brunetka
спасибо огромное! мне очень понравилось!

brunetka
первую книгу я в нете находила и не в одном источнике,а вторую только здесь

Текстовый вариант:
Вальтер Неграо
Тропиканка

Зарубежный кинороман –

Вальтер Неграо
Тропиканка

Глава 1

Витор догадывался, что поссорить Гаспара с Эстелой будет значительно труднее, нежели мать с Франсуа, но и предположить не мог, насколько прочно привязаны дед и его избранница друг к другу. На какие только уловки ни шел Витор, чтобы вбить между ними клин или хотя бы заронить маленькую толику сомнения, в их душах, – все было напрасно. Чтобы найти нужную зацепку, ему пришлось провести несколько вечеров у них в гостях, а однажды повезло развлекать Эстелу и в отсутствие деда.
– Ты удивительная женщина, – без зазрения совести льстил ей Витор. – Оставить любимую работу, друзей, уехать с человеком, который значительно старше тебя!..
– Возраст в данном случае не имеет никакого значения, – отвечала Эстела. – Просто я встретила человека, о котором мечтала всю жизнь, но уже перестала верить, что он существует.
– Боже, как красиво! – с наигранным восторгом Витор закатывал глаза, однако уже через минуту продолжал совсем в ином тоне: – Ты мне очень нравишься, Эстела, и потому меня немного пугает твое будущее. Представь, что Гаспару уже под семьдесят, а ты – еще вполне цветущая, молодая женщина… Ведь это же трагедия, не правда ли?
– Я не знаю, что со мной будет завтра, – смеялась в ответ Эстела. – А что будет через двадцать лет, и вовсе невозможно предугадать. Сейчас я счастлива, и это самое главное для меня.
– Да, вы с дедом очень похожи. Его тоже не волнует, что будет через двадцать лет, он упивается своим счастьем. Но тебе, наверное, скучно здесь? Ты привыкла к иной жизни, в которой было много музыки. Хочешь, я повезу тебя сейчас в одно местечко? Там играют замечательные музыканты.
Эстела от такой поездки не отказалась, и весь вечер они провели в компании джазовых музыкантов. Витор специально тянул с возвращением домой, чтобы Гаспар имел возможность убедиться, какая у него ветреная невеста. Но тот встретил их вполне доброжелательно и поблагодарил внука за то, что он догадался свозить Эстелу к музыкантам.
Такое благодушие Гаспара хоть и раздражало Витора, однако было ему на руку: «Пусть лучше он видит во мне друга, чем врага. Так легче будет нанести ему удар». В том, что возможность для удара вскоре представится, Витор не сомневался и оказался прав. Та зацепка, которую он так упорно искал, обнаружилась неожиданно. А подсказала ее, сама того не ведая, Изабел.
Как то Витор от нечего делать заглянул в дом к Бонфиню, а точнее – к Оливии, но на него тут же обрушилась с расспросами Изабел: видел ли он невесту Гаспара, правда ли, что она – певица, и скоро ли будет свадьба? Витор, следуя избранной тактике, всячески расхваливал Эстелу, а также не скупился на восторги, расписывая, как он рад за деда, которому повезло, наконец, обрести свое счастье.
– Ты говоришь, она очень красивая? – что то прикидывая в уме, спросила Изабел.
– Да, у нее внешность, достойная кисти великих мастеров. Этакая мадонна.
– Вот! – обрадованно воскликнула Изабел. – Ты сказал сейчас то, что мне было нужно! Думаю, портрет такой красавицы будет приятно писать любому художнику, и Франсуа – не исключение.
– При чем тут Франсуа? – не поняв, поморщился Витор.
– Ну как ты не понимаешь! – с досадой ответила Изабел. – Гаспар очень любит живопись, это общеизвестно. А я предложу Франсуа написать портрет Эстелы, и мы подарим его Гаспару в день свадьбы!
– Что ж, идея хорошая, – сказал Витор, одновременно соображая, как можно использовать эту ситуацию в своих целях. – Только есть одна загвоздка – Франсуа может отказаться.
– Я уговорю его! Не сомневайся.
– Нет, я нисколько не сомневаюсь, Изабел. При твоей энергии!.. А я, в свою очередь, уговорю Эстелу позировать. Главное – сделать это втайне от деда! Чтобы портрет стал для него сюрпризом.
– Конечно, – согласилась Изабел. – Я умею хранить тайны. Это, можно сказать, мое хобби!
Проводив Витора, она вернулась в гостиную и сделала выговор дочери за то, что та была с гостем не слишком ласковой.
– Ведь он приходил не к Бонфиню и не ко мне, а к тебе! Да, своим опытным глазом я сразу же это увидела. Ну что ты усмехаешься? Думаешь, у меня разыгралась буйная фантазия?
– Возможно, – не стала отрицать Оливия.
– Ничего подобного. Ты явно нравишься Витору. И вы могли бы стать замечательной парой! Или ты все еще не можешь забыть Дави? Ведь ты сама говорила мне, что не любишь его.
– Успокойся, мама, с Дави у меня все кончено. А Витор… Иногда в нем проглядывает нечто такое, чего я попросту пугаюсь.

* * *

С тех пор как Кассиану стал строить свою лодку, ссоры между ним и Далилой вспыхивали чуть ли не каждый день, причем вроде бы без видимых причин. Вот и сейчас, выйдя солнечным воскресным утром на берег и увидев там Кассиану – уже, разумеется, за работой, – Далила почувствовала себя неуютно.
– Ты прямо как немой укор, – сказала она, – работаешь с раннего утра и до поздней ночи, а я рядом с тобой выгляжу праздной бездельницей. Сегодня, например, долго спала.
– Ну и правильно, – не переставая строгать доску, произнес Кассиану. – Если нет занятий в школе, то отчего же не поспать?
– Наверное, я могла бы тебе в чем то помочь.
– Нет, строить лодку – это мужское занятие.
– Но тебе же помогала Питанга! От ее помощи ты не отказался.
– Далила, опять ты за свое, – раздраженно проворчал Кассиану. – Я тебе тысячу раз объяснял, что она просто хотела посмотреть, как я делаю лодку.
– Ну да, а потом строгала тут с тобой доски, вколачивала гвозди.
– Я ее не просил об этом. К тому же Питанга – совсем другая: она выросла рядом со стариком Кливером и многому у него научилась. А ты – нежная, женственная… И у тебя есть я. Поэтому тебе незачем заниматься таким тяжелым мужским трудом.
– Так, может, Питанга тебе больше подходит? – обиделась Далила.
– Ох, перестань, – с досадой бросил Кассиану. – Пойди лучше искупайся, поплавай.
– А ты? – оживилась она.
– Мне некогда.
– Ну вот, всегда так, – огорченной Далиле расхотелось идти к морю, и она свернула к дому Асусены.
– Что, опять поссорились? – сразу же догадалась та.
– Да ну его, – махнула рукой Далила. – Кроме своей лодки, ничего вокруг не видит. Радуйся, Асусена, что тот, кого ты любишь, не бредит морем и уловом. Он образован, многое повидал. Тебе будет легко с ним.
– О ком ты говоришь? – настороженно спросила Асусена.
– О Франшику. О ком же еще?
– И ты туда же! – рассердилась Асусена. – Что вы все заладили в один голос: Франшику да Франшику!
– Он нам всем нравится.
– Мне он тоже нравится, но не настолько, чтобы думать о нем как о женихе.
– Да? – удивилась Далила. – А мне казалось… Ведь ты с ним несколько раз уезжала из школы?
– Нет, не с ним, а с Витором!
– Боже мой! Ты с ума сошла!
– Только не надо этих трагических восклицаний! – умоляюще произнесла Асусена. – Витор любит меня. Очень любит. И сколько бы вы ни подталкивали меня к Франшику, у вас ничего не выйдет, потому что я люблю Витора!
– Допустим, все так, как ты говоришь, – попыталась спокойно размышлять Далила. – Но почему же тогда вы встречаетесь тайком? Почему не проводите вместе выходные?
– Ты ведь знаешь, как к нему относятся в моей семье.
– Нет, Асусена, дело не в этом. Если бы у него были серьезные намерения, то он бы нашел способ убедить в этом твоих родителей и Кассиану. А он, к сожалению, лишь морочит тебе голову.
– Прошу тебя, никогда не говори плохо о Виторе. А то мы с тобой можем всерьез рассориться.
Несмотря на предостережение подруги, Далила тем не менее не собиралась так просто сдаваться и подыскивала другие, более убедительные аргументы, но закончить этот спор ей помешал Дави, неожиданно появившийся в доме Асусены.
– Сестренка, я пришел за тобой, – сказал он. – Сейчас мы поедем в город, ко мне. Отец и мама уже одевают свои праздничные наряды.
– Ура! – захлопала в ладоши Далила, но тотчас же спохватилась: – А Кассиану? Он рассердится.
– Мы возьмем его с собой, – разрешил эту проблему Дави.
Счастливая Далила немедля помчалась к Кассиану, однако он наотрез отказался ехать.
– Что мне там делать? Смотреть, как твой братец выпендривается, демонстрируя свою роскошную квартиру? Нет, не поеду. Мне надо строить лодку. Кстати, это в твоих же интересах, потому что лодка – наше будущее.
– Но можешь ты ради меня отложить ее хоть на один день?
– Нет, Далила, не могу.
– Ну и оставайся со своей лодкой! – чуть не плача, выкрикнула она. – Сиди тут и обнимайся с деревяшками и гвоздями. А я поеду!
Настроение Далилы безнадежно испортилось, и даже такая желанная поездка, о которой давно мечталось, была ей не в радость. Как бы со стороны наблюдала она за родителями, смущенно входящими в городское жилище Дави и не знающими, как вести себя среди этой непривычно дорогой мебели. Дави тоже выглядел смущенным и все извинялся за то, что долго не отваживался пригласить их к себе, боясь вместо понимания натолкнуться на отчуждение. Далила поняла, что ей необходимо вмешаться – помочь и брату, и родителям, а потому, выйдя наконец из оцепенения, она шумно плюхнулась на обитый бархатом диван:
– Устраивайтесь поудобнее. Чувствуйте себя как дома! Это относится и к тебе, Дави. Ты, надеюсь, угостишь нас чем нибудь вкусненьким? Приготовишь нам кофе?
– У меня для вас даже обед есть, – оживился Дави. – Сейчас я только разогрею его в микроволновой печи.
– Как же ты тут управляешься, сынок? – всплеснула руками Эстер. – Сам и готовишь, и убираешь?
– Два раза в неделю сюда приходит женщина, делает уборку, а готовить еду я умею сам, мне не трудно.
– Тебе надо жениться, – вздохнула Эстер.
– Мама, жену не обязательно иметь, когда есть пылесос и кухонный комбайн, – опять разрядила обстановку Далила. – Пойдем на кухню, сама увидишь это чудо.
За обеденным столом неловкость родителей и Дави окончательно прошла, уступив место легкой, непринужденной беседе. А потом Дави извлек из шкафа альбом с фотографиями.
– Хотите взглянуть? Они всегда со мной, и я часто рассматривал их, когда был студентом, да и сейчас нередко перелистываю этот альбом. Узнаешь, Данила? Это наша мама, совсем еще молоденькая. А это – отец. Видишь, какой красавец? А это мы с тобой – в деревне.
– Надо же! – изумилась Далила. – где ты их взял? У нас дома нет таких фотографий.
– Каюсь, я их, можно сказать, украл. Взял тайком, когда уезжал из дома на учебу.
– А я все ломала голову, куда они подевались, – сказала Эстер.
– Вы меня простите за это? – спросил Дави.
– Уже простили, – похлопал его по плечу Самюэль.
Вернувшись домой, Самюэль и Эстер весь вечер были в приподнятом настроении, а Далила, наоборот, загрустила. Заметив это, Самюэль попытался приободрить ее:
– Не стоит печалиться, дочка. Завтра помиришься со своим Кассиану.
– Да, помирюсь, – согласилась она, – только надолго ли? Ты же знаешь, что Кассиану увлечен своей лодкой, морем и больше ничем. А там, в городе, столько всего интересного! Разве можно этого не замечать? Жить, как мама, как донна Серена, – стирать, готовить, чинить сети и ждать, ждать… пока муж не вернется с промысла… Это плохие мысли, папа?
– Нет, я так не считаю. Недавно ты сказала: «Разве плохо, если я хочу чего то большего для всех нас?» Ведь ты желаешь добра не только себе, а хочешь, чтобы всем было лучше. Что же в этом плохого?

* * *

Франшику методично объезжал побережье, подыскивая место для будущего аквапарка, и однажды, забравшись далеко в дюны, увидел целующихся там Асусену и Витора. Свет померк в глазах Франшику, и все стало ему не мило – даже выпестованный в мечтах аквапарк, с его бассейнами, искусственными водопадами и водными аттракционами. Однако Франшику считал себя прежде всего человеком дела, и потому неудача в любви не смогла выбить его из колеи надолго. Погоревав денек другой, он опять приступил к поискам площади для аквапарка. В тот воскресный день, когда Далила уехала в город, а Асусена грустила в одиночестве, он тоже колесил по дюнам, не отдавая себе отчета в том, что все ближе подбирается к поселку, в котором жила любовь и печаль его сердца.
Места здесь были особенно красивые, и одно из них Франшику показалось вполне подходящим для его проекта. «Все, хватит искать, выбор сделан», – сказал он себе, но возвращаться домой не хотелось. Не мог он уехать отсюда, не повидав Асусену хоть издали!
Завернув в поселок, поболтал немного с Кассиану, но тот был хмур и не слишком приветлив. Франшику объяснил это тем, что строительство лодки требует особой сосредоточенности, и не стал отвлекать Кассиану от дела. В дом к Асусене он не решился зайти, но, к счастью, она сама вышла на берег. Франшику рассудил, что лучше поговорить с ней откровенно, чем мучиться в неведении, и прямо спросил ее об отношениях с Витором:
– Прости, я случайно увидел вас на пляже… Когда ты не дождалась меня после школы, я поехал вдоль берега, надеясь тебя встретить…
Асусена от смущения залилась краской и хотела уже придумать какую нибудь отговорку, но, встретившись взглядом с Франшику, поняла, что не может лгать этим глазам, не имеет права.
– Ты мой большой друг… – начала она, с трудом подыскивая слова. – Ты, возможно, самый лучший парень на свете… Но я люблю Витора. Мне не удалось забыть его, как я ни старалась. Я не властна в своем чувстве, Франшику.
– Да, ты права, – грустно произнес он. – В этих делах мы не выбираем… Любовь сама выбирает нас. Вот и получается, что Франшику любит Асусену, а она любит Витора, который притворяется, что любит ее.
– Не надо так плохо думать о Виторе. Ты его совсем не знаешь!
– Возможно, – не стал спорить Франшику. – Но все же мне кажется, что я – именно тот, кто тебе нужен. Только ты не обращай внимания на эту мою уверенность. Я желаю тебе удачи с Витором.

Глава 2

Изабел долго не могла взять в толк, почему Франсуа отказывается писать портрет Эстелы. Как можно упускать такой выгодный заказ! Ведь это не только приличные деньги, но и дополнительная известность. Наверняка все газеты и телевидение будут трубить о женитьбе Гаспара Веласкеса и, кроме свадебных фотографий, с удовольствием продемонстрируют также портрет невесты, написанный Франсуа.
– Представь, какая это реклама, – горячась, убеждала его Изабел. – Если знаменитый миллионер заказал портрет своей возлюбленной именно тебе, то…
– Не продолжай, – прервал ее Франсуа. – Такая реклама может сослужить мне плохую службу: я ведь не портретист, а пейзажист. Самонадеянно было бы предполагать, что в новом для себя жанре я сразу же создам шедевр.
Туг вмешался Франшику, напомнив приятелю, что видел у него несколько портретных набросков.
– Ты очень точно выразился, – подхватил Франсуа, – я, действительно, дальше набросков не пошел. А тебе, по видимому, очень хочется угодить своему патрону?
– Не только ему, но и Эстеле. Она такая замечательная женщина. Только немного стеснительная. Чувствует себя неловко, входя в семью миллионера.
– Ну вот, Франсуа, – опять включилась Изабел, – мы должны поддержать ее, ободрить, чтобы она не чувствовала себя чужой в нашем обществе!
– Я согласен с Франшику, – сказал Франсуа, – Эстела, действительно, очень милая женщина. Только тут есть еще одно обстоятельство – мои натянутые отношения с семьей Веласкесов.
– Матерь Божья! – воскликнула Изабел. – Ты испортил отношения с Веласкесами? Да как тебе это удалось при твоем то ангельском характере?
– Не такой уж я ангел…
– Он наговаривает на себя, не верьте ему, донна Изабел, – принялся защищать друга Франшику. – Кстати, это был бы неплохой повод доказать всем, что Франсуа ничего не имеет против Гаспара.
– А разве кто то в этом сомневается? – чересчур заинтересованно спросила Изабел, надеясь услышать нечто скандальное.
– Нет, никто не сомневается, – поспешил внести ясность Франсуа. – Просто Летисия Веласкес, увы, не испытывает ко мне таких же нежных чувств, как я к ней.
– Ах, какая жалость! – всплеснула руками Изабел. – А я так надеялась! Вы могли бы стать чудесной парой… Но одно другому не мешает, правда ведь? Ты напишешь портрет Эстелы втайне и от Гаспара, и от Летисии. Я об этом позабочусь. Ну сделай это для меня, Франсуа. Нам с Бонфинем очень хочется устроить Гаспару приятный сюрприз…
Она произнесла еще немало проникновенных слов, прежде чем Франсуа согласился, и, довольная одержанной победой, помчалась к Витору.
– Я восхищен вами, донна Изабел! – не поскупился тот на лесть. – Надеюсь, вы не упоминали моего имени? И объяснили, что Гаспар ничего не должен знать?
– Конечно! Я сделала так, как мы договорились. А скажи, что там произошло между Франсуа и твоей матерью? Они поссорились?
– Нет, ничего особенного. Вы же знаете мою маму – ей трудно угодить.
– Да, это уж точно. Франсуа – такой красавчик и человек замечательный. Не знаю, чего ей еще надо.
– Не расстраивайтесь, донна Изабел. Если им суждено быть вместе, то когда нибудь это случится. Лично мне Франсуа очень нравится.
Уговорить Эстелу оказалось едва ли не сложнее, чем Франсуа. Но, взявшись за это, Витор отнюдь не уступал в напористости Изабел, а потому и добился, в конце концов, успеха. Главный упор он сделал на то, что идея с портретом будто бы принадлежит Бонфиню и его жене, а Витор очень их уважает и не может им ни в чем отказать.
– Странная идея, – сказала Эстела, – но Бонфиню, увы, я тоже не могу отказать. Он так много сделал для нас с Гаспаром.
Таким образом, согласие и модели, и художника было получено. Теперь Витору надо было только следить за развитием событий, чтобы вовремя направить их в нужное русло.

* * *

Мануэла, напуганная недавним побегом отца, глаз с него теперь не спускала и то же самое велела делать Питанге. К их удивлению, неудачная попытка Кливера бежать из дома не расстроила его, а, наоборот, вроде бы даже улучшила ему настроение. В последние дни старик заметно приободрился и словно бы помолодел. Но однажды бдительная Питанга застала его за крамольным занятием: дед собирал походную сумку.
– Ты опять вздумал бежать? – набросилась она на Кливера, однако тот сказал, что просто собирается на прогулку по окрестностям, и не один, а с Самюэлем.
– Дедушка, скажи правду: дон Самюэль берет тебя в море?
– Не знаю, может быть, – загадочно произнес Бом Кливер. – Только не говори об этом матери, а то она будет волноваться.
– Я тоже хочу! Возьми меня с собой, дедушка! Дон Самюэль не станет возражать, если ты его попросишь.
– Нет, ни в коем случае! – испугался Кливер. – Еще не известно, повезет ли Самюэль меня, не говоря уже о тебе.
Приехавший вскоре Самюэль сказал, что всего лишь покатает старика вдоль берега на «джипе», а Питанга не поедет с ними, потому что должна помогать матери в баре.
– Постойте, – вмешалась Мануэла, – а зачем отцу в таком случае подзорная труба?
– Ну как зачем? Чтобы смотреть в морскую даль, – пояснил, хитровато усмехаясь, Самюэль.
Пообещав Мануэле вернуть Кливера в целости и сохранности, он поехал к старому заброшенному причалу, где заранее припрятал шаланду.
– Я полагаю, нам лучше отплыть отсюда, без свидетелей.
– Как здорово! – обрадовался счастливый Кливер. – Пахнет морем, рыбой!.. Я уж и не думал, что когда нибудь выйду в море.
– Для начала мы возьмем курс к тому месту, где когда то нашли парусник, – сказал Самюэль. – Если женщине удалось спастись, то, значит, ее подобрал кто то из тамошних жителей. Вот их мы и будем расспрашивать.
– Столько лет прошло, – с сомнением покачал головой Бом Кливер. – Вряд ли кто теперь может вспомнить, что было двадцать лет назад.
– Ты не прав, старик, парусники ведь терпят крушение не каждый день. Такие события запоминаются надолго.
И действительно, в первом же доме, куда они постучались, их ждала удача. Хозяйка дома, старая донна Дивина, не сразу, но все же призналась, что своими руками выхаживала ту женщину с парусника после кораблекрушения.
– А ребенок? Вы ничего не знаете о ее ребенке? – спросил Самюэль.
– Нет, она сама его долго искала. Письма писала мне и даже приезжала сюда потом – с подарками.
– Мы тоже привезем вам подарки, если вы дадите нам ее адрес, – пообещал Самюэль.
Бом Кливер так волновался, что за все время не проронил ни слова, и лишь уходя осмелился спросить, почему донна Дивина была с ними так неприветлива поначалу.
– Я приняла вас за разбойников, – призналась та. – А потом, когда вы стали спрашивать о паруснике, подумала, что вы из полиции. Здесь после кораблекрушения побывало много полицейских, и все нас в чем то подозревали. Вот я и решила на всякий случай помалкивать.
– Если нам удастся найти женщину и ребенка, мы к вам обязательно приедем, – сказал Самюэль. – Так что запомните нас и в следующий раз не принимайте за разбойников.

* * *

Пока Самюэль путешествовал со старым моряком Кливером, в поселке произошло событие чрезвычайное, немыслимое для здешних мест: Серена прогнала из дома Рамиру.
Выяснилось это утром, а накануне вечером супруги, чего с ними уже давно не бывало, долго сидели на террасе своего дома и глядели на звезды, на восходящую луну.
– Сегодня полнолуние… – сказала Серена.
– Да, – тихо откликнулся Рамиру. – Если бы я сейчас находился в море, то это была бы беспокойная, печальная ночь. Я думал бы, как тебе одиноко здесь.
– Но сейчас ты не в море, – ласково погладила его по плечу Серена, и он, крепко прижав ее к себе, зашептал со все более нарастающей страстью:
– Скоро опять в плавание… Я хочу взять с собой твой запах, твои ласки… Там их не будет.
– Рамиру, перестань, дети еще не уснули.
– Нет, они уже видят сны о своем будущем. Когда нибудь они будут жить в своих семьях, а мы с тобой останемся вдвоем.
– И я буду любить тебя, ни на кого не оглядываясь, даже на наших детей.
– Я тоже буду любить только тебя. Серена! – клятвенно произнес Рамиру. – Днем и ночью, утром и вечером. Всегда. До последнего вздоха.
Соскучившись по его ласкам, по его нежным словам. Серена вся подалась навстречу мужу, и они жадно припали друг к другу.
А потом была долгая жаркая ночь, и в порыве страсти Рамиру внезапно выдохнул: «Летисия! Летисия!..»
Серена сжалась, как от удара плетью, но Рамиру этого даже не заметил, мгновенно погрузившись в блаженный, безмятежный сон.
Утром его разбудил Кассиану, который искал по всему дому кофе.
– Ты случайно не знаешь, где мать его хранит? – обратился он с вопросом к отцу.
– А где Серена? Разве она не приготовила завтрак?
– Ее нет дома. Надо будить Асусену, а то мы останемся голодными.
– Странно, куда же могла уйти Серена так рано? – недоумевал Рамиру.
– Может, у нас кончился кофе и она пошла к донне Эстер одолжить? – предположила проснувшаяся Асусена.
Однако у Эстер Серены не оказалось, как и не оказалось «джипа» на привычном месте. Обеспокоенный, Кассиану хотел уже идти на поиски матери, но Рамиру его остановил:
– Если она уехала на машине, то пешком ты ее не догонишь.
– Но ты знаешь, куда она могла поехать? Между вами вчера что то произошло? – не унимался Кассиану.
– Да, произошло, – благодушно улыбаясь, сказал Рамиру. – И это было просто замечательно!
– Так, может, она помчалась в город, чтобы купить тебе подарок? – пошутил Кассиану.
– Все может быть, – загадочным тоном произнес Рамиру, чем и успокоил детей, решивших, что у отца с матерью какие то свои тайны.
Асусена уже собралась идти в школу, а Кассиану – строить лодку, когда у дома остановился «джип».
– Мама! – воскликнула Асусена и помчалась ей навстречу.
Кассиану и Рамиру тоже вышли на террасу. То, что они увидели, заставило их остолбенеть: лицо Серены было в ссадинах, а платье – перепачкано кровью.
– Ты попала в аварию? – бросился к ней Рамиру, опомнившись первым.
– Нет, – холодно отстранила его Серена. – Я привезла тебе ветки, чтобы ты мог сладить крышу над головой. Колья вырубишь сам и построишь такую же хижину, как ту, что я сейчас сожгла. Ничего, Рамиру Соарес, ты сумеешь отстроить ваше любовное гнездышко.
Он, не сказав в ответ ни слова, сел в «джип» и уехал неизвестно куда.
А Кассиану помог матери войти в дом, наказав Асусене срочно найти бинт и перевязать раны. Серена, однако, воспротивилась:
– Ничего не надо делать, сынок. Ты прав, я вся в ранах. Но эти раны не снаружи, а внутри, в моей душе. И пока они не заживут – бинты мне помочь не смогут. Оставьте меня, пожалуйста, одну. Я должна прийти в себя после всего, что случилось.
– Но что случилось, мама? Скажи нам, – взмолилась Асусена.
– Оставь ее, – строго сказал Кассиану. – Не видишь разве, в каком она состоянии?
Полдня Серена провела запершись в спальне, а затем домой вернулся Рамиру и потребовал открыть дверь. В «джипе», кстати, веток уже не было. Из спальни не доносилось никаких звуков, и Кассиану испугался, что мать может наложить на себя руки.
– Я не позволю ей этого сделать, – заявил Рамиру, взяв в руки топор. – Серена, если ты стоишь у двери, то лучше отойди, потому что я сейчас ее высажу.
– Не стоит, – подала наконец она голос. – Я сама открою. Вот, возьми. Это узел с твоим барахлом. Убирайся из дома, Рамиру!
– Какая муха тебя укусила? С чего ты вдруг взбеленилась? – пытался он угомонить жену.
– Я больше не обязана перед тобой отчитываться. Ты свободен, и я свободна.
– По моему, ты спятила.
– Нет, я никогда еще не рассуждала так здраво, как сейчас, – возразила Серена.
– Но не можешь же ты выгнать меня из дома, даже не объяснив причины!
– А ты можешь жить с одной женщиной и думать о другой? Ты предал меня! Сломал мне жизнь! Я думала, что муж меня любит, а он все эти годы любил другую!
– Серена, о чем ты? Вчера у нас все было так хорошо!
– Нет, это не со мной ты ложился в постель, не меня ласкал. Ты думал в это время о Летисии, произносил ее имя. Конечно, твой выбор оправдан: она нежнее меня. Ее руки не огрубели от стирки и не пахнут луком, как у меня. Ведь я сама готовлю еду нашим детям. Морская вода просолила мои волосы, а ветер спутал их. Солнце сожгло и высушило мою кожу. От бессонных ночей, когда я помогала тебе чинить снасти, у меня появились морщины. Я представляю, как тебе тяжко ложиться в постель со мной, а думать о ней… О шелковом белье, дорогих духах, белой коже…
– Серена, хватит! – Рамиру попытался обнять ее, но она, резко оттолкнув его, продолжала:
– Сегодня ночью ты так ясно произнес ее имя – в постели, которая была нашей всю жизнь!.. Нет, я больше не намерена делить тебя с Летисией. Уходи к ней. Сделай, наконец, то, о чем мечтал всегда, но не отваживался на такой поступок. Отстрой вашу хижину и живи там со своей возлюбленной!
– Серена, все совсем не так, как ты говоришь, – не терял надежды успокоить ее Рамиру.
– Я говорю то, что есть на самом деле. Можешь уходить. Или ты боишься, что она долго не выдержит? Ведь ее дом тоже пропахнет рыбой…
– Перестань! – гневно одернул ее Рамиру. – Не надо так со мной говорить, а не то я…
– Плевать мне на твои угрозы и на тебя! Прочь из моего дома, из моей жизни! Уходи и никогда больше не возвращайся.
Он, держась из последних сил, еще раз попробовал пробиться к ее сознанию:
– Все, что мы пережили в этом доме, не было ложью. Я любил тебя.
– Это я тебя любила, только я! А ты меня – нет! Но теперь я усвоила урок и научусь любить себя, чего бы мне это ни стоило. А ты… Будь мужчиной, не затягивай наше прощание. Не рви понапрасну душу себе и мне.
Рамиру тяжело вздохнул и, взяв узел с одеждой, молча направился к выходу.
– Бог свидетель, я пытался, – сказал он, остановившись у распахнутой двери. – Но раз уж ты этого хочешь, то пусть так и будет. Прощай, Серена Соарес!
– Я больше не Соарес, – крикнула ему вдогонку Серена. – Пусть теперь она носит твою фамилию!
Закинув вещи в «джип», Рамиру уже собирался отъехать, но ему преградили дорогу Асусена и Кассиану.
– Мы не позволим тебе уехать, отец, – сказали они в один голос.
Рамиру пришлось выключить мотор и выйти из машины. Обняв детей он отвел их поближе к дому и наказал Кассиану заботиться о сестре и о матери.
– А о себе я позабочусь сам, – добавил он глухо.
Когда «джип» скрылся за поворотом, Кассиану и Асусена бросились в дом к матери. Туда же устремилась и потрясенная Эстер, но Серена попросила оставить ее наедине с детьми.
– Теперь ты единственный мужчина в доме, – сказала она Кассиану. – Тебе придется выходить в море, чтобы кормить семью. А мы с Асусеной будем тебе помогать. Я буду вести дом, как и прежде. А Асусена после школы станет собирать ракушки… Да, ракушки. Мы будем делать из них бусы, потом продавать… В моем доме никто не будет голодать.
– Мама, значит, отец нас бросил? – спросил Кассиану. – Он не должен был так поступать! Я поговорю с ним…
– Займись лучше своей лодкой, – остановила его Серена. – Она нам теперь особенно нужна. А мне пора готовить обед.
– Мама, но неужели же отец… – со слезами на глазах молвила Асусена, – нас предал?
– Послушайте меня, дети, – строго сказала Серена. – Я не хочу, чтобы вы отвернулись от Рамиру. Он – ваш отец и останется им навсегда. Если мы с ним не ужились, так это касается только нас двоих. И если я больше не могу любить и уважать вашего отца, то вы должны любить и уважать его, как прежде. Вот так. А сейчас давайте займемся делами.

Глава 5

В глухую, непроглядную ночь, когда небо низко надвинулось над поселком, а с моря подул холодный ветер, Серена никак не могла уснуть. Эта бессонница была для нее не первой с тех пор, как ушел Рамиру, но именно сегодня она впервые усомнилась в своей правоте и почувствовала некоторую вину перед мужем. От Самюэля ей было известно, что Рамиру по прежнему ночует под открытым небом, отказываясь поселиться даже в каюте на рыболовецком судне. И если раньше Серене мешала уснуть обида на мужа, то теперь мучила тревога за него.
К утру, однако, тучи рассеялись, а затем и солнышко выглянуло, но Серена не стала менять своего решения, принятого ночью. Она пошла к Самюэлю и попросила его отвезти Рамиру одеяла, подушки и теплую одежду.
– Ночи теперь стали холодными, – пояснила она смущенно.
– А почему бы тебе самой не отвезти? – спросил Самюэль. – Вы же не враги друг другу. Зачем мне быть посредником между вами?
Эстер, видя смущение Серены, пришла ей на помощь и тоже стала уговаривать мужа поехать к Рамиру.
– Я к нему поеду, но завтра, – твердо ответил Самюэль, и Эстер поняла, что он намеренно привередничает, желая таким образом свести бывших супругов. – Так что поезжай к нему ты. И сегодня же, а то к ночи погода может опять испортиться.
Отправляясь к Рамиру, Серена не сказала детям, куда едет, но те сами все поняли и с затаенной надеждой ожидали ее возвращения. Однако их надежда была напрасной. Рамиру встретил жену холодно, заявив, что такая забота с ее стороны выглядит по меньшей мере смешно.
– Не стоит ночевать здесь, пока ты не построил дом, – сказала Серена, оставив без внимания его колкости. – Так недолго и простудиться, заболеть.
– Если станет холодно – уйду на корабль.
– Рамиру, я понимаю, у тебя горько на душе, но и у меня – тоже. Давай на время забудем про обиды, сядем и спокойно обсудим, как нам жить дальше.
– Где сядем? На мокром песке? – не сдержал он своего раздражения. – Или, может быть, в том доме, откуда ты прогнала меня, как паршивого пса?
– Я приехала сюда не затем, чтобы ругаться, – с достоинством ответила Серена. – Мое беспокойство о тебе можно понять: мы столько лет прожили вместе. И дети тоже переживают за отца, оказавшегося без крыши над головой. Но если тебе хочется враждовать, то, извини, я лучше уеду.
Серена направилась к «джипу», стараясь ступать уверенно и твердо, но от Рамиру не укрылось, с каким трудом дается ей каждый шаг. Острое чувство жалости и вины перед этой гордой, но несчастной женщиной пронзило его сердце.
– Постой, – сказал он глухим от волнения голосом, – я отвезу тебя в поселок.
– Это ни к чему, – ответила она. – Ты что, пожалел меня? Не надо, не жалей: самое худшее я уже пережила.
– У меня есть дело к Самюэлю и Маджубинье.
– Ну, тогда садись за руль.
Всю дорогу они ехали молча, и лишь у самого поселка Серена сказала:
– Надеюсь, ты зайдешь к детям. Им очень тяжело без тебя.
Увидев отца и мать вместе, Асусена и Кассиану бросились к «джипу» и, едва выйдя из машины, Рамиру попал в их объятия.
– Ты вернулся, папочка! Дорогой, любимый! Я знала, что ты вернешься! – воскликнула Асусена, целуя его.
Серена стояла чуть поодаль, в глазах ее проступили предательские слезы. Чтобы не расплакаться, она ушла в дом. А Рамиру, у которого сердце разрывалось от боли, вынужден был мягко отстранить от себя дочь, сказав, что ему нужно поговорить наедине с Сереной.
Когда он вошел, Серена уже успела взять себя в руки и встретила его со сдержанным почтением – как гостя, но отнюдь не как мужа и хозяина этого дома: предложила ему стул, налила в чашки кофе.
– Так о чем ты хотела со мной поговорить? – холодно спросил Рамиру.
– О нашем разводе, – сказала она спокойно, как о чем то будничном. – Надо решить, что кому достанется, как будем отмечать дни рождения детей, когда ты будешь их навещать, ну и так далее. Об этом лучше договориться сразу, чтобы потом не возникало недоразумений.
– Да, пожалуй, ты права, – Рамиру поддержал предложенный ею тон. – Это лучше, оговорить сразу. Ящик с инструментами я уже взял, а больше мне ничего не нужно. Дострою себе хижину. Буду ходить в море, как прежде. Так что вам на жизнь хватит.
– Нет, Рамиру, теперь все переменилось, – попыталась возразить Серена, но он прервал ее:
– Как бы далеко я ни был, мне придется оставаться главой семьи. Пока у тебя не появится другой муж.
– Другой? – возмутилась Серена. – Ты вздумал надо мной поиздеваться?
– Нет, вовсе нет. Но рано или поздно он появится. Ты – красивая, сильная, умная. Почему бы тебе заново не устроить свою жизнь? А пока я буду содержать семью.
– Тебе придется содержать две семьи, – напомнила Серена. – Хотя Летисия и богатая, но ты же не захочешь жить за ее счет?
– Это мне решать, – сердито одернул ее Рамиру.
– Безусловно, тебе. Ну а за мной остается право брать или не брать у тебя деньги. И я прямо заявляю: твоих денег мне не надо, Рамиру Соарес! Живи спокойно. Попробуй начать все сначала. Даст Бог, у тебя это получится.

