– Как вам удается вживаться в шкуру своих героев? В каждом фильме, где вы снимались, меня не покидало ощущение, что передо мной другой человек…

Киллиан Мерфи: Для меня такой комплимент – как бальзам на душу. Я более всего восхищаюсь актерами, которые умеют вот так перевоплощаться.

– Наверное, только Мерил Стрип владеет этим искусством так же, как вы.

Киллиан Мерфи: Спасибо, конечно, но с ней меня еще никто не сравнивал. (Смеется.) Я всего лишь стараюсь, чтобы сквозь моего персонажа не просвечивали моя личность, характер.

– Как вы готовитесь к съемкам? Например, обсуждаете ли вы роль с режиссером или другими актерами?

Киллиан Мерфи: Обычно я обсуждаю ее лишь с режиссером. Мне повезло, потому что Родриго Кортес не только взялся за съемки фильма «Красные огни», но и написал к нему сценарий. Можно в любой момент подойти к Родриго и спросить, для чего он написал ту или иную сцену. Я люблю такой стиль работы, когда все можно обсудить и разложить по полочкам. Главное – не рефлексировать слишком много, а то в итоге получится ненатурально.

– Люди просто сходят с ума по всему неземному и сверхъестественному. Почему эта тема так притягательна?

Киллиан Мерфи: Мы хотим докопаться до сути вещей, а, как известно, нет ничего притягательнее тайны. Даже в самых мелких совпадениях люди видят какое-то значение, им хочется верить, что наш мир сложнее, чем мы привыкли думать. В основе всех религий присутствуют чудеса, люди лишь выбирают – верить в них или нет. Но когда мошенники пытаются нажиться за счет доверия… Медиумы предлагают вызвать дух умерших, целители обещают вылечить от тяжелых болезней – вот где я вижу опасность. Несмотря ни на что, люди будут продолжать пытаться разгадать тайны, найти объяснение. Чем загадочнее тайна, тем больше интереса она вызывает.

– Кажется, что в век компьютерных технологий мы все больше значения придаем знакам и совпадениям. Мы задаем больше и больше вопросов об устройстве мира. Почему?

Киллиан Мерфи: Я не стану говорить за все человечество, но лично я не верю в сверхъестественное. Я живу настоящим, не могу изменить прошлое и не хочу заглядывать в будущее. Я стараюсь брать от жизни все здесь и сейчас. Не читаю гороскопы, скептически отношусь к хиромантии. В то же время я уважаю мнение других людей, если для них это важно.

– Появись у вас сверхспособности, вы бы испугались?

Киллиан Мерфи: (Смеется.) Вот уж не знаю… Я же в них не верю, наверное, я бы стал самым циничным супергероем. Об этом даже можно было бы снять фильм!

– Мы привыкли к Киллиану Мерфи, который отлично играет, но практически не дерется в фильмах. Как вам далась сцена драки?

Киллиан Мерфи: Как это ни странно, в большинстве фильмов я оказываюсь в крови с головы до ног. Мне нравится показывать состояние героя не только через эмоции на лице, но и посредством движения, жестов. Такой стиль больше популярен в театре, конечно. Я недавно участвовал в подобной постановке, это был неописуемый восторг.

– Существует ли запись этой постановки?

Киллиан Мерфи: Нет, что вы. Театр умирает, если попытаться заснять волшебство на камеру.

– А в Советском Союзе подобные записи были очень популярны...

Киллиан Мерфи: Для меня театр – это взаимодействие. Спектакль можно пережить лишь один раз, а на следующий день он уже будет немножко другим. Запись спектакля теряет свое очарование.

– Трудно ли было найти общий язык с Сигурни Уивер во время съемок?

Киллиан Мерфи: Наоборот. От нее будто исходит тепло, она заботится обо всех и всем на площадке. Помимо этого, у Сигурни потрясающее чувство юмора, так что на съемках нам не приходилось скучать. Наша симпатия в жизни, как мне кажется, ощущается и в фильме.

– Как стать великим актером?

Киллиан Мерфи: Может быть, проработать 50 лет в индустрии? (Смеется.)

– Энтони Хопкинс считает, что хорошим актером можно стать, а признание и статус великого актера приходят только после смерти.

