www.amorlatinoamericano.bbok.ru

ЛАТИНОАМЕРИКАНСКИЕ СЕРИАЛЫ - любовь по-латиноамерикански

Объявление

ПнВтСрЧтПтСбВс
12
3456789
10111213141516
17181920212223
24252627282930
Добро пожаловать на форум!

Братский форум Латинопараисо

site

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Любовь как любовь.

Сообщений 1 страница 13 из 13

1

Наталья Горбачева
Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо

Аннотация

1998 год. Платон и Татьяна Лобовы переживают те же проблемы, что и все россияне: теряют свои сбережения. Жених их средней дочери Ларисы, Герман Конев, уезжает из страны, оставив беременную невесту наедине с ее проблемами: Ларисе необходимо дорогостоящее лечение. Муж старшей дочери Любы Гриша, теряет работу – стране не нужны НИИ пищевой промышленности. Ради спасения детей Татьяна и Платон решаются на отчаянный шаг – продать дом…
Восемь лет спустя жизнь семейства Лобовых налаживается. Но все вдруг меняется, когда в их тихий городишко возвращается эмигрировавший лет 40 назад в Канаду Вадим Прорва с сыном Михаилом…

Глава 1
ДЕНОМИНАЦИЯ

– Платоша, ты только послушай! Как же хорошо… – выдохнула Татьяна.
Она сидела на своем любимом старом стуле у кухонного окна, на подоконнике лежала книга. На столе высились разноцветные горки нарезанных овощей.
– Как это ты затылком, что ли, меня видишь? – отозвался Лобов, вошедший с морозца в дом. – Собрать бы книги все да сжечь! Чует мое сердце, новый зятек сегодня нагрянет. А она, понимаешь, читает! Тань, тебе сколько лет?
– Сорок пять, – засмеялась она.
– Ну так… ягодка! Зять на носу…
– Ты же знаешь, Платош, у меня всегда все готово. Все таки послушай. «Нельзя было глядеть без участия на их взаимную любовь, – с выражением начала супруга Лобова. – Они никогда не говорили друг другу ты, но всегда вы; вы, Афанасий Иванович; вы, Пульхерия Ивановна. «Это вы продавили стул, Афанасий Иванович?» – «Ничего, не сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я»… Нет, классика, это великое дело! Спокойно, красиво, мудро…
– Это «Муму», что ли? – беззлобно усмехнулся Лобов. – Ну институтка прямо!
– Платош, что ты говоришь! Какое «Муму»! Это Гоголь, «Старосветские помещики».
– Неужели? Спутал, прости… – Он встал около нее, поискал глазами в тексте и ткнул в нужное место: – Тогда читай дальше!
– «Они никогда не имели детей, и оттого вся привязанность их сосредотачивалась на них же самих»…
– Вот те и классика! – Лобов захлопнул книгу прямо перед носом жены. – А у нас их четверо. Да еще эта, как ее звать… деноминация! Только стали миллио нэ рами, и вот те раз… Отнимай три нуля. Да еперный ж театр…
Татьяна вздохнула и принялась за готовку. Лобов подбросил полешек в русскую печку, пошуровал в ее недрах кочергой – остался доволен: не дымит и тяга хорошая, не зря все лето старался, перекладывал. Этой печке лет пятьдесят – считай, его ровесница! Дядька был печником, отец – дай бог ему здоровья! – с детства заставлял осваивать все необходимые навыки. Ни тебе ПТУ, ни этих модных теперь «колледжей»! Все секреты от мастера к ученику, да ремень хороший, ежели дисциплина начинала хромать. Зато теперь любые печки может класть, считай, лишняя профессия, за плечами не носить. Иногда и подработаешь. Правда, сельчане теперь русских печек в домах не ставят, газ им подавай! И он магистральный подвел. Конечно, удобно. Но без русской печки – не деревенский дом! Печка – домашний очаг, как без нее! На газу разве сделаешь настоящую кашу? Печек не стало, вот и семьи разваливаются…
– Платош, что молчишь? – окликнула Лобова супруга.
– Вот что… – растерялся он. – Помощь то тебе нужна? Кроликов я покормил. Воды натаскал в баню, затоплю, когда вернусь. Посмотрим, какой толк в этом Германе, горазд ли попариться.
– Куда это ты собрался? – удивилась она.
Улей у Гагарина хочу купить. Матка сильная, рой большой, по осени сам видел. Если Ларка замуж выйдет за этого бизнесмена… Считай, рот новый прибавится, дети пойдут… И всем мед давай. Куплю, а? Поеду проценты сниму и куплю, а может, и весь пчельник… Гагарин пьет, не просыхает, погубит пчелок.
– Но почему сегодня то? Стоят себе зимой ульи и стоят! До весны подождут.
– Слушай, Тань, никому не говорил, тебе скажу первой. Думал я тут, – Лобов подсел к столу. – Вот, к примеру, я положил в банк миллион. Это, считай, я засадил поле картошки. Мне ее нужно целое лето выращивать, то есть трудиться будь здоров. Если хороший урожай, соберу впятеро. Если дожди будут, могу и без картохи остаться. А тут миллион положил – старыми, а через три месяца обещают пятьсот целковых новыми прибыли. Старые – новые, фиг разберешь! Откуда они ее возьмут, прибыль эту, а? Да не только мне, всем! Что получается? Все только будут сдавать свои деньги и ждать прибытку, а работать то кто будет? Вот где коммунизм!
Лобов разнервничался, даже испарина на лбу выступила. Татьяна в недоумении руки опустила.
– Тут фиговина какая то, не пойму. Буратино с лисой Алисой. Бешеные проценты и делать ничего не надо. Поеду заберу свой миллион от греха подальше. Чует мое сердце – завтра будет поздно. Я же не один такой умный. А ну как все догадаются и ринутся за своими деньгами. Поеду. Не гожусь я в бизнесмены. Ну их к шуту, эти проценты!

***

Как говорится, зверь на ловца бежит. Про ульи Лобов, конечно, придумал, чтобы разговор в нужное русло пустить.
А тут вышел из дома и Гагарина увидел, своего старого друга. Вместе учились, вместе работали в колхозе. Платон Лобов был подчиненным Юрия Алексеевича, работал главным инженером в колхозе, где Гагарин был председателем. Колхоз развалился, Юрий Алексеевич стал спиваться. Дети его выросли и разъехались, жена где то далеко внуков нянчит. Жизнь председателя пошла наперекосяк. Не потерял Гагарин одного – гордости за то, что является полным тезкой первого космонавта. Так что в большом селе Бережки Гагарин – это его прозвище.
– Платон! – приветствовал Гагарин. – Не ругайся, принял с утра маленько. Сын звонил, дочка у него родилась…
– Три года назад, – вздохнул Лобов. – Лексеич, тороплюсь. В Москву и обратно. Завтра поговорим.
– Ты что ж, не рад: внучка у меня родилась, – Гагарин ухватился за лобовский рукав. – Поздравь!
– Ты вот что, – сделал отвлекающий маневр Лобов. – Ульи у тебя живы?
– С утра были живы. Что им сделается.
– Отдай мне их, пока пчелки то живы. Как поправишься, верну. Я тебе мед давать буду.
– Да хоть сейчас, пошли… – потянул Гагарин за собой.
– Автобус, Лексеич, побежал, – вырвался из дружеских объятий Лобов и поднял руку.
Автобус затормозил, Лобов сел. До августовского дефолта было не протиснуться, а теперь в Москву ехали пять человек. Кризис. Вот те и политэкономия с научным коммунизмом!
Подходя к банку, он еще издали заметил толпу. Сердце упало: опоздал. Лобов остановился, сунул под язык валидол, сосчитал про себя до ста, пошел дальше. Послышались отдельные выкрики: «Ворюги! Сволочи!» Лобову даже полегчало – правильно он сообразил про подвох с процентами. Обманули народ, как Буратину. На кого теперь надежда? Только на себя. Он вынул из кармана бумажку со своим номером, ввинтился в толпу.
– У вас какой номер? – спросил он у интеллигентного на вид человека, который молчал. Остальные скандировали. «Верните деньги! Верните деньги…»
– Номер свой, дорогой товарищ, можете забыть, – грустно сказал тот.
– Как это?
– А вот так. Плюнуть на него и растереть! Нет больше банка. И денег наших нет. Вот читайте! – интеллигентный развернул перед Лобовым бумагу.
На типографской листовке черным по белому было отпечатано: «Бизнес банк закрыт».
– И что, денег не вернут?
Вопрос был риторическим.

***

Надо же было случиться такому совпадению: именно в эту минуту вторая дочь Лобовых, Лариса, вышла из женской консультации, которая находилась недалеко от лопнувшего «Бизнес банка». Отец и дочь шли друг другу навстречу – сосредоточенно глядя себе под ноги, думая каждый о своем. Так они поравнялись и разошлись, не заметив друг друга. Лобов, понятно, решал в голове теорему, как доказать, что был прав, отдавая все семейные сбережения «под огромный процент», хотя супруга отговаривала. Мудрая все таки Татьяна женщина…
Тридцатилетняя Лариса только что узнала, что находится на третьем месяце. Врач спросил, будет ли она «в такие трудные времена» рожать. Лариса сразу же представила лицо матери. Та ответила бы однозначно: «Времена всегда трудные. А детей Бог посылает – на радость». Лариса и сказала, что рожать будет. А теперь сердце в пятки ушло  • как будто ее на месте преступления поймали… Мужа то еще нет. Герман обещал съездить к ее родителям. Да, она должна сегодня же съездить в Бережки вместе с ним. Сразу все и выяснится. Родители благословят, они и распишутся.
В своем офисе Герман с самого утра собирал вещи. Собственно, основную часть он уже отнес домой, остались всякие вещички – сувениры, ручки, календарики, пепельница. За сборами наблюдал коллега. Он завидовал.
– Уезжаешь все таки… Молодец.
– Временно меняю место жительства, – без энтузиазма согласился Герман.
– Хитрый ты, Конев. Успел до дефолта денежки за бугор перевести, да?
– Это коммерческая тайна, друг.
– Успел… – подтвердил свои подозрения коллега. – Откуда же ты узнал? Стало быть, есть связи. Поделишься на прощанье?
– Связи тут ни при чем. Голый расчет аналитического ума. Голова не для того, чтобы шляпу носить. В ближайшие десять лет на родине ловить нечего.
– Значит, больше не вернешься.
– Поглядим… Жизнь покажет, – закончив сборы, сел за свой пустой стол Герман Конев.
Именно в эту минуту в кабинет вошла Лариса. Герман смутился, сразу не нашелся, что ответить на ее: «Мне нужно с тобой поговорить. Очень». Коллега благоразумно удалился. Она подошла к Герману, ожидая, что он обнимет, скажет ласковое слово. Но Конев отстранился и стал говорить о том, чего она никак не ожидала, она даже не сразу поняла, о чем речь…
– Лара, мне придется уехать, меня пригласили работать в Европу. Подожди, не перебивай! Выслушай. Мне придется поехать одному, я не смогу тебя взять. Такой шанс выпадает раз в жизни, я не могу его упустить. Ты должна понять…
– Понимаю, – ответила она, хотя понимала в эту секунду лишь то, что никакого отца у ребенка не будет.
– Я знал, что ты поддержишь, – он наконец обнял ее. – Ты у меня умненькая. Я все продал, обрубил концы, отступать теперь некуда… Я устроюсь и вызову тебя. Я тебе ничего не говорил, боялся, что отговоришь. Может, это самая большая моя ошибка. Но есть шанс добиться в жизни большего, понимаешь, большего!
Лариса кивнула, говорить она не могла, душили слезы.
– Лара, ты хотела мне что то сказать, когда вошла, – вдруг вспомнил он.
– Это… неважно. Теперь это неважно.
– По человечески не получилось объяснить. Простишь меня?
– Мы собирались к родителям в Бережки съездить. Ты сам обещал, они будут ждать. Лучше не говорить им о твоем отъезде. Мы съездим к ним? – вдруг спросила Лариса.
– Через три дня самолет, – сказал Герман. – Ты ведь меня проводишь?

***

Лариса его не проводила. Закрутилось все так, как народ приметил. Пришла беда – отворяй ворота.
С началом перестройки у многих российских семейств стала уходить почва из под ног. Лобовых до сих пор бог миловал. Но и их черед пришел.
Лариса была маминой надеждой, и она оправдала ее – поступила на юрфак МГУ, окончила с красным дипломом и вместе с московской пропиской в коммуналке получила распределение в районный суд. Она была на хорошем счету, ей прочили большое будущее. При ней был трезвый ум, железная воля, прекрасное образование, здоровое тщеславие. Правда, все это не защитило ее в тот злосчастный день. Весь свет стал немил. Захотелось, как в детстве, уткнувшись в мамины колени, выплакать горе.
Лариса взяла административный отпуск и к вечеру добралась до дома, который теперь все называли по модному – фазендой.
– Доченька! – всплеснула руками мама Таня. – Приехала! Одна? Это даже лучше. Только выглядишь не очень:..
– Все хорошо, мамуль. Просто работы много… Есть хочется, – высказала Лариса дорогую для матери просьбу. Кормить детей было любимым занятием Татьяны Лобовой. – А где все?
Что то произошло в доме, потому что мама не сразу бросилась разогревать ужин. Она умоляюще сказала:
– Папа чем то сильно огорчен, закрылся в комнате. Пойди, Ларик, может, к тебе выйдет…
Но Лобов только сказал из за двери:
– Деточка, я сплю. Завтра поговорим.
Лариса это дело так не оставила. С сестренкой Ликой вышли они во двор и стали заглядывать в занавешенное отцовское окно. Вдвоем подтащили лестницу, полезла Лика.
– Спокойно! – с половины лестницы спрыгнула Лика и затараторила. – Фигу режет. Завтра, значит, расскажет, что случилось. Из Москвы приехал не в себе. Представляешь, он сегодня не дал мне денег. Атлас растений по почте пришел, надо выкупить. Он, правда, в пять раз дороже стал, чем когда я выписывала. А дед все слышал, решил меня пожалеть. Приносит сто рублей с пенсии и говорит: «Купи, внучечка, книжку. Отец твой, видать, соломы объелся». А я ему: «Этого, дед, мало», – «Как так мало, объясни очевидное невероятное!» Он совершенно не понимает, что творится. Дед все мечтает в метро за пять копеек проехать. Так и помрет…
– Лика!.. – легонько шлепнула сестру по губам Лариса. – Не болтай!
– Я образно, – нашлась Лика. – Ты знаешь, недавно мама сказала папке: «Ты бы розу вырезал, что ли?» А он ответил: «Пробовал, выходит фигня».
Сестры еще долго хохотали, обсуждая отцовское хобби. Платона за глаза называли в деревне фигорез. Он резал из дерева дули разных размеров. Что бы ни подбросила Платону жизнь – он отвечал новым произведением, новой фигой.
На ночь сестры устроились в своей бывшей детской, там было так уютно и покойно. Лариса на время даже забыла о своих несчастьях, но уже утром всем все стало известно. Первой узнала одиннадцатилетняя Лика. Проснувшись, она сразу же затараторила, предлагая сестре отправиться в лес «посмотреть на заячьи и другие следы».
– Марш в школу, – вяло отмахнулась Лариса. – Мне нехорошо…
– Тошнит? – участливо спросила сестренка. – Значит, ты беременная. Я читала про токсикозы. Ура! – воскликнула она и помчалась на кухню, откуда так вкусно пахло.
– Доброе утро, ребенок! Что так рано? – удивилась мама Таня.
Лика схватила оладушек и выпалила:
– Скоро что то узнаешь. Мамуля, как вкусно! Зайди к Парику. Она сама скажет…
Татьяна многозначительно и радостно улыбнулась – она сию секунду пошла бы узнать «что то», но как отойдешь от плиты! Первым делом – приготовить завтрак всей гоп компании, да каждому – свой. Разбаловала она своих домочадцев… Тут как раз и сам вошел, хмурый. Выгнал из кухни Лику, закрыл двери, сел за стол.
– Платон, ну что ты, как с цепи сорвался! Второй день…
– Сорвешься тут. Все наши деньги, мать, до копеечки сгорели.
– Да как же это! – всплеснула руками Татьяна.
– А вот так. Банк закрыли. Лопнул банк. Как при капитализме. Дожили…
– Они же говорили, что все нормально…
– А у них и сейчас все отлично. Сидят где нибудь в кабаке, водку жрут, черной икрой закусывают. Никому больше веры нет! Как же жить дальше?
– Как жили, так и будем… – растерянно произнесла Татьяна. – Видишь, а ты все таки прав оказался… насчет процентов, – решила она его подбодрить.
Но это только подлило масла в огонь.
– Ни фига себе эксперимент с собственной семьей. Деды по старинке в своих сундуках деньги хранили и нормально, японский городовой. А мы дожили! Инфляция, еперный театр! В валюте все надо было хранить! Рубля больше нету! Как же до меня сразу не дошло! – зашумел Лобов. – А вдруг завтра деньги на что то понадобятся. Всю жизнь по копеечке собирали, и на тебе! Бандиты. Вот тебе свобода и демократия! Вот тебе бизнесмены! Кто смел, тот и съел!
– Потише, Платон! Зачем всем знать… Я во всем виновата, зачем только эту мысль подала, – горько вздохнула Татьяна.
– Да один хрен! – стукнул кулаком по столу Лобов. – В банке не сгорели, инфляция сожрала бы.
– Бог дал, Бог взял, Платон, так мама говорила!
– Ты мне Бога хоть сюда не вплетай!
– Галя с Иваном у нас занимали… – нашлась Татьяна. – Неудобно, конечно, напоминать, но ведь не чужие – сестра двоюродная, поймет. Отдадут долг, как нибудь выкрутимся… Если что…

***

В это же утро неутешительную новость узнала и старшая дочь Лобовых. Летом Люба, в кои то веки, поступила в медицинский во Владимире. В тридцать два года, когда к тому же на руках двое мальчишек близнецов, непросто быть студенткой очного отделения: каждый день из Ковригина ездить на учебу на электричке. Но муж ее, Гриша, просто золото, на радостях, что жена осуществила давнишнюю свою мечту, помогал ей, как только мог.
Правда, в последнее время он был как будто не в своей тарелке. На все расспросы – один ответ: «Любочка, тебе кажется». И вот пошла она утром на электричку, а электрички до полудня отменили. Люба вернулась домой. Гриша был дома, даже не услышал, как она вошла.
– Гришенька, что случилось? Отгул взял? И моя электричка…
– Люба, плохие новости, – недослушал Гриша. Он был бледен. – Я потерял работу. Грозились грозились, наконец и наш филиал закрыли. Кому сейчас нужны НИИ пищевой промышленности? И олухи вроде меня…
Для Гриши, интеллигентного, доброго и доверчивого человека, это была катастрофа. Люба даже удивилась, что он так долго скрывал от нее свои переживания.
– Подожди, Гриш, не паникуй! Придумаем что нибудь, – с советским энтузиазмом воскликнула она. – Это временные неприятности. Вот увидишь…
– Любаша, все гораздо серьезней, чем ты представляешь! В нашем Ковригине скоро совсем не будет никакой работы, пойми. А детей кормить надо! Попробую устроиться грузчиком в пищевую промышленность. Если возьмут, конечно…
– Ну какой из тебя грузчик, золотая моя голова! Гриша, ты найдешь выход. Я в этом не сомневаюсь, только не унывай! Родители всегда говорили: главное не унывать, – обняла мужа Люба. – У меня – всегда нужная людям профессия: медсестра. Пока постараюсь взять академический отпуск. Гриш, может, нам ребеночка родить, тогда и причин для академки искать не надо…
– Люб, ну ты что, издеваешься?
– Нет, а что я такого сказала?
– Все вы, Лобовы, как не от мира сего, – с некоторым облегчением вздохнул Гриша. – За это я вас и люблю!
– Гриш, давай съездим к родителям, сегодня, а? Отец что нибудь посоветует. Может, пасеку с ним разведете?
– Нашла пасечника… – вполне успокоенный ответил Гриша.