* * *

Пообещав Питайте найти фото ее отца, Мануэла поставила себя в очень сложное положение, выхода из которого не было. Точнее, один выход был – рассказать дочери всю правду, но Мануэла по прежнему не могла этого сделать. Чтобы покончить с двусмысленной ситуацией, ей пришлось сказать дочери, что фотокарточка бесследно исчезла. Всегда спокойная и сдержанная, Питанга отреагировала на это сообщение истерикой, немало напугав мать.
– Скажи, как она могла исчезнуть? – кричала дочь, захлебываясь слезами. – Если ни ты, ни я, ни дед ее не трогали, то куда она могла деться?
– Ну, не знаю. Потерялась.
– Ищи!
– Я все обыскала тысячу раз. Поверь мне, доченька, ее нет.
– Это ужасно! – воскликнула сквозь слезы Питанга. – Я не могу этого ни понять, ни простить. Ты говоришь, что любила отца, а сама потеряла его единственное фото! У меня не укладывается это в голове. Тут одно из двух: или ты никогда его не любила, или – что то скрываешь от меня. Да! Иначе я не могу объяснить твоего странного поведения.
Ошеломленную таким заявлением Мануэлу, не знающую, что ответить дочери, спас Самюэль, пришедший в тот момент к старому Кливеру. Питанга поспешно удалилась, а Мануэла вынуждена была признаться Самюэлю, из за чего возник конфликт.
– Может, стоит рассказать ей все? Питанга уже взрослая, – мягко посоветовал он.
– Нет, Самюэль, нет! Ты прекрасно знаешь, почему я не могу этого сделать. И не уговаривай меня.
Гость не стал настаивать на своем мнении. Заглянув к старику, он сказал, что в письме, отправленном женщине с парусника, указал адрес бара, а не свой собственный.
– Понимаешь, Эстер застала меня за этим письмом и закатила сцену ревности. А я не хочу посвящать ее в наши мужские тайны. Так что ты не удивляйся, когда получишь письмо из Рио, а сразу же дай мне знать.

* * *

Определившись с местом для будущего аквапарка, Франшику по поручению Гаспара оформлял купчую на этот земельный участок. Когда документы были подписаны, а деньги уплачены, Дамасену – бывший владелец пляжа – признался, почему продал его по довольно низкой цене.
– Извини, что не предупредил тебя раньше, но бизнес есть бизнес. Не мог же я упустить такую выгодную сделку. Однако ты, Франшику, очень симпатичный парень и располагаешь к откровенности. В общем, я не хочу подкладывать тебе свинью. У тебя есть возможность продать этот пляж так же, как это сделал только что я, а не вкладывать туда миллионы. Боюсь, народ не пойдет в твой аквапарк, потому что у этого пляжа дурная слава.
– Ничего себе сюрпризик! – присвистнул Франшику. – Там что, черти водятся?
– Ну, не черти, а всего лишь призрак. Да, не смейся, его видели многие.
– Так это же замечательно! – воскликнул неисправимый оптимист Франшику. – С помощью призрака мы привлечем туда массу туристов, любящих острые ощущения. А как он выглядит? Весь в белом?
– Не знаю, я его не видел. А люди утверждают, что это огромный моряк, всплывающий из морской пучины, а затем бредущий по волнам. Когда то на том месте потерпел крушение парусник, и вот будто бы утопленник с того судна иногда балуется…
Услышав о затонувшем паруснике, Франшику мгновенно переменился в лице – побледнел, кончики губ опустились, отчего улыбка стала похожа на болезненную гримасу.
– Кажется, тебя охватила жуть от одного моего рассказа, – огорченно молвил Дамасену. – Прости, брат, что подсунул тебе это морское чудище.
– Нет, все в порядке, – вновь овладел собой Франшику. – Наоборот, мне очень интересно! Скажи, а нельзя ли поговорить с кем нибудь из очевидцев призрака? Ну, ты сам понимаешь, что я должен все разузнать о нем, прежде чем строить там аквапарк.
– Да, конечно. Есть тут поблизости одна старуха. Но она, по моему, сумасшедшая. Говорит, что призрак моряка является ей чуть ли не каждую ночь…
– Веди меня к той старухе! – прервал его Франшику. – Немедленно веди.
Сумасшедшей старухой оказалась та самая донна Дивина, которую навещали Самюэль и Бом Кливер. Едва услышав, что нового гостя тоже интересует затонувший парусник, она схватилась за ружье:
– Убирайтесь вон! Я вас не пущу. Что вам всем надо от бедной вдовы?
С большим трудом Франшику удалось ее успокоить, объяснив, что его интересует не парусник, а призрак.
– Понимаете, я собираюсь построить здесь парк, установить аттракционы. А вдруг призраку это не понравится, он решит, что я вторгаюсь в его владения. Знаете, как это бывает: рассердится и станет крушить оборудование, пугать посетителей. Вот я и хотел с ним договориться. Вы не могли бы устроить нам встречу?
Как ни странно, такая речь оказалась понятной донне Дивине, и, проникшись тревогами Франшику, она стала уверять его, что призрак этот вполне миролюбивый, а потом и вовсе заявила, что никакого призрака не существует.
– Я придумала его, – лукаво подмигнув, призналась она, – чтобы ко мне не приставали с расспросами о затонувшем паруснике и о той женщине, что я выхаживала.
– Женщина с парусника! Она спаслась? – выдал свой истинный интерес Франшику, и донна Дивина заподозрила его в обмане.
– Так ты тоже интересуешься той женщиной? – произнесла она грозно.
– Нет нет! – поспешил исправить свою оплошность Франшику. – Просто мне говорили, что раз та женщина утонула, то она может иногда появляться вместе с призраком моряка.
– Да не утонула она! – вновь сменила гнев на милость донна Дивина. – Мой муж подобрал ее на берегу и принес к нам в дом. А я выходила ее. Она, бедняга, все искала своего ребенка, который точно утонул.
– Ребенок? Нет… – пробормотал Франшику; но вспомнив свою давешнюю ошибку, спросил как бы невзначай: – А кто искал эту женщину и зачем?
– Да недавно двое рыбаков приходили. Один такой странный… Как же его звали то?.. Бом Кливер! Да, такое смешное имя…
– И что они хотели узнать о той женщине? – нетерпеливо спросил Франшику.
– Зачем то им нужен был ее адрес. Я дала им ее письмо…
– Вам известен ее адрес?! – опять не сдержался Франшику. – А мне вы могли бы его дать? Меня очень заинтересовала эта история.
– Нет, письмо те рыбаки забрали с собой…
– Спасибо вам огромное, донна Дивина! Вы не представляете, насколько помогли мне! Господи, какое счастье!
Дивина посмотрела на гостя с сожалением: такой симпатичный парень и, к сожалению, сумасшедший.

* * *

Отыскать рыбака по имени Бом Кливер не составило никакого труда, потому что на всем побережье он был единственный, и к тому же Франшику его знал лично. Однако старый рыбак оказался весьма крепким орешком, который не по силам было расколоть даже изобретательному Франшику. С какой стороны ни заходил он, чтобы заставить старика проговориться, – все мимо. Кливер твердил, что к Дивине они с приятелем заходили выпить кофейку, и не более того. Ни о каком паруснике, а тем более о женщине они и слыхом не слыхали и, стало быть, расспрашивать об этом Дивину не могли. В общем, нафантазировала старуха, и точка.
Раздосадованный Франшику ушел от Кливера ни с чем, а тот срочно послал Питангу за Самюэлем.
– Этот парень точно из полиции! – заявил он приехавшему на зов Самюэлю. – Ему известен каждый наш шаг, он был у донны Дивины. Вообще, хотел бы я знать, на что он живет и каким образом появился в Форталезе!
Самюэль был весьма озадачен таким предположением Кливера: Франшику ему всегда нравился и более того – казался искренним и открытым. Но чем он занимается и откуда у него деньги на подарки сельчанам, действительно не знал никто.
– Не похоже все таки, чтобы он был из полиции, – высказал свои сомнения Самюэль. – Этот парень часто бывает в поселке, ему нравится дочка Рамиру. Ничего подозрительного за ним не было замечено.
– А я думаю, дочка Рамиру – только предлог, чтобы быть поближе к тебе и наблюдать за тобой. Он и у нас в баре частенько крутится…
– Не знаю, не знаю, – в задумчивости произнес Самюэль. – Если Франшику и не полицейский, то уж точно он гоняется за проклятым кладом.

Глава 6

Расстроив свадьбу деда, Витор недолго праздновал победу, поскольку истина восторжествовала уже на следующий день. Суть недоразумений могла бы вскрыться и раньше, если бы Изабел после ухода партнеров Бонфиня не предалась медитированию, к которому ее приобщила Адреалина – большая специалистка в области йоги, астрологии, белой магии, а также древнего цыганского колдовства. Откуда у этой хиппующей бродяжки были такие познания, Изабел не интересовало, просто она использовала любые средства, чтобы активизировать угасающую любовь Бонфиня. А Адреалина как раз и предлагала такой комплекс медитаций, в результате которого Изабел должна была стать неотразимой, а Бонфинь, соответственно, должен был воспылать юношеской страстью к жене.
И вот пока Изабел усердно занималась медитацией, Оливия рассказывала отцу о сердечном приступе, случившемся с его другом, а заодно и о причине этого приступа.
Естественно, Бонфинь очень расстроился и, всей душой переживая за Гаспара, думал только об одном: неужели же Эстела, казавшаяся воплощением любви и добродетели, на самом деле являлась коварной лицемеркой? Занятый этими мыслями, он остался равнодушным к прелестям супруги. Таким образом, медитации пошли насмарку, чары не подействовали.
Оскорбленная и уязвленная, Изабел с утра пораньше устроила мужу скандал, а тот вынужден был оправдываться, в результате чего и всплыла история с портретом. У Бонфиня полегчало на сердце, и он, порывисто обняв жену, одарил ее поцелуем:
– Ты прелесть! Самая удивительная и непредсказуемая женщина на свете! Особенно тебе удаются сюрпризы!
Затем он отправился к Гаспару и потребовал, чтобы тот немедленно поехал с ним в одно место. Летисия сочла это безумием, напомнив, что отцу прописан постельный режим, но Бонфинь, хитро улыбаясь, уверенно заявил:
– Там, куда я отвезу его, он сразу же излечится!
Заинтригованный, Гаспар счел возможным довериться другу, и, таким образом, они вскоре оказались в доме Франсуа. Сообразив, наконец, куда его привезли, Гаспар стал упираться – меньше всего ему хотелось в тот момент встретиться с удачливым соперником. Однако Бонфинь настоял на своем и, войдя в дом вместе с Гаспаром, попросил Франсуа показать портрет Эстелы.
– Но… – замялся тот и, извинившись перед Гаспаром, обратился к Бонфиню: – Можно вас на минутку?
– Вы хотите напомнить мне о сюрпризе? – рассмеялся Бонфинь. – Сюрприза не будет! Точнее, он уже был.
Увидев недописанный портрет Эстелы, Гаспар попросил у художника прощения за столь ранний визит и за свои неоправданные подозрения. Затем он поехал на квартиру Эстелы, но, не обнаружив там даже ее вещей, все понял и незамедлительно вылетел в Рио.
Домой он вернулся лишь на следующий день – разумеется, вместе с Эстелой.
Витору пришлось делать вид, будто он несказанно рад их примирению.
Гаспар заявил, что регистрация брака состоится через неделю, а свадьбу они бы хотели сыграть тихо, в узком кругу и лучше всего – на фазенде дона Инасиу, старого приятеля жениха.
– Что значит «в узком кругу»? – спросила Аманда. – Ты пригласишь только родственников?
– Нет, не только. Мы позовем наших близких друзей и некоторых коллег по работе.
Аманду такой ответ удовлетворил: она решила в качестве своего кавалера пригласить Франсуа, но деду об этом конечно же ничего не сказала.
Витор молча удалился в свою комнату: ему было над чем подумать.
А Летисия и Эстела стали обсуждать будущий наряд невесты.
– Я так счастлива, – призналась Эстела. – Мне хочется, чтобы все вокруг были также счастливы. А ты помнишь, как я рыдала тут всего пару дней назад? Да, эта размолвка меня многому научила. Я поняла, что ни при каких обстоятельствах нельзя сдаваться, отступать. Надо верить в свою любовь и бороться за нее!
– Ты говоришь это специально для меня? – грустно молвила Летисия.
– Отчасти и для тебя. Ведь у тебя, насколько мне известно, тоже есть большая любовь. Это рыбак, да?
– Да, но там все очень сложно. Он обещал развестись с женой, однако почему то этого не сделал. Мы с ним опять расстались, и я чуть было не сделала глупость, собираясь выйти замуж за Франсуа. Но слава Богу, вовремя опомнилась. А недавно узнала, что Рамиру все таки ушел от жены и живет теперь один.
– Так, может, стоит с ним встретиться? – робко предложила Эстела.
– Я даже не знаю, где он теперь…

* * *

Рамиру как одержимый строил свою хижину, работая почти без отдыха, до седьмого пота. Иногда ему помогали в этом деле Самюэль и Маджубинья, а однажды, когда он один тащил тяжелое бревно, то подставил свое плечо и случайно забредший сюда Франсуа. Рамиру не отверг его помощи, хотя и не выразил большого радушия.
– Мы, кажется, соседи, – сказал он гостю, давая понять, что не намерен с ним враждовать, но и водить дружбу также не собирается.
– Ты строишь здесь дом?
– Ну, дом – это громко сказано. Хижину! А ты боишься, что мое присутствие будет раздражать Летисию?
– У тебя устаревшие сведения. Летисия дала мне отставку, – не скрывая своего сожаления, сказал Франсуа. – Так что дорога свободна…
– Прости, я действительно не знал… – растерянно молвил Рамиру.
– Ну так знай: она ни о ком другом не думает – только о своем рыбаке.
– Летисия доставила мне немало хлопот… Вот почему пришлось забраться в дюны. Буду жить тут, как зверь в берлоге.
– Это не самое страшное, – уверенно произнес Франсуа. – Главное, что она тебя любит!

* * *

Чужое счастье заразительно, и после откровенного разговора с Эстелой Летисии почудилось, что для нее тоже не все потеряно, что она может устроить и свою жизнь с любимым человеком, если сделает хотя бы маленький шажок ему навстречу.
Переборов смущение, она выяснила у Дави, где живет Рамиру, и поехала к нему. Встреча, однако, вышла вовсе не такой, как ожидала Летисия. Рамиру встретил ее почти враждебно.
– Что тебе здесь надо? Зачем ты примчалась?
– Мне сказали, что ты ушел из семьи, – растерянно пробормотала она. – Это из за меня?
– Вы слишком о себе высокого мнения, сеньора Веласкес! – был ответ.
– Ты меня не понял, Рамиру! Я всего лишь хотела тебе помочь. Если надо, я могу сходить к Серене, объяснить, что наши отношения кончились.
– Серена не нуждается в твоих объяснениях. Она – мужественная, гордая женщина. Трудится, заботится о детях.
– Я знаю, что мы с ней очень разные. Возможно, поэтому я тебя всегда и привлекала.
– Что тебе нужно от меня, Летисия? – не выдержал он. – Разве мало того, что из за тебя рухнула моя семейная жизнь, что я оказался с пустыми руками, вдали от детей и от друзей, совсем один?
– Когда то тебе казалось очень романтичным жить вдали от всех, – с укоризной напомнила она.
– Когда то! – подхватил он. – Но с тех пор прошло много лет и все переменилось.
– Помнится, еще недавно ты утверждал, будто готов бросить все и устроить для меня рай в шалаше.
– Давай лучше не будем вспоминать ту историю с запиской. Ее пора забыть раз и навсегда.
– Вот как ты заговорил! – от обиды голос Летисии дрожал. – А я не могу забыть, хотя и пыталась. Все эти годы я пыталась забыть тебя, Рамиру, но у меня ничего не получилось. Прости.
Она резко повернулась и почти бегом направилась к автомобилю, на котором приехала.
Рамиру молча смотрел ей вслед, но, когда машина тронулась с места, спохватился:
– Летисия! Вернись!
Она резко затормозила, обессиленно уронив руки на руль…
…А потом они, выплеснув всю свою годами копившуюся страсть, блаженно лежали на песке, среди казавшихся необитаемых дюн, и ощущали себя, действительно, как в раю.
– Можно, я тоже признаюсь? – с виноватой усмешкой спросил он. – Не было ни одного дня, чтобы я не думал о тебе.
Она жадно обхватила его голову руками, прильнула к нему всем телом:
– Мы никогда больше не расстанемся, правда? Скажи мне, Рамиру, мы теперь всегда будем вместе? Ну скажи! Чего ты боишься?
– Как же мы можем быть вместе? Где? В хижине, которую я строю, не будет даже водопровода.
Услышав, что именно его сдерживает, Летисия облегченно вздохнула:
– Тебе не придется строить хижину, любовь моя!
– Ты хочешь сказать, что возьмешь меня к себе в дом? Наденешь на меня костюм, дашь в руки портфель и прикажешь шоферу возить меня на лимузине?
При этих словах лицо Летисии перекосилось от боли, а он, словно и не заметив ее реакции, продолжал:
– Я рыбак, Летисия. Мое место здесь, на берегу моря. Тебе не стоит даже пытаться перекраивать меня на свой манер. И ты не сможешь измениться. Как бы сильно ты меня ни любила – тебе здесь не выдержать. Так что у нас ничего не получится.
– Но давай хотя бы попробуем! – взмолилась она.
– Нет, – твердо сказал он. – Надо смотреть правде в глаза. Мы любим друг друга, но жизнь развела нас так далеко, что нам уже никогда не сойтись.
– Рамиру, любимый мой, – обливаясь слезами, говорила она. – Позволь мне хоть иногда приходить к тебе сюда, в хижину!
– Это не выход, Летисия, – сам весь сжавшись от боли, горько молвил он. – Я хочу тебя всю, без остатка, и никогда не смог бы довольствоваться половиной. Но у меня нет права требовать, чтобы ты бросила свой мир и поселилась в моем. Любовь в шалаше выглядит красиво в романах, а в жизни это невозможно…
Шум остановившейся неподалеку машины заставил его закончить свою печальную речь:
– Прости, это приехал Самюэль с ребятами. Они помогают мне строить хижину.

* * *

Несколько дней Самюэль ломал голову, пытаясь понять, кто же такой Франшику и почему его интересует затонувший парусник. Версию о полицейском пришлось отбросить почти с самого начала, а вот откуда этот парень мог узнать о кладе? Тот мужчина с парусника погиб на их глазах, а Бом Кливер молчал о сокровищах, скрывая тайну даже от Самюэля. Может, Франшику – родственник погибшего, и о кладе узнал из каких то семейных преданий?
Теряясь в догадках, Самюэль еще раз поехал к старику и заставил его припомнить каждое слово, сказанное Франшику. Бом Кливер так напрягся, что весь вспотел. Самюэль слушал его, не перебивая, а когда тот закончил, уточнил:
– Значит, он требовал от тебя письмо той женщины или хотя бы ее адрес? А о кладе он не произнес ни слова?
– Нет, о кладе речь не шла. – твердо ответил Бом Кливер. – Уж это бы я запомнил наверняка!
Самюэль не стал смущать старика внезапно мелькнувшей догадкой, а поехал прямо к Франшику. Тот встретил его приветливо, предложил кофе, но Самюэль прямо сказал, что длительность их беседы будет зависеть от того, как Франшику ответит на один вопрос:
– Почему ты интересуешься парусником? Что тебя с ним связывает?
– Это уже два вопроса, – пошутил Франшику, надеясь скрыть волнение.
– Мне не до шуток, парень, – предупредил Самюэль. – Ты ходил к донне Дивине и к Кливеру, выспрашивал адрес женщины с парусника… Почему, Франшику? Ты – тот самый ребенок, что был на паруснике и пропал в шторм? Говори правду…
Франшику, бледный как полотно, пытался сохранять невозмутимость, но Самюэль, видя его смятение, все больше убеждался в правильности своей догадки.
– Да, я был у Дивины и Кливера, но как тебе пришло в голову, что я – именно тот ребенок? Не вижу связи.
– Ну почему ты боишься сказать правду? – недоумевал Самюэль. – Старый Кливер уже много лет мучается угрызениями совести, потому что мог спасти женщину с ребенком, но не спас. Если он будет знать, что они живы, то проведет остаток своих дней спокойно.
– Ребенок умер, – печально произнес Франшику. – Он потерял все. Даже черты любимых людей стерлись в его памяти… Тот ребенок не знает, кто он на самом деле…
– Позволь мне помочь, – горячо заговорил Самюэль. – Позволь вытащить его со дна морского, и он узнает о своем происхождении! Так тот ребенок – это ты, Франшику?
– Мне известно только то, что я – Франшику. Маленький мальчик, потерявшийся в море много лет назад. Воспоминания то накатывают на меня, то опять ускользают. Я уже не знаю, где явь, а где мои фантазии. Иногда, глядя на море, я вижу себя ребенком: стою один, плачу и зову деда… Еще помню женщину. Скорее всего, то была моя мать. Она утешала меня, а я все равно плакал и просил игрушку. Тогда она открыла чемодан и отыскала там эту чертову игрушку. Мне стало так спокойно… Я и сейчас помню это чувство… защищенности и любви. Потом я не испытывал его ни разу в жизни.
– А кто вытащил тебя из воды?
– Не знаю. Не помню. Меня оставили у двери приюта. Я был очень болен. Это няня мне потом рассказала. А сам я ничего не помню…
– Вот что, Франшику, – решительно произнес Самюэль, – пойдем со мной и не задавай пока никаких вопросов.
– Куда? Зачем?
– Пойдем, скоро все узнаешь.
Самюэль привез парня к себе домой и сразу. провел его в чуланчик. Но прежде чем открыть заветный сундучок, спросил, как выглядела та игрушка.
– Попытайся вспомнить, Франшику! Это очень важно.
– Да мне и пытаться не надо, – ответил тот. – Достаточно закрыть глаза, и я вижу ее. Лица матери не помню, а вот игрушку помню… Такая деревянная безделушка. Две палочки и между ними – перекладина. Если эти боковые палочки сдвигать и раздвигать, то человечек на перекладине кувыркается… Пакиту. Так дед называл то ли этого человечка, то ли вообще игрушку. Она мне очень нравилась!
Пока он говорил, лицо Самюэля постепенно расплывалось в широкой счастливой улыбке, и вот наконец он открыл заветный сундучок и извлек оттуда игрушку.
– Эта? – спросил он у Франшику, уже не сомневаясь в его ответе.
– Боже мой! – ошеломленный парень не сразу взял игрушку в руки, боясь, что, едва он прикоснется, она рассыплется, растает, исчезнет, как сон.
– Бери, не бойся, – подбодрил его Самюэль. – Она твоя.
Франшику взял, наконец, игрушку, и пальцы его стали сжимать и разжимать палочки. Беспечный человечек Пакиту при этом лихо кувыркался…
– А знаешь, как переводится Пакиту с испанского? – вспомнил вдруг Франшику. – Франсиск! Почти мой тезка.
– Теперь ни у тебя, ни у меня не может быть никаких сомнений! – радовался Самюэль. – Ты нашелся! Подумать только, мы считали, что мальчика нет в живых или он где то далеко, а ты был тут, рядышком…
– А что еще там, в сундучке? – отвлекшись от игрушки, спросил Франшику.
– Тут еще много загадок, но теперь мы их разгадаем. А пока потерпи. – Самюэль запер сундучок и поставил его на прежнее место. – Сейчас мы с тобой поедем к старику Кливеру!

* * *

Стоит ли описывать потрясение, которое испытал Бом Кливер, когда Самюэль представил ему мальчика с парусника – живого и здорового? Старик долго не мог поверить Самюэлю и заставлял его многократно повторять, почему тот считает, что Франшику является тем самым мальчиком. Наконец Бом Кливер, у которого камень упал с души, сказал в изумлении:
– Это чудо! Такой маленький мальчик – и выжил в страшном шторме. Ты – избранник судьбы, избранник богов! В нашем народе тебя почитали бы как святого!.. Теперь я понимаю, почему ты так внимательно рассматривал эту старую подзорную трубу. Она принадлежала твоему деду. Бери, теперь она твоя!
Франшику, любовно поглаживая поверхность трубы, пояснил, что ему довелось почувствовать, когда он впервые увидел ее у Кливера:
– Меня будто в жар бросило! Нахлынули воспоминания. Вспомнилось, как дедушка дал ее мне и велел смотреть по сторонам – не видно ли там суши.
– Ну вот, теперь она опять в твоих руках, – сказал Самюэль.
– Да, только я не стану ее брать с собой. Пусть она останется у тебя, Бом Кливер. А я и так уже безмерно счастлив: ведь сегодня я точно узнал, что моя мать жива!
– Давай не будем опережать события, – проявил осторожность Самюэль. – Подождем, что ответит на мое письмо сеньора Мария Соледад.
– Боже мой! Это звучит как музыка: Мария Соледад! Так зовут мою маму! Вы не представляете, что значит прожить столько лет и даже не знать имени своей мамы…

Глава 9

Свадьба и отъезд Гаспара Веласкеса в свадебное путешествие послужили как бы сигналом, и одно за другим стали разворачиваться весьма значительные события.
Главным из них было исчезновение сеньоры Летисии. Она уехала со свадьбы одной из первых, как выяснила Аманда, но домой не вернулась. Аманда изнывала от беспокойства и не знала, куда же ей обратиться. Сначала она хотела немедленно позвонить деду, но очень скоро сообразила, что взволновать она его взволнует, но ничего не узнает о матери. И тогда она решила позвонить сеньоре Изабел: вот уж кто был в курсе всех событий в Форталезе!
Нейде отговаривала Аманду, она терпеть не могла эту завзятую сплетницу! Но Аманда ее и слушать не стала. Деятельная по натуре, она не могла оставаться в бездействии.
Изабел, услышав об исчезновении Летисии, пришла в восторг – вот это сенсация! У нее как раз сидел Фред. Естественно, что Аманде ей сказать было нечего, но зато Фреду!..
– Репортаж! Фильм! Целый сериал для телевидения, – трещала Изабел. – Летисия Веласкес испарилась! Представляешь? Берись немедленно за перо и пиши!
– Ты вечно все путаешь, Изабел, – меланхолично отвечал ей Фред. – Куда это она могла исчезнуть? Но если звонила ее дочь, если домашние обеспокоены, значит, сейчас совсем не время распускать слухи, – благоразумно прибавил он.
– А чего они, спрашивается, волнуются? – демонически рассмеялась Изабел. – Они бы не волновались, если бы знали человеческую натуру так, как знаю ее я! Все проще простого: могущественная, сказочная, потрясающая, шикарная Летисия Веласкес воспользовалась отсутствием совершающего свадебное путешествие отца и бросилась в объятия столь же потрясающего, красивого, необыкновенного и галантного архитектора и художника Франсуа Виейры да Силва!
Аманде независимо от Изабел пришла в голову мысль отправиться к Франсуа. Ей вдруг показалось, что именно у него в доме она отыщет Летисию. Она была в этом просто уверена и удивлялась, как это раньше не сообразила.
Франсуа, открыв дверь и увидев на пороге Аманду, которая смотрела на него расширенными от волнения глазами, молча пропустил ее в дом и ждал, что она ему скажет.
– Где моя мать, Франсуа? – спросила Аманда.
Видя, что брови Франсуа недоуменно поднимаются, Аманда поторопилась прервать спектакль, которым ее собирались попотчевать.
– Я здесь совсем не для того, чтобы мешать вашему роману. Я знаю, что ты прекрасный актер, но я успела обегать всю Форталезу. Не была разве только в полиции и в больнице! Я очень беспокоюсь и хочу просто повидать свою маму, а там… я оставлю вас в покое!
– Поверь, Аманда, я был бы рад, если бы твоя мама была у меня, но ее здесь нет. Сядь! Сейчас я приготовлю тебе чудесный чай из страстоцвета, он удивительно действует на нервы. Мы попьем чайку и поговорим.
Франсуа усадил Аманду и уже хлопотал у плиты. Теперь Аманда ему поверила, она видела, что он говорил ей правду.
– Но где она может быть, Франсуа? – стала тоскливо размышлять Аманда. – Такого же никогда еще не было! Что могло с ней случиться?
– А тебе не кажется, Аманда, что твоей маме давно пора подумать и о себе тоже? – осторожно спросил Франсуа, снимая с плиты чайник. – Может быть, свадьба Гаспара пробудила и в ней надежду на счастье. Ведь она очень долго жила только вами, и вполне возможно, теперь находится с человеком, который заботится о ней и с которым ей хорошо, – с этими словами Франсуа поставил перед Амандой чашку с золотистым душистым чаем.
Аманда взяла чашку в руки, подула, отпила и сказала, глядя на Франсуа:
– Ты говоришь так, будто знаешь, что у мамы есть другой мужчина. И при этом совсем не злишься, не нервничаешь, не волнуешься. Да ты просто какой то феномен, Франсуа! Спасибо за поддержку! Наверное, чай в самом деле целебный, мне стало гораздо легче, так что я, пожалуй, пойду домой.
– Конечно, иди, – одобрил решение Аманды Франсуа. – Я не сомневаюсь, что Летисия уже дома или позвонит тебе, когда ты придешь. И всегда помни, что я твой друг и ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.
Но дома Летисии еще не было, и Аманде ничего другого не оставалось, как опять ждать и ждать.
Зато Витор чувствовал себя почти что счастливым из за исчезновения Летисии. Его мало заботила ее судьба. Он не простил матери смерти отца, считал ее во всем виноватой и всегда страшно злился, понимая, насколько зависит от нее во всех вопросах. Своим исчезновением Летисия развязала ему руки.
– Донна Летисия испарилась, дед занят своей очаровательной вертихвосткой, новое поколение начинает заправлять на фирме! – объявил он Дави.
Дави был потрясен тем, что Бонфинь подал заявление об уходе.
– Нельзя допустить, чтобы он ушел, Витор! – горячо говорил Дави. – Искать новое место работы в его то возрасте! Разве может фирма оставить его без средств к существованию? Он же столько лет на вас работал! Задержи заявление. Я уверен, Бонфинь немного поостынет, опомнится и вернется.
– Брось, Дави, петь мне жалкие песни про голодного Бонфиня, – Витор со снисходительной усмешкой смотрел на друга. – Работая у деда, он нажил целое состояние. Пусть теперь отдыхает. На фирме начинается новая эра! Нам не нужны старики!
Витор вызвал Сузану и распорядился немедленно дать ход заявлению Бонфиня. Сузана не ожидала от шефа такой расторопности. Похоже, у них в фирме действительно начиналась новая эра.

* * *

Бонфинь дрожащими руками перекладывал кое какие вещицы со своего письменного стола в кейс, когда к нему заглянула Оливия. Увидев, как взвинчен отец, она тут же повела его к себе в кабинет, собираясь померить давление и дать таблетку успокоительного.
Витор очень просил ее уговорить Бонфиня остаться. Оливию, с одной стороны, растрогало отношение Витора к ее отцу, он наговорил о нем много теплых слов, но с другой – там были и другие нюансы. По словам Витора, в фирме готовились болыпие перемены, и Бонфинь повел себя весьма странно, он первым спрыгнул с корабля, не помогая ему, а топя. Оливию огорчила эта оценка, она знала крайнюю добросовестность и честность Бонфиня во всем, что касалось дела. Поэтому ей и в самом деле очень хотелось уговорить отца забрать заявление. Ей и в голову не приходило, что Витор ведет двойную игру.
Давление у Бонфиня оказалось прекрасным. На здоровье Бонфиню, слава Богу, жаловаться не приходилось.
– Может, ты еще передумаешь, отец? – осторожно спросила Оливия, с облегчением убирая прибор для измерения давления. – Или это из за Витора и ты не хочешь с ним работать?
– Нет, я не передумаю, дочка. Что касается Витора, то вопрос этот не так прост. Он принял неверное решение, а вот уволил меня практически Гаспар. И это обидно. Ведь я ему помогал строить эту империю, а теперь только попытался предостеречь от ошибок. Он еще не понял, что натворил, отстранившись от дел. Изабел права: вся моя преданность, добросовестность гроша ломаного не стоят… Единственное, что меня сейчас волнует, – как я скажу Изабел, что стал безработным… Ты представляешь, что меня ждет?
На лице Бонфиня изобразилось страдание, он уже предчувствовал истерику, которую закатит ему жена.
– Ну покричит немного, потом успокоится, – философски заметила Оливия. – В первый раз, что ли? Но сначала поговорю с ней я. Подготовлю почву. А пока почему бы нам не пообедать вместе?
Потом можем по городу прокатиться. Заедем в какой нибудь бар, посидим. Как врач я тебе позволяю немножко гульнуть, – продолжала Оливия, – ты слегка расслабишься, и разговор с сеньорой Изабел не будет тебе казаться таким страшным.
Глаза Оливии смеялись, и Бонфинь благодарно улыбнулся дочери.
– Хоть я и безработный, – сказал он, – но заплатить за обед с хорошенькой девушкой пока в состоянии.

* * *

Ни Оливия, ни Бонфинь не подозревали, что у Изабел возникли свои непредвиденные осложнения. Едва она успела проводить Фреда, как Жанаина доложила, что внизу ее спрашивает какая то женщина. Изабел распорядилась проводить эту женщину к ней наверх, потому что как раз раздался телефонный звонок. Жанаина привела ее. И кого же увидела Изабел? Илду, свою кузину!
– Что ты делаешь в моем доме? Кто тебе позволил приходить ко мне? – со свойственной ей импульсивностью накинулась на гостью Изабел.
Она не видела кузину уже много лет и не собиралась ее видеть никогда в жизни! Утвердившись в Форталезе в качестве донны из высшего света, Изабел покончила со своим прошлым раз и навсегда! И вот нате вам! Прошлое тут как тут!
– Тебе, однако, повезло, Красотка! – нимало не смущаясь горячей родственной встречей, заговорила Илда. Уж кто кто, а она прекрасно знала темперамент Изабел, но и ее отходчивое сердце тоже. – Живешь ты шикарно, да и выглядишь неплохо. А видишь, как я постарела?
Илда в самом деле выглядела неважно, и, если бы речь шла не о престиже, Изабел, пожалуй, пожалела бы ее.
– Я пришла к тебе, Красотка, только потому, что оказалась в совершенно отчаянном положении. Два года назад я потеряла мужа.
– И думаешь найти его здесь? – съязвила Изабел.
– Он умер, – серьезно ответила Илда, – а я осталась с пустыми руками. Пошла работать горничной, но никак не могу найти себе приличное место. Может, ты мне поможешь, у тебя, похоже, большие связи!
– Да как тебе в голову такое пришло? – разъярилась Изабел. – Как ты себе это представляешь? Я звоню своим приятельницам, благородным дамам, и спрашиваю: не найдется ли у вас места горничной для моей кузины? Что они обо мне подумают? Да ты без ножа меня зарезать хочешь! Сейчас же вон из моего дома, и чтобы о тебе больше ни слуху ни духу!
– Ты всегда была как кипяток, Красотка, – не отступалась от своего Илда. – Ты вспомни, что когда то и ты сидела на мели и я, а не кто другой, нашла тебе место горничной у Бонфиней, там ты и познакомилась со своим будущим супругом, я тебе и платье бесплатно сшила для свадьбы.
– Не платье, а уродство! – попрекнула Изабел. – И не зови меня больше Красоткой. Что еще за фамильярности!
– Я ведь что подумала: поживу какое то время у тебя, потом хорошее место найду, пристроюсь… На последние деньги билет купила! Ты только представь себе, на старости лет остаться без денег, без крова! – Илда заплакала.
Изабел уже было жаль ее, но она никак не могла придумать, как же ей с честью выйти из этого дурацкого положения.
– Понимаешь, в этом доме никто не знает о горничной Красотке. Бонфинь даже детям не рассказывал. И жестокая вовсе не я, а общество. Мне не простят моего прошлого. А если мне в жизни повезло, то я же в этом не виновата!
– Да никто ничего не узнает! – уговаривала кузину Илда. – Оставь меня у себя, а я оплачу кров и стол работой – дом у тебя будет сверкать, как стеклышко, обещаю!
Изабел начала было возражать: да разве можно нанимать в горничные собственную кузину? Ей уже мерещились разоблачительные заголовки: «Известная своей благотворительной деятельностью Изабел Бонфинь облагодетельствовала и свою кузину тряпкой и шваброй, сделав прислугой в собственном доме…»
Но вдруг Изабел замолчала: ей в голову пришла счастливая мысль. Она достала из гардероба отлично сшитое строгое и скромное платье.
– Ну ка примерь, – распорядилась она.
– Что это ты придумала? – спросила Илда, переодеваясь.
– Сейчас все знаешь. – пообещала Изабел.