Киллиан Мерфи: Полностью согласен!

http://www.marysun.susaninivan.wday.ru/

– Когда вы получили сценарий, вас удивило, что Фишер вовсе не типичный мерзкий сыночек босса?

– Да. Пришлось несколько раз перечитать сценарий, чтобы разложить все по полочкам и собрать в какую-то единую отчетливую картину. Я даже задумался над тем, по силам ли это моему интеллекту. Знаете, Крис очень хорош в написании сценариев. В фильмах подобного жанра герои, вроде Роберта, являются жертвами, и обычно такая роль не бывает столь сложной. Так что, я был удивлен. Это как косточка, на которой осталось мясо. Думаю, в рамках персонажа на первом месте, конечно, эмоциональное путешествие Кобба, а эмоциональная линия Фишера – второй уровень повествования.

– Вам не кажется, что Кобб и Фишер — параллельные персонажи? Оба проходят через один и тот же катарсис.

– Да, несомненно. Когда мы обсуждали это во время репетиций, становилось ясным, что Роберту предстоит через многое пройти. Несмотря на то, что все вокруг – обман и ловушка, в этом все равно есть свой смысл. Так что, думаю, это своеобразный мостик между ними.

– Когда выяснилось, что Фишер заслуживает не меньшего сопереживания, вы не думали, что он может выставить Кобба и его команду в неприглядном свете?

– Возможно. Но это и замечательно в сценарии и фильме: нет традиционного противостояния «хорошие парни против плохих». У каждого героя есть свой определяющий стержень. Персонаж Лео – преступник, мой герой – богатый парень, который чувствует себя несчастным. В нем есть эмоциональная глубина. И замечательно, что каждый персонаж такой двусмысленный.

– Хотя Фишер теряет все, что у него есть, можно ли сказать: то, что он получил в конце – намного важней?

– Конечно, несмотря на то, что это обман (смеется). Опять же, чудесно, что будущее персонажей вызывает у вас любопытство, вам хочется узнать, как это приключение повлияет на их жизнь. Было бы очень интересно увидеть, что делает Фишер, стала ли его жизнь лучше, стал ли лучше он сам.

– Как думаете, то, что он получил в конце, – это всего лишь обман? Или перемена, через которую он прошел, вполне реальна?

– Думаю, все по-настоящему изменилось, могу себе это представить. Мы говорим буквально, но то, что они погружаются так глубоко в подсознание Фишера, к простым человеческим чувствам, которые им движут, и меняют их, конечно, влияет на него очень сильно.

– Вас удивило, что Крис опять заставил вас играть персонажа с ужасным прошлым?

– (Смеется) Гораздо удивительней, что он в каждом фильме просит меня поносить мешок на голове. Кажется, в этом все дело. Вообще-то, не думал об этом, но полагаю, вы имеете в виду Крэйна?

– Похоже, в фильме «Бэтмен: Начало» подразумевается, что у него было несчастное детство.

– Да, мы говорили об этом, когда разбирали характер Крэйна. Возможно, какие-нибудь отморозки заставили его пережить всякие ужасы, потому что он был недостаточно развит физически. Особо глубоко в это не лезли, но думаю, гораздо сильнее на характер Фишера повлияли именно непростые отношения с отцом. Еще больше их осложняет тот факт, что отец Роберта очень влиятельный человек. Вообще, очень интересно изучать эту тему, ведь я сам отец двух сыновей, и у меня тоже есть отец.

Я старался показать Фишера как избалованного парня, у которого есть все, что он пожелает в материальном плане. Но чего он действительно хочет, так это внимания отца. От этого мы отталкивались. Хотя, не думаю, что у него есть еще что-то общее с Джонатаном Крэйном (смеется).

– Линия Фишера немного походит на «Гражданина Кейна»

– Ух ты.

– Я имею ввиду эмоции, вот, например даже в конце, когда Фишер держит в руках вертушку, это очень напоминает «Гражданина Кейна».

– Да. Да. Знаю. Ну давайте, сравнивайте дальше (смеется).

– В образе героев есть некоторые сходства.

– Конечно, вижу. Но думаю, это универсальная история, когда кто-то безрезультатно добивается отцовского внимания, внутренне искалечен и все такое.