***

Лариса сидела на завалинке лобовского дома, на морозном воздухе полегчало.
В Бережках родительский двор был одним из самых больших. Три поколения Лобовых – прадед Мефодий, дед Глеб я отец Платон строили его и перестраивали, ломали и пристраивали – «притирали к настоящему моменту», как любит повторять дед Глеб. За домом начинался бывший колхозный, а ныне – ничейный яблоневый сад. Лариса представила, как ее ребенок будет бегать по этому саду, но тут же потекли слезы – безотцовщина. Такого у Лобовых еще не было.
– Ларик, замерзнешь! – услышала она материнский голос. – Ты почему не идешь завтракать? А ну марш!
– Я не хочу…
– Лара, что за слезы? Кто обидел мою девочку?
От этих слов Лара разрыдалась. Мама Таня совсем этого не ожидала, сказала:
– Ларик, не плачь, папа услышит. Он очень расстроен.
Лариса сорвалась с места и побежала к калитке. Мама Таня – за ней. Почти силой затолкала ее в сарай, где хранился всякий хлам, в темноте усадила на скамейку, стала утешать, не зная даже, от чего… Наконец, дочь рассказала, что Герман «уезжает насовсем за границу».
– Это плохая весть. Но ведь почти со всеми это когда нибудь случается, – вздохнула мама Таня.
– Со всеми, кроме вас с отцом, – всхлипывала Лариса.
– Мы другой случай. Не лучше и не хуже. Просто другой. Дочь, все это надо пережить.
– Мама! Мама… Я жду ребенка от него.
Обе замолчали. Мама Таня встала, потом снова села, открыла дверь, глотнула воздуха, потом спросила:
– И он не знает?
– И никогда не узнает.
– Не узнает? И что же ты будешь делать? Одна, с ребенком на руках?
– Ничего. Ребенка не будет.
– Не делай этого, Ларочка. Если бы я думала так… папы не было бы рядом.
– Мама, но он же не бросал тебя беременную, чтобы уехать за тридевять земель.
– Лара! – запнулась мама Таня. – Ларочка… В жизни не все так просто, как кажется со стороны. Все наши грехи настигают нас, когда мы этого совсем не ждем… Не делай этого, не губи жизни.

***

Несколько семейных смерчей, зародившихся сутки назад, к вечеру потеряли всю свою мощь и рассосались в недрах лобовского дома. Приехали Жилкины – Люба, Гриша и их близнецы, Петр и Павел. Взрослых мама Таня предупредила, чтобы к Ларисе с расспросами не приставали, потому что дело серьезное и своими советами можно только все испортить. Сели за стол. Дед Глеб всех удивил – пришел в рубашке с завязанным «морским узлом» галстуком, снял свои вечные валенки с галошами, балагурил балагурил, а потом выдал:
– Не вздумай, внученька, младенчика то убить. Кабы твоя прабабка так думала, я бы не родился, и вас, внученьки, некому было бы на свет произвести. Думаешь, тогда легче жилось? А я был девятый сын в семье. Мать рожала – плакала, не знала, чем кормить будет.
Лариса всхлипнула, не смогла удержать слез, отбросила свой стул и убежала.
– Отец! – укорила мама Таня.
– А что отец? – И крикнул вдогонку внучке: – Лучше со слезами жить, чем живую душу загубить. Умела грешить, умей и расплачиваться. Вот так вот. Ну, выпьем за здоровье будущего правнука. Глебом назовите. Я то, поди, его уж не увижу.
– Дед, ну ты всех уже достал! – строго сказала Лика. – Тебя же предупредили…
– А это еще что за пигалица? А ну цыть! Тебе кто слово давал?

***

Главные трудности начались через месяц. Районный гинеколог сказал Ларисе, что анализы у нее плохие и требуется лечение под наблюдением эндокринолога. В обычной больнице нет даже глюкозы, а ей нужны дорогие импортные лекарства… Все это, несомненно, есть в платных клиниках. Но платные клиники «для обеспеченных рожениц».
– А необеспеченным что делать? – занервничала Лариса.
Что делать и кто виноват. Два неразрешимых вопроса русской действительности, – развела руками гинеколог. – Мне очень жаль, женщина, но теперь на эти вопросы каждый отвечает сам. Хотите, выпишу вам направление на аборт. Только наркоза в больнице тоже нет. Наши женщины могут потерпеть. Вот направление.
– Не надо…
Лариса решила, что сходит в платную, но только для того, чтобы еще раз сделать анализы. Если в районной даже лекарств нет, значит, анализы – вообще неправильные. На анализы ушла вся имевшаяся у нее наличность – до зарплаты пришлось занимать. В платной поставили диагноз просто криминальный. По научному не понять, а на человеческом языке звучит примерно так: гормональная недостаточность, дисбаланс лейкоцитов, эндокринные нарушения, отрицательный резус фактор… На приеме в каком то невероятно стерильном голубом кабинете улыбчивый доктор сказал ей:
– Но, бог даст, родите! Мы и не таких вытаскивали. По вопросу оплаты, пожалуйста, пройдите к менеджеру. Не переживайте! – он положил ей на плечо ласковую большую руку. – Стрессы вам сейчас не на пользу. Всего хорошего!
У этого самого менеджера по оплате Ларису ждала Люба, которая обрадовалась хорошим прогнозам. Правда, когда сестры подсчитали стоимость трехмесячного пребывания «в стационаре», разразилась буря.
– Около пяти тысяч… – сказала милая девушка.
– Это как, старыми или новыми? Что то мало… – удивилась Люба и полезла за деньгами.
– Дама, четыре тысячи девятьсот десять долларов…
Люба занервничала, принялась шумно доказывать, что нечестно говорить: ребенка сохраним, только деньги – вперед.
– Это же вопрос жизни и смерти, понимаете?
– Дама, мы вас насильно в стационар не укладываем, – спокойно возразила милая девушка. – Ищите другие варианты. Люди вон квартиры продают, чтобы ребенка заиметь. Лечитесь у районного гинеколога.
Люба оглянулась на сестру, которая стояла ни жива ни мертва, бледная, сдерживая слезы, и заставила себя успокоиться.
– Дай бог, чтобы вам не пришлось идти к районному гинекологу, – выдавила она из себя. – Лариса, мы найдем эти деньги. Когда нужно ложиться?
– Можете завтра. Тогда сегодня, пожалуйста, оплатите хотя бы недельное пребывание…
Люба отдала все свои сбережения, которые не успела съесть инфляция – хватило на две с половиной недели.
Она довезла Ларису до дома, а сама отправилась к родителям в Бережки. Какие то деньги у них на книжке были. Наверняка нужная сумма наберется. Ребенок у Лобовых всегда был дороже денег.
От Любиных невеселых рассказов Лобов заболел, душа заныла – не унять. Он ушел к кроликам, даже не поужинал. Про лопнувший банк рассказала мама Таня и вдруг прибавила:
– Значит, продадим дом. Иначе Ларик на грех решится, бедная моя девочка…
Ночью родители долго обсуждали семейные обстоятельства, крутили так и эдак. Лобов не заснул до утра. Дождался, когда жена откроет глаза, и сказал:
– Пойду к Гагарину. У него домина какая! Потеснится, ничего… У него поживем…
– Погоди ты, Платон. Соберусь, к Гале съезжу. Они нам тысячу долларов должны, пусть наконец отдают.
Но из за визита к Гале в соседнюю деревню заныла душа и у Татьяны Лобовой. Деньги в долларах отдавали взаймы на шесть месяцев два года назад, еще до летнего обвала рубля, до дефолта. Двоюродная сестра и вернула ту же сумму в долларах.
– Галь, так тогда доллар в шесть раз дороже был, – попыталась объясниться Татьяна. – Получается, отдаешь только шестую часть.
Я в этих валютах ничего не кумекаю, – прикинулась сестра. – Вот как брали, так и отдаем… И не зыркай на меня так! Я тебе сколько раз говорила: забери деньги, а ты…
– Первый раз слышу…
– Вот и неправда твоя, я как Зинку то замуж отдала, сразу и сказала: бери назад свои доллары. А ты вон чего дождалась…
– Так значит, Галя, все понимаешь, – покачала головой Татьяна. – А у нас горе…
– Дак, а у кого его нет? Чаю то попьешь?
– Эх, Галя Галя! Не ожидала от тебя!
– Запричитала!.. Какое горе то? Мужик, что ль, твой запил? Нет? Ну, так тогда и горя то нет. Все придумываешь себе горе, смотри, как бы взаправду не случалось…
Вот от этих слов и заболела душа у Татьяны Лобовой. Почувствовало материнское сердце недоброе. С Галей больше отношений выяснять не стала, побежала на автобус, приехала в Бережки и сразу затормошила Платона, чтобы в Москву вез, к Ларисе.

***

Втроем с Любой сели в свою старенькую «Ниву» и уже к полудню пересекли Московскую кольцевую. Лобов так поехал, чтобы на «Бизнес банк» хоть одним глазком взглянуть. Издали показалось, что толпа около него поредела.
– Эх, народ!.. – выругался он. – Еперный театр!
– А вон Лариса! Папа, тормози! – вдруг закричала Люба и первой выскочила из машины.
Уже открывая дверь женской консультации, Лариса услышала пронзительное:
– Ларик, стой!
Обернувшись, Лариса смутилась, захотела спрятаться, но Люба вцепилась в ее дубленку:
– Сестренка!
– Люба, ну зачем ты… – отдернула руку Лариса. – Господи, стыдно то как!
– Ты не знаешь, что делаешь, – тормошила Люба сестру.
– Знаю, только выхода другого нет, – безжизненно ответила Лариса.
Народ оглядывался: женщины вроде приличные, что за шум?
– Проходите, проходите, – подоспел Лобов.
– Доченька, ну что ты? Не надо, – совершенно уже закрыла проход в консультацию мама Таня.
– Мама, молчи! Мне и так тяжело. Пустите, – вырывалась Лариса. – Пустите меня, будет только хуже.
– Да сойдите же вы с крыльца! – воскликнул Лобов. – Люба, Татьяна! Отойдите от двери! Это не наша дверь…
– Папа, только не говори ничего, – всхлипывала Лариса.
Она стояла в плотном кольце своих родных и плакала. Лобов молча прижал к себе среднюю дочь и сказал:
– Не делай этого, дочка. Что нибудь придумаем. Где наша не пропадала…
Ларису посадили в машину и отвезли в платную клинику. Улыбчивый доктор накапал ей из темного пузырька успокоительного и вызвал каталку. Ларису поместили в двухместную палату с телевизором. Оплачено было ее пятинедельное лечение.
– Значит, так, – по дороге в Бережки проскрежетал Лобов. – Продаем дом.
– Папа, ну а куда же вы, дед, Лика, наконец? – спросила Люба. – Пожалуйста, забрось меня в Ковригин. Нет, дом продавать нельзя.
– А тебя никто не спрашивает! – ответил Лобов. Мать с дочерью знали, что переупрямить его невозможно.
Дед Глеб, когда услышал эту новость, показал сыну Платону большой кукиш.
– Вот, видел? Чего захотел! Дом продать… Дома и солома едома. Ты что, рехнулся? – он не находил слов, хотелось матом припечатать такую перестройку быта. – Не бывать тому, покуда я жив. Когда меня вперед ногами вынесут из этого дома, тогда уж и продавайте! Недолго ждать.
– Угомонись, отец. Не от хорошей жизни на такое идем…
– А ты все хорошей жизни ждешь? Хорошую жизнь своими руками делать надо.
– Твоей внучке плохо…
– С чего бы ей было сладко, без венца то всегда нехорошо!
– Заладил… – махнул рукой Лобов. – Пережиток ты прошлого!
– Ах так… я пережиток? Тогда объявляю голодовку! – стукнул своим кулачищем по столу дед.
И объявил таки. Перебрался в баню, пищи ни от кого не принимал. Только от младшей внучки Лики – то сала кусок, то варенье. Как то пришли покупатели, так он выскочил из бани со своей двустволкой и закричал им:
– Прошу удалиться с моей, извиняюсь за выражение, территории. Считаю до трех: раз, два… – курок взвел и на них направил.
Покупатели и ретировались. Грозились к ответственности привлечь. Обошлось.
Тем временем полтора месяца пребывания Ларисы в клинике подходили к концу. Лобовы продали свою старенькую «Ниву» – еще на две недели лечения. Но и доктора обрадовали – продлили трехмесячный срок на пять недель. Лобов измучился, не спал ночами, все думал, где бы еще денег раздобыть: продал кое что по мелочи, но в их деревне кто что мог теперь купить? Да и во врачах стал сильно сомневаться – правильно ли лечат. Говорил частенько супруге:
– Рвачи какие то, только деньги тянут. Кто их проверит то…
Татьяна старалась отмалчиваться.
И вдруг дед Глеб преставился. Среди дня обнаружили его неподвижно сидящим на лавочке около бани – солнце уже стало пригревать по весеннему. Когда умер, какие слова последние произнес – никто не знал. Такую трудную и извилистую судьбу перетерпел. Праведником, в общем, был и так как то не по человечески помер…
Лика в первый день больше всех плакала, жалея, что дед из бани уходить не хотел, как она его ни упрашивала. Татьяна украдкой – будто бы за продуктами на поминки в Москву ездила, заочное отпевание заказала, привезла освященной земли, которую так же тайком в гробу спрятала.
– Дед мне в тот день утром сказал, что согласен продать дом… – вспомнила вдруг на девятинах Лика. – Это у него разрыв сердца был. Точно!
– Господи! – заплакала Татьяна.
– Да, геройский был батя мужик, – прослезился и Платон, разливая по рюмкам водку. – Помянем, что ли, еще… Теперь я глава рода, эх, батя… Леня, как служится то? Ты ведь теперь мой заместитель.
– Как служится… Как все, так и я, – угрюмо отозвался приехавший домой на побывку единственный сын Лобовых Леня. Служить ему оставалось целых восемь месяцев. – Покажи медали то дедовы, последний раз, помню, пацаном перебирал, в классе седьмом, что ли…
Лобов достал из шкафа большую жестяную коробку, поставил на поминальный стол. Медалей в ней было, как в музее.
– Вот… «За взятие Будапешта» особенно ценил. Говорил, тяжелей всего досталась.
Леня вытащил из коробки замусоленную фотографию молодого деда в белой рубашке, долго ее разглядывал…
– Вот в кого я весь такой! – вдруг воскликнул он одобрительно.
– Все вы, Лобовы, одинаковые, – печально улыбнулась мама Таня.
Эх, Ленька! Ты его после войны не видел! – вступила в разговор бойкая Фоминична, ровесница покойного Лобова. – Помню, как с баяном по улице шел. Он и еще семеро. Все, кто вернулись.
– Да, – перебил Гагарин. – Он на этого киноартиста был похож, как его… Ну который в «Высоте» играл. Вот память…
– Не, не похож! – возразила Фоминична. И начали они с Гагариным спорить.
Татьяна наклонилась к мужу:
– Ты завтра к Ларисе в больницу поедешь?
– Не смогу. У меня дела, – ответил Лобов.
– Мам, я тоже не смогу, – опередила ее вопрос к себе Люба. – Сменщица заболела, я за нее дежурю.
– Хорошо, – обрадовалась мама Таня. – Тогда я поеду.
И все почему то вдруг повеселели. Вот они, Лобовы, собрались вместе – по причине, конечно, печальной. Но смерть не страшна, потому что у них есть надежда на другую жизнь. У Ларисы в животе маленький уже шевелится – мальчик, которого в честь прадеда решили назвать Глебом. Это какое поколение Лобовых то будет?.. И ради неродившегося еще наследника его сродники лезли вон из кожи, желая, чтобы он вступил таки в эту жизнь.
Повод для тихой радости у каждого был свой. Глава семьи Лобов вдруг получил заказ от «нового русского» на сооружение камина в его загородном доме. Особняк этот располагался недалеко от Бережков. Что удивительно: в день похорон, прямо на кладбище, услышал Лобов подобный шелесту голос почившего. Дед Глеб как выдохнул: «Погуляй, сын…» Под впечатлением этого звука Лобов находился до следующего вечера. Вечером пошел прогуляться и забрел далеко – туда, где отстраивался поселок неведомых «новых русских». Вдруг увидел объявление: требуется печник. Зашел в новострой, хозяин был на месте. И как то очень быстро они обо всем договорились. Деньги бизнесмен обещал приличные, дал задаток, с которого подростку Лике выделили приличную сумму на покупку атласов растений; она хоть и жалела деда, но теперь только и ждала радостного момента, когда сможет подробно рассмотреть купленное сокровище.
И вот как странно вышло. Когда Лобов пришел к своему бизнесмену в третий раз, обнаружил у него в доме старшую дочь. Оказалось, что Люба второй уже месяц работала у этого «нового русского» горничной. Лобов сначала, конечно, в штыки, мол, зачем я только тебя растил, мечтал, что будет в семье свой доктор… Тогда и Люба ему: а ты? Всегда говорил – ни перед кем шапку никогда не сниму… Лобов стал оправдываться: я, мол, не ради себя, из за детей согласился… Люба засмеялась: папка, и у меня двое детей. Тогда сели они чай пить и порешили, что теперь это их тайна.
Гриша, муж Любы, этого пока не знал, но ко времени девятидневных поминок обзавелся своим собственным секретом. Впоследствии, когда все более менее прояснилось, он так никому и не проговорился, каким образом нашел в Москве прилетевшего из Лондона Германа. Жилкин встретился с Коневым в бизнес центре, в баре. Герман изо всех сил старался показаться деловым, беспрестанно переговаривался по своему мобильному телефону. Гриша тогда впервые в жизни увидел эту игрушку. Ясно было, что Лариса интересовала Германа как… вчерашний снег. Он притворно переспросил, что с ней? Гриша ответил: желудок прихватило, нужны дорогостоящие лекарства. Широким жестом Герман вытащил из своего дорогого портмоне десять стодолларовых купюр и протянул просителю со словами:
– Гриша, я прошу вас понять, чисто по мужски. Лариса – замечательная девушка. Если бы я собирался жениться, то женился бы только на такой, как она. Но я не собираюсь жениться. В ближайшие годы буду бывать в России редкими наездами. Какой брак?
– Мы обязательно вернем вам все до копейки… через год, полтора. Лариса лежит в платной клинике, – пробормотал Гриша. Было противно – то ли от коньяка по 80 у. е. за 50 граммов, то ли вообще от этого двусмысленного разговора. Герман махнул рукой:
– О чем речь? Дела мои на сегодняшний день неблестящи, но чем могу – помогу.
– Спасибо, Герман, большое вам спасибо. Под какой процент?
Герман внятно произнес:
– Я сказал, что возвращать ничего не надо. Только одно условие, Гриш… Не надо меня больше беспокоить, ладно?
Нет, Ларисе он не пара, подумал Гриша, представив, как обрадуется теща, когда он отдаст ей эту тысячу долларов для дочери.
Вот так, сидя на поминках, каждый радовался о своем. Наконец, выпили последнюю рюмку. Лобов встал и подвел итог:
– Вот что, друзья мои… Я все взвесил, как говорится, решение принял. Дом продавать мы не будем. Эту тему больше не обсуждаем.