* * *

Когда Бонфинь с Оливией вернулись домой, час был уже довольно поздний, и надо сказать, что Бонфинь был крепко навеселе, чего с ним не случалось уже давным давно. Подвел его коктейль, который он все попивал для храбрости, готовясь сообщить своей дорогой супруге, что семья отныне по его вине будет терпеть лишения.
Встретила их заплаканная Жанаина, и с Бонфиня сразу слетела половина хмеля: неужели дурная весть уже донеслась до его дома и в нем уже воцарился траур?
– Может, мы лучше дадим Изабел телеграмму? – заплетающимся языком спросил он Оливию.
– Какую? – поинтересовалась Оливия. – Что ты просишь уволить тебя с поста ее мужа тоже? Объявляешь этакое всеобщее увольнение, да?
– Я уже чувствую, как меня распинают, – бормотал Бонфинь, – в голову вонзаются шипы тернового венца, в ладони – гвозди. Ты видишь, Жанаина уже плачет. О чем ты плачешь, Жанаина?
– Хозяйка взяла мне начальницу, – всхлипнула Жанаина, – немку Хильдегарду. Она теперь у нас в экономках…
Оливия и Бонфинь переглянулись – за время их отсутствия домашняя фирма существенно расширила штат, но, очевидно, придется произвести сокращения…

* * *

Чтобы Бонфинь не вернулся к ужину, такого еще не бывало, и встречать его вышли все: и Пессоа, и Адреалина, и конечно же грозная Изабел.
– Я тут истерзалась вся, – начала Изабел, упирая руки в бока, – а он там пьет, да еще в компании собственной дочери! – удивленно прибавила она, переведя взгляд на Оливию.
– Я подал заявление об уходе, Изабел. Твой муж теперь безработный, – разом сжег все свои корабли Бонфинь и приготовился к буре.
– Это правда, Оливия, или он болтает спьяну? – попросила Изабел подтверждения у дочери, но лицо у нее уже начало наливаться краской.
– Правда, мама, – ответила Оливия. – Что с тобой, что? – стала спрашивать она у матери, видя, как та меняется в лице.
– Ну ты даешь, отец! – вступил в разговор Пессоа. – Наконец то ты поступил как настоящий мужчина! Черт с ней, с этой поганой фирмой!
– Здорово! Мы организуем рок ансамбль, – одобрила решение Бонфиня Адреалина, – будем играть на улицах. Вы, Бонфинь, будете ударником, у вас здорово получится. Мы с Пессоа будем играть на гитарах, а Оливия, если захочет, на контрабасе…
Лицо Изабел все краснело и краснело, но стояла она молча, и Оливия со все возрастающей тревогой посматривала на нее.
– Сейчас пройдет, мама, только не позволяй себе волноваться! Сейчас все пройдет, – повторяла она.
Изабел воздела руки к небу, домашние не без опасения уставились на нее.
– Господи! – громко провозгласила она. – Благодарю тебя! Наконец то иго Веласкесов пало! Посмотрите на своего отца, дети, сегодня он освободился от рабства!
Растерянный, растроганный до слез, Бонфинь стоял в окружении своего семейства, которое искренне за него радовалось. Какие упреки! Огорчения! Слезы! Все были полны самых радужных проектов.
– Что бы ни случилось, я с тобой, – энергично заявила Изабел. – Я сделала кое какие сбережения, мы поставим ларек и будем торговать сладостями. Начнем с нуля, как Гаспар, а потом у тебя будут свои верфи и ты будешь экспортировать лангустов.
– Наш рок ансамбль будет привлекать покупателей, – пообещала Адреалина.
– Ты видишь, бонбончик, дети согласны, а ты? – осведомилась Изабел.
Наконец и Бонфинь собрался с силами, чтобы что то ответить своим домашним. Все притихли, ожидая его ответа.
– Изабел! Ты лучшая жена, о которой только может мечтать мужчина, – тихо сказал счастливый Бонфинь.

* * *

В обеденный перерыв Витор отправился к школе повидать Асусену. Он чувствовал себя богом, который готовится сотворить небо и землю, и равных ему не было во всей Вселенной. С победной улыбкой смотрел он на хорошенькую, трогательную Асусену, которая на этот раз смотрела на него очень серьезно, почти страдальчески.
– Как хорошо, что ты приехал! – сказала она. – Мне нужно сказать тебе что то очень важное.
– Тогда почему не садишься? – спросил Витор, он уже открыл дверцу, привыкнув, что Асусена вмиг оказывается рядом с ним. – Я, кажется, даже знаю, что ты скажешь: ты не ела, не спала, дожидаясь встречи со мной. Угадал?
– Нет, не это, Витор, дело в том… дело в том, что мой отец и твоя мать живут вместе…
Лицо Витора окаменело. Он всегда знал, что от этой женщины можно ждать только позора. Ну что ж, он и наступил. Тем лучше. Тем меньше у него оснований считаться с ней, принимать в расчет ее саму и ее мнение. Она, по существу, устранила себя из деловой сферы фирмы, дала ему лишний козырь в руки, и он был за это не в претензии. Но испытывал он к матери только брезгливость. Свидание, разумеется, можно было считать испорченным. Для Асусены это был явный удар. Как мог, он утешил и успокоил Асусену, а затем вернулся к себе в офис.
Вечером, как только он пришел домой, встревоженная Аманда стала просить его немедленно позвонить деду. Скрывать и дальше исчезновение матери не имело смысла. Дедушка должен что то предпринять, пуститься на поиски…
Витор смотрел на тонкое благородное лицо сестры, которая взволнованно что то ему говорила, но он особенно не вслушивался. Они уже вошли в столовую, где их ждал накрытый ужин, и Витор обводил взглядом эту роскошную просторную столовую с прозрачным стеклянным столом с изящной сервировкой… С детства они привыкли к холе, комфорту, уюту. Их мать всегда была изысканной светской женщиной, одетой в платья от лучших портных, элегантная, с безупречными манерами. Она была начитанна, слушала лучших музыкантов, объездила полсвета, а теперь…
– Не стоит, Аманда, никому звонить. Наша образцовая мать, которая нас растила, кормила, пела нам колыбельные и рассказывала сказки, наконец перестала притворяться и показала свою истинную сущность.
Аманда пристально смотрела на брата, ожидая, что он скажет дальше, а Витор уверенно продолжал:
– У донны Летисии есть любовник. Он появился, когда мы еще не родились, но она была уже замужем.
– Что ты такое говоришь, Витор? – в ужасе вступила в разговор Нейде, которая пришла в столовую с супницей. – Перестань! Сейчас же перестань! Ты же знаешь, что это неправда!
Аманда переводила взгляд с брата на их верную служанку, и сердце у нее больно сжималось от предчувствия чего то ужасного, чего то непоправимого.
– Помалкивай, Нейде! – одернул ее Витор. – Ты так заволновалась, потому что у тебя совесть нечиста. Ты прекрасно знаешь, что было в тот день, когда погиб отец. Знаешь о звонках по телефону, любовнике и обо всем прочем! Так вот этот любовник, рыбак, троглодит, снова с нашей матушкой. Она переселилась к нему в хижину, и на нас, Аманда, ей наплевать!
Холодный ужас вполз в душу Аманды. Она узнала что то такое, с чем не могла справиться, чего не хотела знать, о чем не могла думать!..
– Приготовь сестре успокоительное, – распорядился Витор, обращаясь к Нейде, – я думаю, оно ей понадобится. Ты его знаешь, Аманда, – добавил он, садясь за стол, – это отец Асусены.
– Погоди расстраиваться, дочка, – стала успокаивать Аманду Нейде, – завтра мы узнаем, правда ли это. И если да, то съездим к маме, поговорим. Она сама тебе все расскажет. Но лично я этому не верю. Разве можно представить себе такую женщину, как твоя мать, в какой то хижине?
Аманда вспомнила, как двулично вела себя Летисия во всей истории с Франсуа. Как предала ее, свою собственную дочь. Теперь она предала и Франсуа тоже.
– Я не знаю, какая она, моя мама, – ответила Аманда. – Похоже, что это какой то совершенно незнакомый мне человек. И не говори мне больше о ней, Нейде. Моя мама умерла.

Глава 10

Глядя на Серену, никто бы не сказал, что в жизни этой женщины произошла большая трагедия, что от нее ушел муж, – так она была доброжелательна, энергична и деятельна. Серена не позволяла себе ни на секунду поддаться такому естественному, казалось бы, чувству, как жалость к себе. Ее мудрое сердце торопило ее позаботиться о других и своей щедрой добротой избывало боль утраты.
А свою утрату Серена чувствовала на каждом шагу. Вся ее жизнь до этого была служением дому, мужу. И когда она оставалась одна в своем доме, когда Рамиру уходил в плавание, она жила ожиданием того дня, когда вновь окажется в крепких объятиях мужа и, задохнувшись от нестерпимого счастья, прижмется к его груди, вдыхая знакомый солоноватый запах моря. Но плавание по житейскому морю, в которое на этот раз ушел Рамиру, не предвещало возвращения. И не пустота в доме мучила Серену, а ненужность, бесцельность, бессмысленность ее ожидания.
За долгие годы жизни с рыбаком Серена привыкла, что ее ожидание – большая помощь мужу в его тяжелой борьбе со стихией. Оно защищало его от посягательства слепых, неразумных природных сил, напоминая о близких, ради которых необходимо выжить. Невольно ждала она Рамиру и теперь, но это ее ожидание было посягательством на его жизнь, свободу, счастье. Оно было во вред ему. Оно стало стихийной силой, с которой нужно было бороться.
И Серена боролась. С головой ушла она в изготовление украшений из ракушек. Подбирая ракушки по цветам, нанизывая их, она вспоминала свою бабушку индианку и чувствовала, что умение делать ожерелья у нее в крови. Нанизывая их, она будто рассказывала свою жизнь, и почему то выходило, что жизнь эта была прекрасна…
Помощницами в ее трудах стали все женщины деревни. Все они воодушевились, в каждой проснулся какой нибудь талант. А после того как Франшику пообещал поставить ларек для их изделий у себя в аквапарке, Серена всерьез задумалась, что в нем еще продавать, – поставлять каждый день новую партию украшений они явно не смогут. Как никак у всех у них были семьи, было много всяких дел и обязанностей.
Из молодых энергичней всех была Далила. В ее кудрявой головке роились тысячи планов, живые глаза сметливо примечали, где еще могут понадобиться их украшения, ловкие ручки набирали больше всех ракушек. Жизнь творческая, жизнь деятельная – вот чего жаждала ее душа, и теперь она жила такой жизнью.
– Я поговорила с донной Ноки, и она обещала дать свои чудесные кружева для ларька Франшику. А вот что еще? – советовалась озабоченная Серена с Далилой.
– Еще? Моя мама умеет делать замечательные сладости! В аквапарке сладкое не помешает. Да! Вспомнила! Бом Кливер умеет делать бутылочки из разноцветного песка! Он продает одну две в баре Мануэлы. Мы будем собирать разноцветный песок, и он нас научит. Ему одному трудно, у него с глазами плохо.
– Отлично! – одобрил предложение Далилы Франшику, который вошел в дом и услышал, о чем говорят будущие свекровь с невесткой. – На ларьке мы напишем: «Народные промыслы», и публика валом к вам повалит.
Серена с Далилой заулыбались. Они полюбили этого веселого ладного парня, который был скор и на помощь, и на выдумку. Обе они видели, что сердце Франшику тянется к Асусене, и очень надеялись, что однажды прозреет и Асусена. Она увидит, должна увидеть, кто в этой жизни чего то стоит, а кто нет. Но пока…
Пока и душой и телом Асусена принадлежала Витору. И никто ни в чем не мог ее разубедить. Она особенно болезненно переживала уход отца из дома. И потому, что была к нему очень привязана, и потому, что он ушел к матери Витора. Это накладывало на их отношения с Витором какой то особый, не слишком то приятный отпечаток. Однако Асусена не сомневалась, что их любовь преодолеет все препятствия. Не сомневалась она и в том, что любовь эта взаимна…

* * *

Странное чувство было у Летисии, когда она просыпалась поутру и вместо привычного белоснежного потолка видела деревянные досточки и зеленые листья между ними, которые служили ей теперь кровом. Когда вместо привычного одиночества ощущала рядом присутствие любимого и любящего человека. Она смотрела на его горбоносый профиль, на его длинные, уже с проседью волосы, и ей казалось, что видит она все это во сне. А может быть, разыгрывается постановка в театре и в нем ей отвели главную роль, но очень скоро спектакль окончится, и она опять окажется в нелюбимой, но привычной реальности.
Рамиру с улыбкой смотрел на всегда чуть растерянное лицо Летисии. Она была так хрупка и тонка, что казалась ему чужедальней птицей, что ненадолго залетела в его края и ее предстояло приручить.
Каждому из них было по своему нелегко, и все трудности они пытались испепелить любовной страстью, уповая на какое то райское счастье, которое должно было искупить и их прошлые страдания, и теперешний неуют.
Надо сказать, что Рамиру было легче, чем Летисии. Он жил в привычной ему реальности, он любил эту реальность и хотел, чтобы ее полюбила и Летисия. Рамиру готов был всячески помогать Летисии в том, чтобы она освоилась в ней и к ней привыкла.
Для Летисии все было по другому. Как только окружающее переставало быть сном или театральным действом, оно становилось трудным и непривычным бытом. Жизнь в их хижине сводилась к выполнению самых простых обязанностей: приготовлению пищи, уборке, хлопотам по хозяйству, но именно это и оказывалось трудным для Летисии. У себя в фирме она способна была проанализировать сложную ситуацию, найти выход и принять решение, здесь же не могла зажечь спичкой сырые дрова, уследить, чтобы в очаге не подгорела рыба, опустить живого лангуста в котелок с кипящей водой. Увидев, что Рамиру опускает его живым, она даже есть его не могла…
А уйти от своих детей могла? Уйти, поверив, что будет счастлива, обретя вновь любовь своей юности?.. Летисия чувствовала, что она должна принять и освоить всю эту незамысловатую и очень конкретную действительность, иначе ей так и не разобраться со сложными проблемами, в которых она так безнадежно запуталась. И она мужественно бралась за кастрюльки.
– Когда нибудь я приготовлю тебе татарский соус специально для этой рыбы, – обещала она Рамиру. – Пальчики оближешь!
– Ты знаешь, от чего я облизываю пальчики, – отвечал он с улыбкой, глядя на свою любовь, которая вернулась к нему все той же неопытной девочкой, которой всему предстояло научиться, которую всему предстояло научить. – И это всегда мне будет нравиться, даже когда моя девочка превратится в старушку с палочкой, седую и ветхую, тугую на ухо, морщинистую и горбатую, и все таки неописуемую красавицу.
Он потянулся к Летисии, и она с готовностью прильнула к нему, но объятию их помешал стук в дверь. На пороге стоял Франсуа. После того как он помогал Рамиру строить хижину, он стал в этой хижине желанным гостем, соседом, другом.
– Пришел отпраздновать новоселье? – радушно спросил хозяин. – Садись, раздели трапезу, сегодня у нас рыба.
И Летисия тоже приветливо улыбнулась Франсуа.
– Спасибо, Рамиру, но праздновать мы будем как нибудь в другой раз. Мне нужно сказать несколько слов Летисии. Дело касается детей, Аманды… Оказывается, ты ни слова им не сказала, и они очень волнуются.
– Я поговорю, как только соберусь с духом, – честно призналась Летисия. – Пока мне еще трудно…
– А может, нам поможет наш друг Франсуа, – предложил Рамиру, – скажет детям, что видел тебя, что у тебя все в порядке.
– Я, конечно, попробую, но считаю, что не годится детям узнавать о таких серьезных вещах от посторонних, – ответил Франсуа.
– Ничего, ничего, успокой их, Франсуа, – попросил Рамиру, – а пока садись ка с нами за обед.
– Спасибо, в следующий раз непременно. Я сейчас спешу. Если что понадобится, заходите без церемоний. Позвонить, например, – и Франсуа выразительно посмотрел на Летисию, потом кивнул и ушел.
Рамиру прекрасно видел, что Летисия после визита Франсуа сама не своя.
– Рамиру, может, мне лучше все таки побывать дома? Мои дети имеют право знать, куда девалась их мать.
– Нет, – твердо и спокойно ответил Рамиру, – нет, Летисия, еще не время. Я не могу пока тебя туда отпустить. Стоило нам в прошлый раз расстаться, и встречи мы ждали много много лет…
Летисия замолчала и покорилась. Но спокойнее ей не стало, и, обнимая ее, Рамиру чувствовал, что мыслями она далеко от него.
– У тебя уже взрослые дети, Летисия, – попытался он ее успокоить, убедить в своей правоте, – живут в тепле, в довольстве, у себя в доме. За ними есть кому присмотреть. Конечно, они беспокоятся. Но если ты сейчас отправишься к ним, они тебя не отпустят обратно и ты никогда ко мне не вернешься. Пусть немного попривыкнут к новой жизни, и тогда уж ты с ними повидаешься.
– Я вернусь, Рамиру, вернусь! Пойми, сейчас они совсем одни в доме, дедушка в свадебном путешествии, меня нет, а мы с отцом всегда уделяли им очень много внимания. Им трудно.
– Ну смотри, Летисия. У тебя своя голова на плечах.
А что еще мог сказать Рамиру? Ему и самому нужно было сходить в деревню, узнать у Самюэля, когда они выходят в море, и он очень надеялся, что, вернувшись, найдет Летисию дома…
В отсутствие Рамиру Летисия сообразила, что может пойти к Франсуа и позвонить Аманде. Да, это было самое верное, самое удачное решение.
Она отыскала Франсуа на стройке, к большому недовольству Франшику, и он проводил ее в дом.
– Звони, звони, – радушно сказал он Летисии, хотя она прекрасно чувствовала, что за его радушием таится немало недоумения.

* * *

Франсуа и впрямь многого не понимал в этой истории. Ясно он видел только одно: долгие годы эта красивая, умная женщина была несчастна и теперь, как мотылек на огонь, полетела на мерцание счастья. Только вот счастья или призрака его? Ведь несчастные люди слепнут и в потемках гоняются за призраками, принимая игру своего воображения за реальность…

* * *

Летисия тем временем набрала номер телефона, руки у нее дрожали, она с нетерпением ждала, чей же голос услышит первым?
Трубку подняла Нейде, и голос у нее стал взволнованным и счастливым, когда она поняла, кто звонит.
– Ну наконец то! Мы переволновались. А тебе беспокоиться нечего, справляемся, все в порядке. Сейчас позову Аманду.
Летисия слышала, как Нейде кричала: «Иди поговори с мамой по телефону! Мама звонит, доченька!» Некоторое время к телефону никто не подходил, Летисия только слышала где то вдалеке голос Аманды, что то отвечающей Нейде.
– Совсем забыла, – вновь зазвучал в трубке голос Нейде, – Аманды то нет дома. Ты мне расскажи, как у тебя дела, а я ей все передам.
– Спасибо, Нейде, у меня все хорошо. Я еще вам позвоню. Пока!
Летисия сжалась, сгорбилась: ее дочь отказалась говорить с ней по телефону! До детей уже доползли слухи, и они не хотят больше знать свою мать!..
Франсуа, видя напряженное, несчастное лицо Летисии, зная нрав Аманды, счел своим долгом начать непростой разговор. Он не считал себя в этой семье чужим человеком, он был другом Гаспара, а с некоторых пор стал чувствовать ответственность и за его дочь, которая была ему глубоко небезразлична.
– Выпей соку, Летисия, – Франсуа протянул ей стакан с апельсиновым соком, – успокойся, насколько можешь, и попытайся меня выслушать. Поверь, что я тебе друг. Что всегда стремился тебе помочь и всегда говорил, что нельзя идти по жизни без чувства ответственности…
– Я не ребенок, Франсуа, – с усмешкой, которую вызвал его отеческий тон, сказала Летисия, – и поверь мне тоже: я сделала то, что считала нужным.
– Да, я понял, что твое решение вызревало давно. Его можно было прочесть у тебя в глазах, когда ты смотрела на Рамиру. Я обманывал себя, когда считал, что смогу тебя увлечь, но нисколько не раскаиваюсь. И по прежнему хочу тебе только добра. Но знаешь, о чем я думаю? Время не проходит бесследно. Рамиру уже не тот юноша, которого ты когда то полюбила. Может ли сегодняшний Рамиру сделать счастливой сегодняшнюю Летисию? Ведь за одну любовь ты платишь другой. Платишь любовью своих детей. Ты не думала, что можешь их потерять?
Как ни болезнен был для Летисии начатый разговор, она пошла на него. Ей необходимо было что то прояснить для себя, а Франсуа был единственным человеком, в котором она не сомневалась, с которым говорила на одном языке.
– Я сама все время об этом думаю, Франсуа, – откровенно призналась она, – и пока поняла одно: я должна прожить свою жизнь с Рамиру. Ты сам сказал однажды, что, для того чтобы быть в чем то уверенным, жить надо по настоящему, без всяких «если бы»… И вот я живу. И если однажды раскаюсь, разочаруюсь, то буду знать: разочаровалась, а не струсила, не нашла, а не отказалась от счастья…
– Ну что ж, помогай тебе Бог! – только и мог сказать Франсуа.
Он, может, и попытался бы развеять ее иллюзии, но Летисия собралась поставить эксперимент над собой и своей жизнью, и ему оставалось только ждать результатов. Честно говоря, он даже не знал, какой результат был бы для него предпочтительнее: счастливый или несчастливый…
– Я постараюсь стать счастливой, – сказала вдруг с лукавой улыбкой Летисия. – И спасибо тебе за сок и за телефон, Франсуа.

* * *

Рамиру шел в деревню, но не к себе домой. Странное это было чувство: ноги сами несли его к дому, а разум удерживал. Первым он увидел Кассиану, который строил в тени навеса свой баркас. С сыном Рамиру было и труднее, и легче. Легче, потому что у них общее дело и всегда было о чем поговорить. Труднее, потому что сын уже был мужчиной, и решения его и оценки были жестки и непримиримы. Однако Рамиру знал, что может помочь сыну, подать дельный совет, и рассчитывал на уважение Кассиану. Работа над баркасом продвигалась – недалек тот день, когда он будет готов, и Рамиру радовался за сына и гордился им.
– Если хочешь, оставайся на этот раз на берегу, кончай свою лодку, – предложил он, – в море я управлюсь за нас обоих.
– Спасибо, отец, но главный у нас теперь Самюэль, и мы все его слушаемся. Он сказал, что мы выходим в море, и я выйду. В море я чувствую себя человеком, а Далила, сколько бы ни забивала себе голову новомодными штучками, она из наших и умеет ждать.
С уходом из дома отца Кассиану почувствовал себя совсем взрослым, он стал опорой семьи и отвечал за благополучие трех женщин: матери, сестры и невесты. Он чувствовал себя сильным, уверенным, хотя по прежнему нуждался в отце как в советчике и собеседнике. К тому же мать так уважительно говорила все время об отце, что Кассиану не чувствовал ни малейшей неловкости из за своих добрых с них отношений.
– Кассиану, я пойду посижу с Самюэлем в кабачке, а ты позови к нам туда Асусену. Очень я по ней стосковался, хочу повидать, поговорить.
Кассиану кивнул и отправился домой за Асусеной.
И вот Рамиру сидит напротив Самюэля, ждет дочку, а Самюэль смотрит на горькую морщину, что перерезала лоб Рамиру.
– Не ладится что то? – спрашивает старый друг. – Может, нам лучше задержаться на несколько дней на берегу, чтобы ты как следует подготовил Летисию? Ты скажи, мы можем и задержаться.
– Нет, Самюэль, спасибо. Летисия теперь моя жена, и ей придется привыкать к нашей жизни. Она уже готова и не станет звать на помощь из за пустяков, так что не тревожься, Самюэль. Беспокоят меня больше дети, непросто мне стало говорить с ними…
И будто подтверждая его слова, Кассиану вернулся один, без Асусены. Однако сложность, похоже, была не в Асусене, а в Серене.
– Мама считает, что негоже встречаться отцу с дочерью в кабаке, – сообщил Кассиану. – Если хочешь повидаться, сказала она, приходи к нам в дом.
Как могла предложить ему такое Серена? Как он может переступить порог дома, из которого ушел? Она, похоже, ведет к тому, чтобы он вообще не виделся с дочерью? Обида сразу захлестнула Рамиру. Обида на Серену, которую он сам и обидел и обделил…
Самюэль понял чувства своего друга, недаром они с детства были не разлей вода.
– Ты не прав, – сказал он, – а Серена, как всегда, права. Зачем вам встречаться здесь на глазах зевак. Ступай домой, обними свою дочку, прижми ее к сердцу. Пойдем, пойдем вместе, я тебя провожу.
Никогда бы не подумал Рамиру, что ему так трудно будет переступить родной порог. Но он переступил его, переступил и с болью, и с радостью. Как бы там ни было, но под этой крышей он прожил долгие и счастливые годы. И если распорядился теперь своей жизнью иначе, то не потому, что перестал испытывать благодарность и уважение к Серене.
Еще больше он был благодарен ей за то, что встретила она его улыбкой и тут же собралась навестить Эстер.
– Асусена ждет тебя, – улыбаясь, сказала Серена и ушла вместе с Самюэлем.
Первые неловкие минуты. Как же он соскучился по своей малышке Асусене! Рамиру попытался ей все объяснить. Он не хотел, чтобы она на него обижалась. Пусть знает, что ему нелегко далось это решение, но по другому он решить не смог.
– Я тоже соскучилась по тебе, папа! – ответила отцу Асусена. – И не оправдывайся, мне это совсем не нужно. Мама много говорила с нами и помогла нам принять все как есть.
И опять Рамиру почувствовал благодарность к Серене, лучшей матери у детей и быть не могло.
Асусена уже пересказывала свои школьные новости. Скоро у них будет конкурс королевы для праздника моря. Она тоже записалась на конкурс. И ей бы очень хотелось, чтобы отец пришел на праздник, наверное, там будет очень весело.
– Конечно, приду, дочка! Не все изменилось в моей жизни, многое идет и пойдет по прежнему.
Рассказала Асусена отцу и про бусы, которые они теперь нанизывают, и про то, что Далила поступила на курсы английского языка, потому что собирается продавать эти бусы во всех странах мира.
– Представляешь? Такая у нее мечта! – голубые глаза Асусены вопросительно смотрели на Рамиру.
– Это хорошо, дочка! Хорошо, когда у человека есть своя мечта. Из нее непременно что то получается, – одобрил Рамиру.
Он перебирал ожерелья, которые принесла ему Асусена, и любовался ими.
Растроганное, смягчившееся лицо мужа бросилось в глаза вернувшейся домой Серене, и сердце у нее забилось быстро быстро: муж радовался делу ее рук, оттаял у нее в домашнем тепле.
Серена не могла знать, что после ее ухода Самюэль сказал Эстер:
– Меня ведь считают колдуном, Эстер, так запиши себе для памяти: судьба еще сведет Рамиру и Серену вместе, такое у меня предчувствие.
Но Серена не могла позволить себе расчувствоваться. Видеть Рамиру ей пока еще было очень тяжело, и поэтому она сказала:
– Ты уж прости, Рамиру, но если наговорился с дочкой, то позволь нам заняться делами. С тех пор как мы занялись украшениями, у нас и минуты свободной нет, а работы в доме хоть отбавляй.
– Конечно, Серена! Желаю тебе удачи! Спасибо за детей и за все…
Рамиру трудно было говорить, он не договорил, махнул рукой и ушел.
Асусена, видя, что мать молча принялась за дела, подумала было, что обидела ее долгим разговором с отцом.
– Ты обиделась, да, мама? Обиделась на меня? – принялась она спрашивать Серену. – Но мне же нужно было показать отцу наши украшения. Мы с ним разговорились, он меня рассмешил, а я…
– Не продолжай, дочка, – остановила ее Серена, – ты что, чувствуешь себя виноватой из за того, что любишь отца? Упаси меня Господь дожить до того дня, когда вы с братом его разлюбите. – Серена обняла и прижала к себе головку дочери, и Асусена, как всегда, почувствовала, что на нее снисходят мир и покой. А Серена, словно бы баюкая свою большую маленькую дочку, продолжала говорить: – Даже страх смерти не может заставить человека забыть того, благодаря которому он появился на свет. А когда отец такой заботливый и любящий, как у вас, то это же просто счастье. Но даже если бы он был совсем другим, то любить его все равно было бы вашей обязанностью… А теперь давай браться за дело, доченька, у нас с тобой и вправду дел невпроворот.
Мир и покой снизошли на Рамиру, повидавшегося со своими детьми. Неважно, что сын относился к нему пока еще не просто и отказался от его помощи. Сын повзрослел на глазах, стал настоящим мужчиной, а дочка скоро станет очаровательной женщиной. У него выросли хорошие дети. И Серена помогала им взрослеть по хорошему. За своих детей Рамиру был спокоен. Теперь ему стало стыдно, что он помешал Летисии испытать ту же радость. Он совсем не хотел быть ее тюремщиком, держать свою любовь взаперти.
Летисия ждала Рамиру, и он был счастлив увидеть ее дома. И сразу же повинился перед ней:
– Я был эгоистом и круглым дураком, Летисия, когда боялся, что ты останешься в городе. Поезжай повидайся с детьми. Сегодня я видел своих и понял, как тяжело не иметь возможности с ними видеться. Успокой их и возвращайся такой, какой я люблю тебя, какой хочу…
Он обнял Летисию и стал ей рассказывать, как рассказывал бы сказку:
– Вот увидишь, Летисия. простая жизнь многому тебя научит. Ты откроешь в себе новую Летисию, более сильную, смелую, и жить тебе станет гораздо легче. Мы с тобой больше ничего не будем бояться, Летисия…
Летисия благодарно слушала его. Завтра же она увидится с Амандой. Ей и нужно то всего несколько минут, они посмотрят с дочкой друг другу в глаза и все поймут. Она найдет общий язык со своей сложной, строптивой дочкой, самостоятельной, непокорной и все таки очень нуждающейся в матери…

Глава 11

Далилу, Асусену, Питангу – всех взволновал будущий конкурс, где должны были выбрать морскую королеву. Он волновал их предчувствием чего то необыкновенного, неизведанного. Сначала конкурс, а потом бал, где королева будет царить и танцевать только с морским королем, которого тоже будут выбирать на конкурсе. Ощущение праздника вошло в жизнь юных подружек и кружило им головы, будто хмель.
Хмель юности закружил головы и их матерям, они тоже вспомнили молодость, выборы морской королевы и приготовились шить бальные наряды своим хорошеньким дочкам. Кто станет королевой – не важно, но бал у каждой останется в памяти на всю жизнь.
Только Кассиану мрачно смотрел на поднявшуюся праздничную суету. Ему совсем не нравилось радостное оживление Далилы. А уж мысль, что она будет с кем то танцевать на балу, просто выводила его из себя. Конечно, праздник будет еще не завтра, но… Кассиану работал, торопясь как можно скорее окончить свой баркас. Вот только бы ему достроить лодку, и тогда они уже никогда не расстанутся с Далилой! Выходить в море они будут тоже вместе!
Маджубинья, который помогал Кассиану в работе, потихоньку посмеивался. Он прекрасно понимал, о чем думает Кассиану, тем более когда тот так мрачно поглядывал на весело щебечущую Далилу – Далилу, которая в этот день впервые сама складывала сети.
– Женщина на корабле – погибель, – сказал Маджубинья, – считай, что простился с уловом!
Кассиану только хмыкнул: что за глупые предрассудки! У них с Далилой все будет прекрасно. Она будет приносить ему только удачу!
– Ну а если он не будет брать Далилу в море, то она будет с детьми сидеть. Кассиану, кажется, говорил, что у них будет не меньше восьми, – подхватил подошедший Самюэль.
– Восьми? – Далила услышала последние слова отца и подошла поближе. – Тебе, наверное, голову напекло, Кассиану? Не работай столько на солнышке!
Кассиану насупился. Его очень беспокоило легкомыслие девчонок вертихвосток. Далила еще посерьезнее будет, только характер у нее очень уж боевитый. А вот Асусена даже помочь на берегу не хочет: «Не для этого, говорит, я родилась». И куда только мать смотрит?.. Вправила бы ей мозги, и дело с концом!
Однако Серена нашла способ вправить мозги Кассиану. Она прекрасно видела, что мрачность Кассиану может испортить любой праздник Далиле, и, когда молодежь вернулась домой, она предложила:
– А почему бы тебе, Кассиану, не записаться на конкурс морских королей?
– Скажешь тоже, мама! – возмутился он.
Но Асусена с Далилой захлопали в ладоши: вот это мысль! Отлично!
– Конечно, Кассиану! Стоит тебе появиться у школы, как все девчонки только на тебя и пялятся! Я уверена, что ты непременно выиграешь! – весело подхватила Далила, чуть кокетничая и поддразнивая своего жениха.
– Мы тебе и костюм сделаем! Будешь весь в перьях, камнях, ракушках, загляденье, да и только! – подхватила Асусена.
Кассиану чуть не поколотил двух болтушек, которые только и знают, что зубы скалить. Но как только он представил себе, что Далила выигрывает конкурс и целый вечер танцует неведомо с кем, он махнул рукой.
– Ладно! Записывайте! Но учти, Далила, я соглашаюсь только ради тебя! – прибавил он, глядя на невесту.
– Тогда надо бежать быстрее! – встрепенулась Далила. – Сегодня последний день!
И девчонок как ветром сдуло.
– А я сошью тебе очень красивый костюм, сынок. Вот увидишь, как у настоящего принца. – пообещала сыну Серена, ласково потрепав его по густым темным волосам.

* * *

Если в поселке только и разговоров было, что о королевах, королях и принцах, то Летисия, став хозяйкой маленькой хижины, превратилась в настоящую местную женщину, а может, и в индианку. По местному обычаю она соорудила себе наряд из цельного куска ткани и со своей худобой, смуглотой стала точь в точь как все местные жители. Однако, несмотря на свой деревенский наряд, Летисия собиралась поехать в город. Она хотела повидать своих детей.
Нейде очень обрадовалась, увидев свою хозяйку. У нее душа изболелась за Летисию, и увидеть ее живой, здоровой и такой непривычной и красивой было для нее просто подарком.
– Слава Богу, что ты пришла, Летисия, – радостно заговорила она. – Я так переживала и после твоего звонка только о тебе и думала.
– Я хочу повидать детей, Нейде, – сказала Летисия. – Что они делают?
– Завтракают. Сейчас я их позову. Летисия села в кресло в холле и задумалась.
Эти несколько минут ожидания были нужны ей, чтобы сосредоточиться, найти нужные слова.

