будет», — решил про себя лиценциат Роб¬лес.

ГЛАВА 23
Таким образом, через месяц с небольшим Федерико Роблес объявился в Мехико. К тому времени у него был счет в банке, который помог ему снять квартиру и поме¬щение для офиса. Лиценциат поспешил разыскать тех приятелей, с которыми сошелся во время учебы в Куэрнаваке. Разумеется, он никому ни словом не обмолвился о своей женитьбе и всюду выдавал себя за холостяка.
Удача улыбнулась Федерико Роблесу. В доме одного из таких приятелей он познакомился с Леонардо Лина-ресом.
Умение слушать и способность к лести сослужили лиценциату хорошую службу. Он очень скоро стал вхож в дом Линаресов и понял, что, если его связи с этим се¬мейством укрепятся, это существенно повысит его шан¬сы добиться успеха в столице.
Почтительно выслушивая дона Леонардо, Федерико Роблес размышлял о его дочерях и о том, каким образом можно завоевать их доверие. Дульсина сама пошла ему навстречу. Она первая заговорила о завещании отца и о том, какую услугу он бы мог ей оказать.
Роблес был польщен и обрадован. Он понял, что если сумеет договориться с Дульсиной, то в случае смерти старого Линареса получит практически неограниченный доступ к огромному состоянию старого сеньора. По опы¬ту он знал, что сеньориты из знатных семейств обычно мало что смыслят в делах и полагаются на мнение того советчика, который кажется им достойным и прилич¬ным человеком. Поэтому он старательно подчеркивал свое безграничное уважение к семье Линаресов с их ари-стократическими традициями, а также свои знакомства в «избранном кругу», которые имели такое значение для Дульсины.
Он добился своего. После смерти дона Леонардо ли¬ценциат Роблес сразу же предложил свои профессиональ¬ные услуги сеньоритам Линарес и держался с таким поч-тением и вместе с тем с достоинством, что и Кандида, и Дульсина прониклись к нему симпатией.
— Как нам повезло, Кандида,- говорила Дульси¬на, — что отец познакомился с лиценциатом Роблесом. Не будь его, не знаю, как бы мы теперь справились со всеми делами.
— Верно, Дульсина, — согласилась Кандида. — Он был так предан отцу и теперь проявил такое понимание и сочувствие к нашей семье. Не часто встретишь адвока¬та, который так внимательно и терпеливо вникает во все проблемы.
Дульсина была особенно удовлетворена тем, что Роб-лес не оспаривал ее главенства в семье. Она завела такой порядок, что ни одно финансовое распоряжение в доме не давалось без ее одобрения. Именно к ней лиценциат Роблес приходил с ежемесячным отчетом, хотя иногда в бумагах требовалась подпись Кандиды.
Дела лиценциата Роблеса шли на лад. Он перевел свой офис поближе к центру, нанял новую секретаршу и с удовлетворением отмечал, что число его клиентов растет. Умение Роблеса нравиться прекрасному полу также спо¬собствовало его популярности.
Так, например, он познакомился с Мириам Асеведо, которая пришла к нему за юридическим советом по по¬воду своего бракоразводного процесса. Юридические со¬веты Федерико Роблеса настолько понравились прекрас¬ной Мириам, что ей захотелось продолжить знакомство. Мириам Асеведо чрезвычайно устраивала Федерико Роб¬леса тем, что была вполне самостоятельной, обеспечен¬ной женщиной, которой ничего не нужно было от него, кроме приятного времяпрепровождения.
Тем не менее Федерико Роблес был отнюдь не наме¬рен связывать свое будущее ни с Мириам, ни с кем дру¬гим из своих многочисленных приятельниц. Главной его целью было богатство и власть, которую дают деньги. А в данный момент ему казалось, что добиться этого проще всего будет с помощью одной из сестер Линарес.
Федерико Роблес, как заправский психолог, присмат¬ривался к сестрам и сравнивал их характеры. Он понял, что Кандида, более мягкая и уступчивая, легче поддается влиянию. С другой стороны, до сих пор делами в доме заправляла Дульсина, и Федерико Роблес догадывался, что если затронуть ее чувствительные струнки, такие, на¬пример, как самомнение, то можно привлечь ее на свою сторону.