***

Камин, который сложил, вернее – переложил Лобов после первых горе печников, «новому русскому» пришелся настолько по вкусу, что он даже вошел с мастером в «душевный» контакт – выпил с ним дорогого коньяка. Тут бережковский потомственный печник и рассказал о своей беде. Все недостающие деньги для лечения Ларисы хозяин выдал вперед в счет платы за другие работы. Лобов был мастер на все руки, делал все тщательно и с выдумкой. За несколько месяцев Платон отделал особнячок так ловко, что сам потом напрашивался к хозяину в гости – полюбоваться на свою работу. Ну и, как водится, – выпить коньячка да за жизнь поговорить. «Новые» русские, они ведь из того же теста сделаны, что и «старые», а потому – известно, тоже плачут. И даже чаще…
Пришел однажды Лобов после такого разговора домой, сел против жены на кухне, помолчал, вздохнул тяжело и сказал:
– Знаешь, Тань… Вот как на духу пред тобою. Я этим бизнесменам, ешкин кот, все таки завидовал. Деньги там у них, то, се. Таня… – он даже понизил голос. – Тань, денег много, а проблем еще больше. Мы вот, например, боимся киллеров?
– Да что это с тобой, Платон, каких киллеров? – с удивлением посмотрела на мужа Татьяна.
– Вот то то и оно… Киллер – это заказной убийца. Нам и слово то неведомо. А у них запросто: чпок, и нет человека… Мне сейчас хоть миллион долларов предложи, не возьму. Да… – вспомнил приятное Лобов. – Лариса когда рожает?
– Через неделю. Ты, Платон, знаешь что? Не ходи больше к этому своему бизнесмену. С тобой что то неладное после него начинает твориться.
– Жалко человека, понимаешь… – вздохнул Лобов. – Мы то вот все вместе, семьей, такую глыбину подняли. А у него, ешкин кот, супруга уехала одна отдыхать куда то – вспомнил: на Мальдивы… а там мужичка подцепила. Побогаче этого то. Тут, понимаешь, двое детей, а у нее, видите ли, «любов»… Дети тоже какие то ультиматумы отцу ставят. Караул! А у нас дети, Тань, чудо, а?
– И Леня? – засмеялась она.
– Ленька? А что, порода тоже наша. Конечно, природа на нем маленько отдохнула, но ведь – единственный наследник, у других и такого нет!

***

Лариса родила мальчика, которого назвали Глебом. Новорожденному потребовалось срочное переливание крови – речь шла о жизни и смерти малыша. Материнская была несовместима с его кровью. Проще всего казалось воспользоваться отцовской. Гриша разыскал лондонский телефон Германа и сообщил о беде. Ответ Конева родные опасались передать Ларисе в течение целой недели. Герман наотрез отказался от отцовства. Когда мальчик подрос и стал спрашивать о своем отце, Лариса сказала, что отец умер.

Отредактировано LuisCarlos (21.07.2010 15:21)

+1

2

Глава 2
ОБИДЫ

В течение последующих восьми лет в семействе Лобовых больших катаклизмов не наблюдалось: у всех дела потихоньку наладились, жить можно…
Лобов купил таки у Гагарина улья и развел целую пасеку в яблоневом саду. Садовую землю он потихоньку приватизировал, став собственником трех гектаров. Деревья в саду были еще не старые, при хорошем уходе почти каждый год давали урожай, который мог быть гораздо больше, если бы Леня помогал отцу. Но Леня не радовал родителей, сельский труд не был его стихией, как, впрочем, и любой другой. После армии младший Лобов несколько раз устраивался на разные работы, но более месяца не задерживался ни на одной. У него были две главные отговорки. Леня считал: «Надо не больше зарабатывать, а больше получать». Еще он говорил, что его имя созвучно со словом «лень» и что, назвав ребенка Леней, родители сами выбрали для него характер. Платон очень переживал, что «его порода мельчала». Он часто шутил:
– Девчонки у нас удались. Надо было только их и рожать. Кабы знать…
– Платон, я тебя прошу… – сердилась Татьяна.
– Один сын – и… не сын, а сто рублей убытку.
– У Лени все впереди, не везло ему пока, – оправдывала мать.
«Не повезло» Лене с его ленью и характером веселого гуляки и в Германии. Лариса, пользуясь своими связями, с большим трудом устроила «младшего братишку» помощником автомеханика в небольшом городке под Мюнхеном. Но уже через пару месяцев стало известно, что Леню попросили с работы за три тысячи дойчемарок… Домой он пока не возвращался, изредка писал, что «работает»… Где, кем – было неведомо.
В тот день Лобов подкатил к дому к полудню расстроенный тем, что не сумел найти какой то запчасти к своей новой «Ниве», купленной вместо старой. Татьяна встретила его на пороге, внимательно выслушала и сказала:
– Чего горевать в праздник то!
– Парижская коммуна, что ли? Так она вроде летом…
– Сорок лет сегодня, Платоша. Круглая дата.
– Чему сорок лет? – опять не понял Лобов.
– Да свадьбе нашей!
Лобов зачем то посмотрел на часы, потом на Татьяну, опять на часы… Смутился, даже покраснел. И вдруг с нежностью обнял супругу:
– Фу ты! Забыл… – заглянул он в ее глаза. – А ты помнишь.
– Главное, дети помнят. К вечеру все будут.
В подтверждение этих слов открылась калитка, и появилась младшая восемнадцатилетняя дочка Лика, слезла с велосипеда, прислонила его к забору, подбежала к крыльцу, на котором стояли родители.
– Папочка, мамочка\ Я вас ужасно люблю! То есть поздравляю! – радостно затараторила Лика. – Желаю, чтобы вы вместе прожили еще столько же. И вот… вот мой подарок.
Она прижимала к себе картину в раме. Это выяснилось, когда Лика освободила ее от газет.
– До о оченька! Как красиво! Это кто же?
– Как кто? – смутилась та. – Вы что, не видите?
Платон взял картину в руки, стал рассматривать.
– Дочь, ты прямо придворный живописец, – воскликнул он. – Мать, это же принцесса Диана…
– Это же вы! – досадливо захныкала Лика. – Это вы сорок лет назад!
– Теперь вижу, что не Диана… – согласился Лобов. – Эта красавица в нашей деревне жила. Танюха Вересаева.
– Неужели я? – воскликнула Татьяна. – Не может быть…
– А что за красавец рядом с тобой?
– Ну, пап! Это ты – сорок лет назад.
– Я?.. Сказанула тоже, – то ли в шутку, то ли всерьез ответил Лобов.
– Я же по фотографии рисовала! Два месяца, разве непохоже?
– Похоже, доченька, – растрогалась до слез мама Таня. – Только странно, что мы такие были: молодые совсем, красивые.
– А ты и сейчас не хуже, Татьяна Лобова.
Все трое отправились на кухню – сколько вкусненького надо наготовить на вечер. Приехать обещали Лариса с Глебом и Жилкины вчетвером – Люба, Гриша и внуки Петр и Павел.

***

Вообще то Жилкиных было теперь не четверо, а пятеро: Люба ждала ребенка, но об этом пока знал только Гриша. Перед самым отъездом из дома Люба вручила ему две сумки с продуктами, чтобы доставить в Бережки к семейному застолью.
– Любаш, ты что же в Тулу со своим самоваром намылилась, что за кульки? – удивился он.
– Я маме обещала. Папины любимые салаты.
– Эх ты, папина дочка, нашла, чем радовать – салатами! Будто не знаешь, чему он по настоящему обрадуется. Скажи ты уже своему Платону Глебовичу, что он снова станет дедушкой. Новость то как раз к празднику.
– Попозже, Гриш. Сглазить боюсь.
– Скоро видно станет, – обнял жену Гриша.
– Тогда и скажем. Сорок лет не самый лучший возраст для родов, знаешь ведь.
– У нас родится чудесная девочка, будет нам на старости помощница и отрада. Мужики, они что? Отрезанный ломоть!

***

В московской квартире Ларисы в это время шел другой разговор. Второкласснику Глебу в школе задали нарисовать генеалогическое древо семейства Лобовых – он ведь был Глеб Лобов! Лариса торопила сына – время ехать к бабушке с дедушкой, а Глеб не мог оторваться от своего творения – ветвистого дерева, нарисованного почему то фиолетовым цветом, во весь лист ватмана.
– Вот смотри. Нам сказали принести фотографии родственников. Я уже наклеил. Здесь вот бабушка с дедушкой, это тетя Люба, дядя Гриша и Петя с Пашей, тут Лика и дядя Леня, видишь, в военной форме. А вот мы с тобой.
– Замечательно! – без обычного восторга ответила Лариса. – Глеб, одевайся, времени в обрез, понимаешь?
– А мой папа?
– Что твой папа? – насторожилась она.
– Здесь должна быть фотография моего папы. Хоть он и умер, но фотография должна же быть… – настаивал Глеб. А где его похоронили, в Бережках?
– Заяц, а если фотографии нет? Может, ты его нарисуешь?
– Совсем совсем нет, ни одной? Даже маленькой? И как я его нарисую, если никогда не видел, мама… Мне сколько лет было, когда папа умер?
– Так, Глебушка, получилось, что ни одной. Одевайся. Вот твои новые брюки. И ингалятор не забудь.
– Я никогда его не забываю, – ответил Глеб.
Лариса так и не поняла, что он имел в виду – отца или ингалятор, который всегда носил с собой: у ребенка часто бывали приступы удушья из за аллергии с астматическим синдромом.
– Мама, в классе все очень удивятся, что у меня нет папиной фотографии. Поищи, очень тебя прошу.
Лариса решила разрядить ситуацию. В своей комнате она встала на стул, потянулась за коробкой, запрятанной в самом дальнем углу платяного шкафа. В этой коробке хранились ее школьные фото. Среди них было единственное нешкольное: она, молодая и наивная, стояла рядом с Германом, высоким и красивые. Случайная фотография, сделанная на ВДНХ профессиональным фотографом за час. У Германа остался второй экземпляр. Услышав шаги сына, Лариса отрезала половинку с несостоявшимся мужем, засунула подальше.
Увидев в ее руках коробку, Глеб воскликнул:
– Ой, мам, у тебя еще другие фотографии есть?
– Это мои школьные.
– Дай посмотрю. Пожалуйста.
– Когда вернемся, сын. Поехали, а то бабушка волноваться будет.

***

В гостиной лобовского дома, где проходили «официальные» приемы, ломился от закусок стол. Вкуснющие запахи витали уже не только по первому и второму этажу, но распространились, кажется, по всей улице. Лобов ненавидел эти полтора два часа перед приходом гостей. Он не знал, куда себя деть. На этот раз пошел рубить дрова около бани. Татьяна улучила свободную минутку, выскочила, не одеваясь, из дома, чтобы предупредить мужа.
– Платон, – окликнула она его, – сегодня Леня приедет.
– Неужели к нам на юбилей? – удивился он.
– Насовсем приедет.
– Да… – расстроился Лобов. – Суприз так суприз!
– Ты не рад?
– Чему радоваться то?
– Господи, что ты говоришь, – укорила Татьяна. – Он твой сын. Единственный. Ну невезучий…
– Невезучий? – Лобов отбросил топор – от греха подальше. – Невезучий? Теперь это так называется? Из школы его выгоняли, потому что не делал ни черта – это «невезучий»? Дома палец о палец не ударил – тоже «невезучий»?
– Платон, ты же знаешь, он слабенький был. Трудные роды…
– Это он от слабости таких дел в Германии натворил, что Ларке до сих пор в глаза людям смотреть стыдно?
– Ну все как то ведь обошлось…
– Кабы обошлось, он бы к тебе, поджавши хвост, не вернулся. За два года матери не позвонил толком, письмишка не черкнул… Сто лет мы ему не нужны! Окончательно настроение испортил.
– Платон, теперь все по другому будет, – ласково погладила плечо мужа Татьяна. – Это наш сын. Другого не будет.
В сумерках, когда происходил этот напряженный разговор, Леня Лобов на подержанной иномарке пересекал границу своего родного села Бережки, растянувшегося на пару километров вдоль реки Клязьмы. Приветствуя самого себя в родных пенатах, он нажал на гудок, на кряканье которого с опаской озирались запоздалые прохожие. Лишь одна девушка стояла у ворот, бесстрашно глядя на слепящий свет фар неизвестной машины. Леня притормозил, опустил стекло.
~ Девушка на воротах, вас подвезти? Оксанка, прыгай сюда быстро.
– Ой, Леня! – узнала она.
Леня остановился и открыл дверцу. Оксана робко села в машину. Он окинул ее оценивающим взглядом и сказал:
– Страна встречает своих героев. Ты что, так два года и простояла, как Ярославна?
– Леня, я знала, я чувствовала, – мило улыбнулась девушка.
Леня вполне по хозяйски обнял ее.
– Погоди, ты что! – Оксана силой отстранилась от его объятий.
Леня искренне удивился:
– А что?
– Зачем ты так сразу?
– А как? Еще два года подождать? – засмеялся он и попытался поцеловать Оксану в губы.
– Да погоди же ты, увидят!
– Кто? Ты для чего меня два года ждала? Чтоб опять за ручки держаться?
В машине началась молчаливая возня, которая кончилась тем, что Оксана как ошпаренная выскочила наружу.
– Оксан, ты что, обиделась? Дела… – сказал он ей вслед. – Страна непуганых идиоток.
Леня поехал к дому не сразу, покрутил по окрестностям. Увидев новое кафе под названием «У трассы», забрел туда: несколько столиков, небольшая сцена. Конечно, не Мюнхен, но и не «шоферская столовка». Заказал официантке пива, удивился, что в этой дыре есть даже чешское. И официантка оказалась ничего себе – даже красотка.
– Тебя как звать? – спросил он.
– Настя, – брякнула девчонка. – Сидеть долго будешь? Если долго, то перейди вон туда! – Она указала на столик у окна.

***

Возвращение Лени нарушило плавный ход жизни семейства Лобовых. Сначала свернулось семейное торжество. Он вошел в гостиную без стука и объявил:
– Господа! Я вернулся. Как говорится, возвращение блудного сына.
Картина была почти по Гоголю. Все застыли, точно пойманные на месте преступления. Оставалось произнести: «К нам едет ревизор»… Только мама Таня сорвалась с места и побежала к сыну; обхватила руками свое сокровище, объявила всем:
– Ленечка наш вернулся.
– Привет, пап, здравствуй, мам, – раскланялся тот по привычке развязно, и даже еще развязней, чем обычно, потому что чувствовал свою вину.
– Привет. От старых штиблет, – ответил Лобов.
– А сестрички что скажут?
– Чай пить садись, – за троих ответила Лика.
В наступившей тишине он сел за стол, отпил глоток из своей любимой чашки, которую уже успела принести мама Таня. Вдруг поперхнулся, отодвинул чашку.
– На самом деле, я хочу у всех вас попросить прощения. Я был молодой и глупый – простите дурака. Серьезно, я больше не буду. Я женюсь на Оксане и…
– Ой, Ленька, ты всегда так в детстве говорил, – перебила Люба. – Напакостишь, а потом встанешь на стул и прощенья просишь.
За столом засмеялись, обстановка немного разрядилась. Тем не менее начались активные сборы домой. Казалось, что никому из родных не хотелось говорить при Лене то, о чем долго толковали до его прихода. Лике даже обидно стало за брата – все таки два года не виделись. Она подбросила на обсуждение горячую новость:
– Говорят, что Любавинская фабрика скоро работать начнет!
– Это которая обанкротилась перед моим отъездом? Пиво воды? – заинтересовался Леня.
– Ага.
– А что? Неплохо, – сказала мама Таня, услышав разговор. – Может, будут у нас мед и яблоки брать?
– Точно. Иностранцы экологически чистый продукт предпочитают…
– Иностранцы? В Любавине? – удивилась мама Таня. – Что же им здесь понадобилось?
– Фабрику какой то то ли американец, то ли канадец купил. Он, правда, не совсем иностранец. Говорят, бывший наш, здешний. Он вроде воду делать собирается.
– Рассмешила, Лика! – вступил в разговор Лобов. – Придумала тоже: здешний канадец да еще воду будет делать. С каких пор воду делать надо?
– Я сама удивляюсь, – пожала плечами Лика.
Лариса уже вообще никого не замечала, одетая стояла у дверей: ее Глебушка с Гришей поехали покататься, и вот уже целый час их не было. Мама Таня бросилась и на эту амбразуру – подошла к дочери, ласково обняла ее и услышала:
– Как думаешь, далеко они уехали?
–• Может, до кафе. Кафе тут открыли у дороги. Поедят мороженого и вернутся.
– Темнеет уже.
– Доченька, ребенок не с чужим дядей уехал, а с Гришей…
– Гриша такое учудить может, как маленький, – нервничала Лариса.
– Ты видела, как он к нему приклеился, папой зовет, – вздохнула мама Таня. – Ребенку отец нужен.
– Мам, нет у него отца. И не было. Он что, один такой? У них в классе чуть ли не половина из неполных семей.
– Доченька, ты же сама понимаешь, что это не одно и то же. Правду надо ребенку сказать, что отец его не умер. Да и вообще живого хоронить – как то не по человечески.
– Какую правду? Ты знаешь, что сделал его отец. Нет и точка.
– Хорошо, хорошо… Но всякое ведь бывает. Если Глеб узнает это вдруг и не от тебя – простит ли он, ты думала?
– Не узнает. Да и поздно уже объяснять.
Это был не впервые затеянный, очень неприятный для обеих разговор, прервавшийся появлением Глеба.
– Мам! Ты не представляешь, как классно мы катались. Мне папа… дядя Гриша, – поправился мальчик, – давал порулить.
– Боже, какой кошмар! – сделала огромные глаза Лариса. – Гриша, разве можно…
– Лара, все живы, – перебил Гриша. – Все по местам, довезем до остановки – вместе с Глебом, да?
– Да да да!
– Глебушка, почему ты дядю Гришу папой называешь? – спросила внука бабушка Таня.
– Бабуль, ну он же мне крестный отец, это долго говорить, а папа – легко…