* * *

Витор окинул ироническим взглядом ту, которая была его матерью, – к несчастью, к большому его несчастью, так он считал. Увидев ее наряд, он окончательно убедился, что она повредилась в рассудке.
– Женщина из племени индейцев тупи у нас в гостиной? – протянул он. – А я то думал, что Форталеза – цивилизованный город…
Боль и негодование захлестнули Летисию. Она знала, как сложно относится к ней Витор, знала, что он винит ее в смерти отца, к которому был очень привязан. И сейчас он вел себя точь в точь как отец – грубо, бессердечно, нагло. Но ведь Витор был сыном не только этого ненавистного ей человека, он был и ее сыном! А значит, в нем должны были быть те струнки, которые откликнутся любовью и пониманием на ее непростые проблемы…
Летисия не дала воли ни своей боли, ни гневу, она взяла себя в руки и спокойно проговорила:
– Витор, я прошу тебя…
Но он не дал ей даже договорить, точь в точь как его отец!
– Смотри ка, да она говорит на нашем языке! Для начала неплохо. Похоже, и там уже побьгоали миссионеры.
Летисия смотрела на дочь. Дочь была не в отца. Она была в нее, в Летисию, такая же бурная и порывистая.
И глядя Летисии прямо в глаза, Аманда проговорила:
– Я не понимаю, с кем ты говоришь, Витор. Никого, кроме нас двоих, я здесь не вижу. Если тебе нравится говорить со стенами, говори! Я пошла к себе!
Аманда повернулась и вышла.
«Как она жестока, и как ей больно», – с горечью пожалела про себя свою дочь Летисия.
А Витор продолжал свой издевательский монолог, он упивался своим красноречием, своим остроумием, говорил что то о любимой женщине вождя, о гамаках, еще какую то ерунду. Летисия не вслушивалась, боясь своего гнева, оберегая свое спокойствие. Оно было ей необходимо, потому что сын должен был ее выслушать! И время от времени она повторяла:
– Довольно, Витор! Погоди! Ты должен меня выслушать.
Но разошедшийся юнец уже не мог остановиться, Летисия прикрыла глаза. В ушах у нее теперь звучал живой голос ее покойного мужа:
– Он ведь удовлетворяет тебя другим способом, да? Ведь трудно сказать, что он широко образован? Блестящий собеседник? Он удовлетворяет твои самые низменные инстинкты, вы общаетесь друг с другом на уровне ниже живота… – говорил Витор.
Летисия открыла глаза и дала своему сыну пощечину. И сыну, и мужу, и прошлому! Все! Хватит! Так она уже жила! И больше не будет! Никогда!
– Вы так привыкли решать все вопросы у себя в поселке? Позови охранника! – обратился Витор к Нейде. – Пусть он вышвырнет отсюда эту аборигенку!
– Да как ты смеешь так разговаривать с матерью! – вступилась за Летисию Нейде.
Летисия не сказала ничего. Она повернулась и пошла наверх к Аманде. С дочерью она должна была поговорить во что бы то ни стало!
Летисия заговорила с Амандой мягко, очень мягко. Сейчас ей было нетрудно признать свою вину, потому что всерьез она не чувствовала себя виноватой. Никто не знал той жизни, которую она прожила, и никто не вправе был ее судить. Тем более собственные дети. А свою вину перед дочерью, которая сейчас, безусловно, возникла, она готова была искупить. Этой вины не будет, как только они с Амандой поймут друг друга!
– Я знаю, что не права, Аманда. Потому и пришла. Я уверена, ЧТо могу тебе все объяснить, потому что мы с тобой женщины. Единственное, чего я хочу, – это жить той любовью, которая захватила меня целиком, которая заставляет меня забыть обо всем на свете. Понимаешь, я уже многим пожертвовала, многое упустила и теперь имею право попытаться найти свое счастье. Конечно, я поступила, некрасиво. Но поверь, я просто ни о чем не могла думать. Я чувствовала себя на вершине блаженства, как будто весь мир вокруг меня перестал существовать. А когда пришла в себя, поняла, что поступила нехорошо, исчезнув, ничего не объяснив, ничего не сказав, и вот теперь пришла…
Аманда смотрела на разрумянившиеся щеки, на блестящие глаза матери – да, она говорила правду; весь мир для нее перестал существовать. Было у ее матери право на это или нет, Аманда не знала и не хотела знать. Она знала другое и высказала то, что знала.
– Ты эгоистка и никогда никого не любила! – сказала Аманда. – Во всяком случае, своих детей! Ты даже не подозреваешь, сколько боли ты мне причинила! Но теперь ты ушла из моей жизни и больше не возвращайся в нее! Уходи! Убирайся! Я хочу остаться одна, потому что в дальнейшем мне придется привыкать именно к этому! К одиночеству! Счастливо!
И вот тут Летисии стало по настоящему стыдно. Что бы ни говорил ей Витор, она видела избалованного мальчишку с дурной наследственностью. Но Аманда страдала. И страдала из за нее, из за своей матери. Родители не имеют права мучить своих детей. С чего вдруг она стала говорить с дочерью как с подругой? Почему потребовала, пусть невольно, разделить свою любовь? Не Аманда должна была понимать ее. Летисия должна была понять, что мучает Аманду, и пойти ей навстречу, как мудрая любящая мать к своему истерзанному ребенку, который вдруг почувствовал себя сиротой…
Но сейчас уже не имело смысла делать никаких попыток. Аманда, которая и так уже настроилась враждебно, закрылась и отгородилась бы еще больше…
Летисия вздохнула, повернулась и вышла.
Нейде ждала ее внизу, приготовив кое какие необходимые вещи. Рядом стоял и Плиниу.
– Если не возражаете, я вас отвезу, машина стоит у входа, – сказал он.
Летисия поблагодарила и попросила отвезти ее к дому Франсуа. Сейчас только он мог ей помочь.
И Франсуа, как всегда, отложил все свои дела ради Летисии, как всегда, он был готов выслушать ее. Франшику уже не раз упрекал его, что в любую минуту архитектор готов сбежать со строительной площадки, если только его поманит пальчиком Летисия. Франшику сердился, но не всерьез. Франсуа смеялся, но не весело. Что поделать, если так оно и было? Но сейчас дело было серьезным – речь в очередной раз шла об Аманде.
– Никакого разговора с детьми у меня не вышло, – говорила Летисия. – Можно считать, что они забросали меня камнями. Витор не может простить меня, потому что я сбежала именно в тот момент, когда он решил поделиться со мной – нетнет, не любовью, как он думает, а своей болезнью… Похоже, я выбрала не лучший момент, чтобы заняться своей личной жизнью: отец уехал, Аманде очень одиноко. И я прошу тебя, Франсуа, поезжай, побудь с ней, поговори. Ей очень нужна поддержка взрослого человека.
– А ее любовные фантазии? – задумался Франсуа. – Они не всплывут снова?! Ведь иной раз пустяка довольно, чтобы вывести ее из равновесия. Я не уверен, что именно сейчас она способна выслушать меня как друга…
– Я надеюсь, ты не воспринял всерьез все то, что я наговорила тебе в тот несчастный день? – спросила Летисия. – Поверь, я нисколько не сомневаюсь в тебе и знаю, что ты относишься к Аманде как к дочери. А сейчас как никогда ей нужны твоя рассудительность, спокойствие и здравый смысл! Ты единственный человек сейчас, Франсуа, который способен помочь Аманде! – Летисия умоляюще смотрела на Франсуа.
Умом она оценивала все правильно и трезво, но нервы ее были на пределе.
– Тебе не о чем беспокоиться, Летисия, – успокоил ее художник. – Я непременно сделаю все, что в моих силах.
Летисия уже стояла у дверей, собираясь уйти, но он попросил:
– Посиди еще, тебе нужно немного прийти в себя.
– Спасибо, Франсуа, но мне пора. Рамиру, наверное, очень волнуется. Я очень рассчитываю на тебя, Франсуа! Ты всегда был мне надежным другом.
В ответ Франсуа только кивнул. Да, он всегда будет другом Летисии Веласкес, как бы ни распоряжалась она своей судьбой и как бы ни распоряжалась ею судьба.

* * *

Рамиру отдал наловленных лангустов Маджубинье – он знал, Летисия все равно не будет их есть, она еще не свыклась с тем, что варят их живыми, – и теперь он ждал ее. Сначала с обедом, потом с ужином – в общем, на грубой глиняной тарелке Летисию ждала аппетитная хрустящая рыба.
Рамиру сидел на пороге и слушал привычный шум моря. Он бы умер, если бы перестал слышать этот вечный неторопливый разговор морских волн. Темнело. Одна за другой загорались звезды. Темнота убрала все подробности, оставив только огромное, неизменное и вечное – небо, море и любовь. Любовь, с которой ждал Рамиру Летисию. Когда она пришла – а она все таки пришла наконец, – он сразу увидел, как она устала. И душа ее устала больше тела. Но поддержать нужно было сперва телесные силы, и Рамиру протянул ей золотистую рыбу на грубой коричневой тарелке.
– Спасибо, я потом, – слабо улыбнулась Летисия. – Я совсем не голодна.
– Пустой мешок падает, – усмехнулся Рамиру. – Поешь, порадуй меня. Я еще не видел, как ты ешь с удовольствием.
Летисия опять слабо улыбнулась: да, она как то успела позабыть, что к еде можно относиться всерьез и она тоже может быть удовольствием…
– Ты должна хорошо есть, пока я буду в море, – продолжал он.
– Ты уходишь в море? – спросила Летисия, и сердце ее болезненно сжалось.
Она все как то забывала, что теперь, когда они решили не расставаться, разлука будет ее каждодневным хлебом…
– Послезавтра, – ответил Рамиру.
– Надолго?
– Кто это знает? Лучше не загадывать, чтобы потом не было разочарований. Ты ведь меня дождешься? – он заглянул ей в глаза, увидел в них тоску и тогда предложил: – Знаешь, что мы сделаем? Ты поедешь домой, побудешь с детьми, они успокоятся, а когда я вернусь, то дам тебе знать…
Но никакого облегчения не отразилось на лице Летисии, только благодарность. Она оценила жертву Рамиру, который отправлял ее обратно в ту жизнь, которой так опасался и ощущал как враждебную.
– Ты что, не хочешь? – удивился он.
– Нет, Рамиру, не хочу. Мои дети не хотят меня видеть. Я останусь здесь и буду ждать тебя столько, сколько понадобится. На этот раз, что бы ни случилось, я не убегу, не скроюсь. И не буду ничего бояться.
Глаза Летисии светились, и теперь в них говорила любовь, которая превозмогла, победила тоску.
Растроганный, Рамиру крепко обнял хрупкую Летисию.
Кто, как не он, знал: если что и помогает выдерживать долгие дни и ночи вдали от дома, то только уверенность в том, что человек, которого ты любишь, ждет тебя…

Глава 14

После школы Далила объехала три магазинчика, на которые ей указал Дави, и всюду договорилась о том, что там примут пробные партии ожерелий. Согласны были принять и кружева. Далилу порадовал успех ее переговоров. Общаясь с людьми, она чувствовала себя в своей стихии, она умела ладить с людьми, умела и постоять за свои интересы.
И хотя Кассиану не нравилась ее новая деятельность, Далила чувствовала: она создана именно для нее, а значит, Кассиану, который ее любит, рано или поздно придется с этим смириться.
Далила от всего сердца любила своего жениха. Она знала, что в самом главном, в самом важном может на него положиться, и поэтому не сомневалась: Кассиану добросовестно вникнет в любую проблему и примет справедливое и доброе для них обоих решение. Что, однако, не мешало им частенько ссориться, а потом, разумеется, мириться.
Гораздо больше недовольства Кассиану Далилу волновала ее подружка Асусена. После того как Витор так бесстыдно приставал к Далиле у себя в кабинете, она окончательно поняла, что ее подруга попала в беду. Далила очень надеялась на Франшику. Живой, обаятельный и к тому же так безоглядно влюбившийся в Асусену, он не мог не заслужить ответного внимания. Пусть поначалу Асусена посматривает на него просто из кокетства, но потом то должна же она прозреть! Должна понять, кто каков и чего заслуживает! Далила и в магазины отправилась только потому, что увидела у дверей школы Франшику, который дожидался Асусену.
Вернувшись в деревню, Далила побежала к донне Серене рассказать о результатах своей поездки, а заодно узнать у Асусены, не пошло ли у них на лад дело с Франшику.
Увидев блаженное лицо подружки, Далила обрадовалась.
– Ну как? – спросила она. – Может, Франшику уже поцеловал тебя?
– Вы с матерью только и знаете: Франшику да Франшику! Сколько раз повторять, что я его знать не хочу! – резко оборвала Далилу Асусена. – Витор – вот единственный мужчина, которого я люблю и с которым я счастлива!
– Но ему же нельзя ни в чем доверять! – воскликнула Далила. – Он уже столько раз обманывал тебя! И вспомни, как ты из за него болела! В каком была отчаянии! – Далиле очень хотелось как следует встряхнуть глупышку Асусену, чтобы дурь, напавшая на нее, соскочила.
– Если и отчаивалась, то только по собственному невежеству, из за глупых предрассудков, – спокойно ответила Асусена. – Витор же ни к чему меня не принуждал. Я пошла с ним, потому что мне так хотелось, и было это не один раз, и мне было с ним очень хорошо!
Асусена будто поучала ее свысока, и Далила просто слышать этого не могла. Ей казалось, что Асусену подменили, околдовали – лепит себе чужие слова, а сама и глаза, и голову потеряла!
– Тоже мне, нашла себе пару! Да он – дрянь и больше ничего! – рассвирепела Далила.
– Не смей так говорить! – рассердилась и Асусена. – Что ты имеешь против Витора? Что? Скажи! Мне то кажется, что ты хочешь разлучить нас из какой то зависти, каприза, прихоти. Ты всегда была умненькой и хитренькой, Далила, а я – глупышкой. Ты верховодила, а я подчинялась. А теперь вдруг все переменилось, и тебе не нравится, что я чувствую себя взрослее, чем ты. Что ты и понятия не имеешь о том, что я испытала. Ведь женщина от этого становится более зрелой не только телом, но и разумом!
«Ну и дуреха! Что она такое городит?!» – возмущалась про себя Далила.
– Да ты как была, так и осталась безмозглой девчонкой! Тоже мне! Нашла в чем тебе завидовать! Если я и живу по правилам, то не потому, что они мне кем то навязаны, а потому, что они – мои, они у меня и в голове, и в сердце. И до свадьбы я постараюсь дожить в том виде, в каком появилась на свет. И касается это только меня и Кассиану.
Как после этого Далила могла не рассказать Асусене о том, что произошло у нее с Витором в кабинете? Это был ее единственный реальный довод. Единственный способ образумить окончательно задуренную Асусену.
– Ну поверь ты мне! – умоляла она подругу. – Теперь ты видишь, что он подлец! Понимаешь? Подлец! И если ты с ним останешься, то тебе придется еще много много страдать, пока ты наконец не прозреешь и не увидишь, какой он отъявленный мерзавец!
И что же Далила услышала в ответ? Казалось бы, что можно возразить против вопиющего факта: возлюбленный Асусены пытался силком поцеловать Далилу у себя в кабинете!
– Кассиану прав, ты кажешься легкомысленной и доступной, – начала вещать Асусена, но, увидев округлившиеся глаза и приоткрытый рот Далилы, спохватилась и добавила: – Нет, конечно, ты не такая, но такой ты кажешься. Витору это не понравилось, и он решил тебя проучить…
– Если ты и тут оправдала Витора, то, значит, не заслуживаешь моей дружбы и нам, подруга, больше не о чем разговаривать! – с этими словами Далила в бессильном возмущении хлопнула дверью.
Пробегая мимо удивленной донны Серены, она бросила на ходу:
– Мне иногда кажется, донна Серена, что ваша дочь окончательно сошла с ума!
Увидев, как его бедовая дочка вихрем ворвалась в дом с горящими щеками и слезами на глазах Самюэль задумчиво сказал:
– А не намылить ли мне шею Кассиану?
– Нет, папочка! Сегодня я поссорилась с Асусеной! И теперь не знаю, помиримся ли мы вообще когда нибудь. Будь я виновата, то попросила бы у нее прощения. Но виновата она и не станет передо мной извиняться.
– А ты не чинись, доченька, сделай шаг первая, – посоветовал умудренный жизненным опытом Самюэль. – Вы ведь как сестры, и в будущем вам жить одной семьей. Всегда лучше получить рану, чем ранить самому…
Далила кивнула, она готова была сделать хоть сто шагов. На Асусену она не сердилась, она злилась на себя, что никак не может пробить глухую стену, в которую замуровали ее подругу. Вздохнув, она заторопилась к Кассиану. Рыбаки завтра уходили в море.

* * *

Рыбаки уходили в море, и Серена впервые не пошла на причал. С сыном она простилась дома. Простилась накануне и с Самюэлем. Но у нее больше не было мужа, который хотел бы помнить в море ее улыбку, которому был бы нужен ее прощальный поцелуй. Прощание – ведь не только печаль, это и радость тоже. Потому что, прощаясь, люди ждут возвращения, встречи…
И Серена принялась горячо молиться, прося, чтобы рыбаки вернулись на берег живыми и невредимыми:
– Не оставь наших рыбаков, святой Франциск, отведи от них сильные ветры и штормы! Дай им побольше рыбы! Присмотри за сыном моим, Кассиану. И за Рамиру тоже. Боюсь, что, кроме меня, некому за него помолиться.
На этот раз Рамиру оставил им рацию. Поэтому для экстренного случая у берега была связь с морем. Но ни одна из рыбацких жен не позволила бы себе тревожить мужа в море. Трудная работа рыбаков была для них священной.
Летисия осталась одна. Прощание далось ей трудно. Кровоточил еще разрыв с детьми, с домом. Летисия не была готова к новой разлуке. Она все хотела как то оттянуть ее, как то миновать, хотя в то же время понимала: разлука неизбежна, ни о чем просить Рамиру она не имеет права.
Рамиру смотрел на нее с состраданием. Он понимал ее душевное смятение и при этом знал: не ему избавлять Летисию от ее страхов и боли. Жизнь должна идти своим чередом. Каким бы ни было душевное смятение человека, оно не может изменить ход жизни. И каждый должен смириться с тем, что идет жизнь, и каждый должен научиться справляться с самим собой…
Рамиру был занят домашними хлопотами и заботами, стараясь, по возможности, обустроить житье бытье Летисии без него. У нее не должно было быть недостатка в припасах, и он закупил рис, фасоль, сахар, мыло, накупил овощей и фруктов, оставил ей и денег.
– Не стесняйся, покупай все, что найдешь нужным, – говорил он, стараясь домашними хлопотами занять Летисию. – Когда человек несет каждодневную тяготу дел, она ему в помощь, он чувствует себя устойчивее, ему некогда думать о постороннем, душа его меньше тратится на ненужные переживания.
Летисия, видя его заботы, благодарно кивала. Она понимала, что должна отпустить Рамиру в море с миром в душе. Что он должен быть за нее спокоен, и она твердила и себе, и ему:
– Я справлюсь, вот увидишь, я справлюсь. Со мной будет все в порядке. Я буду ждать тебя у нас дома, где каждая вещь напоминает мне о моем Рамиру. Буду сидеть в натаем уголке и считать минуты, думая о тебе.
– И я буду с тобой каждую минуту, – ласково отвечал Рамиру. – Волны за бортом моей лодки донесут до тебя мое дыхание, полное любви и печали. А по ночам я буду смотреть на небо и видеть в сверкающих звездах твои глаза, а когда вернусь… Ты еще узнаешь, Летисия, какое это счастье, когда рыбак возвращается на берег. Нет в жизни ничего прекраснее, чем мужчина, который возвращается к любимой женщине…
И вот теперь Рамиру ушел в море, и она должна была справляться со всем, как обещала. Но, похоже, что все стихии взбунтовались против нее. Огонь в очаге никак не желал разгораться, вода проливалась мимо кастрюли. И все таки Летисия упорно пыталась разжечь огонь и аккуратнее наливать воду.
– Ну как поживает жена Робинзона Крузо? – раздался веселый голос Франсуа. – Похоже, дрова сыроваты? Сейчас найдем посуше.
И он уже тащил охапку дров.
Летисия с благодарной улыбкой посмотрела на художника – дружеская помощь подоспела вовремя и была как нельзя кстати.
Однако Франсуа приехал не просто так. В первую очередь он, конечно, хотел узнать, как себя чувствует Летисия после визита Аманды, а во вторых, спросить ее мнение о портрете Эстелы, который он наконец закончил.
Портрет Летисии очень понравился, и она хвалила его колорит, тонкую нюансировку…
– Я уверена, что и отец, и Эстела оценят его по достоинству, – уверенно сказала она и с тоской посмотрела на очаг, где едва едва тлели дрова. – Нет, стряпня – это не мое призвание.
– Слушай, я приглашаю тебя пообедать, – бодро предложил Франсуа. – Я тут приглядел одно славное местечко на пляже, там все очень просто, без затей, но очень вкусно кормят.
Оказалось, что у Летисии нет здесь даже более или менее приличного платья, а идти так она отказалась наотрез.
Франсуа мужественно пообедал полусырой рыбой, припомнив тот вечер, когда угощал Летисию полугорелой. Тогда она с честью вышла из положения – воздушный салатик, который она приготовила, был очень вкусным.
– Никогда у меня не было склонности к готовке, – печально пожаловалась Летисия, – но ничего, придется привыкать.
– За мной ужин, – пообещал Франсуа. – Приходи как нибудь, приготовим еду в микроволновой печке, послушаем музыку. Я тут купил компакт диск Четвертой симфонии Малера, дирижирует Бирбиролли, представляешь?
– Еще бы! – сразу воодушевилась Летисия. – В Нью Йорке я слушала, как он дирижировал Пятой…
– Так что приходи, буду рад!
И тут Франсуа со смехом рассказал утреннее недоразумение. Поутру он увидел Франшику, который нес наверх поднос с завтраком, и решил, что его приятель привел к себе женщину. Этот факт почему то до крайности его возмутил. Не говоря дурного слова, он тут же позвонил в агентство по найму квартир и попросил срочно найти небольшую квартирку для его друга.
Пять минут спустя выяснилось, что к Франшику приехала его мать, которую он искал всю жизнь и наконец нашел. Матушка Франшику оказалась премилой и довольно молодой женщиной по имени Мария Соледад. Они очень быстро нашли общий язык, и теперь Франсуа даже рад своей гостье. Правда, кажется, она уже собирается уезжать. Но если вдруг Летисия ее застанет, то пусть не пугается и дурного не думает.
– Я приду как нибудь, – пообещала Летисия, – вот только не знаю когда…
Мария Соледад собиралась уезжать на следующий день. Ей непременно нужно было успеть на работу, которой она очень дорожила. Франшику и огорчался, и радовался. Он уговаривал Марию Соледад перебраться в Форталезу. Они вместе с сестрой тут прекрасно устроятся. Франшику не терпелось узнать все и про сестру: какая она? Сколько ей лет? И… Неужели их отец не умер сразу после рождения Франшику?
– Нет, это твоя сводная сестра, – улыбнулась Мария Соледад нетерпению сына. – А вообще, все это крайне грустно. Мне просто не хотелось сразу омрачать нашу встречу.
В ответ на просьбы Франшику Мария Соледад рассказала невеселую историю своей любви. Она работала в аэропорту диспетчером, а ее возлюбленный был летчиком. И к тому же он был женат. Но они полюбили друг друга, вот так и родилась Ана Каролина. Когда об их отношениях узнала его жена, то устроила страшный скандал. Мария Соледад потеряла работу, и ее не взяли больше ни в одну авиакомпанию. Для нее настали черные дни, но длились они недолго, нашлась работа, и все пошло более или менее гладко. Они виделись, отец обожал свою дочь. А совсем недавно Мария Соледад вновь осталась без работы. Жить им стало не на что, и отец забрал дочку к себе. И естественно, что его жена возненавидела девочку. От такой жизни Ана Каролина сбежала. Сбежала как раз тогда, когда они договорились, что дочка все же будет жить у Марии Соледад, а отец будет давать им деньги, пока для нее не найдется другая работа. Вот теперь и работа нашлась, а Ана Каролина нет.
– Скорее всего, она побоялась, что я верну ее отцу, – со слезами на глазах объяснила Соледад, – наверное, она почувствовала себя отвергнутой. Отец даже нанял детектива, но он потерял след моей девочки именно в Форталезе.
– Успокойся мамочка, не плачь, – у Франшику просто сердце переворачивалось от сочувствия к матери и сестре, – вот увидишь, я ее отыщу! Всю свою жизнь я только этим и занимался. Я могу отыскать иголку в стоге сена, а уж отыскать маленькую леди в Форталезе мне сам Бог велел. Положись на меня! У тебя теперь есть опора в жизни!
Сквозь слезы Мария Соледад улыбнулась своему Франшику.
Франшику не мог не показать матери свой будущий аквапарк, который в этих жарких местах будет пользоваться бешеным успехом. Мария Соледад от души порадовалась тому, что сын ее твердо стоит на ногах, раз может позволить себе такие траты.
– Это не совсем так, мамочка! – честно признался Франшику. – Моя только идея, а деньги принадлежат моему другу Гаспару Веласкесу. Он относится ко мне прямо как к ближайшему родственнику, но о том, что он дал мне деньги, не знают даже у него дома. Потому что его домашние могут быть против нашего с ним акционерного общества. Но ведь от тебя, мама, у меня не должно быть секретов, правда?
– Правда, – согласилась Мария Соледад.
С большим вниманием осмотрела она все, что показывал ей Франшику, и уже будто видела сверкающие брызгами каскады, голубые бассейны, изящный павильон ресторан на островке посреди искусственной реки. Зрелище обещало быть фантастическим, а главное, что завершения строительства оставалось ждать совсем недолго. Парк стал уже реальностью, воплотившейся мечтой.
После осмотра парка они зашли к Мануэле пообедать, а после обеда Соледад собралась отправиться за покупками, но собралась она за покупками одна. Поначалу Франшику очень расстроился, но потом сообразил, что, очевидно, его матушка хочет сделать какие то особые, чисто женские покупки. Он отвез ее в центр города и пообещал вернуться на то же самое место часа примерно через три.
Но Мария Соледад отправилась вовсе не за покупками. Она отправилась повидать доктора Гаспара Веласкеса. Но дома его не застала. Зато узнала, что он овдовел, но совсем недавно женился и сейчас совершает свадебное путешествие.
– Вы можете оставить номер своего телефона, – предложила Аманда незнакомке, – или адрес и, наверное, имя и фамилию.
– Я не уверена, что доктор Гаспар помнит, как меня зовут, – ответила худенькая брюнетка, – лучше я как нибудь еще раз к вам зайду. Ведь прошло столько лет… Большое вам спасибо.
– Меня зовут Аманда, и я внучка доктора Гаспара.
– Спасибо, Аманда!
Если у Соледад не состоялась встреча с Гаспаром Веласкесом, то ее встреча с Бом Кливером превзошла все ожидания. Слезы потекли по щекам старика, когда он узнал, что перед ним стоит женщина с парусника.
– Тебе плохо, папа? – испугалась Мануэла, которая и привела гостей к отцу.
– Что ты, доченька! – отвечал старик. – Никогда в жизни мне не было так хорошо! Я будто заново родился на свет и счастлив, как ребенок.
Много лет назад он поклялся, что богатство Саула достанется только его законным наследникам, и вот они стоят перед ним, живые и невредимые.
– Если бы не вы и не Самюэль, мы бы никогда не нашлись, – растроганно говорил Франшику.
– А Самюэль уже сообщил вам о кладе? – нетерпеливо спросил старый Бом Кливер.
– Мы успеем еще поговорить о кладе, – Франшику не хотел, чтобы стариком завладела его навязчивая идея. – Вы лучше покажите маме подзорную трубу. Ведь только благодаря ей я все вспомнил, – попросил он.
С каким волнением Мария Соледад вновь держала в руках отцовскую подзорную трубу! Она помнила ее с детства, отец всегда очень дорожил ею, но и сейчас она выглядела совсем как новенькая. Сразу было видно, что старый морской волк очень тщательно и бережно за ней ухаживал. Когда Бом Кливер протянул ее Соледад, она поняла, что ему очень больно с ней расставаться, но в то же время он готов передать ее законным владельцам.
Ласково погладив трубу, Соледад вернула ее Бом Кливеру.
– Никто не сможет беречь ее лучше вас. Пусть она у вас и останется, я буду знать, что она в хороших руках…
– Спасибо тебе, дочка, – растроганно сказал старый морской волк.

* * *

После визита к Бом Кливеру мать и сын погрузились в воспоминания и все никак не могли наговориться.
Франшику узнал, что многое из того, что он считал бреднями слегка тронувшегося умом старичка, было чистой правдой. Например, оказалось, что Франшику действительно потомок морских цыган.
Мария Соледад рассказала ему, что в древности был такой народ, который называли морскими цыганами. Жили они в Средиземном море, занимались рыболовством, а иногда и разбоем. Их преследовали, и тогда кое кто из них перебрался сюда, к берегам Бразилии, среди них был и дед Франшику – Саул.
– Так, значит, я морской цыган? – радостно завопил Франшику. – Верю, мамочка, верю! У меня никогда не было ни кола, ни двора, и мне всегда нравилось бродить по свету! А уж свободу я люблю как никто! Вот здорово, да?
Глаза Франшику сияли, он чувствовал в своих жилах кровь морского бродяги, деда Саула.
– Послушай, мамочка, – Франшику придвинулся к Соледад поближе, – а что, если старый пират Бом Кливер не выжил из ума и все его бредни о сундуке, полном сокровищ, правда? Что, если морской разбойник Саул зарыл где нибудь сундук с золотыми монетами?..
– И тебя зовут Али Баба и ты живешь в сказке? – ответила своему сыну фантазеру Соледад. – Если бы твой дед хоть что то нам оставил, то я бы об этом знала, – трезво заключила она. – Смотри ка, уже стемнело, а твоего друга все нет. Пойдем ка лучше на кухню, и я вам в качестве благодарности приготовлю вкусный превкусный ужин!
– Ура! – обрадовался Франшику. – Наконец то я увижу свою мамочку на кухне и в фартуке!
И романтическая история деда Саула и парусника окончилась приятной прозой: Мария Соледад надела фартук и принялась сбивать в миске яйца, сыпать муку, резать зелень…
Франшику расставлял на столе тарелки и чашки, поджидая возвращения друга.
Франсуа пришел в восторг от пирога, испеченного Соледад. А жаркое! Ни в какое сравнение с рыбой, которой он отобедал!
Франшику разглагольствовал с набитым ртом, строя розовые перспективы их будущей совместной жизни: Мария Соледад возвращается в Рио, срочно улаживает свои дела с квартирой, с работой и возвращается в Форталезу. Аквапарк приносит бешеные доходы, и Франшику строит прекрасный дворец для своей королевы матери…
Виновато улыбаясь, Соледад взглянула на Франсуа.
– Вы уж простите его! Конечно, ему очень хочется жить со мной, но я, разумеется, понимаю, что это дело весьма отдаленного будущего. Так что вы можете не беспокоиться.
– Ну что вы! Буду только рад, если вы окажете честь поселиться здесь вместе с Франшику! – искренне воскликнул Франсуа. – Вы никак меня не стесните, а ваше общество будет мне необыкновенно приятно.
Соледад покраснела от удовольствия, а Франшику бросился обнимать своего друга, с которым они так часто ругались на словах и так много помогали друг другу на деле.

Глава 15

Рыбаки ушли в море, и Асусена с утра пораньше полетела на свидание с Витором. Так что когда Далила зашла к ней, ее уже и след простыл.
– Сказала, что ей что то надо в библиотеке, поесть собиралась в городе, а потом в школу, – объяснила Серена.
Далила поняла, что примирение состоится чуть позже, и тоже заторопилась в город. Она собиралась повидаться с Дави, порадовать его печеньем, которое специально для него испекла донна Эстер, а потом повидать Оливию. Отец, уходя в море, попросил передать ей записку.

* * *

Витор сразу же заметил, что Асусена чем то огорчена. И ему не составило большого труда добиться, какова же причина ее огорчения.
– Мы поссорились из за тебя с Далилой, – призналась Асусена и вопрошающе посмотрела в глаза Витору. – Она сказала, что ты во время разговора пытался ее обнять.
– Далила меня просто не поняла. Я по дружески пытался ее успокоить, но она была до того взвинчена, что уже, кажется, вообще ничего не понимала. Она устроила мне жуткий скандал и так на меня кричала!.. Но я понял, что тебя она очень любит. Так что вы, пожалуйста, не ссорьтесь из за меня. Мне будет очень неприятно, если ты потеряешь лучшую подругу.
Этих слов Асусене было вполне достаточно, чтобы убедиться в благородстве Витора. «Надо же! Он даже не сердится на Далилу!» – вот что мелькало в ее головке. Тучи рассеялись, и вновь засияло солнце.
Время пролетело незаметно, и вот уже настал миг расставания: Витору было пора в офис, а у Асусены скоро начинались уроки.
– Я заеду за тобой в школу, – пообещал Витор, и Асусена счастливо улыбнулась.
Она не понимала, как может кому то не нравиться Витор – прекрасный, умный, благородный Витор! Витор, который сказал ей сегодня: когда мы поженимся, свидетелями у нас будут Кассиану и Далила! Да да, именно так ей и сказал сегодня Витор.
Направляясь к зданию своей фирмы, Витор повстречал Далилу. Она успела повидать Дави, поговорила с Оливией и пригласила ее, если ей понадобится, почитать книги с народными рецептами Самюэля, пока сам он в море. Теперь она спешила в школу. Но ее остановил Витор:
– Зайди ко мне на секундочку! Мне нужно поговорить с тобой об Асусене.
Если речь шла об Асусене, Далила не могла отказать даже Витору.
Витор провел ее в свой кабинет и плотно закрыл дверь. Здесь он чувствовал себя как в крепости. Никто не имел права переступить порог без его зова под страхом увольнения. Своенравная девчонка сейчас была целиком в его власти.
– Если уж я такой подлец, каким ты меня выставила, то воспользуюсь слзгчаем и поддержу свою репзггацию. Вам будет о чем поговорить с Асусеной, вы ведь с ней ближайшие подруги, почти сестры.
С этими словами Витор крепко обнял Далилу, прижал ее к себе, ища ее рот. Но тут же получил такой удар в живот коленкой, что упал, скрючившись от боли.
– Попробуй только подойди ко мне, гадина! Я так закричу, чертям тошно станет, – пообещала Далила.
– Думаешь, я не заставлю тебя молчать? – злобно прошипел Витор. – Я могу сделать так, чтобы ты замолчала навсегда. Чудовища и совершают чудовищные поступки.
Ох, как возмутилась Далила! Ее прямо таки затрясло от яростного негодования! Да как он смеет грозить ей, этот трус поганый?! Жалкая мразь! Он и перед Кассиану стоял, опустив руки, только потому, что понимал – если не будет защищаться, то Кассиану не будет его бить! А теперь пользуется тем, что она женщина. Думает, что слабая. Но не на такую напал!
– Я тебя не боюсь, Витор! Ты что. думаешь что можешь вертеть людьми, как тебе вздумается? Да ты кем себя возомнил? Господом Богом, что ли?
– Да, я – Бог и могу делать все, что вздумается, – Витор уже занял свое директорское место за столом и обрел ледяное спокойствие. – Это у вас в деревне сила есть – ума не надо, а у меня здесь по другому. И не думай, что я воспользуюсь физическим насилием, я еще найду способ с тобой посчитаться.
– А с тобой посчитается Бог, Витор. И ты получишь по заслугам! Бог дает каждому то, что он заслуживает, и тебя ждет печальный конец, Витор Веласкес. А мне ты гадок, и молчать я не собираюсь. Все узнают, какое ты жалкое, отвратительное ничтожество. А теперь открывай дверь! Быстро!
– Убирайся! – рявкнул Витор, и Далила вышла с высоко поднятой головой, пылающими щеками и неутоленной жаждой справедливости в сердце.
Витор кнопкой вызвал Оливию. Увидев серое лицо Витора, Оливия испугалась.
– Померить давление? Дать лекарство? – стала спрашивать она.
– Нет, – отмахнулся Витор, – мне нужно не лекарство, а доктор, – он притянул к себе Оливию и стал целовать ее.
– Оставь меня сейчас же, Витор! – Оливия с силой оттолкнула его. – Не смей этого делать!
Дверь открылась и тут же закрылась, так что ни Оливия, ни Витор не успели понять, кто это заглядывал.
– Почему – не смей? – продолжал настаивать на своем Витор. – Я же тебе нравлюсь, а уж как ты мне нравишься…
– Отпусти меня сейчас же! Здесь не место! – Оливия уже начала сердиться всерьез.
– Вот это правильно, – согласился Витор, – идем! Найдем другое местечко! – теперь он с готовностью отпустил Оливию и встал.
– Мне некогда, Витор. Я на работе, – Оливия уже приняла официальный тон и собиралась во что бы то ни стало его держаться.
Ей был до крайности неприятен этот инцидент, и она злилась на себя за то, что в чем то этот наглец Витор был прав, раз он вновь и вновь возобновляет свои любовные притязания, очевидно, она так и не сумела поставить его на место.
– Подойди к окну на секунду, – позвал Витор Оливию. – Да не бойся ты, я тебя не съем.
Оливия подошла, окно выходило на доки, и там белел остов большой изящной яхты.
– Как только ее достроят, мы отправимся с тобой на Карибы, – пообещал Витор. – Как директор, я имею право дать тебе отпуск в удобное для тебя время. Ты же не будешь отрицать, что тебе нужно отдохнуть?
Оливия не успела ответить. За дверями кабинета поднялась какая то суматоха. Зазвонили телефоны и на столе Витора. Искали доктора Оливию, На верфи – несчастный случай, рабочий получил травму.
Оливия сломя голову понеслась на верфь. Витор с усмешкой смотрел ей вслед. Рано или поздно, но она будет принадлежать ему – это дело решенное.

* * *

У рабочего оказался, слава Богу, только вывих, и рентген подтвердил это. Наложив тугую повязку, Оливия возвращалась к себе в кабинет, в свой медицинский отсек, и дорогой повстречала Дави.
В кабинет Витора заглядывал он и видел, как целовались Оливия и Витор, и теперь ему было очень горько. Теперь он знал истинную причину, по которой Оливия разорвала помолвку, – у нее был роман с Витором. Обман всегда как то особенно больно уязвляет самолюбие, и Дави не мог не высказать своей обиды.
– Не говори ничего, Дави, – прервала его Оливия. – У меня не было и нет никакого романа с Витором. Поцелуй ровно ничего не значит.
– Нет, я все таки скажу, потому что люблю тебя по прежнему: женщинам от Витора нужно держаться подальше, это человек…
– Витор – отличный парень, ты на него наговариваешь, Оливия! – передразнив голос Дави, насмешливо прищурилась девушка.
– Я ошибался! Так ошибался! – горестно вздохнул Дави. – И теперь хочу, чтобы ты знала, с кем имеешь дело.
– Спасибо, Дави, но мне кажется, что именно я это знаю… – и Оливия свернула к своему медицинскому отсеку.
Она шла и думала, что, пожалуй, надо будет съездить к донне Эстер, такого кофе, как она, никто не варит. Полистать книги сеньора Самюэля, поболтать с Далилой. Вот уж кто был всерьез по душе Оливии, так это Далила…

* * *

Асусена битый час прождала Витора возле школы, но так и не дождалась. В конце концов, она поехала с Далилой домой, огорченная и подавленная.
Далиле совсем не хотелось пересказывать подруге, с которой они только что помирились, утреннюю сцену. Она всерьез положилась на Божье милосердие, которое должно было спасти Асусену и наказать Витора. Но свое мнение по поводу напрасного ожидания Асусены она все же высказала:
– Ну что? Ты же видишь, что Витор встречается с тобой только тогда, когда не может найти себе никого другого! Перестань обманывать себя!
– Нет, он любит меня, любит! – со счастливой улыбкой твердила Асусена. – Витора сегодня не отпустили с работы дела. Уж я то знаю. Как жаль, что у нас в деревне нет телефона, а то бы он сегодня непременно позвонил мне и все объяснил.
Далила со вздохом покачала головой: нет, не в силах человеческих что то поделать с этим сумасшествием!