Как бы то ни было, пока лиценциат Роблес выжидал. Он считал, что всему своя пора и время решительных действий еще не настало.

Дульсина сидела в кабинете, погруженная в глубокие раздумья. Она размышляла о будущем.
Последние несколько лет, когда она была фактически полновластной хозяйкой большого дома Линаресов, Дульсина была вполне довольна своей жизнью. Ей уда¬лось полностью утвердиться в великосветском кругу, к которому некогда принадлежали ее мать и бабушка. Ста¬рые приятельницы доньи Луисы, такие, как донья Кон¬сепсьон или донья Росаура Монтеро, никогда не забыва¬ли включать сестер Линарес в свои приглашения. В сво¬ем кругу Дульсина считалась законодательницей моды, и ей льстило, когда ее ровесницы и даже более молодые женщины спрашивали у нее совета. О Кандиде и гово¬рить нечего: та в последнее время практически не имела мнения, отличного от мнения сестры.
Словом, Дульсина не могла пожаловаться на судьбу Правда, она была не замужем, а ей уже было за тридцать, но в последнее время Дульсина начала говорить себе, что, скорее всего, радости семейной жизни сильно преувели¬чены и гораздо приятнее для женщины ощущение неза¬висимости и полной возможности распоряжаться своей судьбой.
Но теперь опасность подстерегала ее с другой сторо¬ны. Незаметно для старших сестер Рохелио и Рикардо выросли и считали себя уже взрослыми.
После окончания колледжа Рохелио и Рикардо посту¬пили в университет. До сих пор братья всегда и везде бы¬ли вместе, и даже друзья с трудом отличали их друг от друга. Но тут интересы близнецов разошлись. Рикардо поступил на экономический факультет, чтобы изучать финансы и страховой бизнес, а Рохелио, в котором про¬явилась склонность к технике, выбрал инженерный фа¬культет. Может быть, дополнительной причиной, побу-дившей Рохелио избрать другую профессию, было под¬сознательное желание выйти из тени брата, который, благодаря своему легкому, живому характеру, обычно оказывался душой вечеринок и легко переключал на себя внимание противоположного пола.
Именно эта непосредственность и легкомысленность Рикардо беспокоила его сестру Дульсину. Разумеется, она приписывала это «дурной наследственности». Чем стар¬ше становилась Дульсина, тем меньше она была склонна прощать отцу его второй брак. Дело в том, что Рикардо не хотел признавать никаких авторитетов. Жизнь его и Ро¬хелио сложилась в последние годы так, что у них не оста¬лось старших родственников, которые могли бы воздей¬ствовать на юношей. Поэтому Рикардо и Рохелио быстро усваивали обычаи и привычки, царившие среди их при¬ятелей.
К тому же братья не привыкли особенно стеснять се¬бя в расходах. Если в годы их учебы в школе Дульсине удавалось ограничивать их карманные деньги, выдавае¬мые на месяц, то после поступления в университет обста¬новка изменилась.
— Дульсина, мы с Рохелио считаем, что нам нужно гораздо больше денег, — заявил Рикардо на следующий день после того, как узнал о своем зачислении в студен¬ты.
— Это еще почему? — недовольно сказала Дульсина.
— Ну как ты не понимаешь, сестрица! — беспечно улыбаясь, продолжал Рикардо. — Ведь мы теперь студен¬ты, да еще принадлежим к приличному обществу. Нуж¬ны деньги на книги, на транспорт, на университетское кафе, в конце концов.
— Не хитри, братец, — сказала Дульсина. — Деньги на книги входят в ту сумму, которую вы вносите за курс обучения. А что касается кафе, то, разумеется, если вме¬сто кофе тянуть спиртные напитки, да еще угощать бес¬численных подружек...
— Погоди, Дульсина, — перебил ее брат. — Не забы¬вай, пожалуйста, что мы мужчины, и кроме того, мужчи¬ны из семьи Линаресов.
Дульсина почувствовала, что ее проповедь на тему ис¬ключительной значимости семьи Линаресов оборачива¬ется против нее самой.
— Вот именно,— поддержал брата Рохелио.— Мы имеем такое же право прилично одеваться и приглашать девушек в кафе, как ты - покупать себе бесконечные на¬ряды и устраивать приемы для этих твоих занудных дам.