***

На следующий день произошло знакомство, удивительное тем, что было оно как будто бы незначительным и случайным, но оказавшееся вполне судьбоносным.
Лика, по своей привычке летом и зимой кататься на велосипеде, не нарушая никаких правил движения, ехала из магазина по кромке трассы, которая разрезала Бережки на две части. Вдруг откуда ни возьмись, то есть вывернув сбоку, на трассе появился дорогой автомобиль. Он не помчался, как все, но медленно вилял, объезжая рытвины. Так машина потеснила велосипед, и Лике пришлось съехать в кювет, в последнюю секунду избежав падения кувырком. Авто остановилось и из него выскочил испуганный молодой человек.
– Ясно, что права купил, – скорчила презрительную гримаску Лика.
– Простите меня! – чуть не на коленях просил незадачливый водитель. – Вы оказались в мертвой зоне.
– Да тут везде мертвая зона для таких, как вы!
Он поднял велосипед и виновато смотрел на нее, не зная, что делать дальше.
– Я здесь всего неделю… Пытался объехать буерак, правильно? – с каким то непонятным акцентом говорил молодой человек.
– Что правильно?
– Буерак правильно?
– Нет, – захихикала Лика. – Какие же это буераки, это так, колдобины… Ладно, прощаю… Отдайте велосипед!
– А можно искупить вину? Я вас на ланч приглашу? На дороге есть какое то кафе… «У трассы».
– Там основное блюдо – водка. Прощайте!
– Значит, вы сердитесь… – расстроился молодой человек.
Лика села на велосипед, но он не поехал, что то заклинило. Как раз в это время мимо шел деревенский парень, из тех, которых Лика просто не переваривала. Увидев дорогую машину, он вклинился в разговор:
– Лика а! В субботу дискач! Айда со мной, поклубимся!
– Отвянь! – бросила Лика.
– А чо?
– Ничо, – передразнила она. – Без меня управитесь.
– Я пацанам передам, как ты гутаришь, смотри…
– Что он говорит, не понимаю, – сказал молодой человек.
Тут у Лики в грязь упала сумка. Когда она стала ее поднимать, упал велосипед. Деревенский загоготал, чем привел в полное замешательство водителя дорогой машины.
– Садитесь в машину, я вас буду везти.
– Мне домой!
– Это по дороге, – сказал молодой человек.
– Садись, Лика, пока везет, – глумливо поддержал деревенский. – Это же местный миллионер!
– Урод! Берите велосипед…
– Да, да, положим его на багажник.
– Не на багажник, а в багажник. Но учтите, это только из за этого урода…
– Да, да, – закивал молодой человек.
Когда машина тронулась, она сказала:
– Мама учила меня в машину к незнакомым не садиться…
– Ах да! Михаил, – представился молодой человек.
– Лика… А почему вы миллионер?
– Кто сказал? Вовсе нет. Мой отец имеет здесь фабрику. Он ее купил, чтобы воду делать…
Через минуту они были уже у ворот лобовского дома. Мама Таня в это время кормила собаку во дворе, потому и увидела, как Лика вышла из машины, а симпатичный молодой человек вытащил из багажника велосипед дочери.
– Спасибо! Пока, иностранец!
– Пока…
Когда машина отъехала, мама Таня спросила:
– Доченька, кто это?
– Мамуль, представляешь, это его отец фабрику купил. Они из Канады. Фамилия у них, знаешь, такая смешная – Прорва. Симпатичный, правда? Михаилом зовут.
Татьяна так и застыла на месте… Она дождалась, когда Лика увела свой велосипед, и направилась в гараж, к мужу. Платон возился у верстака и не слышал, как жена вошла. Вздрогнул, когда услышал:
– Платон, он вернулся.
– Ладно, Танюш, я и правда вчера палку с Ленькой перегнул. Ну вернулся и вернулся. Может, правда, исправится…
– Прорва вернулся, – словно приговор, объявила супруга. – Нет, Платон, Вадим вернулся. Прорва…
Лобов стал нервно перекладывать инструменты, руки почему то дрожали.
– Откуда ты знаешь?
– Его сын только что Лику на машине подвез. Что же теперь будет?
– Салют праздничный, – бросил свои инструменты Лобов. – Приехал и пусть себе.
– А если Люба узнает?
– Что она может узнать?
– Что Вадим – ее настоящий отец, – шепотом произнесла Татьяна.
– А я тогда какой? Тайваньская подделка? Где он был эти сорок лет? Хоть строчку черкнул?
– Прости, я не так сказала. Для нее ты самый настоящий отец. Но если Вадим начнет выяснять… Если Люба узнает… – Она вдруг заплакала.
Он обнял ее и сказал:
– Не пе ре жи вай! Ему до нее нет никакого дела.

***

Лику неудержимо влекло к иностранцу. Она чувствовала в Михаиле нечто такое, чего ни в ком из ее сверстников не было и в помине – какое то детское доверие к людям и к миру. Ну и потом он был видным парнем – высоким, очень симпатичным, образованным и… великодушным. Вот это главное, решила Лика и сразу согласилась на свидание. Михаил заехал за ней, когда в доме никого не было. Все дороги в Бережках вели в кафе «У трассы». Они сели у окна, он заказал пепси.
– Ты хорошо говоришь по русски, даже слишком правильно, – сказала Лика.
– Я должен путать падежи? – засмеялся Михаил. – Я есть весело. Такой красивый девушка с я. У меня мурашка по спина. Так?
– Не знаю… Ты же всю жизнь прожил в Канаде…
– Отец всегда хотел, чтобы я был русским, заставлял меня читать русских писателей, классиков. Я, как это… был противным этому…
– Противился, – поправила Лика.
– Да. А я кричал, что я – канадец, а не ленивый русский медведь в берлоге. Прости, на Западе есть такое мнение, что русские пьют водку и ничего не делают. Но это неправда! Правда, что я не хотел сознавать себя русским. И ехать сюда не хотел.
– Ясно дело, в Канаде лучше, – усмехнулась Лика.
В Канаде не лучше, там по другому. Вот ты хотела бы сейчас уехать в другую страну и жить там? – Михаил заглянул ей в глаза, и сердце Лики заколотилось так, что казалось, слышно было всем вокруг.
– Ленька наш не выдержал… – поспешила ответить она. – Все говорят, что он ленивый, а ему просто там плохо было… Ты думаешь, что в России безнадега?
– Нет, мне здесь очень нравится… Все, кроме сервиса. В Канаде такое кафе давно разорилось бы…
Официантка Настя сидела в подсобке, наблюдала за парочкой из за перегородки и не спешила нести им заказ. Другая официантка, Оля, несколько раз безрезультатно окликала ее.
– Вот увлеклась! – толкнула ее в плечо. – Настя, очнись! Знакомых, что ли, увидала? Взглядом не проткни.
– Знакомые… Как сказать. Я про них знаю, они про меня – нет. Лобовых знаешь? У которых мы мед берем. Тут их младшая сидит… Есть еще две дочки. И сын, где то за границей.
– А она ничего, прикид у нее нарядный, – разглядела Оля. – А что за парень?
– Вроде сын того иностранца, что завод купил. Парень мне до фонаря.
– Во дела! Парень ей до фонаря. Ты что, по девочкам…
– Я ее ненавижу, – зло перебила Настя. – Все их семейство. А больше всего – ее родителей!
– Насть, ты что говоришь то! Ты же их не знаешь.
– Знаю и ненавижу. Все лобовское отродье.
– Больная ты какая то на головку! – сказала с сожалением Оля. – Разве можно с этим жить?
– Слушай, иди ты! Обслуживать…

***

Эта Настина злоба неведомыми каналами задела Татьяну. Шла она с мужем вдоль трассы, говорили о Лене, вдруг ее передернуло, что называется, на ровном месте. Даже Лобов заметил:
– Что с тобой?
– Не знаю. Подожди…
Они остановились. Может, именно поэтому заметили на другой стороны трассы небольшой деревянный крест с венком из свежих цветов.
– Посмотри, Платон, крест на том месте… – удивленно сказала Татьяна. – Кто вдруг вспомнил? Давай перейдем дорогу.
В этом месте и двадцать лет назад, и тем более – сейчас дорогу перейти было почти невозможно. Но они дождались минуты, когда вдруг схлынул бесконечный поток машин и перебежали на другую сторону трассы. Татьяна отбросила от креста мусор, поправила цветы… На кресте была дощечка с ручной надписью: «Здесь в 1986 году трагически погибли Антон и Екатерина Дьяконовы». Лобов стоял молча.
– Давно за них в церковь не подавала. Вот напомнили…
– Дела… – выдохнул Лобов.
– Платон, смотри, вон Ленина машина, с кем это он? – сказала вдруг Татьяна, провожая взглядом проехавший мимо них автомобиль сына.
Леня родителей не заметил, мысли его уперлись в одно… Три раза уже он сделал большой круг вокруг Бережков, катая Оксану. Она сидела рядом, держала в руке кончик его шарфа. Разговор был ни о чем: красиво ли в Европе, да что там видел, да кем работал, понравилось ли, поедет ли еще… Леня наконец свернул на старую дорогу к элеватору, остановил машину.
– Давай уже вести себя по взрослому, – выдохнул он, положив одну руку на колено Оксаны, другой обнимая девушку.
Она опешила, и Леня забрался ей под свитер. Девушка стала вырываться. Леня сделался настойчивей, попытался расстегнуть ей джинсы.
– Леня, прекрати! Перестань! – закричала она.
– А говоришь, что любишь, – убрал он руки.
– Я тебя люблю, – чуть не плача сказала Оксана.
– Тогда что же? Давай…
– Леня, так нельзя. Я так не могу.
– Почему? Я думал, ты нормальная девчонка…
– Я нормальная! Здесь в машине не могу, не хочу.
– А я хочу! Здесь, в машине. Разве важно где? Важно с кем, – начал новый приступ Леня к аппетитной пышке Оксане.
– Ну, Леня же!.. – оттолкнула она его, открыла дверцу, выскочила из машины и остановилась поодаль.
Леня некоторое время сидел, выстукивая на руле какой то ритм, потом завел мотор и уехал, бросив Оксану далеко от дома.

***

Люба с Гришей в своей двухкомнатной «хрущобе» жили душа в душу, воспитывали близнецов Петра и Павла. Наступил тот период жизни, когда родители всем сердцем проникаются народной мудростью, что маленькие дети – маленькие заботы, большие дети – большие заботы. Петру и Павлу, похожим друг на друга как две капли воды близнецам, было уже по семнадцать лет. Недавно Гриша случайно обнаружил в куртке Петра самокрутки. Как ни хотелось ему расстраивать жену перед работой, он все же за завтраком показал ей:
– Люба, что это, посмотри…
Люба повертела в руках, понюхала и сказала с дрожью в голосе:
– Гриша, где ты это нашел, у мальчиков?
– Люба, не волнуйся, тебе нельзя волноваться. Ничего страшного. Нашел в нашей прихожей, наверно, кто то из их друзей…
– Гриша, это какой то наркотик, скорее всего, анаша. Я спрошу в больнице, – спрятала в сумку папироски Люба. – Гриша, скажи, это Петя или Павлик?
– Люба, думаю, это Леня. Я видел, как в прошлый раз, когда мы были в Бережках, он таскал ребят куда то за баню, и вернулись они какие то очень веселые, понимаешь? Я тебе говорил, что это плохая дружба. Я тебе говорил, что дома почти не бываешь. Ты что, трехжильная? Больница, эти частные дежурства, хор, наконец…
– Гришенька, ну при чем здесь хор. Это для души.
– Да… Особенно главный дирижер, этот твой Аскольд. Мужику сорок лет, не женат. Он глаз на тебя положил, выдумывает всякие репетиции. Пыль в глаза пускает своим заслуженным работником культуры РФ, – выпалил Гриша.
– Гришенька, ты же знаешь, кто у нас самый главный, не ревнуй, пожалуйста, – сказала Люба и поднялась из за стола. – Пора на работу. Пашку разбуди, чтоб не проспал. И не засиживайся сам до ночи на своем складе.
– Любочка, ну как же не засиживайся, работа такая… Если Родион придет…
Имя Родион (так звали Гришиного компаньона «по малому складскому бизнесу») в последнее время действовало на Любу как красная тряпка на быка. Из веселой и приветливой она враз становилась резкой и жесткой.
– Если придет? Слушай, тебе самому не надоело? Вы же партнеры, должны работать на равных, а твой Родион… – Люба, одетая, уже стояла в дверях. – Не заводи меня!
– Он деньги вложил. Без него и бизнеса никакого не было бы…
– А ты связи и труд. Он тебе на шею сел и ножки свесил! А дети наши анашой балуются…
– Любочка, ну зачем ты все в одну кучу. И почему анаша? Мы вот в детстве герань сушили и курили…
– Гриша, ты неисправим. Не волнуй меня, я же в положении…
– Ну хорошо, хорошо, прости, дорогая, – Жилкин поцеловал жену на дорогу.
Как только за ней захлопнулась дверь, Гриша, принялся проверять карманы всех висевших в прихожей курток. И обнаружил у Паши еще несколько загадочных папиросок. За этим занятием и застал его Родион Козловский. Пресловутый компаньон вошел в незакрытую дверь без звонка – это у него было запросто.
– Приветствую вас, господин Пинкертон, – засмеялся рыхлый на вид сорокалетний мужчина. – Что ищем? Закурить у мальчиков?
– Да вот… – растерялся Гриша. – Родион, а почему ты не на фирме?
– Я закрыл контору, все равно никого не ждем… – Козловский огляделся. – Я пройду? Ага… А Люба где? Опять на дежурстве? Прямо комсомолка наших дней. Я бы за такие деньги чихнуть отказался.
– Кто то же должен уколы делать, комбайны водить… – Гриша повел на кухню компаньона.
– Я все понял, не заводись. Послушай, Гриня. Кофе есть? Налей… – сказал Козловский и сам включил чайник, достал из шкафа кофе, их складской кофе. – Скоро будем пить настоящий, а не эту бурду. Этот только на этапе первоначального накопления капитала. Маркса читал?
– Слушай, не паясничай, – отмахнулся Гриша.
– Как скажешь… Есть дело, Гриня. Тебе придется тут порулить какое то время без меня. В Германию надо смотаться ненадолго. Фишка упала купить незадорого два грузовичка. За полцены! Туда сюда… Транспорт нам не помешает, сам знаешь.
– А деньги? – пожал плечами Гриша.
– У меня есть, добыл… А ты отдашь свою половину потом. Знаешь, кофе сам попей. Я, пожалуй, не буду, – Козловский направился к выходу. – Звони на сотовый, если что.
– Вернешься, у меня разговор к тебе будет, – строго сказал Гриша.
– О'кей! Конечно! Привезу уйму впечатлений! Гуд бай, ауфвидерзейн, бамбино… – воскликнул Козловский и удалился так же внезапно, как и появился.

***

В окно из кухни лобовского дома было видно все, что происходило на улице. Иногда и не нужно бы видеть, а оно само в глаза бросалось. Лобов любил глядеть в окно, сидя за традиционным чаем в пять часов, особенно ближе к весне. Зимой ничего не рассмотришь – темень, а вот после весеннего равноденствия – любо дорого: птицы начинали прилетать, травка пробиваться, природа оживала – и флора, и фауна, и венец творения – человек. Размечтался Лобов, сидя у окна, и не заметил, на какой машине к дому Лика подкатила: выскочила она оттуда, дверца хлопнула, автомобиль отъехал. Когда она, счастливая, вошла на кухню, Лобов спросил:
– Это что же ты, дочь, свой велосипед забросила. В чужие машины садишься, смотри…
– Папуль, что ты такое говоришь! Меня Миша подвез.
– Американец, что ли? – съехидничал Лобов. – Наши женихи то, поди, перевелись?
– У наших, пап, кругозор узкий.
– А у него широкий! Ясно дело, что корова, раз мычит. Какие же сказки он тебе рассказывает про красивую жизнь?
Не улавливая отцовской насмешки, Лика с интересом отвечала:
– Мы о многом с ним говорим. Миша в делах сечет. Я с ним по поводу своих планов советовалась. Он мне потрясающую идею подкинул. Папка, представь, небольшая реконструкция, и наша земля будет приносить хорошую прибыль…
– Эх ты, прибыль, – отмахнулся Лобов. – Задурил мозги, а ты и поймалась.
Оба не заметили, как в кухню вошел Леня. В этот самый щекотливый момент он вступил в разговор:
– Прибыль – это гу уд!
Но с Леней говорить не захотели. Лика восторженно продолжала:
– Мы даже на фабрике были. Миша, чтоб ты знал, пап, будет там вице президентом по производству. Он окончил специальный колледж. А для производства технологов наймет.
– Может, и тебя на работу возьмет? – съязвил Леня.
– Ни на какую фабрику она не пойдет! – припечатал Лобов. – Даже не заикайся! Пока, слава богу, здоровья хватит, чтобы дочке образование дать. Лика, я подумал, может, тебе больше не поступать туда, где летом провалилась? Твоему ландшафтному дизайну, поди, и за деньги научат?
– Спокойно, пап. Ты что это с полоборота завелся? Речь идет только о моей идее. Миша считает, что мы попали в десятку!
– Что за идея? – в дверях появилась мама Таня.
– Идея – пока секрет. Но она принесет очень приличный доход. Сделаю бизнес план – расскажу.
Тут родители многозначительно переглянулись.
– Стало быть, хочешь на хозяйстве остаться… – сказал Лобов и обиженно посмотрел на Леню. – Помощников то негусто. Спасибо, дочка, – и вышел.
Татьяна стала разогревать обед. Лика недоуменно пожала плечами. Леня почувствовал наживу.
– Скажи, что за идея? Может, я что дельное посоветую?
– Знаешь, братец, Страну Советов прикрыли. Здесь теперь работать надо, а не советы давать.
– Да ради бога! – воскликнул Леня. – Тогда могу предложить себя в качестве компаньона…
– Ну ты даешь! Даже не знаешь, о чем речь, а туда же!
– Своей родной сестре я доверяю больше, чем себе!
– Спасибо, Леонид Платоныч, я уж как нибудь сама…
– Да почему же?
– Потому что. Надо пахать, Леня. А ты у нас все порхаешь!
– Да иди ты! Сама неудачница! Даже в институт поступить не смогла, а туда же!
– Леня!.. – укорила мама Таня.
– Надоели все со своими проповедями! – рявкнул Леня и вышел, хлопнув дверью.
– Зря ты так с братом, – вздохнула мама Таня. – Он помочь тебе хотел. Отпихнете его и что ему делать? Опять к чужим людям ехать?
– Мам, ты же знаешь, с Леней кашу не сваришь…– ответила Лика, но, увидев расстроенное лицо мамы Тани, сказала: – Ну хорошо, я поговорю с ним.

+1

3

Глава 3
ПЕРВЫЕ СВИДАНИЯ

Из за этого ли неприятного разговора или потому, что так было на роду написано, Леня отправился в кафе, единственное в Бережках… Чем же еще восстановить нарушенный душевный мир, как не двумя тремя бутылками хорошего пивка? Другого способа младший Лобов пока не знал.
Настя встретилась ему именно там, в кафе, на своем рабочем месте. Леню она не знала, но вычислила по разговорам посетителей. Девушка исподтишка разглядела младшего Лобова: ничего так… высокий, смазливый, самоуверенный. Как раз то, что надо. Час пробил.
Он хотел что то заказать, но Настя, культурно извинившись, ушла за перегородку. Бросив поднос, она аккуратно подкрасила губы, попудрилась, расстегнула верхние пуговицы блузки, чтобы были видны ее соблазнительные формы. В боевой готовности вышла в зал и – сама любезность – спросила у Лени, что тот желает заказать. Лобов также сбросил обороты своей самоуверенности, потому как Настя с первого взгляда понравилась ему. Что то необъяснимое задело его основательно. Леня заказал – кружку пива, маленькую…
– Что нибудь еще? Чипсы, сухарики, креветки?
– А что надо заказать, чтобы еще раз тебя увидеть? – спросил в свою очередь он, бесцеремонно разглядывая официантку.
– Я заканчиваю через полчаса, – чуть наклонилась она к его столику.
– Понял!
Через некоторое время Настя вышла из подсобки в зал, держа в руках свой голубой «дутик». Подмигнув Лене, двинулась к выходу. Он, захватив свою куртку, пошел за ней. Перед его носом Настя, словно носовой платок, вдруг выронила пальто. Леня наклонился, чтобы поднять… В это мгновение она умудрилась вытащить из кармана его куртки кошелек и спрятать в своей сумочке.
– Разрешите представиться: Леонид Лобов, – галантно подал ей пальто Леня.
– Очень приятно, Настя.
На улице Леня подвел ее к своей иномарке, открыл дверцу:
– Ну, куда едем?
– Сначала направо, а потом прямо до моего дома, – ответила Настя, изящно опускаясь на переднее сиденье.
– Я понял. Шампанское берем?
– Y меня что нибудь найдется… Коньяк устроит?