* * *

Но в чем то была права и Асусена. У Витора сегодня были дела поважнее, чем ухаживание за Оливией. Если раньше телефон обрывали акционеры, то теперь начали звонить и кредиторы. Их интересовали сроки платежей.
– Когда это мы срывали сроки платежей? – спрашивал Витор в ответ. – Все у нас в порядке. Можете приехать и сами убедиться. Я распоряжусь, чтобы все необходимые сведения были в вашем распоряжении, – любезно отвечал он всем.
Он готовил взрыв, удар и бум и радостно потирал руки, потому что рыбка взяла наживку.
Вечером Витор взял машину и поехал в деревню. Он счел нужным все таки повидать Асусену. Все взрывы он любил готовить сам. А со взрывоопасными девчонками, вроде Далилы, предпочитал держать руку на пульсе.
Асусена просто обомлела, когда различила в быстро надвигающихся сумерках машину Витора.
Вот это да! И Далила еще смеет говорить, что Витор ее не любит! Да он на все готов ради нее!
А Витор уже входил в дом.
Серена с неприязнью смотрела на очередного представителя семейства Веласкесов. В том, что он посмел переступить порог ее дома, она видела почти что оскорбление, но сдержалась.
– Что тебя привело к нам, Витор? – спокойно спросила она. >
– Я приехал к Асусене, – ответил он, оглядывая просторную, просто убранную комнату, в которой все дышало уютом и чистотой.
В этой комнате хорошо было рукодельничать и секретничать, но Витор не был склонен ни к тому, ни к другому, и поэтому убранство вызвало у него лишь снисходительную усмешку.
На его усмешку ответила усмешкой и донна Серена.
– Зря потратил время, – сказала она, – у Асусены теперь другой парень.
– Как это?
– Да так! Что, у нас в округе холостых ребят, что ли, нет? Асусена встречается с другим и счастлива! – Серена не отличалась коварством, но озабоченность, появившаяся на лице Витора, ее порадовала.
– Вы имеете в виду Франшику? – уточнил Витор.
– Да, Франшику, – подтвердила Серена. – Парень вежливый, веселый и всем нам по душе, особенно Асусене. Так что ты уж больше не приезжай к нам, Витор, сделай милость.
– Я не понимаю, за что вы меня так невзлюбили? – спросил Витор.
То, что эта женщина, которую сам он и в грош не ставил, смотрела на него как на пустое место, почему то задело Витора.
– Если спрашиваешь, скажу, – ответила Серена. – Я не допущу, чтобы еще кто то из моей семьи связался с семьей Веласкесов.
Вот это Витору было уже понятнее, и он поспешил отмести от себя этот упрек.
– Нападки не по адресу. – заявил он. – Да, я из семьи Веласкесов, но ничего общего не имею с делишками донны Летисии. Я разделяю ваше негодование. Мы могли бы объединить наши усилия и покончить с этой дурацкой любовной идиллией.
Откровенное пренебрежение по отношению к матери, которое прозвучало в тоне Витора, понравилось донне Серене еще меньше, чем все остальное: зачем ей такие союзники?
– Уходи, Витор, – попросила она, – и больше не приезжай к Асусене.
– Передайте ей, что я ее люблю, – с этими словами Витор вышел, и Серена надеялась, что этого молодого человека в ближайшее время она не увидит.
Но напрасно.
Когда Серена поднялась к Асусене, чтобы все таки сообщить ей о визите Витора, то нашла только пустую комнату и открытое окно, которое о многом ей поведало. И тогда Серена принялась молиться за дочь, прося, чтобы Господь сохранил ей разум и охранил от беды.

* * *

Витор мгновенно оправдался перед Асусеной, сообщив о несчастном случае на верфи и о болтливости доктора Оливии.
– Замучила своей болтовней, – говорил Витор, – а я весь был как на иголках, все мечтал успеть к тебе. Ты, наверное, еще не знаешь, что я строю себе новую яхту, – продолжал он, – большую, на ней можно будет пересечь даже океан. Ты когда нибудь слышала о Карибах?
– Это острова, не слишком далеко отсюда, да? – спросила Асусена, завороженно глядя на Витора. – Отец мне рассказывал, говорил, что они необыкновенно красивые.
– Да, очень красивые, и я хочу, чтобы первое плавание было на Карибы и мы отправились туда вместе. Ну как, согласна?
Имело ли смысл и спрашивать о согласии? Асусена уже плыла по теплому ласковому морю в объятиях своего возлюбленного…
– Ах, Далила, Далила, как же ты неправа! – прошептала она, сожалея о своей недальновидной подружке.
– Кстати, я ее сегодня видел, – беззаботно сообщил Витор. – Может, она тебе говорила?
– Нет, не говорила, – отвечала Асусена. – А ты знаешь, мы с ней помирились, и, похоже, она не будет больше на тебя сердиться.
– Надеюсь, – Витор про себя усмехнулся. – Я и сегодня был с ней предельно вежлив, но она набросилась на меня как кошка, и знаешь, мне это надоело. Я хочу, чтобы жители твоей деревни поняли: им не под силу запретить что бы то ни было Витору Веласкесу. А сейчас я хочу пойти и поговорить с твоей матерью.
– Ты самый лучший человек в мире, Витор, – восторженно прошептала Асусена.
– Я это знаю, – усмехнулся Витор. – Поехали.

* * *

Когда Серена увидела Асусену, вернувшуюся вместе с Витором, много легче ей не стало, но все таки камень свалился у нее с души. Похоже, что на этот раз все обошлось. Однако поощрять эти встречи она не собиралась. И высказала Асусене все, что думала: парень этот ей не пара, он намерен воспользоваться ее молодостью и неопытностью, а героя разыгрывает только потому, что в доме нет мужчин. И что же она услышала в ответ от своей тихой и всегда такой послушной Асусены?
– Я люблю Витора. С ним я сама не своя от счастья, и все это время я с ним встречалась, – страстно говорила тихоня Асусена. – Вот увидишь, мы поженимся, у нас будет семья, дети. А если ты. даже запрешь меня, мама, запретишь видеться, я все равно убегу к нему, когда бы он ни позвал меня – днем, ночью или на рассвете…
– А ты, парень, что мне скажешь? – Серена пристально смотрела на Витора, который все это время скромно стоял в сторонке.
– Асусена у меня одна на всю жизнь, – ответил Витор.
– Ну что ж… – камень вновь лег на сердце Серены, у нее хватило опыта, чтобы различить, когда у человека честные намерения, а когда он пытается обмануть других. Не вызывал у нее доверия Витор, нет, не вызывал, но что она могла поделать? – Раз уж у вас отношения серьезнее, чем я ожидала, встречайтесь. Но встречайтесь под крышей нашего дома, на глазах у меня и Кассиану, как и положено девушке из приличной семьи.
Так сказала Серена, и сказала очень твердо.
– На глазах у Кассиану? – с упреком переспросила Асусена.
– Да, дочка, – столь же твердо ответила ей мать. – Если у твоего парня намерения честные, то они с Кассиану станут родней, и чем раньше подружатся, тем лучше.
– Твоя мать права, Асусена, – поддержал Витор донну Серену, – девушка из хорошей семьи должна встречаться со своим женихом дома. Обещаю, что не обману ваших ожиданий, донна Серена.
– Надеюсь, что нет, Витор.
Витор даже попросил разрешения на прощальный поцелуй и получил его. Поцеловал Асусену, простился с Сереной и уехал.
Вот и свершилось что то вроде помолвки. Асусена сияла, а Серене было больно смотреть на свою дочь.
– Ты уверена, что поступаешь правильно, Асусена? – спросила она.
– Кто в этой жизни хоть в чем то может быть уверен? Тем более после того, как ты сама споткнулась на ровном месте, – со свойственной юности жестокостью ответила матери дочь.
И Серена, удержав печальный вздох, замолчала.

Глава 17

Летисия лежала в светлой палате, на белоснежных простынях, и тело ее наслаждалось привычным и долгожданным комфортом, но душа томилась тревогой и горькой печалью. Горько было сознавать Летисии, что ее избалованность, физическая хрупкость стали преградой на пути к счастью. Она тревожилась о Рамиру: что будет, если он не найдет ее в их хижине? Второго предательства он не перенесет…
«Успокойся, любимый, – твердила она про себя, – я люблю тебя, я с тобой. Что бы ни случилось, я с тобой. Делай свое трудное дело в душевном спокойствии и любви».
Это было ее молитвой, ее заклинанием. Твердя эти слова, она внутренне собиралась, готовясь как можно скорее выздороветь и встретить Рамиру у них дома, под кровом, который он построил собственными руками.
И еще Летисия ждала своих детей. Она не считала, что ее болезнь, ее физическая немощь являются какой то особой привилегией. Про себя она просто ненавидела эту немощь. Но ей казалось, что эта болезнь могла бы стать вполне достойным поводом для примирения, если бы они того хотели… если бы… Но они пока не хотели.
Антибиотики сразу улучшили состояние Летисии. Оливия была просто счастлива, что организм Летисии так хорошо на них реагирует. В противном случае исход был бы плачевным, теперь Оливия могла сказать это с полной откровенностью. Сил для борьбы у истощенного организма не было, а воспаление затронуло оба легких. Хорошо еще, что помощь подоспела так вовремя, еще час два лежания на земле, и все было бы кончено.
Все это Оливия сообщила Франсуа, который то и дело заглядьгоал в больницу, узнавая о переменах в состоянии Летисии. Он не спал из за нее много ночей, готов был дежурить возле ее кровати. И было похоже, что у Летисии есть один единственный родственник на свете – Франсуа.
Возвращаясь домой из больницы, Франсуа не мог не заехать к Серене и не поблагодарить ее.
– Вы вчера спасли ей жизнь, донна Серена, и я не мог не сказать вам об этом. Вы редкостный, необыкновенный человек!
Может, донне Серене благодарность Франсуа была нужна куда меньше, чем Асусене. Асусена все считала обидой присутствие Летисии у них в доме. Однако восхищение окружающих постепенно убедило ее в материнской правоте. После ухода Франсуа она бросилась матери на шею.
– Я так люблю тебя, мамочка!
– И я тебя, – отозвалась Серена, обнимая дочь и с печалью думая, сколько ее девочке еще уготовано испытаний.
Потом они обе решили, что хоть и не принято беспокоить рыбаков в море неприятностями на берегу, но случай этот не такой уж обыкновенный, и поэтому будет лучше, если они сообщат все заранее Рамиру. Чтобы не было никаких обид и недоразумений.
Серена с большим трудом вышла на связь. И успела сказать только несколько слов, сообщить, что Летисия больна, после чего связь оборвалась. Что ж, главное было сделано. Сказав одну короткую фразу, Серена будто проделала неимоверно тяжелую работу и почувствовала себя вконец опустошенной и без сил.
– Ну знаешь, Серена! – сказала ей Эстер, узнав о разговоре по рации. – Разве можно звать собственного мужа к другой?
– Он… он мне больше не муж, Эстер, – устало сказала Серена. – Знаешь, пойду ка я приму душ, а то у меня сегодня ни минуты свободной не было…

* * *

Когда Аманда сообщила Витору, что их мама находится в больнице, он игриво поинтересовался:
– В ветеринарной или психиатрической? Вопрос покоробил Аманду. Ну и ладно! Что она, Витора не знает? Пусть лучше сообразит, как связаться с дедушкой. Он непременно должен знать о болезни Летисии.
Как раскаивалась теперь Аманда в своих резких словах, которыми встретила Франсуа! Вдруг она поняла, что может остаться без матери, и ей стало по настоящему страшно. Она увидела, что непрестанная материнская забота окружала ее как воздух, что злилась и негодовала она на мать только потому, что ни с кем не хотела ее делить. Она требовала, чтобы мать занималась только ею, Амандой, чтобы во всем помогала ей. Франсуа был прав, когда твердил, что обиды ее – чистейший детский эгоизм. Но когда опасность потери стала реальностью, Аманда вдруг почувствовала, как мелки и ничтожны были все ее обиды и претензии перед грозящей ей бедой…
Но Витор не понял и не почувствовал ровно ничего. Он наотрез отказался звонить Гаспару. Болезнь была очередным вывертом Летисии, досадной помехой на пути Витора, и он не собирался обращать на нее ни малейшего внимания.
– Но мама больна, и серьезно. Безответственно держать дедушку в неведении, – пробовала убедить брата Аманда. – Он даже не знает, что она живет теперь с рыбаком в этой ужасной хижине…
– А разве не ты говорила, что у тебя нет матери? – ехидно спросил в ответ Витор.
– Теперь все изменилось.
– С чего это вдруг? Будь ты тверже, для тебя не было бы никакой разницы. Но все женщины одинаковы – вечно меняют мнение, цвет помады, мужей, любовников. Все зависит от величины мозга, Аманда! Но ты не волнуйся, у тебя это наследственное.
И все это говорил ее брат! Брат, который призывал держаться вместе. Но какой опорой он мог быть для нее в ее одиночестве? В ее беспокойстве? Сейчас он лишил ее даже возможности поговорить с дедушкой, который конечно же помог бы маме и ей…
– У меня много дел, Аманда. Ты не видишь, я занят! – и Витор погрузился в чтение каких то бумаг.
– Извини, что помешала, – ядовито сказала Аманда.
– Ничего, – снисходительно ответил Витор. Аманда полетела к матери в больницу. Больше она не думала, не рассуждала, ей хотелось одного: обнять, прижаться к матери, убедиться, что они еще вместе, что они еще долго долго будут вместе…
Появление Аманды было подарком не только для Летисии, но и для Франсуа, который как раз сидел у нее. Теперь Франсуа был спокоен: Летисия непременно поправится. Дети – великий стимул, чтобы жить.
– Привет, Аманда! Оставляю тебе твою мамочку, – сказал он.
И Аманда бросилась Летисии на шею.
– Мама! Мамочка, – бормотала она. – Ты ведь не умрешь, правда? ТЫ ведь будешь со мной, правда?
– Глупышка моя, моя любимая девочка, конечно, я не умру, конечно, буду с тобой, – отвечала счастливая Летисия.
– Я наговорила тебе столько ужасных вещей, мамочка! Ты когда нибудь сможешь меня простить? – темные глаза Аманды наполнились слезами.
– Разве, доченька? Я ничего не помню. Я все время сама хочу попросить у тебя прощения. Мое счастье на миг заслонило от меня твою боль.
– Я так перед, тобой виновата! Я все хотела показать, что мне все равно, но я ведь так люблю тебя, мамочка! И просто не переживу, если что то случится с тобой.
Аманда плакала, и со слезами уходили из ее сердца все самолюбивые обиды. Как же ей стало хорошо сидеть на кровати возле матери, обнимать ее и чувствовать тепло ее объятий.
Они обе плакали, обе улыбались.
– А что Витор? – осторожно спросила Летисия.
– Ты же знаешь его, – отозвалась Аманда. – В глубине души он хороший. – Аманда не могла не защитить брата. – Все дело во времени, пройдет время, и вы непременно помиритесь.
– Конечно, дочка, я тоже так думаю, – ответила Летисия.
Она понимала, что рано или поздно, безусловно, так и будет, но будет это скорее поздно, чем рано…
Образумить Витора попытался и Франсуа. Если уж ему удалось как то разговорить Аманду, то, может, и с Витором что то получится? Во всяком случае, он счел небесполезным поговорить с ним, когда ему предоставилась такая возможность. А возможность предоставилась, когда они с Амандой пили в столовой чай и туда заглянул Витор.
– Считайте, что вы меня не видели, – проговорил Витор вместо приветствия. – Чувствуйте себя как дома, Франсуа.
– Вместо того чтобы отпускать дурацкие шуточки, спросил бы лучше, как здоровье мамы, – сказал ему Франсуа.
Но Витор продолжал паясничать:
– Кого вы имеете в виду? Неужели донну Летисию? Но разве вам неизвестно, что таких в нашем доме больше нет и не ожидается?..
– Прекрати! – оборвал его Франсуа. – Хватит валять дурака! Твоя мать в больнице, ей плохо, и ты ей нужен!
– Ошибаетесь, – издевательски протянул Витор. – Я ей совсем не нужен. Вокруг нее и так полно мужчин, которые горят желанием о ней позаботиться, так что она охотно откажется от моего внимания!
– Ах ты щенок! – Франсуа готов был ударить зарвавшегося самолюбивого мальчишку.
– А как тебе удалось сделать так, чтобы мать и дочь грызлись из за тебя? – продолжал подливать масла в огонь Витор, которому очень нравилось выводить людей из равновесия – тогда он чувствовал себя и в самом деле всемогущим… Но вот тут то Франсуа и успокоился. Он насквозь видел все ходы Витора, но по большому счету сейчас ему было не до него.
– Когда захочешь, научу. Всегда к твоим услугам, – со снисходительной улыбкой спокойно сказал он и понял, что Витор пока совершенно безнадежен…

* * *

Бом Кливер прожил слишком долгую жизнь, чтобы радость была для него только радостью, а печаль только печалью, они всегда смешивались вместе, выводя за собой длинную череду воспоминаний.
Глядя, как Мануэла суетится вокруг Питанги, он вспомнил победу другой морской королевы, которая была одержана много лет назад…
Мануэле страстно хотелось, чтобы дочка ее взаправду царила на морском празднике. Она даже взяла из банка деньги, чтобы купить самой лучшей материи на платье, любой, какая понравится, и кружев, и лент и пуговиц…
– Вот тебе и случай, чтобы открыть Питанге правду, – предложил озабоченной Мануэле Бом Кливер.
– Никогда! – твердо заявила Мануэла. – Зачем ей эта правда? К чему?
Бом Кливер думал по другому: правда, она всегда и всем на пользу, к тому же могла послужить предостережением… Но с дочкой он спорить не стал. Жизнь обошлась сурово с его дочкой, и он жалел ее, надеясь хоть на какой то просвет и для Мануэлы… Он не считал ее историю законченной. А вот история Франшику приближалась к концу, и к концу счастливому, благополучному. Бом Кливеру казалось, что с него теперь сняли давний грех, который он когда то по неразумию совершил в юности. А почему бы тогда и всем остальным историям не повернуться к лучшему?..

* * *

Если Мануэла не спала ночей, сидя за шитьем платья для своей Питанги, то Франшику днями и ночами пропадал в своем парке, торопясь все закончить к празднику.
Франшику летал как на крыльях и все представлял, как встретится со своей сестрой. Она должна была быть тоненькой, изящной девочкой, очень воспитанной, даже немного жеманной. Настоящей маленькой леди.
Франшику описал Питайте именно такую девочку и попросил ее внимательно следить, не появится ли она однажды в какой нибудь из молодежных компаний.
– Зовут эту чудо девочку Ана Каролина, и лет ей пятнадцать или шестнадцать…
– И не стыдно тебе, Франшику? – укорила его Питанга. – С каких это пор ты стал интересоваться такой мелюзгой?
– Это совсем не то, что ты думаешь, Питанга, – таинственно отвечал Франшику. – Эта девочка очень дорога и мне, и моей маме.
Добрая Питанга всегда была готова оказать услугу. Она пообещала смотреть во все глаза. И еще подумала, что хорошо бы расспросить об Ане Каролине Пессоа, вот уж кто знает всех в округе.

* * *

Франшику позвонил своей маме в Рио и пригласил ее на предстоящий праздник.
– Ты ведь приедешь на открытие моего аквапарка, мамочка? – спросил он.
– Да, конечно. Не сомневайся! А что нового? – осторожно спросила Мария Соледад, и Франшику сразу понял, что это вопрос об Ане Каролине.
– Пока ничего, мамочка! Но я очень надеюсь на наш праздник, – отвечал Франшику. – На него же соберется вся молодежь Форталезы. И если она в Форталезе, то обязательно придет на праздник. Интуиция меня еще никогда не обманывала. Вот увидишь, Ана Каролина непременно появится! А раз ты приедешь на праздник, то мы можем быть уверенными, что нас ждет счастливая встреча!
– Похоже, Эстела, что наш сюрприз – коту под хвост, – говорил Гаспар, входя в дом. – Никто нас не встречает. И вообще дом как будто вымер.
Гаспар с Эстелой вернулись из свадебного путешествия. Вернулись раньше, чем собирались. Но вместо радостных возгласов дом встретил их мертвой тишиной.
Первой появилась Нейде с причитаниями и восклицаниями, следом Плиниу, а потом уже вылетела Аманда и бросилась деду на шею.
– Дедуля! Глазам своим не верю! Как же мы давно не виделись! – торопливо говорила она. – Здравствуй, Эстела! Мы очень без вас соскучились.
– Господи! А ты то как изменилась с тех пор, как тебе исполнилось восемнадцать! – радостно говорил Гаспар, любуясь внучкой.
– Мы всем привезли подарки, – сообщила с улыбкой Эстела, – но твой дед такой нетерпеливый и все оставил в аэропорту, чтобы Плиниу потом привез. Ему не терпелось вас всех увидеть.
– Рассказывай, Аманда, рассказывай, как вы тут живете! – торопил Гаспар.
– Понимаешь, дедушка, маму положили в больницу, – осторожно начала Аманда.
– Что с ней? Несчастный случай! Говори мне все как есть, – тут же вскрикнул Гаспар, и на лице Эстелы отразилось истинное волнение.
Она успела оценить умную, тактичную дочь Гаспара и испытывала к ней самое сердечное расположение.
– Нет нет, наверное, это скорее следствие простуды, но ее уже скоро выпишут, так что вы не волнуйтесь.
– Где же она могла так простудиться? У вас что, были тропические ливни? – недоумевал Гаспар. – Или какие то немыслимые бури? А ну, рассказывай! – и он притянул к себе Аманду, догадываясь, что ему предстоит услышать немало необыкновенного.
– С тех пор как вы уехали в свадебное путешествие, мама не живет дома, – со вздохом сказала Аманда.
– Как это? – не понял Гаспар.
– Да так, дедушка. Она поселилась в жалкой хижине с одним рыбаком, с Рамиру Соаресом, и там подхватила воспаление легких.
Аманда выпалила все новости и уставилась на деда, даже не в силах себе представить, что он на это скажет.
– Так вот в чем дело, – спокойно и задумчиво протянул Гаспар. – Значит, Летисия и Рамиру снова вместе… Это многое объясняет. Что ж, Эстела, поехали к Летисии в больницу. Ты с нами, Аманда? Или приедешь попозже?
– Попозже, – ответила Аманда. Господи! Как же все стало хорошо с приездом деда! Все разом встало на свои места!

* * *

Гаспар лучился энергией и счастьем. Поглядев на них с Эстелой, сразу можно было сказать – эти двое обрели друг друга, они понимали один другого с полувзгляда и полуслова, и хотя прожили вместе меньше месяца, но казалось, что у них за плечами долгая совместная жизнь.
Когда они вошли в палату к Летисии, она порадовалась за них. Сама она чувствовала себя виноватой перед отцом и хотела оправдаться. Им предстоял долгий нелегкий разговор, и Эстела тут же поняла, как хочется остаться отцу и дочери наедине. Поцеловав Летисию, она пошла разыскивать Оливию, чтобы узнать реальную картину состояния больной.
– Вы вернулись из за меня, папа? – огорченно спросила Летисия, но ее огорчение было куда меньше радости видеть возле себя любимого отца и чувствовать себя любимой дочкой.
– Если бы! – отвечал Гаспар. – Мы хотели устроить вам всем сюрприз, а оказалось, что вы нас тут поджидаете со своими сюрпризами! Все новости узнал только что сегодня от Аманды.
Летисия поняла, что отец говорит и о ее жизни с Рамиру тоже, и горячо сказала:
– Это был мой последний шанс, папа! И я бросила вызов судьбе! Рамиру ушел из семьи, и мы опять вместе, в хижине, которая точь в точь, как та, которую я так и не смогла вычеркнуть из памяти и где только и была счастлива.
Гаспар смотрел на тонкое, слегка порозовевшее лицо своей Летисии, слушал звук ее голоса, который креп по мере того, как она говорила, и хотел одного: пролить покой в эту истерзанную душу.
– Мне это было нужно, папа, просто необходимо, – продолжала она. – Слишком долго я убегала от себя, жила рассудком, но внезапно поняла: все, конец! Мои чувства, желания взяли верх, оказались сильнее меня. Мне было нелегко принять это решение. Его продиктовал не разум. И мне очень недоставало тебя, отец… Дети меня не поняли, осудили. Я догадываюсь, что и многие другие готовы бросить в меня камень. И тебя я опять огорчила, папочка, но по другому поступить я не могла.
Летисия не защищалась, не нападала, не просила прощения, она просто излагала некую данность, с которой смирилась сама и предлагала смириться и всем остальным.
Гаспар лучше всех понимал свою дочь и больше всех желал ей счастья.
– Это я тебя огорчил, дочка, – сказал он. – Однажды я уже совершил глупость и запретил тебе жить по любви, как велело сердце, но вы тогда были так молоды… Я часто чувствую себя виноватым за то, что твоя жизнь сложилась не так, как ты хотела…
– Как бы она ни складывалась, я всегда знала, что ты хотел мне только добра, – поспешила утешить его Летисия.
– Да, это правда, и всегда, и сейчас. И поэтому я говорю тебе: живи, дочка, так, как подсказывает тебе сердце. Иди вперед и ничего не бойся.
Получив отцовское благословение, Летисия почувствовала большое облегчение. Она видела, что дано оно от души, а значит, никакие недомолвки не омрачат их отношений.
– А где Рамиру? – спросил Гаспар.
– Он сейчас в море, ты же знаешь, это его хлеб. Эстела вошла в палату вместе с Оливией и сразу
увидела, что главное уже сказано.
– Ну теперь мачеха позаботится о падчерице, – весело сказала она, – а папа Гаспар будет беседовать с доктором.
Гаспар с Оливией тут же вышли.
– Присядь, расскажи, как прошел ваш медовый месяц, – попросила Летисия, с улыбкой глядя на счастливую Эстелу. – Папа вел себя как влюбленный мальчишка?
– И как зрелый муж, и как страстный возлюбленный. Погоди! Когда я тебе расскажу, ты вмиг вскочишь с постели, чтобы пережить все то же с Рамиру…
Эстела наклонилась к Летисии, и зажурчал тот женский разговор, который может длиться вечно…

* * *

Гаспар узнал от Оливии, что жизнь в тех условиях, в которых Летисия оказалась теперь, противопоказана ее здоровью. Утренняя сырость, повышенная влажность, резкие охлаждения – Летисия в жару купалась в ледяной речке, пила ледяную воду из родника, – все это оказало свое вредное воздействие. Сказались и непривычная пища, и волнения, которые лишили ее аппетита. Сейчас опасность миновала. Но при неблагоприятных условиях возможен рецидив. Со слабыми легкими не шутят.
– Я подержу ее подольше в больнице, – пообещала Оливия, – чтобы максимально уменьшить эту возможность, потому что Летисия и слышать не хочет о том, чтобы куда то переехать.
– Вот как? Ну что ж, значит, у Гаспара появилась еще одна проблема – нужен дом для Летисии. И замечательно! Чуть позже мы с Летисией как то решим этот вопрос, – сказал он. – А теперь я попрошу тебя, Оливия, позвонить отцу на верфи и попросить его приехать ко мне домой. Ты, наверное, знаешь, у нас с ним вышла размолвка, и весь этот месяц я будто камень на шее таскал. А сейчас мы с ним посидим, потолкуем и сведем вничью эту глупую стычку.
– Я позвоню с удовольствием, но только домой. Отец уволился, стал безработным и сидит дома, – ответила Оливия.
Гаспар не поверил своим ушам. Да такого просто не может быть! Бонфинь покинул фирму «Наве»!
– Ты, наверное, что то спутала, Оливия, – Гаспар с сомнением посмотрел на девушку. – Я же несколько раз говорил по телефону с Витором, и он ни словом не обмолвился ни о чем похожем…
– Ну как я могу что то путать, сеньор Гаспар? А что касается Витора, то, возможно, он просто не хотел вас тревожить.
– Нет, в таком случае, я полагаю, у него были другие причины промолчать, – в раздумье сказал Гаспар. – Так ты говоришь, он дома? Ну и расчудесно. Тогда я сам его навешу. Спасибо за все, Оливия!
Гаспар заглянул к Летисии, простился с ней и Эстелой и, пообещав навестить дочку завтра, немедленно поехал к Бонфиню.
Увидев Гаспара, Изабел разахалась:
– Да ты просто расцвел! Стал совсем как новенький! Что с тобой делала Эстела, ну ка расскажи!
Она уже кричала Жанаине, чтобы та подавала кофе, и приготовилась выслушать захватывающие подробности свадебного путешествия, но Гаспар охладил ее пыл:
– Изабел, я только что приехал, и у меня, как ты сама понимаешь, дел по горло, и в первую очередь мне необходимо поговорить с Бонфинем.
Бонфинь купался в бассейне, но, услышав голос Гаспара, тут же появился в холле с мокрым полотенцем на плече.
– Мой бонбончик заслужил свой отдых, – защищала мужа от посягательств Гаспара Изабел.
– Оставь нас, Изабел, – распорядился Бонфинь, и Изабел, как всегда в серьезных случаях, беспрекословно ему повиновалась.
Старые друзья не стали тратить время на взаимные упреки. Положение было слишком серьезным.
– Расскажи мне все с самого начала, только ничего не упускай, – попросил Гаспар, когда они уселись рядышком в саду под большим тенистым деревом, глядя на голубую гладь бассейна.

* * *

Среди дня в кабинете Витора раздался телефонный звонок. Витора не было на месте, и к телефону подошла Сузана. Как только Витор появился, Сузана передала ему:
– Вам только что звонил сеньор Гаспар.
– Неужели? – усмехнулся Витор. – И откуда? Из Рима? Милана? Парижа?
– Из дома сеньора Бонфиня, и просил, чтобы вы его ждали, он едет сюда.
Похоже, что бум начался несколько раньше, чем предполагал Витор. Он тут же вызвал к себе в кабинет Дави и напомнил об их договоренности.
– Ты обещал, чуть что – ты сматываешь удочки. Помнишь? Так вот, момент настал. Собирай вещички и мотай на все четыре стороны! – распорядился Витор.
Для Дави это предложение было полнейшей и очень неприятной неожиданностью.
– Но может, мы все таки сначала поговорим с доктором Гаспаром? – нерешительно начал он.
Витор грозно взглянул на него.
– Ты что, хочешь стать предателем и выйти из игры? – спросил он.
Дави, как всегда, спасовал.
– Да нет, конечно! Как скажешь, так и будет.
– Быстренько соберись, и чтобы духу твоего здесь не было, – напутствовал его Витор.
Теперь он был готов к встрече с дедом.
Гаспар не слишком удивился тому, что Витор после его отъезда занял кабинет президента фирмы, о чем сообщила ему Сузана.
После всего, что он узнал от Бонфиня, Гаспара трудно было чем то удивить.
Легким быстрым шагом Гаспар вошел в свой кабинет, и Витор приподнялся ему навстречу из за массивного стола.
– Рассказывай, как дела, Гаспар, – предложил он. – Рад тебя видеть, дед!
– Уходи ка из за этого стола! – распорядился Гаспар.
– Господи! Но почему? – искренне изумился Витор. Такой резкости от деда он не ждал: как никак, любимый внук! – Что, соскучился по своему трону?
Но Гаспар не принял его шутливого тона.
– Немедленно! Сейчас же! Я жду, – властно и нетерпеливо повторил Гаспар.
– Может, мне перебраться в кабинет донны Летисии? – словно бы советуясь, спросил Витор.
Он как бы в нерешительности стоял возле стола, а Гаспар привычно расположился на своем рабочем месте.
– Ты сказал донны Летисии? С нее то мы и начнем. Объясни, почему ты скрыл от меня, что она ушла жить к Рамиру? Я звонил вам много раз, говорил с тобой, с Амандой, с Нейде, и никто ни разу мне и словом не обмолвился! Из каких соображений ты запретил им говорить мне об этом?
Темные глаза Гаспара буквально впились в младенчески невинные глаза Витора.
– Запретил и не раскаиваюсь. Мне не хотелось омрачать твой медовый месяц. Я решил, что это минутное увлечение, в неделю пройдет. Чего тебя было беспокоить? – спокойно и мирно отвечал внук.
– А с каких это пор твою мать стала отличать склонность к минутным увлечениям? – грозно спросил Гаспар. – Твое мнение о матери мне ясно! Хорошо! А когда она заболела, лежала в больнице, здесь что тобой руководило?
– Единственное, к чему я стремился, – это избавить тебя от забот – продолжал настаивать Витор, прямо и открыто глядя в глаза деду.
– Единственное, к чему ты стремился, – это держать меня подальше от Форталезы и от дел нашей фирмы! Только ради этого ты пренебрег интересами семьи, здоровьем своей матери, покоем сестры! Ты возомнил, что умнее всех на свете, и по уши влез в дерьмо! – голос Гаспара напоминал раскаты грома. – Свою фирму я создавал год за годом, она вырастала, как дерево, и давала плоды, а ты задумал подрубить ее под корень в один день своими безответственными решениями! За кого ты меня принимаешь, Витор? За полного идиота?
Сытое, гладкое, с прилизанными кудрями, лицо внука вдруг стало Гаспару необыкновенно противно. На нем читалось только бесчувствие, равнодушие и стремление во что бы то ни стало добиться своего. Ни одно слово Гаспара не нашло отклика в этой душе. Молодой человек, похоже, давно исключил себя из семейного клана и стоял только за себя.
– Тебя настроил против меня Бонфинь! – огорченно воскликнул Витор. Он заметил неприязненный взгляд Гаспара и поспешил изобразить волнение. – Сейчас я все объясню. Опровержение, которое нам так навредило, дал без моего ведома Дави, и я тут же рассчитал его. Я так ему доверял, но, к несчастью, он мое доверие обманул. А Бонфинь убежал как крыса с тонущего корабля. Я один пытался как то спасти положение, делал, что мог. Может, неудачно, может, ошибочно. Но делал!
И глаза Витора были опять чисты и искренни.
– И тебе не стыдно говорить мне это? – горько спросил Гаспар. – Ты просто мелкий мошенник, мне известны твои проделки, твои махинации, и я понимаю, чего ты хотел добиться. Но я помешаю тебе! Не допущу, чтобы корабль с сотнями рабочих, которые ни в чем не виноваты, пошел ко дну. Теперь у руля буду стоять я.
– С тобой рядом я, конечно, буду чувствовать себя гораздо увереннее, и вдвоем мы быстро выправим положение, – подхватил Витор.
– Нет, рядом мы не будем. Иметь с тобой дело – это все равно что идти по минному полю. Секундная потеря бдительности грозит взрывом. Нет, Витор! С этой минуты ты уволен, и я запрещаю тебе подходить к воротам верфей на пушечный выстрел.
Такой скорой развязки Витор не ожидал и попытался хоть немного смягчить решение деда.
– Ты несправедлив ко мне, – начал он, – мне просто не хватило опыта. Разве можно за это выгонять меня на улицу как щенка…
– Щенок хранит верность хозяину. В нем есть хоть какая то привязанность. А ты похож на змею, ядовитую предательницу, которая всегда готова укусить. – Гаспар говорил все с большей и большей горечью.
– Какая нелепость, дед! Нет, я не могу… – все еще пытался защититься Витор.
– Да, больше ты не можешь вредить мне! И можешь только одно – немедленно уйти отсюда, – твердо сказал Гаспар, потом нажал кнопку и вызвал секретаршу.
– Сузана, оповестите всех, что завтра состоится собрание директоров компании и проводить его буду я.
Озлобленный, Витор вышел. Дело повернулось совсем не так, как он рассчитывал, однако он не собирался сдаваться. Наивность отживших свой век стариков, вроде Гаспара и Бонфиня, его просто изумляла. Они еще на что то надеялись! Витору их надежды казались смешной нелепостью.
Он поехал домой и стал собирать чемоданы. Делать в доме Гаспара ему было больше нечего.