— Но вы еще несовершеннолетние,- возразила Дульсина, которой этот разговор совсем не нравился но она сочла более благоразумным не доводить дело до открытого конфликта. - Не забывайте, что отец в своем за¬вещании назначил нас с Кандидой распоряжаться досто¬янием семьи.
— Это еще надо как следует изучить, — вдруг сказал Рикардо.— Мой приятель Хорхе Эртуэса поступил на юридический факультет, а его старший брат уже работает в нотариальной конторе. Если ты дашь нам копию заве¬щания, мы сможем его как следует изучить и будем точ¬но знать, что нам положено, а что не положено.
— Ты что же, сомневаешься в компетентности лице¬нциата Роблеса? — с негодованием воскликнула Дульси¬на. — И думаешь, что твои желторотые приятели разби¬раются в этом лучше, чем уважаемый человек, принятый в лучших домах города! Или ты сомневаешься в моих словах? Спроси у Кандиды! Кандида, иди сюда! — громко позвала она сестру. — Наши братцы, оказывается, счита¬ют, что мы их обманываем.
На шум из соседней комнаты прибежала Кандида.
— Да ладно, Дульсина, ты неправильно поняла Ри¬кардо, —   примирительным   голосом   заговорил   Рохе¬лио. — Просто ты должна понять, что мы уже не малень¬кие мальчики и нам потребуются свои деньги на расхо¬ды.
— Это другое дело, — уже смягчившимся голосом отозвалась Дульсина. — Мы не возражаем, правда, Кан-ди? — обратилась она к сестре.
— Разумеется, не возражаем, — поддакнула Кандида.
— И размер вашего месячного содержания можно об¬судить. Я уверена, что мы придем к общему мнению, — уже совсем сладким голосом сказала Дульсина.
Тем не менее этот разговор ее насторожил. С тех пор прошел год, а ситуация не стала проще. Рикардо и Рохе¬лио завели новых приятелей в университете, часто выез¬жали за город на пикники, ездили в кафе и на танцы. Очень часто за несколько дней до конца месяца они при¬ходили к Дульсине и просили еще денег.
Дульсина вынуждена была соглашаться. Отказывать она боялась, потому что тогда Рикардо мог бы вернуться к вопросу о завещании дона Леонардо.
Особенно тревожно стало Дульсине в последнее вре¬мя, когда она поняла, что Рикардо пользуется успехом у девушек. Собственно говоря, это было неудивительно: высокий, широкоплечий, с неизменной открытой улыб¬кой на лице, Рикардо был любимцем своих товарищей и предметом многих тайных девичьих вздохов. Но Дуль¬сине от этого было не легче. Как кошмарный сон, пресле¬довало ее видение: Рикардо и Рохелио стоят перед нею, у каждого на руке повисла какая-то сомнительная девица, а в руках у каждого по орущему младенцу, и братья хором говорят: «Дульсина, нам нужны деньги».
Мозг Дульсины напряженно работал, чтобы найти выход из этого положения. Внезапно ее осенила идея столь блестящая, что она поразилась, как только эта мысль не пришла ей в голову раньше. Братьев надо вы¬годно женить! И начать следует с Рикардо.
После этого Дульсина стала мысленно перебирать знакомые семьи, в которых были девицы на выданье. Она велела Хаиме подать машину и отправилась в гости к донье Росауре Монтеро.
Донья Росаура, овдовев, жила одна в большом особ¬няке. Дульсина знала, что старая дама практически не поддерживает отношения со своей дочерью Паулеттой. Тем не менее долг вежливости повелевал Дульсине спра¬виться о здоровье Паулетты.
— И не спрашивай, Дульсина, — с гневными нотками в голосе ответила донья Росаура. — Их жизнь меня те¬перь совершенно не касается.
Но у Дульсины был свой интерес в разговоре.
— Донья Росаура, а как здоровье вашей племянницы Леонелы?
Двоюродная племянница доньи Росауры происходи¬ла из того же знаменитого рода Вильярреаль, что и сама Росаура. Поскольку она рано лишилась родителей, ее воспитывала бабушка, жившая в Монтеррее. Но с про¬шлого года, как было известно Дульсине, Леонела при¬ехала в Мехико, вступила во владение отцовским наслед¬ством и поселилась в родовом доме Вильярреалей.