***

В общем, Леня в ту ночь дома не ночевал. Маме Тане, которая одна только и заметила отсутствие сына, он объяснил, что встретился с друзьями и общался с ними до самого утра. Оксана, разыскивавшая жениха со вчерашнего вечера, получила вдобавок к этой истории дополнительный сюжет о сломавшейся чуть не посреди поля машине, которую вытягивали общими усилиями закадычных приятелей…
Полной неожиданностью для всех было появление в лобовском доме Насти. Скромно одетая и без косметики, она робко вошла на кухню. Лика обедала и наблюдала за происходящим молча, исподлобья. Настя показала Татьяне кошелек и сказала:
– Вот нашла… Как раз смена моя была. Смотрю – кошелек. Вы уж меня простите, но пришлось заглянуть внутрь. Там права были на имя Леонида Платоновича Лобова. Он у вас проживает? Я правильно нашла?
– Правильно… – ответила мама Таня и закричала: – Леня спустись, быстро!
Леня, может, и за час не спустился, если бы в это время не проходил мимо кухни. Он вошел и удивленно посмотрел на Настю. Она протянула ему кошелек, спросила:
– Это вы Леонид Платонович Лобов?
– С утра я был… – он взял кошелек и пересчитал деньги.
– Ничего не пропало? – спросила Настя.
– Вроде нет…
– Лень, надо отблагодарить девушку, – сказала мама Таня.
– Нет, нет… – замахала руками Настя. – Я пойду…
Мама Таня в этот исторический момент так расчувствовалась, что глаза увлажнились, и из глубины ее сердца вырвалось:
– Счастливые родители – такую дочь воспитали!
– Я в детдоме выросла. Родители погибли, когда мне было три года, – опустила глаза Настя.
– Боже мой! Бедная девочка… Проходите, пожалуйста, ну хоть немного посидите с нами, сейчас чаю попьем. Лика, поставь, пожалуйста, чайник…
Лика даже с места не сдвинулась, а Настя снова стала отнекиваться. Тогда мама Таня попросила Леню подвезти девушку до дома. Сын отказываться не стал, надел куртку:
– Я готов, пойдемте. Хоть так вас отблагодарю… за бумажник.
Уже сидя в машине, он высказался определенней:
– Ловко! И когда ты успела его свистнуть?
– Ночью, милый, у тебя можно было свистнуть голову, ты бы не заметил, – ответила Настя, распуская свои длинные русые волосы и обводя губы яркой помадой.
– Я чуть концы не отдал, когда увидел тебя дома. Зачем эта комедь?
– Так… Люблю жить нескучно. А деньги то верни!
Не понял , – Леня остановил машину.
– Только не прикидывайся, – ласково сказала Настя и положила руку на его плечо. Леня вздрогнул от ее прикосновения, ток прошел по всему телу. – Твоих в кошельке было пятьсот рублей, а три тысячи моих.
– Не отдам. Объясни, зачем все это сделала! – сказал он, чувствуя то, чего никогда до той поры не случалось: Леня страстно желал девушку, которую – впервые в жизни – боялся потерять.
– Хотела узнать, честный ли ты.
– Что? – словно не слышал он. – Поехали, отблагодарю тебя за твой пионерский поступок.
– А я уж подумала, что не дождусь от тебя благодарности, – довольно улыбнулась Настя.

***

У Ларисы Лобовой не было ни одного мужчины с тех пор, как рассталась с Германом и родила Глеба. Болезненный ребенок требовал неотступного внимания. Да и судейская работа отнимала много времени и сил, потому что Лариса относилась к ней очень ответственно, прямо по матерински. Мужчин она просто не замечала…
Но как то так случилось, что постепенно Лариса стала принимать ухаживания сорокалетнего адвоката Менделеева. Олег то вдруг оказывался с ней за одним столиком в буфете, то, встретившись в коридоре, как бы мимоходом рассказывал что нибудь смешное, то без всякого повода вручал ей веселую безделушку. Он был обаятельным и главное – легким человеком, умеющим нравиться всем. Лариса все время считала, что поэтому он и выигрывал многие дела… Но, когда Менделеев понравился ее сыну, изменила свое мнение. Лариса поняла, что Менделеев не только обаятельный и легкий человек, но и искренний, умный и… какой то все же странный, недотепа, что ли.
Дело было так. Она с Глебом сидела в фаст фуде рядом с ее работой.
– Мам, можно еще колы? – ныл Глеб.
– Сын, ты же знаешь, что кола – это вредная химия…
– Ну, мам… хочешь кусочек моего гамбургера?
– Огромное спасибо. Ты знаешь, что я такое не ем. Смотри же! Кетчуп по руке течет, Глеб…
За спиной Ларисы возник Менделеев с подносом. Глеб увидел, как мужчина подмигнул ему и стал «работать на публику»:
– Мама! Соус должен течь, тогда ясно, что его столько, сколько нужно. Ты хоть бы раз попробовала. Не знаешь, что такое настоящий вкус!
– Можно к вам присоединиться? – над головой Ларисы вдруг раздался знакомый голос.
Она повернулась и увидела Менделеева, заколебалась с ответом, но Глеб сомнение разрешил:
– Конечно!
И тут между большим и маленьким мужчинами без труда завязался разговор – про гамбургеры и кетчуп, «который должен литься, чтобы узнать его настоящий вкус», про кино: Менделеев, к огромной радости Глеба, признался, что «Звездные войны» он смотрел тринадцать раз, «Возвращение Джедая» – восемь и что все части «Звездных войн» есть у него на дисках.
– Ну ты даешь! – воскликнул Глеб.
– Глеб, взрослым не говорят «ты», – остановила Лариса.
– Извините, я как то не заметил…
– Не бери в голову. Даже Магистру Иодо можно сказать «ты».
– Конечно, но это в кино. У мамы другое мнение.
– И какое мнение у мамы? – спросил Менделеев.
– Кому это интересно? – вздохнула Лариса.
– Твое мнение интересно всем, но мы победили большинством голосов. Олег… – представился Глебу Менделеев.
Глеб , – протянул руку мальчик. – Мам, а Олег может прийти к нам в гости?
Так с подачи Глеба, который сразу же стал называть Менделеева на «ты», мамин ухажер получил разрешение прийти в гости. Когда они все вместе выходили из фаст фуда, Лариса потихоньку спросила:
– Олег, откуда ты знаешь, как надо обращаться с восьмилетним мальчиком?
– На племянниках натренировался, – шепнул ей на ухо Менделеев и неожиданно поцеловал в щеку.
– Олег!.. – смутилась Лариса.
– Ничего, мам. Он понарошку, – засвидетельствовал Глеб.

***

Возникшее притяжение Менделеев и Лариса хранили в тайне, даже старались теперь поменьше сталкиваться на работе. Но все эти «конспиративные меры» для адвоката Градова были шиты белыми нитками. Еще тогда, когда он узнал, что Ларисе Платоновне Лобовой поручили вести дело убийцы педофила Величко, у него созрел свой план.
– Ты с Ларисой дружишь или как? – Градов остановил как то в коридоре суда Менделеева.
– С Ларисой? – спокойно удивился тот. – Имеешь в виду судью Лобову? Или к подружке своей ревнуешь?
– Вона как заговорил! Значит, я прав… Поздравляю. Полезное знакомство!
Менделеев пожал плечами и двинулся было дальше. Но Градов зацепил его за рукав.
– Она интересует тебя как судья или как женщина?
– Сбавь ка обороты! – Менделеев отдернул руку.
– Тебе раньше барышни с формами нравились, без признаков интеллекта…
– Все течет, все изменяется, знаешь такое?
– В точку попал. Союз судьи и адвоката – это половина успеха любого, – подчеркнул Градов, – дела.
– Ты на что намекаешь? Чтобы она оправдала твоего клиента педофила за отсутствием состава преступления?
– Говорят, там доказательная база сыпется…
– Даже не думай! – отрезал Менделеев.

***

Лариса, согласившаяся пригласить Олега в гости, долго раздумывала над той же проблемой – о союзе судьи с адвокатом: репутация судьи была для нее дороже даже дружеских отношений, если те порочили эту самую репутацию. Лариса сомневалась и, несмотря на то что Глеб каждый день спрашивал у нее, когда наконец придет Олег, Менделееву отказала. В очередной раз встретив его в коридорах суда, Лариса Платоновна подвела логическую базу под свой отказ – это было перед началом заседания суда:
– Понимаешь, Олег… Я судья, ты адвокат, у нас бывают общие дела. Я приговариваю, ты защищаешь… Думаю, нам не стоит встречаться.
– Только из за этого?
– А разве этого мало? – еле слышно произнесла Лариса. Менделеев ей очень нравился.
Лариса как в воду глядела: Градов стал настойчивей. После заседания он подсел в буфете к Менделееву, с усмешкой сказал:
– Запиваешь унизительное поражение? При таком выгодном знакомстве проиграть дело – это надо было постараться!
– Ты считаешь проигрышем, когда клиент вместо пяти получил три года? Нужно было его отпустить и премию выдать?
– Ну, зачем ты так, – покровительственно улыбнулся Градов. – Я про то, что приговор мог бы быть и помягче, учитывая твое близкое знакомство с судьей…
– Иди ты, знаешь куда! – набычился Менделеев.
Ладно, ладно, уж и обиделся… Я просто о Величко думаю. Все таки наш общий клиент. Может, поговоришь с Лобовой? А то ведь она его по полной программе закатает, чтоб никто ее в особом пристрастии к адвокату Менделееву не обвинил…
– Исключено, – отрезал тот. – Величко – убийца, да еще с малолетними замарался. Он получит то, что заслужил. А адвокаты Менделеев и Градов постараются, чтобы не получил больше, чем заслужил. Ясно?
– Не очень, – жестко ответил Градов.

***

Первая случайная встреча Лобова с Вадимом Прорвой произошла в банке. Платон обратил внимание на человека «капиталистического труда», который настойчиво требовал, чтобы нашли виновника: его деньги в течение «целых трех дней» не перевели на счет. Эка невидаль! Лобов даже паспорт свой забыл забрать. Девушка высунулась из окошка и крикнула:
– Платон Глебович! Лобов! Возьмите!
Прорва услышал знакомую фамилию, обернулся, встретился с ним взглядом. Они узнали друг друга. Лобов даже выругался про себя. А Прорва раскрыл свои объятия и с лучезарной заграничной улыбкой двинулся ему навстречу:
– Дай ка на тебя посмотрю! Хорош! Платон, да ты не изменился, только чуть состарился. Женат?
– Женат… – ответил Лобов. – На Тане Вересаевой. Четверо детей.
– Да… самая красивая девушка была в наших краях. А у меня жена умерла. Вот с сыном приехал, фабрику организуем. Что то потянуло в родные пенаты, веришь?
– Что ж не верить. Где родился, как говорят, там и сгодился. Земли тут много. Только работай!
– Надо бы как нибудь встретиться. Вспомним юность.
– Чего вспоминать то… – отмахнулся Лобов. – Ладно, пойду я, на автобус опаздываю.
– Давай подвезу!
– Да мне в другую сторону. Ну, это… До свидания.
– Как знаешь, – ослепительно улыбнулся Прорва. – Татьяне привет передавай!
Дорогой Лобов нервничал: никак не мог решить, говорить жене о встрече с ее бывшим зазнобой. Сорок лет назад Вадим Прорва уехал в Канаду на заработки, да так там и остался. А у нее дочка от него родилась – старшая их Люба. Но канадец о том понятия не имел… Лобов загадал: если встретит Татьяну во дворе – скажет.
Она высаживала в теплице рассаду помидоров. Стало быть, во дворе… Начал издалека:
– Ну, где твой шатун? Опять усвистел? На это ума не надо…
– Да ведь он друзей два года не видал… – виновато ответила мама Таня.
– Ты бы, мать, напомнила своему сыну: кто не работает, тот не ест. Стыдно перед людьми то… Знаешь, кого я в банке встретил? Вадима, – сказал Лобов, наблюдая за реакцией жены. – Зацепило меня, ядрена матрена. Как жизнь, как дети?
От изумления Татьяна не сразу нашлась, что и ответить.
– Что же теперь будет? – побледнела она.
– А что будет? Ничего не будет. О прошлом не вспоминал.
– Постарел?
– Седой, но морда – картинка глянцевая. Костюм с иголочки. Видно, при деньгах. Тебе привет передавал.
– А ты?
– Что я? – сердито переспросил Лобов. – Я вот и передаю. Чего ты испугалась? Пойдем ка чаю похлебаем.
Она оторвалась от рассады, прислонилась к мужу, тот обнял ее за плечи:
– Шут с ним, с Прорвой! Я все равно богаче его. У меня есть ты.
Нечасто, но бывало, что Лариса вдруг вспоминала про Германа Конева, отца Глеба. И тогда начиналась ревизия души: она мучительно старалась понять, правильно ли вела себя с ним, можно ли было избежать трагической разлуки и как ужасно, что, имея перед глазами пример родителей, проживших вместе сорок лет, она не смогла создать семью и лишила отца собственного сына. Эти раздумья непременно кончались слезами горькой обиды. Все таки она любила своего единственного мужчину, и потому его предательство было слишком глубокой раной до сих пор. С ужасом она думала о том, что когда нибудь может случайно встретиться с ним. Вероятность, конечно, мизерная, но жизнь такая штука… И что она сделает, если внезапно столкнется с ним нос к носу? Скорее всего упадет в обморок. Иногда Ларисе вдруг почему то становилось жалко жестокого Германа, а жалость русской женщины – сродни любви… Тогда, чтобы прогнать эту жалость, она доставала из тайничка предательскую записку.
«Я, Конев Герман Николаевич, 1966 года рождения, не являюсь биологическим отцом Глеба Лобова, родившегося 07.07.1999 года. В связи с этим не считаю возможным осуществлять сдачу донорской крови, необходимой для лечения вашего пациента». Прочитав это, Лариса начинала ненавидеть…
Все таки хорошо, что в их жизни появился Олег, все как нибудь утрясется. Удивительно, но и Глебу передавалась двойственность ее чувств. Однажды вечером, оторвавшись от своих уроков, он уже в который раз спросил:
– Мам… А когда к нам придет дядя Олег? Ты же обещала позвать его в гости. Он такой классный!
– Обещала, сын, значит, позову… – сказала Лариса.
– Мам… А мой папа меня любил? – без видимой причины вдруг спросил Глеб.
– Все родители любят своих детей, но твой папа умер до того, как ты родился.
– А он знал, что я рожусь?
– Конечно, знал и очень хотел этого. Ты в папу, умный и красивый.
– Ив тебя, конечно! Ладно, мам, я уроки сделал, можно посмотрю кассету, которую Олег передал?
– Дядя Олег, – поправила Лариса. – Только иди, пожалуйста, в свою комнату.
Закрыв за Глебом дверь, она прислонилась к стене, чтобы унять сердцебиение. Эта ложь – огромное испытание. И несколько мгновений оставалось до внезапной встречи, которую невозможно предугадать… Впоследствии она недоумевала, почему ей вдруг захотелось включить телевизор. Это случилось помимо ее желания.
Было время теленовостей. В сюжете о новых перестановках в российском правительстве говорили о каком то бизнесмене Германе Коневе, которого назначили на пост заместителя министра финансов. Он только что прилетел из Лондона и давал свое первое интервью. Его показали крупным планом. Лариса с замиранием сердца узнала его. Отец Глеба почти не изменился за прошедшие восемь лет…

***

Эту новость узнали и в Бережках. Средства массовой информации – это как сваха в девятнадцатом веке: везде бывает, все знает, надо или не надо – по всей деревне разносит. Лика видела этот сюжет и пришла на кухню к маме Тане, чтобы прояснить дело.
– Мамуль, скажи, ты отца нашего Глебушки когда нибудь видела?
– Лариса как то приезжала с ним, – удивленно ответила на вопрос мама Таня.
– А потом?
– Потом… Потом он умер. Для нашей семьи.
– Его ведь звали Герман Конев? Представь, мамуль, он жив. Его по телику показали. А знаешь почему? Потому что Германа Конева пригласили в правительство. Производит очень хорошее впечатление.
– Что что, а это он умел, вот Лариса и попалась! Влюбилась по уши. Такой интересный, обходительный. Когда был у нас, обаял всех! А когда они уехали, отец сказал: «Не может хороший человек нравиться всем подряд. Что то в нем не так».
– Понятно… Для нашего папы трудно найти подходящего зятя, – усмехнулась Лика. – А где они познакомились?
– В университете. Лара училась на юридическом, а он был аспирантом на экономическом. Не верю, что это он! Мало ли Германов Коневых на свете! – пожала плечами мама Таня.
– Мамуль, это он! Я чувствую. Ларик в такого и должна была влюбиться!
– Ох, Лика, что ты можешь знать про любовь… – обняла дочку мама Таня.
– Мамуль, мы с Мишей в субботу хотим поехать в Суздаль, – Лика потерлась щекой о мамину щеку.
– Что ты! Ты его совсем не знаешь!
– Ну и что. Я наконец то встретила человека, с которым могу поговорить на любую тему. Ты понимаешь, мама? На любую. И если его единственный недостаток в том, что он родился в Канаде, я это переживу. Мне же нужно смотреть старинные русские города. Это расширяет кругозор. Ты хочешь, чтобы я снова провалилась в архитектурный? Ну мамуль… мне же уже восемнадцать лет! Мы едем только на день.
– Лика… – вздохнула мама Таня. – Мне он не нравится!
– Ну почему? В конце концов это просто диктат!