* * *

Эстела, вернувшись из больницы, сидела и разговаривала с Амандой. Обе они с большим изумлением увидели проходящего мимо них с чемоданами Витора.
– Ты уезжаешь? Куда? – заинтересовалась Аманда.
– Чем дальше, тем лучше, – последовал ответ.
– Погоди, Витор! Если ты поссорился с дедом из за мамы, то не стоит делать из этого такие крайние выводы, – стала уговаривать юношу Эстела. – Ты же знаешь, как отходчив Гаспар. И потом, мы обе тебя поддержим.
– В вашей поддержке я не нуждаюсь, – высокомерно ответил Витор. – И прекрасно знаю, что делаю. В делах я достаточно щепетилен, хотя уверен, что эту черту унаследовал не от Веласкесов.
Витор уселся со своими чемоданами в машину и отправился к Дави. Дави был весьма удивлен визиту бывшего своего начальника. Вот уж кого он не ждал!
– Я поживу у тебя, – произнес Витор безапелляционно. – Бонфинь что то надул в уши деду, и он выставил меня из фирмы, но мой план остается в силе. Гаспар, сам того не подозревая, мне очень помог. Мне будет куда удобнее действовать подальше от их затхлости.
Дави слушал Витора с плохо скрываемым недоверием. Новый поворот событий был ему совсем не по вкусу. Он не ждал, что и Витор останется без работы. Мало того что без работы, но еще и без крова над головой…
Зато Витор, оглядев славную, уютную квартирку Дави, остался очень доволен.
– Решено! Лучшего места для альтернативного офиса не придумаешь, – сказал он, потирая руки. – Прямо отсюда и скупим, все акции.
– А если у тебя ничего не выйдет? – поинтересовался Дави.
– Чего не выйдет? Обставить моего склерозного деда? Ты смеешься, Дави! Когда фирма будет в наших руках, ты забудешь эту свою квартирку и свою серую жизнь! – Витор снисходительно смотрел на приятеля, и тот, как всегда, стушевался.
– Ладно, Витор, делай как знаешь. Я тебе доверяю. Ты можешь на меня рассчитывать.
– Ну то то! А теперь пойди и принеси мои чемоданы из машины. Мне совсем не улыбалось тащиться с ними наверх, – распорядился Витор и с удобством устроился в кресле.
Когда Гаспар вернулся домой и услышал от Аманды, что брат ее ушел из дома и где он, неизвестно, Гаспар не кинулся на поиски внука. Он прекрасно понимал тревогу Аманды, поэтому притянул ее к себе и сказал:
– Этому мальчику пора уже стать взрослым. Поверь, все, что мог, я для него уже сделал, теперь пусть пробует сам. Пусть набьет себе шишек, пусть научится терпеть. Такая для него наступила пора.
Главными заботами Гаспара были сейчас фирма и Летисия. На следующий же день Гаспар скупил чуть ли не полрынка – Летисия должна употреблять побольше витаминов.
Увидев перед собой красочное изобилие всевозможных фруктов, Летисия рассмеялась: неужели отец считает, что она способна с ними справиться?
Чувствовала она себя уже вполне здоровой. Анализы были удовлетворительны, и Летисия настаивала, чтобы ее немедленно выписали из больницы. Как ни противилась Оливия, делать было нечего: как можно было удержать в постели здорового человека?
Гаспар тут же предложил дочери поехать укрепить силы в Италию или Швейцарию. Ненадолго. На месяц два. Подышать горным воздухом.
Но Летисия, улыбаясь, с упреком посмотрела на него.
– О чем ты говоришь, папа? Я буду ждать Рамиру у нас дома, как обещала.
Летисия чувствовала, что Рамиру вот вот вернется, и изо всех сил спешила домой. Он должен, должен застать ее дома!

* * *

Франсуа, который с приездом Гаспара стал появляться в больнице гораздо реже, предлагал Летисии с Рамиру поселиться у него. Предлагал он искренне, без задних мыслей, хотя не мог не понимать, что ни она, ни Рамиру никогда не примут его великодушного и вместе с тем весьма сомнительного предложения.

* * *

В конце концов Летисия добилась, чтобы ее выписали. Добилась и того, чтобы Гаспар с Эстелой отвезли ее в их с Рамиру жилище.
Оглядев это жилище, Гаспар. нахмурился, но воли своим опасениям не дал. Ничего. Сейчас Эстела навезла для Летисии пижам и всего прочего, чтобы избавить ее от ночной прохлады и сырости, а потом он поговорит с Рамиру, и что то они вместе придумают.
Летисия прилегла на кровать, обвела взглядом деревянные стены, листья, торчащие сквозь щели, и почувствовала, что довольна и счастлива. Рамиру она встретит здоровая и у себя дома…

* * *

Сердце не обманывало Летисию: Рамиру уже высадился на берег. Как только он услышал о болезни жены, он постарался как можно скорее закончить все необходимые дела, сел в маленькую лодку и поплыл к берегу. Остальные должны были вернуться позже. Плыл он один, преодолевая волны и ветер, торопясь на помощь к любимой, которая оказалась в беде.
Первой Рамиру увидела Асусена. Она с девочками собирала на берегу ракушки для украшений и вдруг заметила небольшую лодку, которая ткнулась носом в песок. Как обрадовалась отцу Асусена! Для нее это была первая радость за долгие дни. С тех пор как мать разрешила им с Витором встречаться, Витор исчез. Асусена тосковала и, хотя предполагала, что он занят работой, про себя думала самое печальное и дурное.
Она бросилась отцу на шею, прижалась к нему, ища поддержки в его силе и уверенности. Рамиру наскоро расспросил ее о домашних делах, узнал, что Летисия лежала у них, очень про себя удивился и отправился к Серене.
Рамиру был рад повидать Серену, он был благодарен ей за Летисию и лишний раз отдал должное матери своих детей. В свой час он сделал безошибочный выбор. Серена была и осталась ему помощницей во всем, что бы он ни предпринял, ни задумал… Но дупла его томилась беспокойством о Летисии, которая, как он узнал, лежала в больнице. Серена видела это и не занимала его долгими разговорами, а протянула выглаженную рубашку.
– Переоденься, – сказала она, – прежде чем идти в больницу.
И Рамиру переоделся.
Однако Рамиру не нашел Летисию в больнице. Ее уже выписали. А куда она поехала – не знали.
Однако, судя по тому что забирали ее Гаспар с женой, она должна быть в Форталезе. Рамиру отправился к Летисии домой. Он понимал, что после тяжелого воспаления легких Летисия вряд ли сразу вернется в их продуваемую всеми ветрами хижину.
Встретила Рамиру Аманда, которая сказала, что она в доме одна, что матери здесь нет.
Рамиру ей не поверил. Понятно, что домашние сговорились и просто скрывают от него Летисию. И он про себя решил, что сейчас он разнесет весь этот дом, но к Летисии прорвется, – недаром же он преодолел все бури и штормы, торопясь ей на помощь.
– Мы что, злодеи из сказки? Или тюремщики? – увещевала Аманда рассерженного здоровяка, который, похоже, решил во что бы то ни стало все таки проникнуть в дом. – Уверяю вас, мамы здесь нет!
Подоспевший Плиниу сообразил, в чем дело, и сказал Аманде:
– Сеньор Рамиру очень хороший человек, но сейчас немного расстроен. Пригласи его, Аманда, пусть пройдет и убедится, что донны Летисии тут нет.
Аманда посторонилась, пропуская Рамиру. Он обегал все комнаты, заглянул и к ней в спальню – на него повеяло нежилым.
– Но где же она? Где? – спрашивал он Аманду, вернувшись в холл.
– Вот этого я не знаю. Вам виднее, – с тайной мстительностью ответила ему дочь Летисии.
Делать было нечего. Надо было возвращаться домой одному. Летисию спрятали лучше, чем он предполагал. Усталый Рамиру пустился в обратный путь. Ему было просто необходимо немного отдохнуть, прежде чем всерьез браться за поиски. То, что на этот раз он никому не позволит разлучить его с Летисией, он знал твердо.

* * *

Рамиру вошел в хижину. Летисия сидела на постели и поднялась ему навстречу. Он подхватил ее на руки и замер. Его счастье было у него в руках…
Поцелуи, короткие торопливые слова. И только когда они оба уже вновь уселись рядышком на постель, Рамиру заметил, что у дверей хижины стоят Гаспар и Эстела.
Они привезли Летисии всяких домашних мелочей, которые должны были облегчить ее теперешний нелегкий быт.
– Я думаю, нам пора, Эстела, – глядя на Рамиру и свою дочь, сказал Гаспар. – Рамиру столько времени отсутствовал, что у них есть, наверное, что обсудить. Если что, Рамиру, сообщи нам немедленно.
Счастливо оставаться, дочка. Держись. Рамиру вышел проводить гостей.
– Мы потом обсудим с тобой кое какие проблемы, так, Рамиру? – спросил Гаспар.
Рамиру кивнул: проблемы были, и немалые. В больнице он успел переговорить с доктором Оливией, и она сказала ему, что Летисия не выдержит жизни на природе. Это для нее смертельно.
А жить в доме у Гаспара, или построить на деньги Гаспара дом было смертью для Рамиру.
Но пока Рамиру усадил гостей в машину, помахал им на прощание рукой и вернулся в свою хижину. Сейчас его счастье было у него в руках…

Глава 22

Утром Рамиру так торопился в офис, что даже не успел позавтракать с Летисией.
– Мне очень жаль, дорогая, но у меня нет времени, – оправдывался он. – Меня ждет Гаспар. Мы договорились с ним, что я сам приму улов у Самюэля.
– Ты заговорил совсем как министр, Рамиру, – посмеивалась над ним Летисия. – Скоро ты будешь уезжать рано утром, возвращаться поздно вечером, и у тебя совсем не останется времени для меня.
Она, как заботливая жена, помогла ему одеться, напоследок окинула с ног до головы придирчивым взглядом и рекомендовала не заглядываться на молоденьких секретарш Гаспара. Она была бы рада каждое утро провожать его в офис, чтобы он поскорее привыкал к «Наве», к фирме и забывал свою деревню, артель и Серену.
Самюэль с Рамиру благополучно отгрузили рыбу в холодильник. Им осталось только подписать договор у Гаспара и получить деньги. Сеньор Веласкес уже ждал их в кабинете и попросил секретаршу подать им кофе и кое чего покрепче, чтобы ознаменовать удачную сделку. Но перед этой встречей Самюэлю хотелось повидать сына. Дави почему то давно не навещал их с матерью. Самюэль не предполагал, какие дурные новости обрушатся на него.
Секретарша, очень смутившись, сообщила ему, что Дави больше не работает в фирме, но подробности его увольнения сообщить отказалась. Гаспар сам захотел поговорить с ним об этом:
– Я не люблю ходить вокруг да около, Самюэль. Тем более из уважения к тебе хочу сказать только правду. Дави уволили. Он оказался замешанным в заговор против фирмы.
Самюэль был поражен и не нашелся, что сказать на это. Гаспар не скрыл от него, что Даьи служил лишь орудием в руках его внука, который задумал отстранить от дел деда и мать и встать у руля компании. Ему нужны были послушные исполнители его коварных замыслов, и он выбрал именно Дави.
Когда Самюэль, отказавшись от кофе, вышел из кабинета, секретарша так была испугана его необычным видом, что даже предложила ему помощь. Рамиру поспешил за ним вслед, не зная, как утешить друга и объяснить странное поведение Дави. Ведь фирма была для него дороже дома, а Гаспар – наставником и учителем.
– Я чуть не сгорел со стыда, Рамиру, – признался Самюэль, опустившись на сиденье своего «джипа». – Мне еще предстоит рассказать Эстер, какую змею мы с ней вырастили. И вот она ужалила меня в самое сердце. Эстер еще станет защищать своего сыночка, вот увидишь, ведь он всего лишь выполнял приказы начальника. Рамиру тоже пытался оправдать Дави:
– Ведь Гаспар сказал тебе, что он просто попал, как цыпленок, в когти Витора. Вот увидишь, все уладится и Дави снова возьмут на работу.
Но Самюэль не верил в то, что Дави – покорная овечка. Он умный, хитрый, с огромными претензиями и желанием разбогатеть. Хорошо, если этот случай послужит ему хорошим уроком и сынок наконец поймет, что кроме денег и карьеры, в жизни есть и другие ценности. Рамиру хотел было замолвить слово за Дави перед сеньором Веласкесом, но Самюэль строго настрого запретил ему это делать. Его сын совершил подлый поступок, пускай сам расхлебывает кашу, которую заварил.

* * *

Рано утром Адреалина зашла в комнату к Пессоа проститься и поблагодарить его за все, что он сделал для нее:
– Поцелуй за меня Бонфиня, Изабел и Оливию. Попроси прощения у Жанаины и Хильдегарды за мои выходки. Нельзя мне больше оставаться у вас, пора сматывать удочки.
– Ты что, Дрена? У тебя совсем крыша поехала? – завопил Пессоа, вскакивая с постели. Разве матушка не обещала не отправлять тебя к отцу, зачем тебе снова пускаться в бега? Постой!
Но Адреалина уже исчезла, посоветовав на прощание другу не устраивать трагедий. Пока Пессоа оделся и бросился за ней вслед, она словно растворилась в воздухе. Неужели он больше никогда не увидит свою непутевую Ану Каролину? Пессоа был безутешен.
Но Адреалина разыграла эту драматическую сцену прощания только из любви к эффектам. Просто она задумала вернуться в лоно семьи, благо теперь настоящая семья у нее появилась. А с Пессоа они встретятся в самом ближайшем будущем, может быть завтра. Куда он денется?

* * *

Обитатели дома в дюнах проснулись поздно после вчерашнего шумного праздника. Хозяин готовил завтрак для гостей. Мария Соледад тревожилась о дочери, не задумала ли Ана Каролина снова сбежать. Тогда Франсуа предложил сразу после завтрака отправиться за девочкой и привезти ее сюда. Франшику эта мысль очень понравилась. Но им так и не пришлось никуда ехать.
– А вот и я! – весело объявила Ана Каролина, распахивая дверь. – Семья, если она настоящая семья, должна жить вместе, поэтому я и решила поселиться с вами. Завтрак уже готов? Что ты там сварганил, Франсуа?
Франсуа пек блинчики. И Адреалина тут же дала ему указание: она любит поджаристые, с сыром и джемом из манго. Где бы ни появлялась Дрена, там сразу же воцарялись хаос и суета, шум и беспорядок. В этом смысле она намного превосходила даже своего братца Франшику. Их внешность да и характер явно указывали на то, что они действительно единоутробные брат и сестра. Хотя Адреалина требовала сделать анализ крови: не может быть, чтобы этот урод был ее братом, наверное, его подменили в роддоме.
Они дрались, таскали друг друга за волосы, спорили до хрипоты о том, что Франсуа приготовит им на обед – курицу или рыбу. Хозяин кротко сносил это нашествие, готовил гостям завтрак, потом обед и ужин. Адреалина с Франшику даже прозвали его «нашим штурманом плиты». Только однажды Франсуа позволил деликатно заметить Марии Соледад, что удивлен, как у нее, спокойной, уравновешенной женщины, могли появиться такие шальные детки? Но Соледад только виновато вздохнула: природа любит подшутить над нами.
Франсуа, любитель тишины и покоя, быстро привык к этому странному семейству. Но когда вечером в доме объявился Пессоа, он невольно вздрогнул. Это было уже слишком.
Пока еще друг Аны Каролины не мечтал у ник поселиться, он прибыл с поручением. Изабел требовала вернуть их хиппи, их добрую девочку, обратно. Они проснулись утром и не услышали знакомого топота, криков и оглушительной музыки. В доме было тихо, как в могиле. Когда Жанаина сообщила им, что Адреалина ушла, оставив им поцелуи и благодарность за приют, Изабел сначала не поняла, хорошо это или плохо. Но к обеду тишина измучила, оглушила ее, Пессоа тосковал и метался. Тогда то Изабел поняла, что исчезновение этой странной девочки – катастрофа. Все вместе они подумали и вычислили: если Адреалина не сбежала куда нибудь в Рио или в Мексику, она должна находиться сейчас у своей матери.
– В конце концов, мы ее подобрали на улице, как котенка, приютили, обогрели. Она наша! – рассуждала Изабел. – Ступай к Франсуа, сынок, и приведи домой нашу ненормальную. Скучно без нее.
Пессоа решил остаться ужинать, ему здесь понравилось. Он даже заказал Франсуа что нибудь мясное, например, мясо по строгановски или куропатку. Куропатки в холодильнике не нашлось. Но Пессоа не унывал. Он предложил Ддреалине наведаться в деревню, поймать там первого попавшегося цыпленка и свернуть ему шею: вполне сойдет за куропатку. Соледад чувствовала себя виноватой перед хозяином:
– Прости, Франсуа, мои дети окончательно сели тебе на шею. Обещаю, завтра же поеду в город, найду какую нибудь квартиру, и мы переберемся.
Но Франсуа вдруг решительно отказался. В последние дни ему было очень тяжело на душе, может быть, потому, что он ни разу не видел Летисию и не знал, как ей живется с Рамиру. Остаться в полном одиночестве в этом огромном доме – этого он сейчас боялся больше всего на свете. Сама судьба послала ему в утешение Франшику с его шумной семейкой. Он ворчал и переругивался с этой братией больше для порядка, прекрасно понимая, что никто не сумел бы так удачно отвлекать его от грустных мыслей и глупых переживаний.

* * *

Гаспар выбрал удобный момент, когда они с Рамиру по семейному посиживали за бутылкой виски, и предложил ему работу в «Наве».
– Не сочти это вмешательством в твою жизнь, но ты действительно можешь стать незаменимым человеком в фирме, – убеждал его Гаспар.
Рамиру внимательно выслушал его доводы. «Наве» нужны хорошие практики – связующее звено между рыбаками и фирмой. Большинство же сотрудников – чистые теоретики, никогда не выходившие в море. Заниматься закупкой рыбы – это дело словно создано для Рамиру, считал Гаспар. Рамиру обещал обдумать предложение, но для себя он уже все решил. В четырех стенах в офисе он быстро зачахнет. Нет, его судьба – по прежнему ходить в море вместе с Самюэлем.
– Неужели он откажется, Эстела, как ты думаешь? – спрашивал Гаспар у жены. – Ведь это постоянный заработок. Престижная работа. А рыбаки зависят от прихотей моря, от погоды, от ветра. Они никогда не уверены в завтрашнем дне.
Но у Эстелы было свое мнение на этот счет:
– Эти люди, Гаспар, предпочитают свободу!
И она оказалась права. Рамиру вежливо, но твердо отклонил предложение возглавить отдел экспорта и превратиться в преуспевающего чиновника. Ни с кем еще Гаспару не было так трудно: этот человек был неуправляем. Он не делал никаких усилий, чтобы стать членом их семьи. Летисия оставалась все такой же грустной и подавленной. Но Гаспар не терял надежды и призывал дочь запастись терпением.
Но однажды они снова поссорились, на этот раз очень серьезно. Франсуа закончил портрет Эстелы, и по этому поводу заказчица – Изабел хотела устроить вечеринку. Решено было собраться на фазенде Веласкесов, пригласить художника и торжественно вручить портрет оригиналу. Но Рамиру от вечеринки отказался.
– Летисия, у Самюэля, моего друга, беда. Эта история с Дави доконала его. А ты хочешь, чтобы я веселился на фазенде. У нас в поселке так заведено – протягивать друг другу руку помощи. Тебе этого не понять, – сердито объяснил он.
Летисия возмутилась: не проходило дня, чтобы Рамиру не упрекнул ее и людей ее круга в безделье, легкомыслии, бесчувствии к чужим бедам и других грехах. Только в их деревне и живут еще настоящие люди. Они долго спорили – с раздражением и взаимными упреками. Летисия была уверена, что Рамиру не желает ехать на вечеринку из за Франсуа. Он по прежнему ревнует ее к бывшему соседу, но сам тем не менее под любым предлогом убегает в поселок к жене и детям. Сегодня этим предлогом стал Самюэль и их нерушимая дружба.
– Да, Самюэль всегда был рядом, когда мне нужна была помощь! А у вас даже друзей нет! – сгоряча бросил Рамиру.
Он уехал, не примирившись с Летисией, а она долго не могла прийти в себя от обиды и волнения. Ее почему то очень уязвили слова Рамиру. Это неправда, у нее есть друзья. По крайней мере, один друг, с которым ей вдруг очень захотелось поговорить, поделиться своими горестями. Летисия посидела в задумчивости у телефона – и позвонила Франсуа. Они договорились встретиться и вместе пообедать.
Это была не только месть. Летисии действительно очень нужен был сейчас хороший друг. Ей надоело сидеть в четырех стенах, наедине со своими мыслями о Рамиру, о Виторе. Летисия впервые за долгое время привела себя в порядок, долго выбирала платье и даже посоветовалась с Эстелой, что ей надеть. Но Эстела ее не поняла:
– По моему, ты играешь с огнем, дорогая. А что, если узнает Рамиру?
– Да что же в этом плохого, Эстела? Я просто обедаю с другом, пока Рамиру проводит время со своими друзьями, – оправдывалась Летисия.
На самом деле она понимала, что Рамиру это едва ли понравится. Но если он вернется раньше и спросит о ней, она уже придумала объяснение. Она давно собиралась присмотреть себе маленький домик на окраине. Теперь Летисия собиралась рассказать ему, что ездила поискать такой дом с маленьким садом недалеко от моря.

* * *

Далила считала, что в ее жизни наступил решительный поворот. И не только потому, что они окончательно расстались с Кассиану. Его кругозор оставался все таким же узким. Как ни уговаривала его Далила прочесть хотя бы одну книгу, научиться чему нибудь, он упорно отказывался. Мечта Кассиану не простиралась далее лодок, полных рыбы, а свое будущее он видел только в деревне, артели и очередных выходах в море.
Такая жизнь уже не устраивала Далилу. Теперь она это точно знала. Как он противился ее учебе, особенно на курсах английского языка! Но почему она должна полностью соответствовать представлениям Кассиану о многодетной и покорной мужу подруге рыбака? Далила совсем другая – умная, деятельная и энергичная. И дело здесь совсем не в ревности, убеждала она себя. Просто они очень разные с Кассиану и отныне пойдут каждый своей дорогой.
Почувствовав себя совершенно свободной и на распутье, Далила решила с головой окунуться в учебу и устройство их торговых дел с донной Сереной. И начала она именно с английского, который так ненавидел Кассиану. Язык ей просто необходим, потому что приходится ездить по отелям для туристов, пристраивать их поделки в киоски и магазинчики для иностранцев, разговаривать с торговыми агентами.
Занятия на курсах начинались завтра, и Далила отправилась на квартиру Дави. Он обещал оплатить счет за первый месяц обучения. Каково же было ее изумление, когда дверь ей открыл Витор Веласкес! Наверное, во взгляде Далилы было такое отвращение и ужас при виде его, что Витор невольно хохотнул:
– Что ты так смотришь? Я что – ядовитая кобра или бандит с большой дороги? Проходи, я тебя не съем. Твой братец отлучился в магазин.
Но Далила медлила. Она уже решила обождать Дави на улице, когда Витор насильно втащил ее в квартиру и зачем то запер дверь.
– Я зайду попозже, – забеспокоилась Далила, припомнив/их последние встречи у него в кабинете. От Витора можно было ожидать любой пакости.
– Неужели ты меня боишься? Это меня очень возбуждает, – посмеивался Витор, медленно надвигаясь на нее. – Я прямо чувствую, как адреналин бродит в крови.
Он схватил ее за запястья и, грубо заломив ей руки за спину, вдруг рывком притянул к себе и жадно впился губами в ее шею, плечо.
Далила отчаянно сопротивлялась и кричала:
– Пусти меня негодяй, животное!
– Ты сама этого хочешь, – бормотал Витор, напрасно пытаясь поцеловать ее в губы. – Иначе зачем ты выставляешь напоказ свои ножки и дразнишь меня?
Но тут Дави отпер ключом дверь и появился на пороге. Он удивился, зачем это Витор запер дверь, но еще больше удивился, увидев взволнованную Далилу в объятиях шефа.
– Дави, этот подонок приставал ко мне! – чуть не плача бросилась к нему сестра.
Но Витор ничуть не смутился. Наоборот, он держался особенно нагло и развязно:
– Твоя сестрица просто ненормальная. Я только хотел поговорить с ней, а она сразу в крик. И это у нее уже не первая истерика. Я советую тебе серьезно, Дави, покажи ее Оливии. Это похоже на припадок.
Дави растерялся. Он не знал, как ему поступить. Ясно, что Далила не могла выдумать такое. Кровь бросилась ему в голову. В эту минуту он ненавидел Витора как никогда и готов был пустить в ход кулаки. Но здравый смысл подсказывал ему, что из за такого пустяка не стоит ссориться с патроном. И здравый смысл победил. Дави спокойно и снисходительно обнял сестру за плечи и усадил на диван. Но Далила вырвалась из его рук.
– Дави, я зашла к тебе взять деньги за английский. Но теперь мне ничего от тебя не нужно. Я знать тебя не хочу! – говорила она, глядя на него с презрением. – Ты ничтожество! Мне противно смотреть, как ты стелешься перед ним. Вы оба мерзавцы!
И она пулей вылетела вон, оставив Дави неподвижно стоящим посреди комнаты. Ему потребовалось неимоверное усилие, чтобы взять себя в руки. Далила словно швырнула ему в лицо эти слова, причинившие такую невыносимую боль.
– Ах ах! Какие трагедии! – Витор воздел руки к потолку. – Я тебе давно говорил, что твоя сестра ненормальная. Ты купил хлеб, молоко? Отлично, я проголодался как черт.
И Витор как ни в чем не бывало принялся уплетать свой поздний завтрак и не заметил, какой мрачный, тяжелый взгляд бросил на него компаньон перед тем, как заняться работой.

Глава 23

Аманда не сразу решилась на это. Но дни шли за днями, она видела, как страдает мать, как хмурится Рамиру. Слышала отголоски их ссор, потому что ее комната была рядом со спальней Летисии. Дед Аманду не понимал. Он был уверен, что Рамиру постепенно привыкнет к их дому и станет «своим». Аманда в это уже не верила.
Она решила сама помочь матери. Все обиды были забыты. Осталась только щемящая жалость к этой несчастливой, запутавшейся женщине, которую они с Витором насмешливо называли донной Летисией. Аманда повзрослела настолько, что взяла на себя заботу о матери.
Как то утром она подъехала к дому Франсуа и вошла в него никем не замеченной. Адреалина еще спала, а Пессоа пока что не появился, хотя он проводил здесь все дни. Аманда завидовала счастливой беззаботности этой пары. Какие они разные, несмотря на то что принадлежат к одному поколению. Франсуа, тихо напевая, готовил на кухне завтрак для своего шумного семейства.
Аманда заметила два завешенных тканью холста в его мастерской. Франсуа ухитряется еще работать! Как она завидовала людям, увлеченным каким нибудь делом. Ее собственная жизнь была совершенно пуста. Может быть, поэтому она так страдала от семейных неурядиц. Женское любопытство заставило ее взглянуть на холсты. С одного из них глянули на нее грустные глаза ее матери. Аманда чувствовала, что Франсуа продолжает любить Летисию, иначе бы не приехала к нему. Но ревность не вспыхнула в ней, как прежде. Франсуа, действительно, стал для нее только другом.
Он очень обрадовался ее неожиданному появлению на своей кухне в столь ранний час. Но по ее лицу сразу догадался, что Аманда приехала для серьезного разговора. Но Франсуа и представить себе не мог, какое странное предложение сделает ему дочь Летисии.
– Помоги мне, Франсуа, вернее, моей матери. Освободи ее от Рамиру! – взмолилась Аманда. – Ее нужно спасать. Только она об этом не знает или не хочет признаться даже самой себе.
– Постой, постой, Аманда! – растерялся Франсуа. – Я вовсе не считаю, что твою мать нужно спасать. Рамиру вовсе не монстр. Ты забыла, что живет она с ним не против воли.
Но Аманду уже невозможно было остановить. Ей хотелось высказать все наболевшее. И никто не способен все это понять лучше Франсуа, тем более что ему далеко не безразлична жизнь Летисии. Больше всего Аманда боялась, как бы он не заподозрил ее в слепой ненависти к Рамиру. Он всегда нравился ей, но в своей среде обитания, в рыбацкой деревне. Когда она навещала Асусену и Далилу, то всегда охотно общалась с доном Рамиру. Но в их доме он навсегда останется чужим.
Франсуа не ожидал, что его настолько выведут из равновесия слова этой девочки, почти ребенка. Он взволнованно шагал по кухне из угла в угол, забыв про завтрак. Да, в душе он тоже полагал, что Рамиру не тот мужчина, который нужен Летисии Веласкес. Но что толку, если сама Летисия думала иначе. И вот теперь его тайные мысли словно подслушала Аманда.
– Моя мать – женщина культурная, умная, любит музыку, искусство, изысканные блюда, тонкие напитки. Рамиру – хороший человек, но у него на уме только море и рыба, – рассуждала она. – Ей нужен близкий человек, с таким же вкусом, уровнем и понятиями, с кем она могла бы делиться мыслями. Ей нужен такой мужчина, как ты.
Франсуа даже остановился и удивленно посмотрел на нее. Еще недавно Аманда с ума сходила от ревности, а теперь мечтает о том, чтобы они с Летисией были вместе. Но этому не бывать. Франсуа грустно покачал головой. Уж он то знал по своему богатому опыту, что любви не помеха ни разница в происхождении, ни доводы рассудка. Страсть все сметает на своем пути. А Летисия – женщина сильная, страстная.
– Франсуа, ты хотя бы пообещай мне, что подумаешь об этом, – просила Аманда. – Ты же любишь ее, я знаю. Так борись за нее, за ваше счастье!

* * *

И вот настал день, когда Витор объявил Дави, что они, наконец, скупили сорок девять процентов акций. А это значило, что вместе с десятью процентами, которые принадлежали ему раньше, он превратился в держателя контрольного пакета.
– Я почти босс! – торжествовал Витор. – Вернусь в «Наве» триумфатором. А по правую руку от меня будет стоять кто? Мой верный компаньон Дави.
Раздался телефонный звонок, и Витор, все еще погруженный в свои честолюбивые планы, поднял трубку. Это была Асусена. Измученная долгой разлукой и равнодушием любимого, она решила сделать первый шаг к примирению. Узнав от Далилы, что Витор сейчас живет у Дави, она пропустила занятия в школе, чтобы повидать его.
– Чего тебе? – небрежно бросил Витор, но, услышав ее робкий, виноватый голосок, немного смягчился.
Так и быть, пускай зайдет. Но сначала ему нужно было поговорить с хозяином и выпроводить его на часок из дома.
– Дави, у меня проблема, и ты должен мне помочь, – заговорил он просительным тоном. – Ко мне сейчас придет одна девица из тех, что сами клеятся к парням. Оставь нас на часок. Клянусь, я этой услуги не забуду.
– Ни за что! – отрезал Дави возмущенно.
Он подумал, что сейчас сюда явится на тайное свидание Оливия. Но Витор его успокоил, еще раз заверив, что это только девица легкого поведения, на один вечер. И Дави согласился немного погулять, пока шеф развлечется.
Витор встретил Асусену на пороге, как хозяин, – покорную, тихую рабыню, исполняющую все его желания. Снисходительно позволил обнять себя и выслушал ее извинения. Он сумел привить Асусене чувство вины, как прививают подопытным животным бациллы. Она постоянно терзалась угрызениями совести перед ним за их встречи под присмотром матери, за сорванные на лету поцелуи, за недоброжелательство к Витору всех ее родных и друзей. И теперь она решилась на эти свидания в чужой квартире, зная, что поступает дурно, безнравственно. Но чтобы угодить Витору, Асусена готова была на все, даже на бесчестье.
Она смотрела на него глазами, полными любви и обожания. И Витору чрезвычайно нравилось быть предметом искреннего обожания. Пожалуй, Асусена была единственной, кто принимал его таким, каков он есть. Правда, она далеко не все знала. Но он был уверен: даже если ей станет известен его роман с Оливией, ее отношение к нему не изменится. Порой он сравнивал ее привязанность с преданностью собаки, готовой отдать за хозяина жизнь.
Витор тоже по своему любил ее, насколько он вообще способен был любить кого то, кроме себя. Он был нежен и ласков с Асусеной. А она чувствовала себя безмерно счастливой, словно вернулся после долгого отсутствия прежний Витор. Они договорились время от времени встречаться здесь, когда Асусене удастся сбежать с уроков.
Вскоре Витор стал поглядывать на часы: вот вот вернется Дави, совсем ни к чему, чтобы он застал здесь Асусену. Она уже была у двери, когда зазвонил телефон. Витор взял трубку и вдруг так изменился, что Асусена невольно насторожилась и застыла на пороге.
– Какой сюрприз! Сколько же мы не виделись, целую вечность! – говорил он кому то с улыбкой. – Хорошо, заеду к тебе домой. В девять? Отлично. Целую, пока!
В его голосе зазвучали какие то нежные, чуть игривые интонации. Так можно разговаривать только с женщиной. Ревнивое сердце Асусены это сразу почувствовало.
– С кем это ты договорился встретиться, Витор? – не удержалась она от вопроса.
– Ты еще здесь? – удивленно оглянулся он, будучи уверенным, что она давно ушла. – Дела, Асусена. Я деловой человек. У меня все время назначаются встречи. А сейчас, например, меня ждет важная работа. Как нибудь встретимся. До свидания.
Еще недавно он был таким внимательным, ласковым, а сейчас не скрывал, что она ему очень мешает, как камешек в ботинке. Он так торопился ее выпроводить, что Асусена обиделась. Но кроме обиды ею овладела и тревога. Ее подозрения о том, что у Витора есть другая, превратились почти в уверенность после подслушанного телефонного разговора.
Она долго стояла у школы в задумчивости, дожидаясь Далилу. Долгое время родные и подруги напрасно предостерегали ее от Витора. Но, видно, святой Франциск внял, наконец, мольбам Серены. Ревность разбудила в Асусене гордость. Она прозрела и дала себе слово отныне держаться с Витором строго и отчужденно.

* * *

Интуиция не обманула Асусену: Витор разговаривал по телефону с Оливией и договорился о свидании. Он умолял ее накануне провести с ним вечер, и Оливия согласилась поужинать с ним. В девять он уже входил в знаменитый дом Бонфиня на берегу моря. Его встретила новая управительница Хильдегарда.
– Проходите, пожалуйста, – пригласила она Витора. – Сейчас я позову Оливию.
Витор уже видел как то эту странную экономку, она подала им с Оливией коктейль и тут же исчезла, словно боясь встретиться с ним глазами. Еще в тот раз его память тревожно всколыхнулась: лицо этой женщины, ее голос показались ему до боли знакомыми. И все эти дни он почему то в мыслях то и дело возвращался к ней. Теперь уж у него не оставалось сомнений.
– Хильда, Иванильда, – повторял он, пристально глядя на экономку. – Ведь это ты была нашей няней, правда?
– Нет, сеньор, вы ошибаетесь, – пробормотала Хильдегарда, пытаясь уйти, но Витор решительно преградил ей путь.
Он не мог ошибиться. Разве он мог забыть няньку, которая вырастила их с Амандой? Он помнил ее белый передник, ее голос, даже сказки, которые Иванильда рассказывала им перед сном. Она была с ними и в тот день, когда умер отец. Она должна была все видеть: как ссорились родители, как мать столкнула отца с лестницы. Когда Витор вспоминал эту трагедию, на него накатывало непонятное безумие. Он терял контроль над собой, над своими поступками и словами. Он вдруг схватил Хильдегарду за плечи и встряхнул, словно заставляя ее напрячь память:
– Иванильда! Ты все видела, не отнекивайся! Ты видела, как убили моего отца. Это было подлое убийство. Почему ты не закричала, не позвала на помощь?
Испуганная Хильдегарда потеряла дар речи. Она сразу поняла, что с молодым Веласкесом не все ладно. Только что перед ней стоял самоуверенный, безупречно воспитанный молодой человек из хорошей семьи. И вдруг гримаса боли до неузнаваемости исказила его лицо.
– А потом ты потихоньку исчезла, Иванильда. Это донна Летисия заплатила тебе, чтобы ты убралась подальше и помалкивала, – в его словах послышалась мрачная угроза.
– Я ничего не знаю. Отпустите меня, сеньор, – пролепетала Хильдегарда.
Кто знает, чем бы закончилась эта драматическая сцена, если бы на выручку экономке не пришла Оливия. Витор вовремя заметил ее появление и оставил в покое бедную женщину. Оливия удивленно посмотрела на них. Витор показался ей обозленным, а Хильда – измученной.
– О чем ты говорил с ней? – спросила она у Витора, когда они сели в машину и отправились в загородный уютный ресторан.
– С Хильдой? – рассеянно отвечал он. – Мы немного поболтали о жизни. Она кое что поведала о себе.
Позднее, когда они сидели на открытой террасе ресторана, молча глядя на тихое ночное море, Витор вдруг признался ей:
– Знаешь, мне сегодня было так плохо, что то неладно с головой. Но ты действуешь на меня умиротворяюще – уже все прошло. Сейчас у меня нет никого дороже и ближе тебя.
И он прижал к своей щеке ладошку Оливии. А она подумала, что он для нее до сих пор остается загадкой, которую она не в силах разгадать. Порой ее пронзала жалость: таким он казался беспомощным, одиноким и несчастным.