Лицо доньи Росауры прояснилось:
-Леонела навещала меня на этой неделе. Какая стала красавица. И какая самостоятельная. Редко в ее возрасте девушки обладают таким трезвым взглядом на жизнь.
- Донья Росаура, я так много о ней слышала хорошего. Нам бы очень хотелось пригласить вас к себе вместе с Леонелой.
Донья Росаура пристально поглядела на Дульсину. Она знала, что та ничего не делала просто так.
— Понимаю, моя милочка. В доме подрастают два жениха, так что ты не прочь пригласить в дом молодую красавицу.                                                                 
Дульсина улыбнулась.
— Я знаю, донья Росаура, что вас не проведешь Вы правы, меня очень заботит будущее Рикардо и Рохелио Вы же понимаете, что в связи с отсутствием отца и мате¬ри на нас с Кандидой выпала эта сложная задача — опе¬кать и наставлять братьев.
— Это совершенно справедливо, милочка, — сказала, покачивая  головой,   донья  Росаура.—   Конечно,  твои братья Рикардо и Рохелио вполне достойные молодые люди, в которых сразу видны результаты вашего благо¬творного влияния.
Дульсина скромно потупила взор:
— Вы преувеличиваете, донья Росаура. Разумеется, мы с сестрой стараемся делать все, что от нас зависит Так вы передадите Леонеле наше приглашение?
— Ну разумеется, моя дорогая. Я уверена, что она примет его с удовольствием.

ГЛАВА 24
Когда донья Росаура позвонила Леонеле по телефо¬ну, у той в гостях находилась ее троюродная сестра Ва¬несса.
— Спасибо, тетя Росаура. Я пойду с удовольствием. А нельзя ли взять с собой Ванессу?
Ванесса приходилась донье Росауре племянницей. Она была дочерью ее беспутного брата Мигеля и Эухении д'Аламеда. Мать Ванессы происходила из вполне состоя¬тельной семьи, но после многочисленных похождений Мигеля Вильярреаль семейное состояние изрядно подта¬яло, и теперь Ванессе было трудно рассчитывать на хоро¬шее приданое. Тетушка Росаура решила, что не худо и другую племянницу ввести в дом, где есть двое нежена¬тых молодых людей.
— Ну конечно, Леонела, я буду очень рада, если вы бу¬дете вдвоем.
Распрощавшись и повесив трубку, Леонела оберну¬лась к своей кузине:
— Знаешь, что задумала тетя Росаура? Ее пригласили в одну знакомую семью, по фамилии Линарес, где есть двое молодых людей. Они близнецы, и говорят, что их невозможно отличить друг от друга. Что ты об этом ду¬маешь?
— А чем занимаются эти братики?
— Учатся в университете. Я не спросила у тети, на ка¬ком факультете. Она была знакома еще с их отцом и не¬плохо знает их старшую сестру по отцу, Дульсину Лина¬рес.
Глаза у Ванессы загорелись.
— Что ж, звучит заманчиво. На какой день мы при¬глашены?
— На послезавтра. Успеем сходить в парикмахерскую и сделать новые прически.
С того момента, как Леонела Вильярреаль приехала в Мехико, она возобновила тесную дружбу со своей кузи¬ной Ванессой. Девушек связывало не только родство, но и одинаковый возраст, а также общие интересы. Ванессе, которая после окончания школы ничем особенным не за¬нималась, было скучновато в родительском доме, где ее мать Эухения проводила большую часть времени, сетуя на судьбу и на непутевого мужа. Отец Ванессы, Мигель Вильярреаль, в те редкие минуты, когда он встречался со своей выросшей дочерью, был любезен и обаятелен, но поскольку он по-прежнему большую часть времени про¬водил вне дома, для Ванессы он оставался в сущности мало знакомым человеком.