***

Перед сном в скромной супружеской спальне Лобовых, единственным украшением которой были развешанные по стенам многочисленные фотографии детей и внуков, произошел невеселый разговор.
– Отец, поговорил бы ты с Ликой. Девочка собралась ехать в Суздаль с этим Михаилом. Может, тебя послушает?
– И что я ей должен сказать? Не езжай, потому что… Ну почему, Тань? – развел руками Лобов. – Он хороший парень, образованный, симпатичный, не чета нашему Леньке. Что ты в нем плохого нашла?
– То, что он сын Вадима.
– Тут мы ничего не изменим…
Татьяна вдруг всхлипнула, прижалась к плечу мужа, тихо сказала:
– Боюсь, что Михаил поступит с Ликой так, как когда то его отец – со мной.
– Не бойся, Танюш, – погладил Платон жену по голове. – Лика себя в обиду не даст. Лобовская порода…

***

Вадим Прорва поначалу поездку Михаила в Суздаль также не одобрил. Через месяц должна была открыться фабрика по производству воды, завозили оборудование. Михаилу предстояло подбирать людей, каждый день был на счету.
– Ничего страшного – поедешь в другой раз, – решил Прорва старший.
– Я уже договорился… с девушкой, – настаивал Михаил.
– Ах, с девушкой? – улыбнулся Вадим. – Тогда другое дело… Гостиницу заказал?
– Мы едем на один день.
– Ну и что? Нужен большой хороший номер. Сделай ей подарок. Русские девушки это очень любят.
– Пап, перестань! Она не такая!
– Что – нерусская? – подмигнул Прорва.
– Да прекрати ты наконец! – Михаил впервые в жизни повысил на отца голос, выбежал из кабинета.
В другой раз Вадим, конечно же, догнал бы его, объяснил: ему и в голову не приходило ссориться с единственным сыном. Но в тот момент, не дожидаясь разрешения, в кабинет вошел его помощник Калисяк. Юрий Демьянович был из бывших районных начальников и в помощь русскому иностранцу напросился сам. Прорва чувствовал, что без такого рода людей ему действительно не развернуться… Калисяк, сияя, словно начищенный самовар, разложил на столе бумаги и изрек:
– Ваша информация подтвердилась. В деревне есть водный пласт. И вода очень хорошая. Вот результаты экспертизы.
– Ну, что я говорил? – засиял и Прорва. – И где же лучше делать скважины?
– Вот тут, видите? – Калисяк ткнул свой толстый указательный палец в нужное место. – Фермерское хозяйство Лобовых. Это их, так сказать, частная собственность.
– Да?.. – задумался директор фабрики. – А когда то была наша. Пока деда не раскулачили.
– И что вы собираетесь делать, Вадим Борисович?
– Пока не знаю. Надо обдумать. Но эта земля должна быть моей.
– А что тут думать? Ваш сын, Вадим Борисович, был, так сказать, замечен в связи с младшей Лобовской дочкой…
– Выбирайте выражения, – осадил Прорва.
– Простите… Извините. В общем, я лично их несколько раз видел вместе. Я тут статистику навел, народ поспрашивал, Михаил Вадимович из нашего поселка часто отлучается в Бережки, где проживает семейство Лобовых.
– Хорошо, – прервал Прорва. – Можете идти… Вас зарплата устраивает?
– Да, да, конечно! – осклабился Калисяк, задом попятившись к двери.
Прорва с интересом стал изучать принесенные документы. Через некоторое время в кабинет вернулся Михаил.
– Пап, извини. Я погорячился. Не знаю, что на меня нашло… – сказал он.
– Все нормально, сынок. Это я неудачно пошутил.
Пап, я прошу тебя, не надо мной управлять. Ты хотел, чтобы я приехал в Россию – я приехал. Но не потому, что ты мне велел. После смерти мамы я не мог здесь бросить тебя одного. Я приехал потому, что ты здесь, и мы что то можем сделать вместе. И мы это сделаем. Но для этого ты должен уважать меня…
– О'кей, сын! Я правда очень тронут, – растрогался Прорва.

***

Вадим Прорва пару раз заезжал к Лобовым, но не заставал их дома. Ему хотелось посидеть с ними, вспомнить былые годы – ведь в одной деревне выросли… Но это была лирика. Когда он узнал про минеральную воду под домом Лобовых, появился и серьезный повод для встречи. Судя по документам, состав воды был уникальным, себестоимость добычи копейки. Как правило, источники с такой водой находятся в земле на большой глубине, но в Бережках можно обойтись небольшой скважиной. Лобов понятия не имел, что сидит на золотой жиле. Прорва хотел, чтобы Платон об этом и не узнал. А значит, необходимо было выкупить эту землю.
Встречу назначил сам Лобов – пришел в офис Прорвы и пригласил на ближайшую среду, в будний день, чтобы Люба не смогла пересечься с незваным отцом: она приезжала в Бережки только по выходным.
Для Татьяны Лобовой это был невероятно трудный день. Она боялась этой встречи, несколько раз пеняла мужу, зачем только пригласил Вадима. Лобов сначала отмалчивался, потом отрезал:
– Точку хочу поставить. Встретимся, поговорим и покончим с этим. Чтобы больше не задавать вопросов, зачем он приехал.
– Знаешь, Платон… что было бы, если бы ты тогда на мне не женился? В те годы женщина без мужа и с ребенком в деревне – позор!.. Какой бы Любочка выросла – с таким клеймом… – высказала самую суть своих страхов Татьяна.
– О каких глупостях думаешь! – отмахнулся Лобов. – Прорва тупой был, как валенок!
– Разве? – удивилась Татьяна. – Он вроде был твоим лучшим другом.
– От большого ума, что ли, он такую девушку бросил, в Канаду смылся? – объяснился Лобов. – Спасибо лучшему другу, что на такую жену мне указал, – подмигнул он супруге.
Прорва явился с большим букетом белых роз – словно невесте, преподнес цветы Татьяне. У нее тут же сердце ушло в пятки. Но, как оказалось, Вадим даже не подозревал о существовании своей наследницы. Он сидел за обильным столом и нахваливал кулинарные способности Татьяны. Потом кое что рассказал из своей заграничной жизни – как поначалу посуду мыл в фаст фудах да гамбургеры готовил и вообще спину на чужого дядю гнул.
– Только на ноги встал – сын родился. Думаешь, все так просто? – обратился он вдруг к Лобову. Тот как раз поставил на стол свою медовуху, разлил по кружкам.
– Просто никогда не бывает. А чего ж здесь будешь делать? Планы то у тебя какие?
– Планы? Фабрику восстановлю, консервы, соки выпускать начну.
– Это хорошо для наших, если будет куда сдавать овощную продукцию, – одобрил Лобов. – А у нас, знаешь, пасека, отличный мед.
– Хорошее дело… – отпил медовухи Прорва и изобразил на лице блаженство. – А кстати, зачем тебе столько земли?
– То есть как это – зачем? – набычился Лобов.
Татьяна поспешила направить разговор в безопасное русло:
– О земле с Платоном шутить нельзя.
– Я не шучу, – возразил Прорва. – Зачем тебе лишние налоги платить? Продал бы землю и вложился бы во что то конкретное. Тот же мед. Выгоднее заниматься чем то одним, ты уж мне поверь!..
– Слово «поместье» русское помнишь? – помрачнев, ответил Лобов. – От слова «место». Поместье – это там, где ты нашел себе место. Без земли мы все беженцы. Вопрос закрыт и точка!
– Ну как знаешь, – пожал плечами Прорва. – Земля – это капитал, а капитал должен быть в работе.
– Не надо! Марксом нас больше не запугаешь!
– У твоей медовухи запах детства, – быстро сменил тему Прорва.
– А ты говоришь, продай землю! Вместе с детством, что ли?
Татьяна принесла из кухни свой фирменный капустный пирог. Прорва, чувствуя постоянный насмешливый холодок бывшего лучшего друга, ради приличия посидел еще и за пирогом, хотя интерес к встрече уже потерял. Той красавицы Татьяны Вересаевой, которую любил в юности, на свете больше не существовало; за столом сидела домовитая, со следами былой красоты мать семейства, ею гордится муж – потому что она знает 118 рецептов блюд из меда и пользуется исключительно овощами со своего огорода.
– За детей, – поднял последний тост Прорва. Пил он мало, ссылаясь, что за рулем. – Чтоб им жилось лучше, чем нам.

***

В этот торжественный момент произошло именно то, чего боялись родители. В гостиную вошла Люба. Она знала, что подобный неурочный приезд может испугать маму Таню, и тут же объявила его причину. Люба поздравила родителей с тем, что они скоро снова станут бабушкой и дедушкой; пару часов назад она сделала УЗИ, показавшее, что родится внучка. Все, конечно, обрадовались. Напряжение спало, и Лобов вполне по дружески представил:
– Это наша старшая дочь Люба. А это – наш давнишний знакомый Вадим Борисович.
Импозантный гость встал и галантно поцеловал Любину руку:
– Поздравляю будущую маму. Это так прекрасно!
Татьяна с пристрастием разглядывала оказавшихся вместе Любу и Прорву, были ли они похожи?.. Мама Таня только поняла, что на дочь незнакомец произвел благоприятное впечатление, она даже согласилась, чтобы Вадим подвез ее… Прорва же совершенно не чувствовал зова крови, принялся говорить молодой симпатичной женщине комплименты.
Уже по дороге, сидя за рулем своей иномарки, Прорва вроде бы как пожаловался смущенной Любе:
– Вы мне прямо подарок. Не выношу ездить в одиночестве.
– Мне на дежурство сегодня. Мужчинам моим ужин еще надо приготовить, а автобуса не дождешься, – оправдывалась Люба.
– Все изменилось… Другая страна, другое название, а автобуса, как сорок лет назад, так и теперь не дождешься. Поразительно!
– Дураки и дороги – это же вечное, – рассмеялась Люба, отмечая про себя, что с этим совершенно незнакомым мужчиной чувствует себя спокойно. Странно… Вероятно, это потому, что ее Гриша сейчас какой то очень напряженный: что то с ним происходит, но молчит как партизан.
– Не жалеете, что вернулись? – поинтересовалась она.
– Хватит по миру болтаться, – у Прорвы был уже готовый ответ. – Знаете, о чем я все больше думаю? Каким бы я сейчас был, если бы не уехал. Была бы совсем другая жизнь…
– Да… Удивительно… Когда вы уезжали, меня, например, еще даже на свете не было…
– Ну конечно. Вам ведь нет еще даже тридцати пяти, угадал?
– Почти сорок, – ответила Люба.
Тут Прорва впервые по настоящему удивился:
– Вам сорок? Никогда бы не подумал! Моей жене было почти столько же, когда родился Миша. Я молодой отец…
– Он у вас один?
– Да, к сожалению. Был молодой, не понимал этого.
– А у нас семья, как улей. Когда все собираемся, в доме такая кутерьма…
– Да, – вздохнул Прорва. – Татьяна с Платоном молодцы…
Так по доброму разговорились они, что не хотелось и расставаться. Прорва довез ее до самого дома.
Вечером с дежурства Люба позвонила родителям, желая поделиться впечатлениями:
– Этот ваш знакомый тебя так нахваливал. Мамуль, а почему ты о нем никогда не говорила? Я так поняла, что папа с ним дружил?
– Да как то… вылетело из головы, – ответила мама Таня, Любе показалось, что голос ее глуховатый, не совсем здоровый, что ли. – Да и что рассказывать? Мало ли по молодости приятелей было…
– Ну не скажи. Все таки интересно: наш односельчанин и в Канаде живет!
– Сорок лет назад, если человек за границу уезжал, считай – без возврата, вы этого даже не понимаете.
– Ну видишь, вернулся, на родину потянуло… Симпатичный дядька. В юности, наверное, был ого го! Сердцеед!
Мама Таня как то быстро оборвала разговор. Люба решила, что мать таки приболела. В ином случае она замучила бы ее разговорами о будущей внучке…
– Мамуль, у вас все в порядке?
– Любонька, прости. Переволновалась с этими приготовлениями для высокого гостя, таблетку сонную выпила. На ходу сплю, – закончила разговор мама Таня.
Люба успокоилась: причина действительно уважительная.
Но более своей законной супруги переживал появление родного отца Любы Платон Лобов. Он старался не показать ни малейшего волнения, выдавали действия… Ранним утром втайне от Татьяны он собрался ехать в Ковригин. Лобов наложил полную корзину солений, медов и варений, надел свой самый приличный костюм, уже тесноватый в плечах, повязал галстук. Но верную подругу не обманешь. Она удивилась, зачем надел галстук.
– Да так… в город еду! Что ж тюфяком то являться?
– Сказал тоже! – она подошла к мужу, перевязала ему галстук. – Я бы за тюфяка не пошла! Не темни, Платон, зачем вырядился?
– К Любе заеду по дороге. Не хочу, чтобы дочка меня стыдилась. Могу и галстук завязать, почище некоторых канадцев.
– Платон, Платон… – Татьяна сочувственно покачала головой. – Зачем эту ерунду в голову вбиваешь! Ты – настоящий отец. И Люба тебя очень любит. Ну, езжай с богом!

+1

4

Глава 4
БИЗНЕС ПЛАН

У Гриши Жилкина, мужа Любы, вдруг наступила черная полоса. Сколько мог, он скрывал это от жены. Началось все с того, что к нему на квартиру под видом «электриков» заявились бандиты и потребовали вернуть долг. Козловский, как оказалось, перед своим исчезновением из города занял двадцать тысяч долларов. Гриша пытался уговорить бандитов подождать возвращения компаньона, но – увы! Сведения были неутешительны: Родион пропал в неизвестном направлении. Козловский не отвечал ни по мобильному, ни по городскому телефонам… Он занял деньги, а долг требовали с Гриши Жилкина. Ко всему прочему, несколько заказчиков отказались от услуг их общего склада. Денежный поток превратился в маленький ручеек. Гриша ходил мрачный, большую часть времени проводил на складе, изыскивая любые способы перехватить денег. Люба, конечно, замечала беспокойное состояние мужа, пыталась выяснить, что происходит, но Гриша отговаривался обычной занятостью на работе. Люба безапелляционно заявляла:
– Я тебе давно говорю, что Козловский – бездельник. Вся фирма на твоих плечах, а он, видите ли, прохлаждается!
Наконец, от складского бухгалтера Михальченко Гриша узнал о махинациях компаньона. Оказалось, что за Двадцать тысяч долларов Козловский купил машину для жены. Гриша поинтересовался, почему личный автомобиль был оплачен из средств фирмы, на что Михальченко ответил, что так Козловский распорядился – сказал, что с согласия компаньона. Далее всплыла «покупка телеоборудования», проще, домашнего кинотеатра, который также сделался исключительной собственностью Козловского.
Через неделю два знакомых бандита заявились к Грише в складской офис. Спрашивали, собрал ли деньги. Гриша сообщил, что вовсю разыскивает Козловского. Бандиты, как водится, принялись шантажировать. Говорили, как в кино:
– Ты в дерьме, парень, по самые уши. Если не хочешь провалиться глубже – ищи по быстрому деньги. Мы ребята нервные, можем жене пожаловаться. Она ведь в больнице работает?
– Не трогайте семью! – истерично крикнул Гриша.
– Видишь, безотказный вариант, – довольно сказал один бандит другому. – Парень еще не знает, какие случайности с людьми иногда происходят. В Лобне у одного недавно склад сгорел со всем товаром. Электричество подвело. Не дрейфь! Мы не тронем! Неси деньги и разойдемся по хорошему.
– Я соберу! – пообещал Гриша.
Дело набирало опасные обороты, но Гриша все равно не до конца верил в это. Ему казалось – еще день, два, и ситуация разрешится. После последнего визита бандитов Гриша догадался дойти до дома Козловского. Дверь открыла незнакомая женщина, которая оказалась новой хозяйкой жилища. На все расспросы был один ответ, что Козловский продал дом и уехал, адреса не оставил.

***

В ближайшую после злосчастного визита субботу, за семейным обедом Люба впервые заговорила о том, что их двухкомнатная квартирка станет тесной, когда появится маленькая…
– Я все посчитала, через две недели срок окончания нашего пятилетнего вклада… – Любины глаза светились. – С процентами нам как раз хватает на трехкомнатную. Ты знаешь, Демичевы готовы поменять свою квартиру на нашу с доплатой.
– И сколько они нам доплатят? – хмуро спросил Гриша.
– Да не они, Гриш, а мы! У них же трехкомнатная, в центре, ремонт недавно сделали, очень хороший.
– А а а… Демичи… Очень вовремя!
– Правда ведь?! Мы с тобой только поговорили. Надо подождать до конца месяца, а потом снять деньги в банке…
Близнецы подростки Петр и Павел сами догадались, что мать в интересном положении – выросший животик было уже невозможно скрыть. Им нравились обе перспективы – и прибавление семейства, и новая квартира.
– Значит, теперь у каждого будет по отдельной комнате! – воскликнул Павел.
– Это как это? – удивился Петр.
– Просто: у тебя одна, у меня – одна, у родителей – тоже своя комната. А младенца пока и за человека нечего считать!
– Дурак ты! – Петр щелкнул брата по лбу.
– Прекратите! – стукнул по столу Гриша.
– Бедная моя девочка… – улыбнулась Люба, поглядев на свой живот. – Братики у тебя – не промах! Гришенька, а знаешь, что я вчера слышала в магазине? Лида почтальонша сказала, что Козловский уехал с женой и с горой чемоданов. А еще – что у них в доме кто то другой теперь живет…
– Ерунда! Сарафанное радио! – возмутился Гриша. – Бабам заняться нечем!
– Да пусть себе болтает! Что ты так всполошился?
– Это делу вредит, понимаешь? Бизнесу… Я звонил Родиону. Он доделает свои дела и приедет!
– Ура! – радостно воскликнул Петр. Он единственный из семейства знал об отцовской проблеме, потому как видел и слышал «электриков», приходивших к Жилкиным домой требовать долг Козловского.
На душе горе предпринимателя Гриши, доброго и доверчивого человека, было тяжело, как никогда. Все его небогатые возможности были исчерпаны. Оставалось одно – воспользоваться семейными накоплениями…
Девушка в Сбербанке предупредила, что срок вклада истекает только через две недели и если он заберет деньги сейчас, то все проценты аннулируются. Гриша написал заявление.
За деньгами его попросили прийти на следующий день. Он принес из дома хозяйственную сумку, сложил туда около полусотни долларовых пачек, озираясь, вышел из Сбербанка, добежал до своего видавшего виды «Москвича». Погони не было. Когда Жилин приехал на склад, то долго сидел в машине, наблюдая, нет ли слежки. Потом зашел в свой офис, набрал нужный номер, сказал:
– Приходите, все в порядке.
Кредиторы прибыли ровно в девятнадцать ноль ноль. Гриша прямо в сумке передал им деньги, выдохнул:
– Здесь ровно двадцать тысяч.
– Пересчитай, – приказал один бандит другому. На вид они казались Грише одинаковыми: накачанными бритоголовыми Шварценеггерами.
– Ровно двадцать! Как в аптеке, – сказал считавший.
– Я же говорил, все точно.
– Где же точно? Трех штук не хватает, – на ходу заявил второй качок.
– Как это не хватает? – возмутился Гриша. – У меня больше нет денег, я взял в банке все, что у меня было.
– Сочувствую, но помочь ничем не могу. Сегодня три тыщи, послезавтра – четыре и так далее. Ищи деньги, коллега!
С тем бандиты и вышли, забрав с собой все многолетние сбережения Жилкиных. Гриша закрылся в своем офисе и, потеряв ощущение пространства и времени, словно невменяемый, просидел до полуночи. К семейному ужину, как обещал, он не явился. Любе снова пришлось объяснять близнецам, что «папа опять на складе».
– Понятно… – сказал Павел. – На нем всегда все ездят.
– Паша, не надо так о папе, – вздохнула Люба.
– Хорошо. Только я вслух сказал то, о чем другие про себя думают.
– Нет, Паша, все думают по другому. Отец – честный и порядочный человек. И если этим кто то пользуется, то это только минус тому человеку.
– Я понял, мам, – ответил восемнадцатилетний парень. – Только в бизнесе надо и зубы показывать.
– Вот вырастешь, мы на тебя посмотрим… на зубастого.
– Будь спок! За меня не волнуйся!