* * *

Серена не могла поверить своим глазам: ее сынок, целыми днями лежа на диване, читал книги! Сколько раз Самюэль и Далила напрасно уговаривали его прочесть хотя бы одну. Серена пыталась взглянуть на обложку, но Кассиану поспешно прятал очередной томик под подушку и говорил, что это специальные книги по судостроению, которые дает ему Самюэль. Но вскоре Серена убедилась, что читает он вовсе не технические книги, а романы: «Десять тысяч лье под водой» – прочла она заглавие, когда сын отлучился куда то из дому.
Этой новостью она поспешила поделиться с Далилой: их Кассиану медленно, со скрипом меняется. Он стал подолгу о чем то задумываться, разговаривать с Самюэлем. Но Далила уже не верила, что человек может круто измениться в зрелые годы. Она устала биться головой о стену, пытаясь переделать своего жениха. Ему нужна такая жена, как Питанга, которая будет думать только о нем и его баркасе. Она полюбит Кассиану таким, какой он есть, и сумеет во всем под него подлаживаться.
– Не жалейте с нашей размолвке, донна Серена, – утешала она свою несостоявшуюся свекровь. – Я никогда бы не стала хорошей женой для Кассиану и не сделала бы его счастливым.
Теперь она старалась как можно реже бывать у них в доме, но однажды зашла повидать и утешить Асусену. Ее подруга снова пребывала в тоске по вине своего ненаглядного Витора. Но, кажется, у Асусены стали понемногу открываться глаза.
Далила застала Кассиану по прежнему возлежащим на диване. Она решила серьезно поговорить с ним. Ведь родные считают ее виноватой в его меланхолии: он забросил лодку, потерял ко всему интерес.
– Кассиану, пора приниматься за дело, – уговаривала его Далила. – Не получилось у тебя со мной, получится с другой женщиной. Все равно придется кормить жену и восьмерых детишек, о которых ты мечтаешь. Или ты решил забросить баркас и остаться холостяком?
Но Кассиану держался с ней в последнее время очень независимо, как с чужой. Он больше не пытался убедить ее в своей невиновности, примириться с ней. Это немного задевало Далилу. Вот и сейчас он отвечал ей чуть насмешливо и с достоинством:
– Не волнуйся, я недолго буду ходить в холостяках. Позаботься лучше о своем будущем, Далила. Кажется, только оно тебя раньше и беспокоило. Если я забросил баркас, то только потому, что у меня голова занята другим. Я кое что придумал…
Подумать только, какая самоуверенность, удивлялась Далила: Кассиану мыслит! Что он там может придумать своими убогими мозгами? Ей вспомнились слова Серены о том, что ее сын скоро всех удивит. Ну что ж, материнское сердце – вещун.

Глава 27

Проблемы, одна сложнее другой, катились на Летисию как снежный ком, и с этим ничего нельзя было поделать. Она, как могла, сопротивлялась бедам и невзгодам, приходившим каждый раз с самой неожиданной стороны, но сил у нее оставалось все меньше и меньше.
По прежнему самой большой ее головной болью оставались взаимоотношения с Рамиру.
Она надеялась, что проживание, хотя и вынужденное, в особняке Веласкесов поможет Рамиру хотя бы в какой то мере приобщиться к их образу жизни, смягчит его, но не тут то было. Как ни умоляла она его принять предложение Гаспара и поработать у отца, Рамиру отвечал угрюмым отказом. Он рыбак и останется им до конца своих дней, нравится это кому то или не нравится. Он надеется, что ему не придется этого повторять. А сегодня ему надо подскочить в деревню, поговорить с Самюэлем – скоро опять в море.
– Иногда я думаю, ты просто ищешь предлог, чтобы повидаться с Сереной и детьми, – вырвалось у Летисии.
– Если мне когда нибудь придется подыскивать для этого предлог, значит, я конченый человек, – отрезал Рамиру.
…Вторая проблема Летисии была связана с Иванильдой, или Хильдегардой, как теперь ее называли. Эту проблему взялся разрешить Франсуа, но разговора у него с Иванильдой не получилось. Женщина была напугана. Она не хотела давать показаний против Летисии, но и не собиралась сидеть за нее в тюрьме – больше ничего от этой дамы Франсуа добиться не смог. Видимо, Витор сумел запугать ее.
Франсуа, передавая Летисии свой разговор с Иванильдой, рассказал, что Витор угрожал этой женщине. Он говорил, что сумеет их обоих – ее и мать – засадить в тюрьму.
– Мой сын помешался, Франсуа! – вздохнула она.
– Почему бы тебе напрямую не поговорить с ним? – предложил тот.
– Я же говорила тебе, у меня духу не хватит для такого разговора, – объясняла Летисия.
– А твой отец? Он мог бы помочь…
– Никого не хочу вмешивать в это дело, – сразу отвергла это предложение Летисия.
– Но ты не можешь это долго скрывать даже от Рамиру, от своего мужа! – убеждал ее Франсуа.
– Именно Рамиру ничего не должен знать об этом! – воскликнула Летисйя. – Иначе он сам умрет от чувства вины… Помнишь, я тебе рассказывала, что в тот роковой день Жорди устроил мне скандал из за звонка одного человека?
– Звонка, который вызвал ссору? – вспомнил Франсуа.
– Да, я не видела Рамиру много лет. Но в тот день он был в Рио и позвонил мне… Просто так, узнать, как у меня дела… Мы и не поговорили толком, но Жорди увидел, что я нервничаю, и сделал свои выводы…
– Рамиру с удивлением посмотрел на нее.
– Значит, Рамиру имеет отношение к смерти твоего мужа?
Выходит, так, – скорбно подтвердила Летисйя. – Теперь ты понимаешь, почему об этом не должен знать Витор. Если только он когда нибудь узнает об этом, Франсуа, то решит, что его подозрения оказались правильными. Тогда он весь мир перевернет, но отомстит и мне, и Рамиру…

* * *

Рамиру не обманывал Летисию, когда говорил, что ему необходимо повидаться с Самюэлем. Но когда они переговорили относительно срока выхода в море, Самюэль сам предложил ему:
– Почему бы тебе не повидаться с Сереной и детьми? Поговоришь с Кассиану… Он сам не свой из за ссоры с нашей Далилой.
Рамиру взглянул на часы.
– Ворваться к ним без предупреждения в такой час…
– Ты смотри, Эстер, какой он стал воспитанный, – обратился Самюэль к жене. – Ладно тебе, Рамиру. Сходи туда. И дети обрадуются…
На пороге его бывшего дома Рамиру ожидал неприятный сюрприз: он увидел целующихся Асусену и Витора.
– Где твоя мать, Асусена? – резко обратился он к дочери и бросил презрительный взгляд на отпрянувшего от нее Витора.
– Там, в комнате, – испуганно пролепетала Асусена.
Рамиру ворвался в комнату злой, как зверь. Свирепо бросив Серене «нам надо поговорить», опустился на стул.
– Что это еще такое? – возмутилась Серена. – Ни «здравствуй», ни «добрый вечер»…
Рамиру возразил, что ему не до соблюдения этикета. Он только что видел целующихся Асусену и Витора. Здесь, под нашей крышей!
– Под нашей крышей? – возвысила голос Серена. – С тех пор как ты покинул этот дом, у тебя другая крыша!
Рамиру сказал, что дело не в этом. Как она может позволять их дочери встречаться с этим типом?
– Да, – согласилась Серена. – Я дала Асусене разрешение на свидания с Витором. Я научилась сама принимать решения. И я устала запрещать Асусене встречаться с этим парнем. Она хочет этого, так пусть лучше встретятся здесь, чем в дюнах или в лесу. Здесь я, по крайней мере, могу уследить за ними!
– Ты? – у Рамиру глаза сузились от бешенства. – Разве ты можешь за кем то уследить, когда сама превратилась в современную женщину, которая посещает кабак?!
– Вон из моего дома, Рамиру Соарес, – тихо, но внушительно произнесла Серена. – Ты не имеешь права меня оскорблять. Вон отсюда!
Рамиру выскочил из дома и ту же налетел на Витора. Витор, не утратив самообладания ни на секунду, защищался. В чем дело? У него есть разрешение хозяйки дома встречаться с ее дочерью. И он не понимает, зачем тут Рамиру машет руками и устраивает на ровном месте трагедию.
– Ты не понял, что это достойная семья? – зарычал Рамиру. – И таким, как ты, тут делать нечего!
Витор сделал удивленный вид.
– Я что то не понял, а моя мать – она из достойной семьи или такая, как я? Как, по вашему, я должен себя чувствовать, когда какой то тип, вскруживший голову моей матери, заставивший ее забыть обо всех обязанностях, приходит сюда и оскорбляет меня без всяких причин! Да еще сам перед этим ушел из семьи, чтобы вести сомнительную жизнь со своей милой!
Слова Витора были во многом справедливы, и Рамиру не знал, как на них возразить.
– Кто дал тебе право так со мной разговаривать? – только и произнес он.
Витор, казалось, удивился еще больше.
– Если у вас есть права отца, то у меня есть права сына, и я считаю, что у вас нет морального права критиковать меня!.. Подумаешь, мы с Асусеной поцеловались! Мне тоже было не по себе, когда я увидел, что вы целуетесь с моей матерью! Там, в роще… Но увы! Люди созданы из плоти и крови, и с этим ничего не поделаешь…
Серена вышла на крыльцо и сделала Витору знак, чтобы он замолчал.
– Перестань, Рамиру. А ты, Витор, уходи, пока чего нибудь не случилось. Уходи, прошу тебя!
Витор пожал плечами.
– Хорошо, – бросил он. – Вы меня сами звали. Но если вы мне отказываете от дома, то пеняйте на себя.
С этой угрозой, смысл которой хорошо поняла опечаленная Асусена, он прыгнул в машину.
Рамиру хотел было снова войти в дом, но Серена стала перед дверью, скрестив руки, всем своим видом показывая, что ему здесь больше делать нечего.
– Ну смотри, Серена, – пробормотал Рамиру, – смотри, как бы тебе не пришлось обо всем этом пожалеть!
– Ступай, – холодно произнесла Серена. – Ступай домой, Рамиру. Тебя ждет жена. Не заставляй ее тревожиться понапрасну!

* * *

Прежде Кассиану не находил себе места, поссорившись с Далилой, а теперь не выказывал ни малейшего признака беспокойства. Он жил как будто во сне. Кассиану точно ступил на борт волшебного парусника, погрузившись в мир книг.
Их страницы шелестели, как морской ветер, слова отдавались в ушах гулом морских раковин. Это было удивительное чувство – каждая прочитанная им страница казалась открытым окном во Вселенную.
Теперь он понимал Самюэля с его пристрастием к печатному слову.
Он лежал на берегу залива – и в то же время плыл по волнам прочитанных фраз.
«А если вам угодно знать мое имя, то я не стану его скрывать. Меня зовут Семан Баруш, я – повелитель пустыни… И, окутанный облаком песка, благородный разбойник исчез за горизонтом…»
– Кто у нас и вправду исчез за горизонтом, – послышался голос Маджубиньи, – так это Кассиану. Теперь он весь Божий день валяется на солнышке, нежится, потягивается, а кому приходится вкалывать? На кого ты бросил все дела? Один трудяга остался на всю деревню – это я. Ты меня удивляешь, Кассиану. Ты точно заразился от Самюэля. Я тебя не узнаю, парень!
Самюэль, лежавший в гамаке поблизости, тоже подал голос:
– По моему, этот тип хочет нас оскорбить, Кассиану?
– И так грубо, что это спустить ему нельзя, – выразил свое мнение Кассиану.
Оба книгочея лениво поднялись со своих мест и, схватив Маджубиныо, бросили его в воду.
– «Это наша жертва богу моря», – процитировал Кассиану, глядя со смехом, как барахтается в воде Маджубинья.
…Расправившись с Маджубиньей, Самюэль, раз уж ему пришлось прервать любимое занятие, постучался к Серене.
– Впустишь, кума?
– А, кум! – отозвалась Серена. – Пришел на запах кофе?
– Если и бывают на свете совпадения, то это – одно из них, – не согласился Самюэль. – Но чашечка свежего кофе была бы в самый раз.
– Что делает мой сын? – осведомилась Серена, протягивая ему чашку.
– Читает, – с гордостью ответил Самюэль.
– Страсти Господни! – отозвалась Серена. – Опять читает! День деньской носится с книжками, прячет их от меня то здесь, то там…
Самюэль, довольный, рассмеялся. Он сказал, что скоро Кассиану перестанет стыдиться своего увлечения. Наоборот, будет гордиться тем, что делает.
Серена хмыкнула. Есть чем гордиться – с тех пор как он взялся за книжки, не забил ни единого гвоздя в свой баркас… Похоже, баркас ему больше не нужен.
Самюэль с этим не согласился. То, что сейчас делает Кассиану, важнее баркаса. Кассиану парень неглупый, но он всю свою жизнь боялся выделиться из толпы. Боялся того, чего не знал. С этим Серена согласилась, добавив, что люди часто боятся неизвестности, а потом оказывается, что страдания пошли им на пользу. Это хорошо, когда человек отбрасывает страх и делает шаг вперед, добавила она.
Самюэль кивком подтвердил справедливость этих слов.
– Поэтому тебе не о чем тревожиться, кума, – добавил он. – Книги сейчас важнее для Кассиану, чем лодка. Они помогут ему приблизиться к моей Далиле… Рамиру вчера заходил к тебе?
– Он переступил порог этого дома, чтобы внести в него разлад и неприятности, – подтвердила Серена. – Рамиру сильно изменился. Он посмел повысить на меня голос.
Самюэль немного помолчал.
– Почему то мне кажется, Серена, – наконец произнес он, – что недалек тот день, когда Рамиру вернется к тебе. Помяни мое слово. Не там, а здесь его дом. И это – аксиома…

* * *

Мысль о том, что он незаслуженно обидел своего внука, выказав ему недоверие, не давала Гаспару Веласкесу покоя и не позволяла ему наслаждаться радостями семейной жизни.
Эстела заметила это.
– Тебя гложет чувство вины? Я угадала?
Гаспар заявил ей, что она права. Он несправедливо поступил с Витором. Возможно, Витор играет на его стороне, но он, Гаспар, подозревает во внуке бесчестного мошенника, какие ему встречались в жизни не раз. Что поделаешь, у него до сих пор душа болит, когда он вспоминает своего прежнего компаньона, которого считал своим другом, почти братом, и который обманул его и предал.
Эстела сказала, что этим сомнениям следует положить конец, и решительно направилась к телефону.
…Витор, услышав голос Эстельы, подмигнул Дави. Прикрыв трубку ладонью, Витор сказал Дави, что сеньор Гаспар почувствовал раскаяние прежде, чем он надеялся. Затем он развязно сказал в трубку, что он придет и что Эстела может на него рассчитывать.
– Я встречаюсь с сеньором Гаспаром в комнате вице президента компании, – объяснил он Дави, торжествуя. – Сеньор Гаспар не просто клюнул на наживку, он смущен… он потрясен… его замучило чувство вины… Ну, Дави, пожелай мне ни пуха, ни пера!
– Ты должен быть готовым ко всему, – возразил Дави, – возможно, в кабинете тебя будет ждать наряд полиции…
В это время Гаспар, поджидая внука, вместе с Бонфинем как раз просматривал счета. Все было в идеальном порядке. Никаких перерасходов средств, никаких недочетов при перечислениях, баланс компании такой, что комар носа не подточит. Выходит, Витор буквально создан для того, чтобы руководить компанией. Кроме того, ему удалось заключить сказочные контракты с японцами, Бонфинь проверил это лично, находясь в Японии. Сомнений нет: Дави купил эти акции на их же деньги. А свой план Дави начал приводить в действие намного раньше, до того, как Витор вернулся в Форталезу. Гаспар вздохнул с облегчением и сказал Бонфиню, что теперь он, честное слово, заслужил покой.
– Что ты хочешь этим сказать? – встревожился Бонфинь:
– Скоро узнаешь, – уклончиво ответил Гаспар.
Когда явился Витор, Гаспар сообщил ему, что проверил баланс компании за последний квартал, весь приход и расход, все платежи, все счета – и ему осталось только поблагодарить внука. Он со всем прекрасно справился. Витор напустил на себя рассеянный вид. Он то был уверен, что допустил массу ошибок. Он готов поклясться, что Дави где то подставил ему ножку. Но если дед доволен им, что ж, он счастлив.
Гаспар разразился пространной речью. Он принялся вспоминать о том, сколько в свое время ему пришлось вкалывать, падая и снова вставая на ноги. Но он никогда не опускал рук. Вся его жизнь связана с компанией. Компания – результат долгих лет его труда. (Витор почтительно кивал, весь внимание.) Когда Гаспару стало известно об интрижке против него, о том, что за всем этим стоит его внук, для него это явилось страшным ударом. Но теперь он понял, что Витор здесь ни при чем, что он не имеет ничего общего с плутнями Дави. И он, Гаспар Веласкес, просит у внука прощения за свои подозрения.
– Не стоит, дед. Я не заслуживаю того, чтобы ты просил у меня прощения, – с видом крайнего простодушия произнес Витор.
– Заслуживаешь, – отрезал Гаспар. – Ты заслуживаешь гораздо большего. Господи! Я едва не исковеркал твою жизнь! Я унизил тебя! Меня эта история научила многому…
– Дед, я хочу доказать свою невиновность, – перебил его Витор, – я хочу разоблачить Дави…
– Мы это сделаем, – пообещал Гаспар, – но пока, Витор, дай мне возможность исправить мою ошибку.
– О чем ты, дед? – отмахнулся Витор, делая смущенный вид.
– Я хочу, чтобы ты простил меня, – продолжал Гаспар, – и чтобы мы начали игру с того места, на котором она остановилась… Я хочу, чтобы ты снова сел в это кресло, которое по праву принадлежит тебе.
– Ты это говоришь всерьез? – изобразил колебание Витор.
– Конечно. Пожалуйста, вернись в фирму, не отказывайся. Прими мои извинения и вернись… А Бонфинь во всем будет тебе помогать, так, Бонфинь?
Бонфинь неуверенно кивнул.
– В таком случае я прошу, чтобы и Дави был возвращен на свое место, – проговорил Витор. – Нам надо узнать, где он взял деньги на покупку акций.
– Это ты серьезно? – вдруг спросил Бонфинь. – Ты серьезно хочешь пригласить его назад?
Витор стал объяснять. Знает ли Бонфинь, как можно поймать мышь? Положить в мышеловку кусочек сыра. Сыром будет высокая зарплата, а мышеловкой – сама фирма. Витор будет всегда рядом с Дави. Он будет по прежнему якобы его другом. Он установит в его кабинете подслушивающее устройство, чтобы узнать, кто сообщник Дави на фирме.
На том и порешили.

* * *

Поздно вечером Летисия, обеспокоенная отсутствием Рамиру, села в машину и поехала в деревню.
Серена встретила ее в обычной своей манере. Сдержанно, но без насмешек, что с уважением к ней отметила про себя Летисия. Она сказала, что Рамиру действительно ненадолго заглядывал к ним, но давно ушел и куда – она не знает.
Летисия ни с чем вернулась домой и провела бессонную ночь в одиночестве.
Рамиру вернулся под утро.
Летисия налетела на него с вопросами, где он был, но Рамиру озабоченно осведомился, может ли он принять душ.
– А теперь мы можем поговорить? – нервно спросила Летисия, после того как он вернулся из ванной. – Тебе не кажется, что ты сделал мне больно? Я провела ужасную ночь, Рамиру, чего только не передумала.
– Я тоже провел ужасную ночь, – угрюмо признался Рамиру. – Вечером был в деревне и поссорился в Сереной и Асусенои… Серена не слишком хорошо присматривает за детьми.
Не желая огорчить Летисию еще больше, Рамиру не стал ей рассказывать о том, что причиной его ссоры с Сереной был Витор.
– Я тебе сочувствую, – не слишком убедительно произнесла Летисия. – Но почему после этого ты не вернулся домой? Я бы постаралась тебе помочь и утешить тебя.
Рамиру подавленно отвечал, что ему необходимо было остаться одному, чтобы хорошенько поразмыслить, как жить дальше. Летисия так плохо знает его привычки. Он не хотел ее обижать, но иногда у него возникает большая потребность в одиночестве.
– Я понимаю, – заглядывая ему в лицо, покладисто сказала Летисия. – Со временем мы станем лучше понимать друг друга. Может быть, в следующий раз, когда тебе захочется побыть одному, ты найдешь способ предупредить меня. Я ведь боюсь, что с тобой может что то случиться. Я боюсь тебя потерять.
– Пойми, – серьезно произнес Рамиру, – я никак не хотел возвращаться. Не к тебе, а в этот дом…
– Но почему тогда мы не делаем того, что давно уже наметили? – проговорила Летисия. – Мы давно собирались присмотреть дом только для нас двоих, где никто не будет нам мешать. Надо сделать это немедленно, а то, – она долгим взглядом посмотрела на Рамиру, – а то мы потеряем друг друга, Рамиру!..

Глава 28

Витор после разговора с дедом и Бонфинем испытывал что то вроде легкого разочарования и презрения к обоим старикам.
Как же легко они заглотили наживку! Добыча без всякого дополнительного с его стороны усилия полезла в капкан. Ну не идиоты ли эти старики! Да сам Бог велит обманывать этих дураков, на чувствах которых так легко сыграть! И такие люди имели власть, деньги! Нет, их действительно пора было задвинуть в тень, столкнуть в небытие. Дали обвести себя вокруг пальца, как малолетние дети! Они и впрямь впали в детство со своими стариковскими представлениями о чести и порядочности. Грех не раскрыть рот, если прямо в него падает перезревший плод.
Он объявил Дави о полном успехе их предприятия и сообщил, что им теперь следует прикупить пару новых костюмов, ибо оба они возвращены на свои прежние места. Суть интриги, объяснил он Дави, заключается в том, что ему удалось все свалить на Дави и что в будущем он, Витор, пообещал выступить в роли разоблачителя своего друга, а на самом деле все будет наоборот. Не Витор будет следить за Дави, а Дави за Бонфинем. Необходимо каждое движение этого типа держать под контролем. Мозги у него размякли, и это будет нетрудно.
– Не отходи от него двадцать четыре часа в сутки, – предупредил он Дави. – Главное, чтобы он и близко не подошел к той статье доходов, откуда мы взяли деньги.
– Значит, это моя новая обязанность – следить за Бонфинем? – с каким то странным выражением лица произнес Дави.
Но Витор, упоенный своей победой, не заметил этого.
– Совершенно верно. А этим лопухам я сказал все наоборот: что тебя надо снова взять на работу, чтобы мы могли следить за тобой и выявить твоего сообщника! А у тебя, – потирал руки Витор, – великолепный сообщник! Все отлично! Сеньор Гаспар сияет от счастья. Он вот вот принесет мне на блюдечке акции, принадлежащие нашей семье, и тогда… Ну ладно, пошли в магазин! Нам нужна новая, изысканная одежда!
На следующий же день оба молодых человека появились в офисе. Бонфинь не мог скрыть своих чувств при виде Дави. Он был убежден, что все зло шло от этого человека, и ему было неприятно делать вид, что он рад видеть Дави.
Зато Гаспар пребывал в эйфории. Накануне вечером он поделился с Летисией и Амандой результатами разговора с Витором.
– У меня сегодня очень счастливый день, – объявил он обеим женщинам, – и знаете почему? Я помирился с Витором, и он возвращается на фирму.
Аманда подпрыгнула от радости.
– Как здорово, дедушка! Теперь я могу вздохнуть спокойно!
Реакция Летисии была более сдержанной.
– Это правда? – недоверчиво спросила она.
– Правда!
– И что же будет?
– Завтра мой внук приступит к работе, – с торжеством произнес Гаспар и поторопился прибавить: – Это все благодаря Эстеле. Она уговорила меня поговорить с Витором, попытаться понять его.
Аманда была на седьмом небе от блаженства.
– Значит, ты понял, дедушка, что мой брат вовсе не такой монстр, как ты думал?
– Да, я ошибся, – с удовольствием признал Гаспар, – это верно. Конечно, Витор многое делал неправильно, но у него и в мыслях не было пойти против меня. Я думаю, то, что произошло, послужило для нас обоих хорошим уроком.
Тут Аманда заговорила о том, что ее больше всего волновало:
– Это все чудесно… Но когда он вернется домой?
С лица деда и Летисии исчезло оживленное выражение, точно Аманда брякнула какую то бестактность.
– Что такое? – заметив это, произнесла Аманда. – Я сказала что то не то? Насколько мне известно, это по прежнему его дом, не так ли?
Летисия была вынуждена ответить:
– Аманда, я думаю, что Витор не вернется. Во всяком случае, до тех пор, пока здесь будет жить Рамиру…
Аманда скривилась.
– А он здесь еще долго будет жить? – осведомилась она.
Гаспар попытался перевести разговор на другое, но Летисия остановила его:
– Нет, Аманда права, нам с Рамиру надо поскорее найти для себя жилье, чтобы Витор смог вернуться в дом.
Аманда обратилась к деду и матери:
– Знаете, что я вам скажу? Я дождаться не могу той минуты, когда он вернется! Мне очень одиноко без него!
Гаспар и Летисия переглянулись и оба вздохнули.

* * *

Следующий день Летисия и Рамиру посвятили поискам дома. Они объездили несколько агентств, посмотрели несколько вариантов, которые им там предложили, но так ничего и не выбрали. Дело было в том, что пара домов приглянулась Летисии, но Рамиру считал, что все это слишком дорого.
Летисия повторяла ему, что она получает кое какие дивиденды со своих акций, что может помочь им с оплатой, но Рамиру об этом и слышать не желал.
– Летисия, все дело в том, что Рамиру привык сам содержать семью, – успокаивала ее Эстела, – и его оскорбило бы, если бы было иначе.
– Но это же глупость! – в отчаянии проговорила Летисия. – Это ужасная глупость! Здесь Рамиру очень неуютно! Но если он и дальше будет отвергать мою помощь, то я не знаю, чем это все закончится!
Эстела понимающе кивнула:
– Да, ситуация у вас непростая… Мы с Гаспаром живем с вами в одном доме и часто видим то, чего нам не следовало бы видеть… Рамиру вчера не ночевал дома, правда? И еще я обратила внимание, что и днем ты практически с ним не бываешь.
– У меня тоже есть свои дела, Эстела, – как бы оправдываясь, произнесла Летисия. – И я должна ими заниматься. И в этом мне очень помогает Франсуа. Мы с ним часто встречаемся, подолгу разговариваем. Он великолепный друг.
Эстела покачала головой:
– Извини, Летисия, но что это за дела такие, что заставляют тебя обратиться за помощью к другу, а не к мужу?
Лицо Летисии приняло горестное выражение.
– Есть некоторые вещи… – запинаясь, произнесла она, – которые я не могу обсуждать с Рамиру… Например, проблему с Витором. Рамиру слишком зол на Витора, чтобы помочь мне принять в отношении сына правильное решение.
Эстела кивнула. Ситуация была ей ясна. Но она сказала, что ей кажется, Летисии следует поговорить с Витором, объясниться с ним напрямую. Как полегчало ее отцу на душе после того, как он встретился с внуком! А для Летисии нет иного способа наладить отношения с сыном. Только в личном разговоре они смогут решить все свои проблемы.
– Франсуа мне тоже это советует, – призналась Летисия. – Он даже предложил переговорить с Витором и организовать нам встречу. Но я просто умираю от страха, когда подумаю о том, как он может на это отреагировать!
– Перестань умирать от страха, – проговорила Эстела, – и попробуй поговорить с ним. Вы должны во всем разобраться. В конце концов, он твой сын, верно?
– Мой сын, – медленно повторила Летисия.

* * *

Роль миротворца была не то чтобы не по душе Франсуа, просто он не слишком верил в то, что ему удастся договориться с Витором.
Гораздо с большим удовольствием он дал бы выход своей ярости и отмутузил бы как следует этого сынка, чем вести с ним дипломатические переговоры. Но это никак не помогло бы Летисии, а только все осложнило.
Поэтому Франсуа скрепя сердце отправился в офис Витора. Он решил ни на что не обращать внимания, в том числе и на насмешливый тон, которым сразу заговорил с ним сын Летисии, осведомившийся, уж не руки ли его матери явился просить у него Франсуа… Но с этим уместнее обратиться к рыбаку, вовсю куражился Витор.
– Я хочу поговорить с тобой как мужчина с мужчиной, – не изменившись в лице, произнес Франсуа, – но, по видимому, я слишком большой оптимист.
– Вот именно, – подхватил Витор. – Наивный оптимист. Моя мать всегда славилась тем, что умела делать из людей марионеток…
Франсуа проглотил и это заявление.
– Я не уйду отсюда, пока не скажу все, что хотел, – объявил он. – Раз ты занимаешь кабинет вице президента, значит, хоть в чем то можешь вести себя как взрослый человек… Напрягись, Витор!.. Постарайся говорить о матери как взрослый человек и не изображай из себя беспризорного сироту.
– Ладно, – Витор поднял обе руки, показывая, что сдается. – Послушаем, что нам скажет благородный друг семьи рыбака, преданный адвокат моей матери. Только побыстрее излагайте суть дела, ладно?
– Уж я тебя не задержу, – пообещал Франсуа.
– Итак?
– Твоя мать хочет встретиться с тобой и поговорить. Без нервов, в каком нибудь тихом месте, чтобы вы могли спокойно обсудить ваши проблемы.
– А какие у нас проблемы? – удивился Витор.
– Смерть твоего отца, например, – терпеливо произнес Франсуа.
– Вы хотели сказать – убийство моего отца? Уж не хочет ли донна Летисия издать книгу «Почему я убила своего мужа?».
Франсуа поморщился:
– Если ты закончил свое представление – вернемся к просьбе Летиеии. Ты в состоянии говорить серьезно?
Лицо Витора действительно приняло серьезное выражение.
– Хорошо, я весь внимание.
– Твоя мать хочет поговорить с тобой, – продолжал Франсуа. – А я предлагаю для встречи свой дом как нейтральную территорию.
– У тебя там случайно нет лестницы? – не удержался от колкости Витор. – А то будь осторожен.
– Витор, у меня мало времени, – Франсуа для пущей убедительности показал на свои часы. – Дай мне ответ. И я уйду.
Витор рассмеялся:
– Ладно, уговорил. В два часа у тебя дома. Идет?
– Отлично, – согласился Франсуа. – Пойду передам это твоей матери.
– Лети на крыльях любви, – сказал Витор ему вслед.

* * *

Мануэла и сама не заметила, как получилось, что они заговорили с Питангой о ее отце.
В последнее время девушка чувствовала себя такой одинокой, такой заброшенной. Мануэла всю жизнь старалась заменить ей отца, но сейчас она поняла, что это у нее выходило плохо. Питанге необходима защита, опора. Но где ее взять? Питанга сама как то проговорилась, что как плохо, что умер отец… Ей его очень не хватает.
– Он не умер, – вдруг вырвалось у Мануэлы.
Питанга была потрясена. Она привыкла думать, что ее отец умер, что его нет на свете. Значит, мама все время скрывала от нее правду? Зачем? Где ее отец? Кто он? Питанга засыпала мать вопросами, и Мануэла была вынуждена рассказать ей свою печальную историю.
Конрад, так звали отца Питанги, был моряком, молодым и красивым. Они познакомились с ним в тот самый прекрасный в жизни Мануэлы день, когда на нее надели корону морской королевы. Конрад пригласил ее на танец. Они влюбились друг в друга…
– Но если вы любили друг друга, – перебила ее Питанга, – почему он ушел? Ушел, даже не узнав про меня, есть я или нет?
– Мы тогда жили в деревне, – объясняла мать. – Я и твой дед. Женщины косились на меня. Я была очень веселой и общительной. Я жила спокойно и безмятежно, как будто этот мир был для меня большой игрушкой, в которую я играла… Я отдалась Конраду со всей страстью, но твой отец не хотел связывать себя никем и ничем… – Глаза у Мануэлы сделались мечтательными от нахлынувших воспоминаний. – Он был как зверь лесной. Хотел быть свободным. Его судьба – весь мир. Его жена – приключение… И он оставил меня, уплыл далеко, на Восток. Мы больше не виделись.
– А почему тебя выгнали из деревни? – спросила Питанга.
– Это произошло несколько позже, – лицо Мануэлы омрачилось. – Но до того как Конрад оставил меня, Самюэль пытался объясниться с ним. Они даже подрались. Но Эстер поняла все не так. Она решила, что я посягаю на ее мужа, долгое время мучилась ревностью, а потом подбила женщин, чтобы они выжили меня из деревни…
Питанга счастливо зажмурилась.
– Мама! Значит, у меня есть отец! Я знаю, что он жив, я это чувствую!
Мануэла покачала головой:
– Жив или нет – какой нам в этом прок. Он никогда не вернется, Питанга.
Питанга зажала ей рот ладонью.
– Не говори так. Я буду жить надеждой. Я уверена, отец когда нибудь даст знать о себе!

* * *

Перед приходом Летисии для свидания с сыном в его доме Франсуа уговорил Марию Соледад с Франшику пойти куда нибудь прогуляться.
– Почему мы должны уходить! – ворчал Франшику, одеваясь.
– Но ведь это дом Франсуа, – смущенно напомнила сыну Мария Соледад.
Это такая мелочь, что о ней нечего и говорить, – небрежно заметил Франшику, тем не менее позволяя увести себя.
Мария Соледад удалилась вместе с сыном, перед уходом пообещав Франсуа научить Франшику приличным манерам.
Летисия и Витор пришли почти одновременно. Летисия очень волновалась, зато Витор был совершенно спокоен. Он не рассчитывал услышать ничего нового.
– Ты был еще совсем ребенок, – стала рассказывать Летисия, – а Иванильда была тогда вашей нянькой… Я многое от вас с Амандой скрывала, мне хотелось, чтобы вы думали об отце хорошо. Но теперь я расскажу тебе все.
…Жорди, ее муж, был болезненно ревнив. Она никогда не изменяла ему, но он ей не верил. У них не раз случались страшные сцены. Она просила развод, но Жорди воспринял это ее предложение как доказательство ее вины. В тот день они, как это случалось часто, поссорились. Все произошло из за звонка друга, которого она давно не видела. Жорди был нетрезв, он набросился на нее с упреками и стал ее бить. Она упала на стеклянный столик и порезалась до крови. На лестнице, послушно прижавшись друг к другу, сидели дети, одетые для прогулки вместе с Иванильдои. Жорди схватил жену за горло, стал душить, и тогда она, чтобы высвободиться, изо всех сил толкнула его… Он зацепился за ковер лестницы наверху и покатился вниз. Это был несчастный случай… Да, она действительно толкнула его, но только для того, чтобы защититься от его жестокости, чтобы не было такого… например…
С этими словами Летисия расстегнула платье и показала сыну длинную царапину – след глубокой раны, которую она получила тогда, порезавшись о стеклянный столик. Царапина шла через весь бок.
– Это единственное видимое доказательство того, что твой отец обращался со мной жестоко, – проговорила она. – Душевная мука не в счет. Это было еще хуже, но от слов, упреков, обвинений следов не остается. Мне очень жаль, мой мальчик…
– Дай еще посмотреть, – проговорил Витор. Летисия снова показала ему шрам.
Лицо Витора как будто смягчилось.
– Прости меня, мама… Я не думал о тебе и вел себя как последний эгоист. Мне и в голову не приходило подумать о твоих чувствах, о том, что пришлось тебе пережить. Прости меня, – и Витор вдруг разразился неудержимыми рыданиями.
Летисия испугалась, стала его успокаивать. Витор рыдал, уткнувшись лицом в ее колени.
– Ну успокойся, – уговаривала его Летисия. – Теперь мы будем вместе. Мы будем любить друг друга. Ах, если бы я не была такой слабой, я бы рассказала тебе все раньше об отце! От скольких мучений избавила бы я тебя и себя, нас обоих! Прости меня, Витор! Прости, что я считала тебя плохим! Но я не была уверена, что ты меня поймешь!
Витор, как будто сделав над собой усилие, оторвался от матери и вытер лицо носовым платком.
– Все, мама! Давай забудем об этом. Я чувствую себя так, точно наконец похоронил отца. Теперь я все понял. И мне стало стыдно… Ты столько лет жила в таком аду, пытаясь уберечь меня и Аманду. Ты вела себя благородно, мама. Я уважаю тебя и еще больше люблю за это… Но мне теперь надо побыть одному. Мне надо много перетрясти у себя в голове и в жизни тоже.
Летисия улыбнулась сквозь слезы.
– Иди, сынок. Мне тоже надо привести в порядок свои мысли. Последние часы были для меня очень трудными… Иди, теперь у нас будет время, чтобы быть вместе, мы еще много будем говорить… Нам еще много надо сказать друг другу. – И, глядя сыну вслед, она повторяла: – Спасибо, спасибо, спасибо…

Глава 31

В семье Веласкесов восприняли помолвку Витора с Оливией с восторгом, только Аманда шепнула брату:
– А как же Асусена?
– А что, мужчина не имеет права немного погулять перед женитьбой? – последовал ответ.
Зато у Бонфиней такого единодушия не было. Изабел, конечно, бросилась обнимать дочь и поздравлять Витора, но на лице ее мужа проступила растерянность – такая же, как и на лице Хильдегарды – Иванильды. Оливия заметила, как Изабел отвела домоуправительницу в сторону и стала ей что то втолковывать. Когда Витор ушел, Оливкя спросила:
– Мама, а что тебя связывает с Хильдегардой? Изабел опустила глаза.
– Ничего. Решительно ничего.
– Витор сказал, что прежде она служила в их доме нянькой. Ты ее знала тогда?
Изабел открыла рот, чтобы что то ответить, но тут появился Дави.
Его приход был для Оливии полнейшей неожиданностью. Ей приходилось по долгу службы сталкиваться с Дави, но он вел себя вежливо и спокойно, как будто между ними никогда не существовало глубоких отношений, и Оливии это нравилось. Увидев Дави, входящего в ее дом, она сразу поняла, что речь пойдет о ее помолвке с Витором.
Оливия не ошиблась. Дави начал свой разговор без предисловия:
– Оливия, ты, должно быть, потеряла рассудок. К несчастью, Витор добился своего.
– Да, – с вызовом произнесла Оливия. – Мы поженимся.
Дави печально покачал головой:
– Он не женится на тебе.
– Почему? – изумилась Оливия. – Ты помешаешь?
– Если бы я мог! – Дави обреченно махнул рукой. – Поверь, это всего лишь одна из его уловок. Он хочет продемонстрировать своей семье, что стал хорошим, благополучным парнем. Ему надо провести Гаспара. Когда он добьется своего, он отбросит тебя без всякого сожаления.
Перестань, Дави! – возмутилась Оливия. – Чем ты можешь подтвердить свои слова? Ты ревнуешь!
Дави огорченно посмотрел на нее. Ничего подобного. Ревности в нем нет. Он только от всего сердца желает Оливии счастья. Если бы он был уверен, что Витор хороший, нормальный парень, он бы и слова не сказал. Но он, Дави, хорошо знает Витора. Для него люди – средство для достижения каких то собственных целей. Оливия – пешка в его игре. Эта помолвка – сплошной обман, и он не может молчать.
– Я знаю, Витор хитрит, обманывает тебя, – убеждал он Оливию.
Оливия была разочарована. Она никак не ожидала увидеть Дави в такой жалкой роли, в роли клеветника. Ей и в голову не приходило, что он способен на такой грязный поступок.
– Оливия, ты не права, – перебил ее Дави. – Мне не хотелось влезать в твою жизнь. Я понимаю, что вышел из игры. Не ради себя я хочу спасти тебя от гибели.
– Спасти? – насмешливо переспросила Оливия. – Дави, я не ребенок и не нуждаюсь ни в чьих заботах. И нечего рисовать Витора чудовищем! Вспомни, вы с ним были друзьями! В те времена ты очень хотел, чтобы я приняла Витора. И теперь мне печально видеть, как ты сочиняешь про него Бог знает что! Сказал бы честно, что хочешь нас рассорить.
– Оливия, он тебя дурачит, – со всей убежденностью, на которую он только был способен, повторил Дави.
На мгновение у Оливии промелькнуло сомнение. А что, если Дави прав? Уж слишком искренний у него голос, слишком ясным взглядом он смотрит ей прямо в глаза!.. Но нет, этого не может быть! Это предательство – усомниться в Виторе.
– Оставь меня в покое, – резко сказала она. – Я не верю ни одному твоему слову!..