– Что думаете по поводу имени Фишера? Представьте на секунду, ведь уменьшительно это будет звучать как Бобби Фишер. А тотем Ариадны — шахматная фигура. Заметили?

– (Смеется) Нет, если честно. Знаете, что замечательно? Фильм выходит на экраны, и люди смотрят его, пропуская через себя, кто-то по несколько раз. Мне столько всяких предположений уже накидали, так много разных точек зрения.

Знаете, Крис на самом деле не углубляется в символизм. Когда он направляет тебя, когда говорит о сценарии, то в первую очередь имеет в виду чувства персонажа, твое место в той или иной сцене. А что касается всего остального... Очевидно, что Кобб носит то же имя, что и главный герой первого фильма Криса «Преследование» (The Following). Но в фильме есть сцена, где персонажи врываются в квартиру, а там – огромный знак Бэтмена. Это чистая случайность, и такое часто бывает. Это было за много лет до того, как Крис снял «Бэтмен: Начало». В его фильмах есть отсылки к другим его работам, и это интересно. Но все это мой затянувшийся ответ «нет» (смеется).

– (Смеется) Так это просто совпадение?

– Подозреваю, что так. Я спрашивал Криса по поводу имени персонажа, и он рассказал, откуда оно взялось. Для него не особо важен символизм, он не углубляется в него. Что здорово в этом фильме: столько возможностей для зрителей узреть то, что они хотят.

– Кстати, о видении фильма. Ваша трактовка финала?

– (Смеется) Мне уже задавали этот вопрос, и я все-таки придерживаюсь нейтральной позиции. Знаете, никогда не спрашивал об этом у Криса и не хочу, чтобы он мне говорил. Думаю, гораздо интересней быть в неведении. Уверен, у некоторых сложилось окончательное мнение по поводу финала. Что касается меня – предпочитаю не знать. Я видел фильм трижды и каждый раз чувствую его по-разному. Вот все, что могу сказать.

– Тогда позвольте спросить, так ли важно – грезит Кобб о своем возвращении домой или видит все наяву? В любом случае, он проходит через катарсис, к которому стремился.

– Любопытный вопрос. Порой сон может помочь тебе разрешить какие-то проблемы, поправить психику. Иногда ты засыпаешь с целым роем тревожных мыслей, а ночью видишь сны и встаешь утром совсем с другим, позитивным настроем. Поэтому, вопрос интересный, даже очень, но ответ на него предпочту оставить неоднозначным.

– Скажу все-таки: неважно сон это или нет, но это счастливый конец для Кобба.

– Думаю, так и есть.

– Вы спрашивали Криса, как ему пришел в голову конец и этот финальный кадр?

– Да нет же, я действительно предпочитаю не знать секреты этой магии. Не знаю, случайно ли Крис раскрутил волчок и он стал вращаться именно так в тот день, или у него с самого начала была идея поставить последний кадр именно так. Конец сделан очень мастерски. За те три раза, что я видел фильм, когда показывали эту сцену, все в зале сидели, затаив дыхание. Даже потом требуется время, чтобы прийти в себя, и это еще раз показывает, насколько сильно фильм увлекает зрителя. Это здорово. Каждый раз, когда смотрю, на меня прямо физически действует, весь напрягаюсь. И так волнительно не потому, что я вижу себя на экране, а потому что сам фильм заставляет тебя переживать подобные чувства. Ощущение невероятного напряжения, от которого становится неуютно. Частенько приходилось понервничать, сжимая кулаки (смеется).

– Знаю, вы не любите, когда вас спрашивают о мотивах и предпосылках тех или иных вещей, но обсуждали ли вы с Крисом факт, что он постоянно возвращается к одним и тем же темам? Многие его главные герои все время борются с какими-то навязчивыми идеями.

– Да, знаю. И опять же, я – не обсуждал. В основном это интересует журналистов, критиков или киноманов. Мне кажется, это просто темы, которые его вдохновляют и в которых есть простор для драматизма. Думаю, можно увидеть это в его фильмах, в них раскрываются похожие проблемы, но в ином свете. Они все очень-очень разные.

– Вы упоминали раньше, что в некоторых фильмах Нолана нет чистого разделения «герой- злодей». Но не кажется ли вам, что Кобб – сам себе враг? Сам себя губит в какой-то степени.