Леонела скучала по другой причине. Последние не¬сколько лет она провела в доме своей бабушки и еще не успела завести друзей и приятелей в Мехико. Леонела Вильярреаль с малых лет была высокого мнения о своей персоне и считала, что ей суждена исключительная судь¬ба. С самого рождения она воспитывалась как наследни¬ца, в обстановке роскоши и всеобщего обожания. В школе Леонела сумела стать популярной личностью благодаря своим способностям, которые позволяли ей учиться без особого труда, и благодаря щедрым подаркам, которые она преподносила подругам и учителям. Темные глаза в сочетании с длинными белокурыми волосами делали ее похожей на ангела, и начиная с пятнадцати лет у юной Леонелы не было отбоя от кавалеров. Но капризная кра¬савица не спешила раздаривать свою благосклонность.
— Поскольку мне выпала счастливая судьба и я не должна выходить замуж по расчету, — говорила она под¬ругам, — я подожду, пока не встречу мужчину, который будет и умен, и красив, и хорошего происхождения...
— Ну, в общем, принц, — смеялись подружки. Но Леонелу нельзя было смутить.
— Принцы встречаются тем, кто умеет бороться за свое счастье, — уверенно заявляла она.
Поэтому, когда до ее школьных подруг дошло, что Леонела переехала жить в столицу, они говорили между собой:
— Леонела поехала искать своего принца.
Вот почему подруга и наперсница ей была необходи¬ма. С Ванессой вместе они могли принимать приглаше¬ния в гости или на танцы, вместе с ней обсуждать потом своих новых знакомых, и Ванессе Леонела могла откро¬венно признаться в своих желаниях и надеждах.
То, что кузина не могла сравниться с Леонелой в бо¬гатстве, было, по мнению Леонелы, еще лучше. Таким образом она ощущала себя благодетельницей.
В назначенный час шофер доньи Росауры заехал за девушками, потом за самой доньей Росаурой, и они все вместе отправились в дом Линаресов.
Дульсина приготовила прием на высшем уровне. Гос¬тей было немного, и в их число был включен лиценциат Роблес, которого в последнее время часто приглашали в дом Линаресов.
Рикардо и Рохелио скептически относились к при¬емам, которые устраивала сестра, считая, что на них со¬бираются напыщенные господа и дамы, занятые в основ¬ном перемыванием косточек общим знакомым. Но на этот раз Дульсина сумела их заинтересовать. Узнав, что на обеде будут две молодые девушки, Рикардо и Рохелио готовились особенно тщательно.
Наконец, гости прибыли. В течение долгих минут Дульсина и Кандида обменивались любезностями с доньей Росаурой и делали комплименты ее хорошеньким племянницам. И вот очередь дошла и до младших брать¬ев, которые тоже были представлены гостям.
С первого взгляда все поражались удивительному сходству братьев. Но у Рохелио вдруг обнаружили не¬большую близорукость и рекомендовали носить очки, и это давало возможность различать их. Но сейчас очки ему были не нужны, и молодых сеньоров Линаресов можно было отличить только по цвету галстуков: у Рохе¬лио он был зеленовато-серый, а у Рикардо синевато-ко¬ричневый.
Оба брата приветливо улыбнулись молодым гостьям. Потом Рикардо предложил девушкам до начала обеда пойти посмотреть сад Линаресов.
— С удовольствием, — откликнулась Леонела. Компания вышла из дома и направилась в сторону бассейна. Завязалась беседа. В этой беседе главную роль играли Леонела и Рикардо.
«Симпатичный парень, — думала Леонела. — Краси¬вый, неглупый, обаятельный. С таким не стыдно поя¬виться где угодно. Пожалуй, стоит к нему приглядеться получше.»
Рохелио в это время украдкой разглядывал темново¬лосую подружку Леонелы. Она была не такая бойкая и не такая эффектная, как ее белокурая кузина, но очень хоро-шенькая. Рохелио не мог оторвать глаз от ее ладной, стройной фигурки и больших карих глаз. В глубине ду¬ши Рохелио всегда чувствовал себя большим романти¬ком, чем его брат. Рикардо часто подсмеивался над влюб¬чивостью Рохелио, который обычно в мыслях наделял девушку, привлекшую его внимание, всеми возможными добродетелями. Будучи не таким уверенным в себе как Рикардо, Рохелио зачастую предпочитал вздыхать на расстоянии, и не всегда предмет его увлечения мог догадать¬ся о чувствах бедного юноши.