* * *

Не только Веласкесы были обрадованы до глубины души помолвкой Витора – такая же радость царила в доме Серены.
Кассиану обычно не читал газет. Но сегодня он был в городе и вместе с другими покупками привез оттуда и свежий номер субботнего приложения к «Вестнику». Открыв его, Кассиану присвистнул:
– Мама, иди скорее сюда! Асусена спасена!
– Что, в газете написано про Асусену? – засмеялась Серена.
Кассиану принялся читать вслух:
– «Сеньор и сеньора Бонфини сегодня вечером принимают гостей по случаю помолвки своей дочери Оливии и молодого Витора Веласкеса, наследника одного из самых больших состояний на северо востоке страны…» Этот бандит женится, – ликовал Кассиану.
Серена перекрестилась.
– Наконец то! Господь услышал мои молитвы. Мы избавимся от этого типа!
– Я рада, что вы так довольны, – послышался голос Асусены.
Никто не заметил, как она вошла в комнату. Асусена была бледна как полотно…

* * *

Поздно вечером Витор царапнул пальцем в ее окошко, и Асусена, чтобы окончательно объясниться с ним, выскользнула на улицу. Сердце у нее сильно билось.
– Тебе не повезло, – проговорила она насмешливо. – У нас почти не читают газет, но на этот раз судьба была против тебя. Я узнала о твоей помолвке. Как же я была слепа! Все пытались открыть мне глаза, а я тебе верила, как последняя дура.
Но Витор и не думал смущаться.
– Не обижайся, Асусена. Помолвка – это тактический прием. Да, я буду считаться женихом Оливии, меня к тому вынудили. Дед хочет, чтобы я женился на ней, потому что она богата, понятно тебе? И я был вынужден притвориться, что старик может на меня рассчитывать. Он уже говорил, что может лишить меня наследства. Он уже один раз выставил меня с предприятия – ты знаешь. Я должен воспользоваться ситуацией, чтобы выйти из нее с деньгами и с любимой женой, то есть с тобой…
– То есть, ты не собираешься жениться на Оливии? – недоверчиво спросила Асусена, она и верила, и не верила Витору.
– Мне жаль Оливию, – пожал плечами Витор, – она чудесный человек… Но мне надо играть свою роль до тех пор, пока не подвернется подходящий момент, чтобы выйти из игры… Я люблю только тебя, Асусена.
В голосе его было столько неподдельной искренности, что Асусена не могла больше сомневаться. Витор достал из кармана кольцо и надел на ее палец.
– Это символ нашей любви, – объяснил он. – Ты – моя настоящая невеста. И другой у меня не будет… Только сохрани наше с тобой обручение пока в тайне. Но наедине я так и буду называть тебя – моя прекрасная невеста…

* * *

Поездка в Кюрасао и обратно заняла у Франшику чуть более двух суток.
Мария Соледад встречала его в аэропорту.
– Ну что? Удалось вернуть деньги? Франшику спросил ее, а когда ему что то не удавалось.
– И деньги у тебя с собой? – недоверчиво спросила мать.
– Конечно, – небрежно произнес Франшику, хлопнув по дипломату, – осталось сделать последний шаг. Поехали к Гаспару.
Мария Соледад поняла мысль сына и от души одобрила ее.
Зато Гаспар изо всех сил отказывался от денег, не желал их брать, пока Франшику не заявил ему, что они сейчас же вдвоем с матерью встанут перед Гаспаром на колени.
– Но как это можно, Франшику! – возражал Гаспар. – Никакого долга за тобой не было. Ты ничего плохого мне не делал!
– Гаспар, – Франшику заговорил очень серьезным голосом, – представь себя на моем месте: каково было бы тебе узнать, что твой дед так подставил своего друга? Да ты бы от стыда жить не мог спокойно! А тем более когда речь идет о человеке с золотым сердцем, о тебе. Ну ладно, – Франшику перешел на шутливый тон, – не заставляй меня перебарщивать в комплиментах.
– Сынок, – ахнула мать, – ты как разговариваешь с Гаспаром?
– Видишь! – с торжеством произнес Франшику. – Моя мать как лев вступается за тебя!
– Хорошо, – сдался Гаспар, – я принимаю эти деньги. Но только для того, чтобы успокоить вас обоих.
Франшику потряс ему руку.
– Ну молодец! Сказал – точно мяч забил! Спасибо, Гаспар. Спасибо…

* * *

За время отсутствия Рамиру, который ушел в море, Летисия и Франсуа сблизились еще больше.
Встречи их носили как будто дружеский характер, но, когда они часами просиживали над проектом будущего дома, обоим казалось, что они обсуждают более важные вещи, нежели устройство комнат. Франсуа постарался в своем проекте объединить вкусы Летисии и Рамиру. Он решил, что это будет дом без дверей. Летисия видела такой в Рио де Жанейро, и эта идея ей очень понравилась. Дом должен стать частью природы. Веранда будет построена так, чтобы защищать дом от дождя. Кухня – на американский манер. Рамиру любил готовить, поэтому Франсуа и остановился на этом варианте. Комнаты не очень большие, за исключением спальни. Весь второй этаж будет по вкусу Рамиру, с балконом – с него открывается чудесный вид. Дом поставят так, чтобы солнце светило в окна кухни с утра – тогда не жарко будет готовить обед и ужин. А гостиную будет продувать ветерок. Словом, замысел был прост и одновременно грандиозен, и Летисия заранее предвкушала блаженный покой, который будет у них с Рамиру в их новом доме.
Но не успел Рамиру возвратиться, как ее радость улетучилась.
Он вернулся – и застал свою жену любезничающей с Франсуа. Летисия радостно кинулась к нему, но Рамиру не поверил этой радости. Франсуа, угадав его настроение, был вынужден откланяться, а Летисия сдержанно заметила:
– Ты мог бы быть и повежливее с Франсуа. Он оказал нам услугу.
– Нам или тебе? – осведомился Рамиру.
– Что ты имеешь в виду? – напряглась Летисия.
Рамиру не ответил.
– Франсуа настаивает, чтобы мы приняли этот проект как подарок к нашей свадьбе. Он продумал все до малейших деталей, чтобы мы чувствовали себя в доме хорошо и уютно.
Рамиру угрюмо ответил, что он в подарках не нуждается. У него есть деньги, для того чтобы заплатить архитектору за его мазню на клочке бумаги. И он сам с ним потолкует об этом. Говоря это, он пристально смотрел на Летисию. Летисия ничего не ответила и, подавленная, ушла в. свою комнату.

* * *

Поездка доктора Бастуса в Рио де Жанейро дала вовсе не те результаты, на которые надеялся Витор.
Доктор Бастус поднял все материалы по несчастному случаю – именно так случившееся было зарегистрировано полицией, узнал о том, что было произведено вскрытие с соблюдением всех норм и правил, предписанных законом для подобных случаев, и пришел к выводу: ничто не указывает на то, что имело место преступление. Он сообщил Витору, что не может привлечь его мать, Летисию Веласкес, к уголовной ответственности. Дело было сдано в архив.
Но Витор и слушать ничего не желал.
– Мы вытащим его из архива на свет Божий. Если потребуется, подмажем кого надо. Вы понимаете, что я имею в виду, доктор Бастус? Эта женщина – преступница. Она сама призналась мне в том, что убила отца. Преступница свободно разгуливает по улицам уже более двадцати лет. И никто пальцем не шевельнет, чтобы схватить ее.
Доктор Бастус видел, что его клиент находится на грани истерики, и потому осторожно возразил ему:
– Витор, мы можем действовать только по закону. А закон гласит – дело может быть возвращено из архива в производство только в том случае, когда откроются новые обстоятельства.
– Что вы имеете в виду, доктор Бастус? – нервно проговорил Витор. – Какие обстоятельства? Она должна убить еще одного человека?
Доктор Бастус терпеливо стал объяснять.
После стольких лет новыми обстоятельствами могут быть находка оружия, которым было совершено преступление, фотография, магнитофонная запись или же, на худой конец, свидетель, который видел, как было совершено преступление.
– Свидетель! – Витор судорожно ухмыльнулся. – У меня есть свидетель. Моя няня. Она живет сейчас в Форталезе. Она присутствовала при этом событии. И вы можете с ней поговорить…
Доктор Бастус заверил Витора, что сегодня же позвонит Иванильде…
Вернувшись домой, Витор узнал, что его дед собирает в гостиной всех домашних для какого то важного сообщения.
Витор ухмыльнулся. Он догадался, о чем пойдет речь, судя по той торжественности, с которой старик решил обставить это дело. Но в гостиную он спустился с самым серьезным и почтительным выражением лица. Как он и ожидал, сеньор Веласкес не обошелся без внушительного вступления.
Он сообщил Летисии, Аманде и Витору, что долго думал и наконец сегодня принял важное решение.
– Нам надо принять торжественный вид? – поинтересовалась Аманда, на что дед ответил, что да, не мешало бы: у них есть повод для торжества.
– Да, судя по лицу доктора Гаспара, плохих новостей не ожидается, – вставил Витор.
Гаспар сказал, что постарается быть кратким, чтобы не давать пищу для иронии со стороны внуков. Он решил отойти от дел и целиком отдаться радостям семейной жизни. Аманда уже совершеннолетняя. У Летисии начался новый период в жизни, и ей нужен солидный источник доходов. Витор уже доказал, что он умеет работать и любой ценой постарается сохранить семейное состояние. К тому же он собирается жениться на замечательной девушке. И вот, основываясь на всем этом, он, Гаспар Веласкес, решил разделить между ними всеми акции компании.
– Ну, ты меня удивил, дед! – воскликнул Витор. – Этого я от тебя никак не ожидал! Не знаю, правда, должен ли ты так поступать.
Гаспар, довольный произведенным эффектом, сказал, что должен. Что у него нет иного способа доказать родным свою глубочайшую любовь. Витор внутренне аплодировал сам себе. Он был уверен, что так и будет. Он добился того, чего хотел, и теперь ему для полного торжества осталось только одно – засадить мать за решетку.

* * *

Мануэла видела, что с Питангой происходит что то неладное: уж слишком глубоко она переживает крушение своей надежды когда нибудь выйти замуж за Кассиану.
В последнее время ей самой стало казаться, что в их общей жизни – ее самой, Кливера и дочери – как будто что то застопорилось. И Мануэля вспомнила свою молодость, вспомнила, что когда то была легкой на подъем…
Она подумала: почему бы им не изменить все в жизни и не начать ее с чистой страницы? Но не здесь, а в каком нибудь другом месте. Ведь она где угодно сможет организовать отличный бизнес – опыта и сноровки ей не занимать.
Переговорив с отцом и дочерью, Мануэла выставила бар на продажу.
…Самюэль, как обычно придя навестить своего друга Бом Кливера, увидел табличку «Бар продается» и был поражен.
– Что это значит, Мануэла?
Мануэла стала объяснять. Ее здесь ничего не держит. У нее не осталось никаких надежд на то, что ее семья будет счастлива в Форталезе. И она хочет увезти отсюда отца и Питангу.
Самюэля ее объяснения не удовлетворили. Бар, которым владеет Мануэла, пользуется большой популярностью. От клиентов нет отбоя. Она может здесь хорошо зарабатывать. Она всем здесь нужна.
– Бар, клиенты, – проронила Мануэла. – Все это я найду в другом месте. Я приняла решение, Самюэль, и никто не заставит меня изменить его.
– А Кливер согласен с этим решением? А Питанга?
– Да, они не имеют ничего против, – подтвердила Мануэла.
Самюэль опечаленно покачал головой:
– Ну что же, раз ты так решила… Не знаю, что тебе еще сказать, Мануэла. Ведь мы – друзья. И мне очень будет не хватать вас всех…

* * *

Когда Рамиру вошел к Франсуа, тот сразу же понял, что муж Летисии явился к нему с каким то неприятным разговором, и внутренне подобрался.
В глубине души он уважал Рамиру, но не верил в то, что они с Летисией смогут обрести покой и счастье. В это не верил никто из окружающих, и Франсуа понимал, что Рамиру догадывается об этом, потому и ведет себя так вызывающе, так заносчиво! Они с Летисией восстали против существующего порядка вещей; но мало помалу революционный дух выветрился из их отношений, а страсть прошла, но они оба по прежнему боятся признаться в этом друг другу…
Как и ожидал Франсуа, Рамиру начал разговор с откровенной грубости. Он швырнул архитектору его проект и осведомился, сколько стоит эта работа.
Франсуа терпеливо объяснил, что проект не имеет цены. Он сделал его из любезности. Это подарок. И тогда Рамиру напрямую изложил свои претензии:
– Мне не нравится, что ты в мое отсутствие обхаживаешь мою жену!
– Если ты не доверяешь собственной жене, это твоя проблема, – заметил Франсуа. – И еще я тебе скажу – когда ты увидишь, что Летисия грустна, подавлена, не удивляйся. Этот день не за горами, вот увидишь!
– Ты учишь меня жизни с высоты своего опыта? – высокомерно поинтересовался Рамиру.
– Мне учить тебя? – переспросил Франсуа. – Куда мне? Ты уже дважды женился, у тебя взрослые дети! Кто я такой, чтобы учить тебя? Но Летисию я знаю лучше, чем ты. Если ты и дальше будешь удалять ее от друзей, пытаться поменять ее привычки, все это обернется против тебя… Нет в мире человека, который мог бы жить только любовью…
Рамиру вернулся к Летисии еще более озлобленный и с порога сообщил ей, что вернул проект Франсуа и запретил ему и близко подходить к его жене. Он, Рамиру, и без того многое терпит. В этом доме ее дети его постоянно оскорбляют…
– Но ты даже не пытался расположить моих детей к себе! – выкрикнула Летисия.
– Детей? – повысил голос Рамиру. – Каких детей? Я вижу лишь нахальную девицу и избалованного, плохо воспитанного парня, который не упускает случая, чтобы унизить меня! Поэтому я и настаивал, чтобы у нас был свой собственный дом, только для нас, подальше отсюда!
– А зачем? – взвилась Летисия. – Зачем, если тебя постоянно что то не устраивает, ты вечно чем то недоволен! Даже тот участок, что подарил нам отец от чистого сердца, ты и то не смог принять по человечески, а теперь еще хамишь ни за что ни про что Франсуа! Он хотел сделать нам любезность!
– Хватит его защищать, Летисия, – хлопнул кулаком по столу Рамиру. – Мне тошно слушать, как ты умиляешься от любезности своего архитекторишки! Замолчи!
– Сам замолчи! – завопила Летисия, совершенно потеряв контроль над собой. – Я устала, Рамиру! Я больше не могу! Ты это хотел услышать, да? Я устала!..

Глава 32

Разговор доктора Бастуса с Иванильдой не внес в дело никакой ясности.
Иванильда не хотела давать никаких показаний против Летисии Веласкес. Она утверждала, что никакого преступления не было, что оно – плод больного воображения Витора.
– Он действительно болен, сеньор адвокат, – говорила Иванильда, – неужели вы этого не поняли? А я не собираюсь осложнять жизнь донне Летисии. Она хороший человек и столько мне помогала!
Бастус уцепился за эти слова.
– Помогала? А чем она вам помогала, донна Иванильда? Деньгами?
– Сеньор адвокат, я не стану отрицать: она давала мне деньги, я была ее лучшей служанкой!
– Давала вам деньги, – внушительно произнес Бастус, – то есть она хотела купить ваше молчание? Это называется взяткой. Вас можно привлечь к ответственности. Обдумайте хорошенько то, что я вам сказал, а потом позвоните…
Сразу после ухода Иванильды доктор Бастус позвонил Витору. Он сообщил ему о состоявшемся разговоре и сказал, что не может принудить свидетеля к даче показаний.
Витор был слегка разочарован.
– Она будет давать показания, – злобно бросил он в трубку, – и мы засадим преступника в тюрьму!
Летисия, которая была в то время дома, услышала последние слова своего сына.
– Кого ты собираешься посадить в тюрьму, сынок? – рассеянно спросила она.
Витор, бросив трубку, перевел разговор на другое. Отчего у его матери такой подавленный вид? Может, у нее что то со здоровьем?
– Да нет, я просто плохо спала, – ответила Летисия. – Так кого ты хочешь засадить в тюрьму?
– Есть там у нас один тип на фабрике, – Витор принял озабоченный вид, – адвокат пытается его отмазать… Можно, я тебя поцелую, мамочка?
Летисия растаяла.
– Не думала, что мой сын может быть таким ласковым, – пробормотала она. – Было бы хорошо, если бы все любящие мужчины были похожи на тебя.
Витор нежно пригладил ее волосы.
– Нейде мне сказала, что Рамиру сегодня не ночевал дома, – проговорил он сочувственно. – Но ты не переживай. У вас все наладится. Надо только немного потерпеть…

* * *

Гаспар Веласкес разыскал Рамиру в хижине, которую тот построил для себя и Летисии.
Но разговора у них не получилось.
Гаспар стал перечислять Рамиру те жертвы, на которые пошла ради него Летисия, но в ответ на это Рамиру сказал, что он пожертвовал не меньшим: он был вынужден ради соединения с Летисией оставить жену и детей, своих друзей, свои привычки. Словом, разговор сразу же зашел в тупик.
– Но неужели тебе трудно понять некоторые вещи, Рамиру? – не сдавался Гаспар. – Ты хоть представляешь, каким шоком была для моих внуков ваша связь? Ты даже не попытался наладить с ними отношения.
Рамиру ответил, что он не умеет общаться с избалованными детьми. Еще он не умеет делать вид, будто не замечает, что все его презирают, в грош не ставят. Именно поэтому ему хотелось убраться поскорее из дома Гаспара. А теперь ему кажется, что их отношения с Летисией были ошибкой. Им не надо было возобновлять свою связь. Ни к чему доброму это привести не могло. Теперь он это прекрасно понимает, так же как понял это с самого начала и Гаспар, не так ли?
– Послушай, что я тебе советую, – уклончиво произнес Гаспар. – Уж коль ты здесь один, в этой хижине, попробуй все спокойно взвесить. Подумай, что тебе нужно от жизни. Если решишь, что тебе надо вернуться к Летисии, – возвращайся, если же нет, – тут Гаспар сделал жест, который можно было понять как прощание. – Ты меня понял?..

* * *

Серена, Кассиану и Далила ожидали бурной реакции Асусены на известие об обручении Витора, но в последующие дни, после того как они прочитали об этом в газете, Асусена сохраняла спокойствие и невозмутимость.
Далила пробовала выведать у нее, что сейчас чувствует подруга, но Асусена упорно отмалчивалась.
А между тем спокойствие ее объяснялось не только тем, что она поверила словам Витора. Это спокойствие было сродни чувству обреченности. Асусена понимала, что в ней уже нет той любви к Витору, которая столько времени как огнем палила ее душу. Теперь она испытывала к нему жалость, сострадание, но не любовь. Она чувствовала себя обязанной поддержать его. Она чувствовала себя обязанной выйти за него замуж, а между тем сердце ее стремилось к другому человеку.
Франшику каждый день приходил к ней и говорил о своей любви, о том, что она, как ласковая волна, наполняет его. Он знал об обручении Витора с Оливией и считал, что преграды между ним и Асусенои уже не существует. Но Асусена не могла оставить его в этом заблуждении. Это было бы с ее стороны бесчестно. И однажды, собравшись с духом, она показала Франшику обручальное кольцо, которое подарил ей Витор, и сказала ему, что помолвка его и Оливии – это комедия, а на самом деле Витор собирается жениться на ней. Если бы Франшику не был как обухом сражен ее словами, он бы заметил, с какой печалью проговорила все это Асусена. Его лицо исказилось от боли. Еще мгновение – и Асусена бросилась бы ему на шею и поведала бы обо всех своих сомнениях и терзаниях, но Франшику, не желая мучить девушку своим несчастным видом, стал прощаться.
– Я больше к вам не приду, Асусена, – проговорил он.
– Но почему? – пробормотала Асусена. – Ведь мы друзья!
Франшику нежно взял ее за руку.
– Я буду молиться, чтобы ты была счастлива, Асусена. Я буду молиться за этого пройдоху Витора. – Лицо его осветила трогательная улыбка. – Может, он хоть раз в своей жизни сделает что то стоящее. А ты, Асусена, в одном можешь быть уверена – я всегда буду вспоминать тебя с любовью…

* * *

Иванильде не хотелось навязывать своего общества Летисии и тем самым вызывать в ней неприятные воспоминания, но она считала себя обязанной предупредить бывшую хозяйку о кознях, которые строит против нее ее собственный сын.
Она не была уверена в успехе своего предприятия: ведь Иванильда помнила Летисию как фанатичную, преданную своим детям мать, но другого выхода у нее не было, и она явилась к Летисии.
Увидев ее, Летисия несколько смутилась, однако пригласила Иванильду в кабинет Гаспара, где они могли спокойно побеседовать. Иванильда сразу сказала ей, что она не хочет никому вредить, потому и рта не раскрыла, когда ее начал допрашивать адвокат, затеявший по просьбе Витора пересмотр ее дела. Летисия не могла ничего понять.
– Какой адвокат? Какое дело?
– Твой сын Витор и этот адвокат хотят упрятать тебя за решетку, – пояснила Иванильда.
Щеки Летисии вспыхнули от гнева.
– Что за ерунду ты говоришь? Мы с моим сыном в прекрасных отношениях! Ты клевещешь на Витора! Он бы никогда не решился нанести мне удар в спину!
Иванильда была вынуждена объясниться более подробно. Ее сын Витор предлагал своей няньке сто тысяч долларов за то, чтобы она дала показания против Летисии и сказала, что та убила своего мужа.
– Так, – произнесла сквозь зубы Летисия, заподозрив Иванильду в шантаже, – а ты хочешь получить от меня больше? Для этого ты и клевещешь на невинного человека?
Иванильда была обижена. Так она и думала, Летисия не поверит ей. И зачем только она вернулась в Форталезу? Все ее здесь ненавидят, никто не испытывает к ней даже элементарного уважения… Она тоже ходит по лезвию ножа.
– Да зачем Витору стремиться сделать мне плохо? – прервала поток ее излияний Летисия.
– Ты его родила на свет, тебе и знать зачем, – сухо заметила Иванильда и, стоя в дверях, протянула Летисии карточку адвоката. – Доктора Бастуса нанял твой сын. Можешь ему позвонить. Он тебе все расскажет.

* * *

Дома Иванильду поджидала рассерженная Изабел, которая сразу напустилась на нее с упреками. Не будь Иванильда уже выведенной из равновесия встречей с Летисией, она бы могла проглотить иронические фразы сестры, но тут выдержка изменила ей:
– Мне надоело, что ты обращаешься со мной, как со своей служанкой! Вспомни то время, когда обе мы жили в деревне, бегали босиком и воровали манго и соседских куриц!
Изабел в ужасе замахала руками:
– Что? Я? Великолепная Изабел Бонфинь, светская дама – воровка куриц? Ты хочешь меня погубить, Хильдегарда!
– Никакая я не Хильдегарда! – взвизгнула Иванильда. – Я твоя сестра Иванильда! Когда родители умерли, я заботилась о тебе, чтобы ты не умерла с голоду! Это я пристроила тебя в дом к Бонфиню, который, на твое счастье, влюбился в тебя, нахалку!
Обе они в пылу спора не заметили, как в гостиную спустилась Оливия. Она уже несколько минут стояла, укрывшись за колонной, и слушала перепалку сестер.
– Интересная история, – наконец решила подать голос Оливия.
Обе женщины растерянно обернулись.
– Ну вот, – упавшим голосом сказала Изабел, – ты своего добилась. Ты меня уничтожила!
Оливия звонко рассмеялась и, подбежав к матери, чмокнула ее в щеку, а потом обняла Иванильду.
– Так ты моя тетя? Я очень рада! Мамочка, ты не расстраивайся! И напрасно ты столько лет скрывала он меня правду. Чего ты боялась? Что светское общество тебя отвергнет?
Изабел всхлипнула:
– Конечно. Я боялась, что от меня отвернутся друзья и что вы, мои дети, будете смеяться надо мной… Перестань смеяться, Оливия!
Оливия сделала серьезное лицо.
– Я не смеюсь, мамочка. Я очень горжусь тобой. Ты была Золушкой, которая встретила своего принца и стала…
– Принцессой, – капризно уточнила Изабел.
– Королевой, мамочка, королевой! – воскликнула Оливия, прижимая к себе обеих сестер.

* * *

Добираясь до дома Франсуа на машине, Летисия была так взволнована, что чуть было не попала в аварию.
Слова Иванильды не выходили у нее из головы, и все же она не могла допустить мысли, что Витор ведет с ней нечестную игру.
Франсуа тоже считал, что это невозможно. Любая мать чувствует, когда ее ребенок откровенен с ней, а когда – нет. Витор не стал бы устраивать такой театр. Он изменился, стал взрослее, умнее. Он хочет остепениться и поэтому сделал предложение Оливии. Нет, эта женщина – просто шантажистка! Не может быть, чтобы Витор притворялся. Но карточка адвоката, которую всучила Летисии перед уходом Иванильда, жгла ей руку. Франсуа взял у нее визитку и сказал, что он поможет положить конец ее страхам и подозрениям, иначе она вконец изведется.
Франсуа сел за руль и повез Летисию к доктору Бастусу.
…И тут беспощадная правда предстала перед несчастной матерью во всей ее безобразной наготе.
Слова Иванильды, которым она не желала верить, подтвердились. Ее сын и в самом деле нанял доктора Бастуса для того, чтобы тот постарался посадить ее на скамью подсудимых. Он считает свою мать убийцей и хочет отомстить ей. И не жалеет никаких расходов, лишь бы увидеть ее в тюрьме.
Адвокат был слегка смущен разыгравшейся перед ним сценой. Он видел, что мать его клиента поражена, раздавлена. Но он то, Бастус, в чем виноват? Его наняли, он лишь исполняет свой долг и отстаивает интересы своих клиентов, а виновна донна Летисия или нет – это решит суд.
– Франсуа, – сжав голову руками, простонала Летисия, – умоляю, увези меня отсюда. Я не могу больше здесь оставаться!
Обратной дорогой у Летисии случился приступ удушья, и Франсуа был вынужден несколько раз останавливать машину, открывать дверцу, чтобы дать ей возможность отдышаться. Она чувствовала себя разбитой и беспомощной, и ей страшно было даже подумать о том, что дома она увидит Витора, этого изощренного лицемера. Франсуа, как мог, утешал ее.
– Витор – больной человек, Летисия. Ты теперь будешь ему очень нужна. Ему необходимы твое тепло, твоя забота. Именно сейчас нельзя от него отворачиваться, надо попытаться его понять. Он болен, – твердил Франсуа, – и лучшее лекарство для него сейчас – любовь.
– Ты просто чудо, – сжала ему руку Летисия. – Ты мне так нужен.
– Ты мне тоже нужна, – пробормотал Франсуа.
– Я? Что я могу тебе дать?
Франсуа прижал ее голову к своей груди.
– Мне только и нужно, что видеть тебя, смотреть в твои глаза, заботиться о тебе. Я люблю тебя.
Летисия горько усмехнулась:
– Ты видишь, я все делаю наоборот: с детьми, с Рамиру, с тобой, с собой.
– Так поменяй все! – горячо сказал Франсуа. – И почему бы тебе не начать прямо сегодня!..

* * *

Витор был дома. Увидев мать и Франсуа, он сделал движение навстречу к ним, но Летисия в ужасе попятилась:
– Не дотрагивайся до меня! Меня от тебя тошнит!
– Что случилось, мама? – принял удивленный вид Витор. – Что с тобой?
– Ты циник, – брезгливо отстраняясь от него, проговорила Летисия. – Да, циник… или вконец больной человек. Ты все это время ломал комедию, вел себя как ягненок, ласкался ко мне, а сам тем временем затеял против меня расследование. Ты сумасшедший!
С лица Витора будто мгновенно сошла маска. Оно сделалось холодным. Глаза его сузились от бешенства.
– Я? – ледяным тоном переспросил он. – Нет, это ты у нас сумасшедшая! Ты убила отца и жила так, словно ничего не произошло! Да, я притворялся! Этому я научился у тебя! И я был готов притворяться до того момента, когда бы упрятал, наконец, тебя за решетку! А а, вот и твой любовник явился, – заорал Витор, указывая на действительно входящего в дом Рамиру, – это от него у тебя шрам, который ты мне показывала, а не от моего отца! Вы и тогда уже были любовниками! И он тебе, как гулящей женщине, и оставил на теле свою метку!
Одним ударом Рамиру сбил Витора с ног. Франсуа схватил Рамиру за руку, а Летисия бросилась к сыну. Но Витор ее оттолкнул.
– Это Рамиру звонил тебе в тот день, когда ты убила отца! Вы вместе с ним обо всем и договорились! Ты – подлый сообщник убийцы!
Рамиру растерянно обернулся к Летисии:
– О чем он говорит, Летисия?
– Я говорю об убийстве моего отца, – завопил Витор, – и не притворяйся, будто ничего не знаешь! Ты ее на это и подбил, не так ли? Ну и как вы потом жили? Посмеивались, да? Это вас возбуждало?
– Замолчи, сосунок, – вне себя от бешенства заорал Рамиру.
– Ну, заставь меня заткнуться! – истерически взвизгнул Витор. – Бей меня! До крови! Моей матери нравится кровь!
Вырвав свою руку из рук Франсуа, Рамиру ударил Витора по лицу.
Летисия бросилась на Рамиру как тигрица, защищающая своих детенышей.
– Не смей его бить! Он – мальчик. А ты – взрослый мужчина!
– Ну давай, давай, – крикнул ей Рамиру, – защищай свое маленькое чудовище! Своего выродка!
– Ты на своих детей посмотри! – прокричала в ответ Летисия. – Твой Кассиану, кроме кулака, ничего больше не признает! А Асусена, эта тихоня! Она притворщица!
– Я не позволю тебе так говорить о моих детях, – разъярился вконец Рамиру.
– А я не позволю бить моего сына! Вон отсюда! Когда Рамиру ушел, хлопнув дверью, Витор расхохотался как сумасшедший:
– Ну, мама, скажи мне спасибо, что я тебя подтолкнул к этому! Ведь ты и сама подумывала о том, как бы выкинуть его на улицу! Тебе надоела эта рыбная вонь в постели, не так ли?!

* * *

Неизвестно, как бы долго еще Оливия находилась в заблуждении относительно Витора, если бы не Дави.
Однажды Дави позвонил ей и тоном, не терпящим возражений, заявил, что будет ждать Оливию через десять минут возле своего дома в машине. Что то было в его тоне такое, что Оливия не стала отнекиваться, а сказала, что сейчас выйдет.
В машине Дави не стал ей ничего объяснять. Он гнал свой автомобиль по направлению к парку Франшику. Заинтригованная его поведением, Оливия тоже молчала.
Они вышли возле парка. Дави повел Оливию к небольшой эстраде, на которой по вечерам выступали певцы и фокусники. Они протолкнулись сквозь танцующие пары к самой эстраде – и тут Оливия поняла, зачем Дави привез ее сюда.
На эстраде стоял Витор и, глядя на улыбающуюся ему внизу Асусену, говорил в микрофон:
– Музыка, которую вы только что слышали, посвящалась одной девушке, которую я люблю больше всех на свете. Ее зовут Асусена…
Оливии показалось, что все вокруг нее – люди, деревья, растения – закружилось, как будто она стояла внутри бешено вращавшейся воронки. Она бы упала, если бы Дави не поддержал ее. Еще у нее было чувство, будто на ее глазах умер любимый человек, и не просто умер, но стал разлагаться, утрачивая не только маски, которые носил при жизни, но и плоть, жилы, кости…
– Я не хотел тебя расстраивать, Оливия, – сочувственно произнес Дави, – но ты должна была своими глазами увидеть, что это за человек.
Оливия кивнула и, сделав Дави знак, чтобы он оставался на месте, протиснулась к Витору и Асусене. Она ожидала увидеть на его лице смущение, замешательство, стыд, но Витор остался невозмутим.
– Как дела, доктор? – спокойно спросил он. – Извини, нам пора. Асусена, мы уходим.
– Нет, так просто ты не уйдешь, Витор, – проговорила Оливия. – Если в тебе есть хоть капля мужества, объясни мне…
– Витор, ты должен ей все объяснить, – поддержала Оливию Асусена.
Витор ухмыльнулся.
– А что объяснять? – сказал он. – Оливия не так глупа, как кажется. Извини, Оливия, нам с моей невестой пора уходить. А ты останься, выпей чего нибудь, а то ты несколько бледна…
Вернувшись к Дави, Оливия тихо произнесла:
– Спасибо тебе. Я должна была это все увидеть сама. Ты прав.
Лицо Дави страдальчески исказилось:
– Мне жаль, что так вышло, Оливия. Но я тебя предупреждал, что этот человек подлец и обманшик. Он не достоин тебя… Я бы все на свете отдал, чтобы ты не страдала… Ты в порядке?
Оливия прикрыла глаза в знак согласия.
– Иногда мне кажется, он просто ненормальный, психически больной человек, – продолжал Дави. – И мне было страшно за тебя. Поверь, я хочу только одного – чтобы ты была счастлива. Посмотри мне в глаза – ты не испытываешь ко мне ненависти?
Оливия молча прислонилась к его плечу.
– Увезти тебя отсюда? – спросил Дави.
– Пожалуй, я что нибудь бы выпила, – проговорила Оливия.