– Да, так и есть. Очень любопытно понаблюдать за этим. Он один из тех людей, которые одержимы чем-то. Кобб – одержим альтернативной реальностью, и в своих проблемах виноват сам в какой-то мере.

– Мне нравится сцена, где Кобб спускается в подвал и видит спящих людей. Он такой же, как они.

– Безусловно. Да, это замечательная идея.

– Вас как-то спросили в интервью, считаете ли вы что сновидения могут служить метафорой для актерской игры, помните?

– Нет…

– Я хочу сказать, и многие со мной согласятся, что сны в какой-то мере можно сравнить с созданием фильмов.

– Думаю, можно. Только создание фильмов процесс более контролируемый. Не думаю, что сюда относится именно актерская игра, но возможности, которые предоставляют нам сны, могут служить аллегорией для кинематографа. Возможность получить сверхъестественные способности, позволить воображению создавать собственные несуществующие миры. Мы творим подобные вещи в наших сновидениях и то же самое делаем на съемочной площадке.

– Даже команду «Начала» можно сравнить со съемочной группой. Кобб – режиссер, Сайто – продюсер.

– (Смеется) Да, а кто, интересно, Фишер?

– Он – зритель.

– Ага, а Ариадна?

– Художник-постановщик.

– (Смеется) Здорово. Правда, здорово, мне нравится. Я с этим полностью согласен.

– Как вы, вообще, относитесь к обсуждению фильма? В смысле, я рассказал вам свою интерпретацию и уверен, вы слышали бесчисленное множество других.

– О, мне это нравится. Если честно, их все больше и больше. Мне звонят и пишут друзья, которые видели фильм два-три раза, и у каждого свое видение. Это потрясающе. Об этом говорилось много-много раз, но, принимая во внимание нынешнюю ситуацию в кинематографе, думаю, людям необходимы фильмы, которые дают им возможность подискутировать, положиться на свою интуицию. Вот показатель, что необязательно делать все подряд фильмы в 3D. Это не главное, и мне действительно нравится позиция Криса по этому поводу. Он делает так, как хочет и чувствует, что зритель это оценит.

– Фильм еще так хорошо сработал, потому что он может восприниматься совершенно по-разному. Для кого-то это пища для размышлений, а для кого-то – просто летний боевичок с погонями.

– Безусловно.

– Вы рассматривали его с разных точек зрения?

– Знаете, я смотрел фильм трижды и каждый раз испытывал различные ощущения. Для меня, просто смотреть, как играют другие, было фантастикой. Это прекрасно – быть в команде, и там столько эпизодов без моего участия, что можно расслабиться и наблюдать за великолепной работой актеров. Второй раз уже собирал вместе кусочки происходящего. А в третий – просто смотрел на это в целом, наслаждаясь самим процессом и переживая все это, не задаваясь вопросами.

– Это не требует усилий. История, как ни странно, очень понятная, так что можно расслабиться и не думать о каждой детали.

– Я так не думаю. Первые два просмотра я пытался понять, в чьем мы сне, кто его архитектор, кто объект, и где чьи проекции. Большую часть фильма я был в легком замешательстве.

– Другие фильмы производили на вас подобное впечатление? Чтобы люди постоянно предлагали свои трактовки либо вы строили догадки?

– Нет, такого не было. Это, пожалуй, уникальный случай. Нет одинаковых фильмов, на каждый люди реагируют по-разному. Иногда вообще не реагируют (смеется). А вот этот безусловно уникален. Когда мы мотались между Парижем, Лондоном и Лос-Анджелесом, были очень удивлены тем, какие страсти разгорелись вокруг фильма. Люди были действительно взбудоражены и задавали по-настоящему интересные и глубокие вопросы. Это был неповторимый опыт.

– Мне хочется задать вопрос о вашем стиле игры в нескольких сценах. Например, эпизод в баре, где Фишер понимает, что он во сне. Вы легко могли удариться в истерику, однако сыграли сдержанно, но так, что чувствуется: герой в замешательстве, ему страшно.