Но с Ванессой дело обстояло немножко иначе Рохе¬лио заметил, что, когда он вступал в разговор, девушка внимательно и с интересом прислушивается к его сло¬вам, и решил во что бы то ни стало продолжить знаком¬ство.
Сам же Рикардо, свободный от каких-либо тайных мыслей, непринужденно болтал с хорошенькими подру¬гами.
— Вы говорите, что недавно в Мехико? — говорил он Леонеле. — В таком случае вам непременно требуется гид.
— Вы хотите предложить свои услуги? — кокетливо спрашивала Леонела.
— Мы с братом сочтем за честь, — бодро ответил Ри¬кардо. — Может быть, мы чуть-чуть и уступаем профес¬сиональным гидам в знании памятников архитектуры, зато наверняка намного превосходим их в знакомстве с уютными миленькими местечками, где так приятно по¬слушать музыку и выпить рюмочку чего-нибудь вкусно¬го.
— О, так вы любитель погулять? — насмешливо спро¬сила Леонела.
— Прелестные сеньориты, молодость дана нам лишь на краткий миг, которым грешно не воспользоваться в свое удовольствие, — важно ответил Рикардо.
— Не верьте ему, Леонела, — вставил Рохелио, кото¬рый мысленно обращался к Ванессе. — Этот шалопай сдал прошлые экзамены одним из лучших на своем кур¬се.
Довольный Рикардо засмеялся.
— Отчасти это результат везения, отчасти неотрази¬мого обаяния Линаресов. Как бы то ни было, я же должен как-то оправдывать деньги, которые мои щедрые сестри¬цы выделяют на мое образование.
«Интересно, значит, своего состояния у него нет,— подумала Леонела. — Что ж, тем лучше. В таком случае его должна интересовать хорошая партия».
Из дома вышла Селия, которая пригласила хозяев и гостей к столу.
За столом Рикардо сидел рядом с Леонелой по одну руку и с ее тетушкой по другую, и ухитрился уделять внимание им обеим и на обеих произвести прекрасное впечатление. Впрочем, донью Росауру усердно развлекал и ее сосед с другой стороны, лиценциат Федерико Роблес, который никогда не упускал случая завести знакомства в высших кругах.
Рохелио говорил гораздо меньше, но в этот день он чувствовал, как исполняются почти все его желания. Ва¬несса Вильярреаль оказалась за столом его соседкой, и ему удалось завязать с ней разговор и даже пару раз за¬ставить улыбнуться. Рохелио был счастлив.
На прощанье братья Линаресы попросили у девушек телефоны и получили надежду на новые встречи.
Дульсина осталась довольна. Она видела, что моло¬дые гостьи не скучали, а стало быть, была надежда, что знакомство вызовет у братьев интерес.
— Ты видела, Кандида, — говорила она сестре, — Ри¬кардо целый вечер был очень внимателен к Леонеле. Он редко кого балует таким вниманием.
— Ну еще бы, Леонела такая хорошенькая, — сказала романтичная Кандида.
— И из такой приличной семьи, — вторила ей сестра.
— Бедняжка Леонела, как грустно отстаться без роди¬телей в таком юном возрасте, — вздохнула Кандида, ко¬торая вспомнила свое собственное детство и смерть ма¬тери.
— Это верно, но теперь она хозяйка огромного состо¬яния,— сказала Дульсина.— Поэтому она может себе позволить, выбирая мужа, следовать велению своего сер¬дца.
Кандида вздохнула еще печальнее. Она подумала о том, как ей самой десять лет назад не дозволено было следовать велениям собственного сердца.
Братья в это время также обсуждали гостей.
— Рикардо, она такая необыкновенная, — говорил Ро¬хелио.
— Кто, Леонела? — с интересом осведомился брат.
— Да нет, Леонела тоже замечательная, но я говорил о ее кузине. — Рохелио мечтательно посмотрел куда-то вдаль.
Рикардо расхохотался:
— Ты хочешь сказать, братишка, что у тебя опять лю¬бовь с первого взгляда?
— Ты зря смеешься, - обиженно сказал . -— Это ты у нас ведешь себя, как Дон Жуан, оставляющий за собой разбитые сердца.
— Я не виноват, что девичьи сердца так легко разби¬ваются, — беспечно сказал Рикардо.