***

За кого можно было действительно не волноваться, так это за Лику. Через полгода она напрочь забыла о своей летней трагедии, когда провалилась в архитектурный. Она была упорной и жизнерадостной девушкой, долго унывать не могла. Искра несомненного ее таланта разгоралась все сильней. К собственному удивлению, подогреваемая поддержкой Михаила Прорвы, она действительно разработала обещанный бизнес план и однажды представила его на родительский суд.
– Пап, ты что нибудь слышал о сельском туризме? – начала она издалека.
– Это вроде как Васильевы дом дачникам сдают и дерут с них почем зря, – отозвался Лобов, просматривая газету.
– Нет… Ты послушай, не читай! Сельский туризм – это отдых и реабилитация в экологически чистой зоне.
– А по человечески объяснить можешь?
– По человечески – это свежий воздух, чистое питание, рыбалка, лошади.
– Угу! И комары, туды их в качель! Рано что то в этом году начали жрать… Турция все равно лучше нашей деревни, – подзадоривал дочку Лобов.
– Папа, сельский туризм сейчас в моду входит, например, в Польше и Прибалтике.
– Мне кажется, что у нас не привьется, – осторожно сказала мама Таня, стряпавшая на своем рабочем месте у плиты.
– Нет, мамуль! Сейчас уже все понимают, что человек должен отдыхать на земле, спать на чистом воздухе, пить парное молоко, есть горячий хлеб…
– Ты что же это, хочешь устроиться на нашей земле?
– Конечно, папуль! Где же еще?
Лика, словно фокусница, достала из своего портфеля сметы, планы, диаграммы, наброски архитектурных разработок.
– Вот смотрите, я все тут подробно расписала. Это примерный проект переделки дома, смета на ремонт…
– Погоди, какая еще переделка дома? – воскликнул Лобов.
– Нужно сделать пристройки к дому, для новых комнат мебель купить, еще кое что…
– Ты представляешь, сколько это «кое что» стоит?
– Конечно, представляю! Я посчитала. Но это окупится за три четыре сезона!
– Быстрая какая… – Лобов задумался, переглянулся с мамой Таней, которая с сомнением сказала:
– Не знаю, Ликуш, будет ли толк от твоего туризма…
– Будет, не будет! – разволновался Лобов. – Мне вообще эта идея поперек характера!
– Папуля! Ты же сам хотел что то придумать, говорил, земля простаивает.
– Я о другом говорил. Чтобы нам вместе, всей семьей на этой земле работать. Хочу хозяйствовать, понимаешь? Хочу быть хозяином. А ты предлагаешь «подай принеси».
– Ты, отец, на девочку нашу не нападай, она ж хотела как лучше, – мама Таня даже оставила свою стряпню. – И с Леней надо посоветоваться.
– С ним то зачем? – удивился Лобов.
– Как зачем? Он все таки твой сын, наследник. Он тоже хочет во всем этом поучаствовать, правда, Лика?
– Ай! Наша дуда и туда и сюда! – досадливо махнул рукой Лобов и пошел прочь из кухни, но тут же вернулся, взял Ликины бумаги и унес их…

***

Раньше Лика расстроилась бы на целый месяц: она не любила, чтобы с ее «грандиозными планами» не соглашались сию же минуту. Именно своей многомесячной вселенской печалью она и заставила родителей в прошлом году разрешить ей поступать в архитектурный вместо желанного им медицинского: ведь биологией дочь увлекалась с детства…
Но теперь у нее был Миша! Он понимал с полуслова! У них уже было условлено: она звонила ему на мобильный, и Миша бросал работу, приезжал к месту их свидания – в кафе «У трассы». Так было и теперь. Миша приехал даже раньше ее, заказал кофе и ее любимые пирожные.
– Ну, что родители? – первым делом спросил он.
– Папа у меня, знаешь, какой упрямый… – шмыгнула Лика носом. – Ну, ничего. Я подсчитала, прибыль будет даже больше, чем я предполагала.
– Милая моя бизнесменка… – Миша ласково погладил ее руку. – Знаешь, я совсем не хотел ехать в Россию. А теперь так рад, что не остался в Канаде… Знаешь почему? – он заглянул в ее широко раскрытые глаза. – Я бы никогда не встретил самую лучшую девушку на свете Лику Лобову…
– Да?
– Лика, давай прокатимся в нашу липовую аллею, – предложил Миша. – Там так красиво, как у Толстого. Правильно?
Правильно, – засмеялась она. – Поехали! Там, правда, лучше говорить о природе. Когда я родилась, эти липы уже были вековые. А запах, когда они цветут, ой… Сюда будут ходить наши туристы.
– Я даже чувствую запах липового цвета… и слышу жужжание пчел, – зажмурился Михаил.
Воркования двух влюбленных слышала Настя, которая старалась почаще выходить к клиентам из подсобки кафе. Она на всякий случай изучала окружение Лени…
Липовая аллея была в десяти минутах езды от Бережков – на месте старинного разрушенного поместья. Последние останки барского дома были снесены с лица земли жителями окрестных деревень в перестроечную эпоху. Каждый раз канадец Миша удивлялся, почему русские люди так варварски относятся к своей истории…
– Это будет здорово! – Лика на природе все больше воодушевлялась своим проектом. – Каждый год можно будет придумывать новые программы. Например, сам сажаешь свой огород, сам ухаживаешь и осенью собираешь свой урожай! Я знаю, многие хотят быть ближе к земле, а участки есть не у всех. Ты здесь еще лето не видел. Знаешь, какие у нас места живописные. Настоящая русская природа, рыбалка… а что? Мой папа в прошлом году поймал вот такого жереха, – она развела руками.
Взявшись за руки, они шли по старинной липовой алее – так, как и описывали любовь русские классики. И это было чудесно! Но своим западным менталитетом Миша не все понимал в русском агротуризме, можно даже сказать, что чем дальше, тем меньше он это понимал. Какой свой урожай, какие костры у реки?.. На уме у него сейчас было только одно, и он не знал, как приступить…
– А мой папа… я ему уже сказал про нас с тобой. Ну… о тебе, – заглянул в ее глаза Миша. – Сначала посоветоваться хотел о твоих планах. Об агротуризме.
– Ему, наверно, этого не понять? – насторожилась Лика. – Он же у тебя почти олигарх по местным масштабам…
– Отец в состоянии оценить идею. Он считает, что выгоднее продать землю, а деньги инвестировать .
– Продать землю? – расстроилась она. – Хорошо, что папуля не слышит.
– Он еще сказал, что идея хорошая и чтобы я всячески поощрял тебя.
– И ты согласен? Ну, меня поощрять?
– Можешь на меня рассчитывать… И знаешь, что еще хорошо? Он уже знает твоих родителей. Не надо будет знакомить и все такое… Ну, если бы мы собрались пожениться, – наконец, Миша сказал самое главное.
– Что? – не поверила ушам Лика. – Повтори!
– Я хотел сказать, что люблю тебя, – сказал Миша и уверенно повторил: – Я люблю тебя и хочу на тебе жениться!

***

Миша чувствовал себя героем классического романа – так необычно, трогательно и хорошо складывались отношения с Ликой. Конечно, в романе у влюбленных всегда бывают препятствия – но это лишь для испытания чувств. В Канаде девушки совершенно другие – практичные, эмансипированные, жесткие. Вот поэтому то, оказывается, Мише было с ними неинтересно. А Лика – просто чудо! Все познается в сравнении. Поговорить бы об этом с отцом, поблагодарить за то, что вытащил в Россию, где действительно хочется беседовать «по душам».
Отец все время был чем то озабочен и занят. И тем неожиданнее было его приглашение среди бела дня подъехать к одному заброшенному дому на краю деревни Бережки. Михаил затормозил у покосившегося крыльца и дал троекратный гудок. Некоторое время никакого движения вокруг не наблюдалось. Потом вдруг заскрипела дверь, и показался отец, весь в паутине и пыли.
– Что ты тут делаешь? – удивился Михаил, выйдя из машины. – Смотри, как испачкался! Что, тут кто то жил?
– Жил… – усмехнулся Прорва. – Это мой дом. Здесь жили твои бабушка и дедушка…
– В этом сарае? – с недоверием спросил Михаил. – А что это у тебя в руках?
– Мой нож, сам когда то сделал. Воткнул его в стену сорок лет назад и уехал…
– Я бы тоже отсюда сбежал, – Россия вдруг показалась Михаилу темным своим боком. – У вас совсем не было денег?
– Не то слово… Щи из крапивы, вареные картофельные очистки, оладьи из лебеды… Читал, наверное, в книгах. Да, такое у меня было детство. И юность…
– Я даже представить себе не могу… – испугался Михаил. – Такое могло быть только в кино, но чтобы в жизни… Ты мне не рассказывал…
– Ты бы и не поверил. И сейчас не веришь, – улыбнулся Прорва.
– Да, ты многого в жизни добился…
Они молча сидели в машине: Прорва не звал сына припасть к истокам – коснуться родных стен, тот и не стремился. Все таки «умом Россию не понять»… Или по крайней мере сразу не понять.
– Была у меня девушка, самая красивая в наших краях, – вздохнул Прорва. – Мне хотелось другой жизни… мир посмотреть. Вот и уехал, и что? Через год стал бешено тосковать по оставленному. Сколько лет снился мне этот дом, старая яблонька, этот нож… Яблони одичали, родители умерли, любимая вышла замуж за другого… Не к кому было возвращаться. А потом я встретил твою маму.
– Твоей невестой была мать Лики? – осторожно спросил Михаил.
– Смышленый ты у меня, – дружески сказал Прорва.
– Вы тогда поссорились?
– Знаешь, мужчины и женщины по разному смотрят на вещи. Я хотел уехать, добиться чего то; она хотела, как все, иметь дом, мужа, семью. Ей немного было нужно. Она была очень мудрой… Татьяна могла быть моей женой, у нас мог бы быть ребенок…
Папа, история не терпит сослагательного наклонения, – сказал Михаил, чувствуя, насколько взволнован отец. – Знаешь что? Я рад, что приехал в Россию и сюда… Спасибо тебе за все…

***

Через час после ностальгического свидания с прошлым Вадим Прорва появился в кафе «У трассы» вместе со своим заместителем Калисяком и областным чиновником. Солидная компания заняла места в углу у окна. Заказали самый дорогой коньяк. Официантка Настя сразу сообразила, что речь пойдет о деле, а потому проявила массу изворотливости и выдумки, чтобы подслушать разговор. Как она поняла, Прорву интересовал кредит на разработку водного месторождения.
– Такая земля – настоящее сокровище, – авторитетно заявил он. – И я не хотел бы огласки до поры до времени.
– Можете быть спокойны, Вадим Борисович, – заверил Калисяк.
– Инвестиции в интересах нашего района: новые рабочие места, снижение безработицы, – подтвердил чиновник. – Вы ведь уже начали набирать людей?
– Дело, скажу вам, непростое, – задумался Прорва. – Старики на печке лежат, молодежь в Москву подалась, а у тех, кто желает работать, маловато образования…
– И с кадрами, и с документами поможем. Лично проконтролирую. Будут кое какие расходы, – намекнул чиновник.
– Естественно, – подтвердил Прорва. – Меня товарищ Калисяк обо всем проинформировал. Вы останетесь довольны.
– А эти Лобовы знают, что сидят на золотой жиле? – тихо спросил чиновник, но Настя вся превратилась в слух и фамилию уловила.
– Нет, – отрезал Прорва. – И, надеюсь, не узнают.
Новости хорошие, Вадим Борисович, – сообщил довольный Калисяк. – Я переговорил в земельном комитете, они тоже готовы помочь. В регистрационной палате Лобовы свои документы недооформили, за отдельную плату их можно вообще затерять…
– Не очень их балуй, – сказал Прорва, скорее всего для чиновника. – На голову сядут. Потом за каждую бумажку придется втридорога платить.
– Время поджимает, Вадим Борисович. Найдется какой нибудь умник и перехватит наш кусок. Пока информация о воде не вышла наружу, надо действовать, правда ведь, Никифор Анатольевич? – обратился Калисяк к чиновнику.
– Истинная правда! – ответил тот.
– Ну что ж, за успех нашего дела!
Настя зашла в подсобку и не в силах сдерживаться, громко засмеялась. Солидная компания не подозревала, что в свою тайну посвятила чужака.
Настя теперь чувствовала себя в жизни намного уверенней, хотя пока не знала, что делать с ценной информацией. Для начала она решила испытать силу Лениной привязанности.
Не однажды уже Настя тайно ночевала в лобовском доме: приходила поздно вечером и рано утром уходила. Леня подставлял лестницу к балкону, и она забиралась в его комнату на втором этаже. На этот раз, уходя, Настя швырнула с тумбочки в угол фотографию, на которой Леня был снят вместе с Оксаной.
– Когда кого то к себе приглашаешь, прячь фотки своих девиц!
– Да, да, да, – поцеловал ее на прощанье Леня.
Эта маленькая уступка легла в основание большого бизнес плана Насти – Анастасии Антоновны Дьяконовой, выросшей в обычном русском интернате.

***

На следующий день Леня, проснувшись, по обычаю, к полудню, отправился в кафе навестить Настю. Девушка сделала вид, что очень занята с другими клиентами, с ним не перекинулась и словом. В конце концов Леню обслужила Настина подруга Оля. Он еще раз зашел в кафе перед закрытием.
– Что тебе нужно? – невежливо спросила она.
– Я тебя жду, поехали ко мне…
– Отвали! Езжай ка ты к своей невесте.
– К какой невесте? – не понял Леня.
– К Оксане, на которой ты летом женишься.
– Кто тебе это сказал? Я с ней порвал. Настя обдала его ледяным взглядом:
– Когда?
– Ну, не порвал… Собираюсь.
– Сегодня… Сейчас.
– Настя, сейчас поздно, у нее уже все спят.
– Значит так: или ты ей сегодня скажешь, что между вами все кончено, или забудь обо мне. Выбирай.
И она таки заставила Леню сесть в машину, доехать до Оксаниного дома, вызвать девушку на улицу и мертвым голосом сказать ей нечто вроде «нам нужно» или «нам лучше расстаться»… Оксана не понимала, что вдруг стряслось, но сейчас с Леней ей было даже страшно – не свои слова он говорил. Обманутая невеста с трудом стащила с пальца подаренное им кольцо и насильно сунула ему в руки.
– Уходи!

***

Первые сомнительные успехи придали Насте невероятной смелости. Она решила проникнуть в самую суть неясной ей до конца тайны «золотой водной жилы». Сделав прическу и одолжив у Оли строгий темный костюм, Настя отправилась наниматься на работу в офис Прорвы. На фоне деревенских девушек, пытавшихся устроиться секретарем к Прорве, Настя заметно выделялась. Бойкая и независимая девушка понравилась будущему шефу.
– Какое у вас образование? – спросил Прорва.
– Колледж. Специальность – маркетинг.
Прорва посмотрел на нее с удивлением:
– Почему же вы хотите работать в деревне? Человеку с такой специальностью здесь неинтересно.
– Я хочу работать не в деревне, а в вашей фирме. Кроме того, Любавино – поселок городского типа.
– Хорошо… У вас есть документы?
– Со мной только паспорт, – сказала Настя, – диплом не захватила.
– Не страшно, – улыбнулся импозантный Прорва. – Принесете при случае… Скажем, в первый день работы.
– Ой, спасибо! – она чуть не запрыгала от радости, слишком уж восторженно глядя на шефа.
Цель невероятно приблизилась, осталось найти поддельные документы. Но в нынешнее время – это небольшая проблема.
Через неделю Настя отыскала нужного «умельца», который за пару дней нарисовал ей диплом.
– Корочки – не подкопаешься, – сказал «умелец». – А вообще, подруга, для таких, как ты, главный диплом – свидетельство о браке.

***

Вернувшийся на родину Герман Конев не собирался отказываться от дальнейшей карьеры. Как известно, чем выше поднимаешься, тем чище – в глазах общества – должна быть биография. У новоиспеченного замминистра было единственное темное пятно – заявление об отказе от отцовства, невероятная ошибка молодости: такой документ нельзя оставлять у обиженной женщины. Что она с ним может сделать – бог весть… Герман по своим каналам узнал, где теперь служит Лариса, и отправился в суд. Первая попытка закончилась неудачей. Он некоторое время понаблюдал за ней исподтишка, но ни на минуту Ларису не оставляли в одиночестве. Герман удивился: она выглядела прекрасно, вела себя уверенно, судя по всему, пользовалась авторитетом.
На следующий день судья Лобова уже собиралась домой, когда в ее кабинет вошла секретарша с очаровательным букетом цветов. Лариса подумала, что это – очередной презент от Олега. Три раза она отказывалась брать, четвертый, наконец, принять решилась.
– Лариса Платоновна, это вам какой то мужчина принес. Он вас нашел? Я его в буфет направила.
– Кто же это такой? Вы его знаете? – удивилась она.
– Такой интересный, представительный, – оценила секретарша. – Сказал, что ваш приятель. Да вы не волнуйтесь, он вам позвонит. Я дала ему ваш телефон.
– Незнакомому мужчине вы дали телефон судьи? Вы в своем уме? А вам он что дал?
– Ничего… – не совсем уверенно пожала плечами секретарша. – Он такой обаятельный. Сказал, что потерял ваш телефон, про родителей ваших спрашивал. Они ведь в деревне живут?
– Возьмите и это! – Лариса всучила ей букет, а сама, хлопнув дверью, ушла.
На следующее утро о незнакомом мужчине напомнил адвокат Менделеев. Он встретил Ларису на лестнице, остановил – вроде как по делу… Но от ревности его деловитость быстро испарилась:
– У тебя кто то есть?
– В каком смысле? – не поняла она.
– В прямом. Тебя искал мужик. Такой высокий, элегантный. Холеный.
– И что? Он представился моим женихом?
– Он никак не представился. Но искал тебя явно не по делу. Если не хочешь говорить – пожалуйста…
– Просто не знаю, что тут сказать. Мне вообще не до мужиков. Дел полно. Не представляю, кто бы это мог быть.
– И не до меня? Почему ты не хочешь со мной встречаться?
– Хочу, – улыбнулась Лариса. – Но не могу…
Она поспешила дальше, оставив Менделеева раздраженным и недоумевающим. Снизу по лестнице поднималась Зина, однокурсница Ларисы Лобовой. В другой ситуации Олег никогда не стал бы ее расспрашивать, но сейчас ему показалось простительным.
– Зиночка! – остановил он свою коллегу.
– Олег, прости, у меня заседание.
– Два слова, Зинуль! Ты ведь однокурсница Ларисы Лобовой?
– Слушай, говорят, вы с ней… но я не поверила. Она же к себе никого не подпускает …
– А с мужем она когда развелась? – перебил Менделеев. – Он где?
– Не смеши! Лариса никогда не была замужем.
– Точно? – с облегчением выдохнул Менделеев. – Я имею в виду отца ее ребенка…
– Нет, Олег, имеешь в виду ты ее, – сообразила Зина. – А на отце Глеба стоит жирный гриф секретности. Имей в виду!
– Спасибо за совет! Твой должник…
– Да ладно! – отмахнулась Зина.