– Забавно, что вы взяли именно этот эпизод, ведь это была моя первая сцена в фильме (смеется). Мне нужно было играть вместе с Леонардо Ли Каприо, стоя на вращающейся платформе (смеется). Большей частью этот страх вполне реален. Но если совсем серьезно, это все Крис. Это показатель того, как он направляет актера, зная его уровень. Взгляните на большинство проектов Криса и увидите, что игра актеров не выглядит излишней, в его фильмах очень мало истерики. Именно такое исполнение ему нравится. Даже в фильмах про Бэтмена: Джокер, например, совершенно немыслимый персонаж от начала и до конца, но вы же понимаете, что я имею в виду? Все основано на реально существующих эмоциях. Думаю, особенность Криса – стремление делать все правдоподобным.

– Возможно, поэтому тема снов так хорошо работает. Он делает их максимально приближенными к реальности, вместо того, чтобы доводить до абсурда.

– Абсолютно. К примеру, в сцене, где я осознаю, что сплю, все выполнено очень тонко: вода в стакане, наклон комнаты. Прекрасно сделано.

– Теперь момент, когда вы оказываетесь на третьем уровне сна, в снежных горах: Фишер легко мог всем своим видом показывать: «О, я понял правила игры!», но вы по-прежнему играете нерешительность. Как вы пришли к тому, что стоит немного продлить его замешательство?

– В этой сцене Роберт чувствует, что его почти приняли в команду. Я был очень увлечен этой идеей и сказал Крису: «Ему нужно оружие. Ему уже полагается», потому что в этот момент он думает, что находится во сне героя Тома Беренджера. Но это всего лишь обман: я чувствую, что становлюсь частью команды, находясь в подсознании Браунинга, а на самом деле все не так. Это всего лишь очередной обман. Мне нравится этот эпизод, потому что Фишер чувствовал, что он вместе со всеми.

– Как насчет финального эпизода с отцом Фишера? Приходится быть осторожным в подобных сценах, потому что легко можно перебрать с сентиментальностью.

– Опять же припишу это Крису, потому что он великолепно руководит актерами. Я был очень счастлив, что роль моего отца играл Пит Постлетуэйт. Когда работаешь с актером подобного калибра, это поднимает и уровень твоей игры, ты по-настоящему чувствуешь этот момент между вами. Я был счастлив работать с ним, потому что люблю его работы много лет и думаю, он подарил нам самую душераздирающую сцену в фильме «Во имя отца» (In The Name of the Father). Я правда очень старался сделать все, как следует. А Крис просто стоял рядом и делал свою работу. Свою гениальную режиссерскую работу (смеется)

– Я так понимаю, вы не можете сказать подобного про большинство режиссеров?

– Нет, пожалуй, нет.

– Последний вопрос. Где-то год назад я беседовал с невероятно милой Роуз Бирн...

– Она великолепна.

– Но жалею, что не спросил ее о финальной сцене фильма «Пекло» (Sunshine). Она воспринимается немного двояко. Понимаете, о чем я говорю?

– И?

– Сразу поясню, я считаю, что это потрясающий фильм.

– Я тоже горжусь этим фильмом. И у меня никогда не было проблем с его заключительной частью. Думаю, потрясающе, что они долетели до солнца (смеется).

– Очень красивый момент.

– Да, мне он кажется очень трогательным. Нам с Роуз пришлось много времени провести в грузовом отсеке, было здорово работать с ней – она великолепная актриса. И, конечно, Марк Стронг потрясающий. Он очень веселился, когда ему приходилось по столько часов накладывать грим.

– Думаю, кино получилось таким замечательным, потому что Бойл прекрасно знает, как делать подобные фильмы, вроде «Соляриса» (Solaris) или «2001 год: Космической одиссеи» (2001: A Space Odyssey).

– Да, опять же, для меня было честью поработать с Дэнни пару раз. Ты столькому учишься у этих ребят. Они удивительные. Когда снимаешься у режиссера, уверенного в своем видении, как оба этих парня, тебе остается лишь прийти и произнести слова в нужном порядке.

– Вы по-прежнему учитесь чему-то в каждом проекте?

– Ты должен учиться. Знаю, избитая фраза, но это правда. Сейчас мы говорим о «Начале», и это захватывающе, но я закончил фильм год назад. Нужно двигаться вперед. Я чувствую: мне еще есть что доказать себе как актеру.

Interviews by Jack Giroux on July 29, 2010