***

Поздно вечером Ларисе позвонили.
– Здравствуйте, – донеслось из телефонной трубки. – Вас беспокоит Герман Конев. Могу я поговорить с Ларисой? – Она затаила дыхание. – Лариса, не молчи, нам надо поговорить. Лариса, ты слушаешь? Это важно. Речь о нашем сыне…
Лариса осторожно повесила трубку. Через минуту раздался новый звонок. Она выдернула шнур из розетки.
На следующий день никакие дела в голову не лезли, Лариса раздумывала о причине появления отца Глеба. Представляла самое ужасное: он хочет забрать у нее сына. И хотя юридически сделать это почти невозможно, но Конев теперь гусь высокого полета, нажмет на рычаги… Хотя зачем ему Глеб?
Она даже не заметила, как в ее рабочую комнату вошел Олег.
– Бледная, худая, уставшая! – весело поприветствовал Менделеев. – Могу чем то помочь?
– Нет, – еле выговорила она.
– Серьезно… Ларис, а давай на выходные съездим отдохнуть. Представь: небольшой домик у озера, тишина, покой, чистая вода. Катание на лошадях…
– На лошадях?.. – впервые Лариса проявила подобный интерес. – Да, возможно…
– Это еще не все. Рыбалка! Там есть озеро. Глеб будет визжать от восторга, – и Менделеев принялся описывать прелести загородного отдыха.
– Ладно, успокойся. Я подумаю.
– Ну, наконец!
Она кое как досидела до конца рабочего дня, решив, что если встретит еще в суде Олега – поедет с ним. Иначе увезет Глеба к родителям.
Лариса столкнулась с Менделеевым в дверях собственного кабинета. Он спешил к ней с единственным вопросом:
– Ну что, едем?
– Да, – согласилась она. – Только сегодня же, можно? Через час… Нет, через полчаса.
– Не то передумаешь? Давай я сразу к вам заеду и заберу.
Дома Лариса быстро побросала в сумку необходимые вещи и выбежала во двор. Олег уже сидел в машине с Глебом. Радости обоих не было конца… Общаясь, они даже не заметили, как появилась Лариса. Она кинула сумку на заднее сиденье и дала команду трогаться. Мужчины переглянулись – что с женщин возьмешь, никогда непонятно, чего они хотят… Они едва разминулись с большой черной машиной, въехавшей во двор. Глеб даже присвистнул – какая красивая. Лариса облегченно вздохнула: Герман, сидевший в представительском автомобиле справа от шофера, никак не мог увидеть ни ее, ни сына.
В переднее зеркальце она еще успела заметить, что Герман стоял у двери их подъезда и набирал номер квартиры. Их квартиры…

+1

5

Глава 5
КРИМИНАЛ

За четыре просроченных дня сумма процентов, которые требовали с Гриши бандиты, увеличилась на две тысячи баксов. Можно было бы набрать в долг у друзей приятелей, но тогда Люба непременно узнала бы обо всем. Гриша не хотел ее волновать. Мысль взять кредит в банке подал сын Петр, знавший об отцовских проблемах. Действительно, почему такая простая мысль не пришла ему в голову раньше… Гриша сразу повеселел, жизнь снова приобрела светлую окраску: вот и сыновья подрастают, подают хорошие надежды. Петр – такая чуткая душа, у Пашки – золотые руки, любую машину может разобрать и с закрытыми глазами собрать…
Гриша надел свой выходной костюм, перед зеркалом тщательно завязал новый галстук, желая произвести в банке хорошее впечатление. Никогда до этого он не брал кредитов, но теперь решил, что пора мыслить западными категориями. Вспомнил и миллиардера Билла Гейтса, который любил повторять, что начало его успехов кроется в поражениях…
Но, как говорится, мы предполагаем, а Бог располагает. Обеспечением кредита было имущество фирмы. В банке сказали, что без подписи второго ее соучредителя – Козловского Р.Н. кредит оформить не могут ни под каким видом.
– У вас частная собственность есть? – участливо спросила служащая банка.
– Есть… Квартира.
– Вот под залог квартиры деньги получить можно. На вас оформлена?
– На меня и жену, – вздохнул Гриша.
– Придете с ней завтра, вам сразу все и оформят без проблем.
Все легальные возможности были исчерпаны. Гриша вышел из банка, посидел на лавочке и, как был, в своем новом костюме, направился в милицию. Там его попросили написать заявление и ждать вызова. Гриша не был прирожденным конспиратором и не подозревал, что его постоянно «пасут». В переулке, недалеко от дома его ждали знакомые «Шварценеггеры». Гриша не стал выяснять с ними отношений, а просто сказал:
– Знаете что? Теперь мы будем разговаривать иначе. Покажите мне финансовые документы, в которых точно обозначены долги. Я заплачу все до копейки, но хочу видеть реальные цифры…
– Гриша, как ты нас разочаровал, а где же доверие? Хотели обойтись по джентльменски, но если ты просишь. Бумер, покажи ему документы и цифры…
Второй, размахнувшись, угодил Грише в глаз.
– Это была цифра раз. До скольки считать будем?
– До трех, – ответил Бумер.

***

Люба, конечно же, приложила все усилия, чтобы облегчить страдания мужа: промыла раны, пожалела. Гриша вполне правдоподобно объяснил случившееся тем, что «какие то ханыги посреди бела дня требовали с него деньги».
– Ну и дал бы им, – сказала она.
– Может, еще в ресторан их сводить? – возмутился Гриша.
– Гришенька, но так ведь мог и глаза лишиться. В милиции был?
– Да. У них это уже десятый случай за неделю. Банда какая то!
Рано утром Люба ушла на работу. Чуть погодя Грише позвонили «шварцнегеры» и попросили забрать из милиции заявление. Он наотрез отказался. Тогда его участливо спросили:
– Как глаз? Видишь нормально? Выгляни в окно.
Он подошел к окну и увидел, что во дворе полыхал его «Москвич». Когда факел погас, от машины остался черный остов, похожий на хребет съеденной рыбы. Молодой следователь, приехавший на место происшествия, констатировал поджог и сразу же заявил, что свидетели вряд ли найдутся. Утешил тем, что Жилкины получат по страховке. Вопрос, кто уничтожил машину, был также быстро решен положительно – подростки, почему – «нанюхались бензина и подожгли». Следователь прищурился и спросил Гришу:
– Гражданин, а не вы ли сами подожгли?
– Да вы что! – возмутился Жилкин.
– Давно пора этот металлолом сдать в утиль. Радуйтесь, новую купите…

***

После поджога Гриша сам закурил, бросался на все телефонные звонки, выхватывая у домашних трубку. При этом все время говорил Любе, что «не надо нервничать».
– Я не нервничаю, – отвечала она. – В каком мире мы живем, Гриша? Разве раньше в Ковригине было что нибудь подобное? Мы ведь зла никому не делали. С соседями дружим. Ну, кому надо было поджигать?
– Тебе же сказали – подростки!
– Какие подростки, Гриша…
– Любочка, прости, мне на склад надо, товар пришел!
– Где же твой Козловский? Гриша, что происходит?
– Ничего не происходит. Я с ним на связи. Доделает дела и приедет. Люба… а может, тебе отпуск на пару дней взять, к родителям поезжай. Проведаешь их.
Люба медленно поднялась со стула – таскать живот становилось все тяжелей.
– Ты чего то боишься? – она пристально посмотрела на мужа.
– С чего ты взяла, – нервничал Гриша. – Просто тебе нельзя волноваться. Поедешь к родителям, там воздух, отдохнешь от нас. Люб, ну я побежал, хорошо? Вечером поговорим.
– Гриш, ты ничего от меня не скрываешь?
– Вот еще выдумала! – он уже был в дверях. – Любаш, ты только дверь поосторожней открывай, не сразу… Ну ты же сама говоришь, что в Ковригине стало не так безопасно…
Как только дверь за мужем захлопнулась, Люба позвонила Ларисе, рассказала о своих подозрениях… Сестра посоветовала Любе пока не волноваться и постараться поговорить с мужем так, будто она что то знает. У Любы отлегло от сердца.
После работы она, уставшая, все таки поехала на репетицию. Там ей стало плохо, и Аскольд вызвался подвезти ее до дома. Гриша уже возвратился с работы, был зол и несправедлив и, конечно же, приревновал руководителя хора к жене. Они, как ему показалось, слишком оживленные вошли вдвоем в квартиру и поначалу его даже не заметили, обсуждая какую то дурацкую коду. Увидев мужа, Люба потухла:
– Что то я совсем расклеилась… Аскольд так мне помог!
– Почему не позвонила? Я бы сам тебя забрал.
– Гриша, у нас же теперь нет машины…
– Ну, если я больше не нужен, пожалуй, поеду? – заторопился Аскольд и попятился к двери.
– Большое спасибо, Аскольд, – простилась Люба.
Грише было особенно неприятно, что Аскольд увидел его с подбитым глазом. Когда дверь за спасителем захлопнулась, Гриша спросил, опять забыв, что машины больше нет:
– Может, в больницу съездим?.. И кончай с этим дурацким хором!
– Гриш, перестань! – прилегла на диван Люба. – Единственная радость…
– А у меня, представь, дела налаживаются… Оборот со следующей недели увеличится почти вдвое. Нажал немного на тех, кто у нас в долг кормился. Михальченко наша выбила деньги из просроченных платежек. Кому то пригрозила, кого то очень попросила. С такими делами заживем лучше, чем при Козловском, – проговорился Гриша.
И Люба это сразу учуяла.
– Гриша, – серьезно сказала она. – Я все знаю. Ты задолжал деньги. Это они тебя избили, а потом машину нашу сожгли.
– Они что, приходили домой? Что они тебе сказали?
Люба молчала, качая головой, думая, что бы сказать, и сказала:
– Значит, это правда…

***

Ничто не ново под Луной… «От сумы и от тюрьмы не зарекайся» – эту народную мудрость Гриша за последние две недели прочувствовал на собственном опыте. И еще: нет ничего тайного, что не стало бы явным. Тоже верно сказано, кажется, в Библии… Это тайное выходило теперь горькими Любиными слезами. Она плакала три дня, за которые проценты выросли до пяти тысяч зеленых.
Гриша жил теперь с чувством, что за ними ежеминутно следят. И вот теперь, поздно ночью, бандиты знают, что старшие Жилкины не спят, маются. А может, даже и слышат их кухонный разговор…
– Твой Козловский – жучила. Это он долгов наделал. При чем тут ты? – Люба думала, что сделала правильный вывод.
– Они решили, что при чем, – опрокинул ее аргументы Гриша.
– И что мы теперь делать будем? Они ведь не отстанут. Может, нам уехать? Продадим все и уедем отсюда. Сбежим, как Козловский! – опять заплакала Люба.
– Ты только не волнуйся, ну, пожалуйста. – Гриша подал жене новый носовой платок. – С детьми, Любаш, не набегаешься. Как же я не хотел, чтобы ты узнала! Прости! – он поцеловал ее руку.
Люба, стараясь быть спокойной, чувствуя важность момента, ответила:
– Гриш, надо было мне сразу сказать, вместе быстрее придумали бы… А ты в одиночку, мне даже обидно. Ладно, у Ларисы есть знакомые, пробьемся! Она вообще считает, что надо обратиться в милицию…
– Был. Потому и машину сожгли. Я им заплачу остаток и все кончится…
– Да… – вздохнула Люба. – А я размечталась, что у маленькой отдельная комната будет…
Утром, выйдя из подъезда, Гриша по привычке повернул направо, к машине, которой уже не было. С левой стороны двора его окликнули по имени. Гриша, не оглядываясь, поспешил дальше. Через полминуты сзади него тихо затормозила машина. Гриша обернулся и увидел за рулем улыбающегося Аскольда.
– Григорий, – выглянул он из окошка.
– Если вы за Любой, она работает во вторую смену, – нелюбезно отмахнулся Гриша.
– Григорий, простите… Давайте я вас подвезу. Очень сочувствую. Видел в новостях про вашу машину.
– Это не ваше дело, – остановился Гриша: Аскольд медленно ехал за ним. – В няньках не нуждаюсь.
– Ну что вы! Я… У меня есть предложение… Садитесь, по дороге расскажу…
– Ладно! Я опаздываю. Теперь всегда опаздываю… – с намеком сказал Гриша и все таки согласился проехаться с заслуженным артистом.
Аскольд половину дороги мямлил про то, что он «думал», «не решался сказать», «не знал, как предложить», наконец, довел мысль до конца:
– Григорий, вы не поверите… Я недавно стал богатым наследником. Тетка моя болела болело и умерла, царство ей небесное. Я почти и не бывал у нее, а она взяла и квартиру мне оставила в Питере.
– Как в кино! – огрызнулся Гриша.
– Именно, – обрадовался Аскольд. – Ну вот. Я знаю о бегстве вашего компаньона и… Люба тут ни при чем, вы не думайте. О Козловском разные слухи по городу ходят. А у меня есть деньги, которые я хочу грамотно пристроить. Чтобы они работали и приносили доход.
– Понял, – сказал Гриша. – Здесь налево… Значит, нужна консультация? Это не ко мне. Останови тут.
– Мне кажется, ваш склад может быть тем самым предприятием, куда можно вложить мои деньги.
– Да? – удивился Гриша. – Честно говоря, не ожидал.
– У тебя, конечно, могут быть сомнения… Пример Козловского налицо. Но Люба знает меня несколько лет. Спроси у нее, кто такой Вешкин. И она ничего плохого обо мне не скажет. Она замечательная женщина…
И Аскольд в течение десяти минут четко и ясно изложил свои условия сотрудничества, показав, что вполне разбирается в малом бизнесе. Гриша был немало удивлен подобным талантом заслуженного артиста и оттого заревновал еще больше.
– Я верю, что у тебя все получится и готов войти с долей, скажем, восемьдесят тысяч долларов… – предложил Аскольд.

***

Гриша понял, что это его счастливый билет. Но вечером, рассказывая о нем Любе, Жилкин уведомил жену, что отказался от предложения Аскольда.
– Гриша, ты в своем уме? Как же ты мог отказаться от помощи? – голос Любы дрожал.
– Именно, Люба, по мо щи, – подчеркнул Гриша. – Мне помощь не нужна. Тем более – его. Я не возьму денег у Аскольда. Не хочу быть ему обязанным.
– Гриша, это глупо. Аскольд очень добрый. Надо сказать ему спасибо, что отважился решить наши проблемы.
– Не наши, а твои! Неужели ты не понимаешь, что он делает это ради тебя… Нет. Пусть твой Аскольд заботится о ком нибудь другом, а о своей жене я буду заботиться сам.
Гришу можно было понять, но ревность – плохой советчик. Он и на следующий день не заплатил проценты. Около пяти часов вечера, когда дома никого, кроме Любы, не было, на квартиру к Жилкиным явились два «шварцнегера». Она неосторожно открыла дверь, думая, что позвонил кто то из сыновей. Ее грубо оттолкнули, и ворвавшиеся в дом незнакомцы направились прямиком на кухню.
– Вы кто, что вам нужно? – закричала она.
– Тише, Любовь Платоновна. Ваш супруг водит нас за нос. Его нет на рабочем месте. Мы его здесь подождем, – сказал один.
– Да чо ждать, Бумер, давай поищем сами. Пусть заткнется твоя Платоновна. Сиди и молчи, – приказал ей второй. – Давай, в туалете посиди, подумай, где деньги.
Ее заперли в смежном санузле. Она только слышала, как пришельцы хозяйничали на кухне: открывали ящики, перетряхивали коробки.
– Вы теряете время. Денег у нас нет, – кричала она.
– А ваш муж утверждает, что есть… Но не отдает.
В это время домой вернулся Петр. Он увидел незнакомцев, схватил в коридоре табуретку и заорал:
– А ну пошли отсюда!
Люба из за двери умоляла сына не связываться с бандитами.
– Не шуми, парень, слушайся маму.
Петр открыл санузел и сунул матери мобильник:
– Звони в милицию…
– Парень, не шуми…
Наверно, «шварцнегеры» имели не совсем правильное представление о семье Жилкиных. Они были в курсе, что у Гриши два сына близнеца, но не знали, что это – здоровенные восемнадцатилетние качки. Пришельцы переглянулись и не стали связываться с разъяренным Петром. У выхода Бумер громко сказал:
– Надеюсь, Гриша любит свою жену и сыновей. До скорого.
Петр распахнул дверь ванны и увидел Любу лежащей на полу.
– Мама! Что с тобой? Тебе плохо?
– Петя, вызови «Скорую»… – тяжело дыша, выговорила она.
«Скорая» увезла Любу в ту больницу, в которой она работала медсестрой. Петр разыскал отца только поздно вечером. В больницу уже не пускали. Но Жилкину, как мужу сотрудницы, помогли передать Любе записку; она ответила, что ей лучше… Гриша написал ей другую записку, что согласен взять Аскольда в компаньоны… Все, кажется, утряслось. Формально, правда, совладельцем оставался Козловский.
Ни на следующий, ни через день, ни через два Гриша не приходил навещать свою беременную жену. Его мобильник не отвечал. Были по очереди близнецы, приносили фрукты и утешали мать тем, что отец занят по горло со своим новым компаньоном. Наконец, на четвертый день в палату с огромным букетом явился Аскольд. Любы не было, она пришла минут через пять.
– Любочка, тебе же лежать надо! – поцеловал ей руку Аскольд.
– Я уже не знаю, что мне надо. К телефону ходила. Спасибо за цветы… Гриши нигде нет. Не понимаю, что с ним. Ты видел его?
– Сегодня – н нет.
– Он встречался с теми людьми, отдал долг?
– Люба, ты сядь… Ты совсем извелась… Бледная… Гришу задержали, – решился сказать Аскольд.
– Где задержали? – не поняла она.
– Любочка, его арестовали…

***

Настя с пяти лет воспитывалась в детдоме. Это было перестроечное время, когда старые жизненные устои рушились, а их место занимали новые, вкупе получившие меткое название «пофигизм» или «всем все до фонаря». Пофигизм проник во все области человеческой деятельности. Перестроечный метод воспитания сформировал «пофигистов», к которым относилась и бедная Настя. Если в семьях еще как то пытались сопротивляться смене нравственных ориентиров на противоположные, то сельский детдом невольно стал колыбелью новых революционеров, которые возненавидели всех богатых, счастливых и просто сытых. Дети в детдоме были брошены государством на произвол судьбы. Они никогда не ели досыта, оставаясь под присмотром нескольких сердобольных деревенских женщин, которые месяцами не получали зарплаты и кормились исключительно своим огородом. Из Камышинского детдома даже директор сбежал. Большинство воспитанников мечтали об одном – вырваться из нищеты и любыми способами добиться жизненного успеха и материального благополучия. Мечтала об этом и Настя.
Но одно дело мечтать и работать официанткой в придорожном кафе, другое – ухватить синицу и даже погнаться за журавлем в небе. Синицей была подслушанная ею тайна о «золотой воде». Ради журавля – свободной и сытой по ее детдомовским понятиям жизни – она без зазрения совести приготовилась пройти по головам всех встреченных на пути. К несчастью, Насте никто никогда не говорил, что зло, сделанное другим, вернется к ней многократно увеличенное.
В тот день, когда ей удалось всучить Прорве свой липовый диплом и устроиться на работу, она решила, что женит на себе бездельника Леню, а там… «Там» было пока туманным.
Работа пока была непыльная – заклеить конверты, подать кофе, проводить к шефу посетителей, сделать ксероксы с документов… Вот эта ее обязанность и помогла Насте в ближайшее же время сделать копии результатов двух независимых экспертиз воды, пласт которой залегает на участке Лобовых. Калисяк отпустил ее в тот день пораньше, и она наконец сама позвонила Лене:
– Алло! Слышишь меня? Может, заедешь?
Леня был счастлив.
В последнее время он часто ревновал Настю: к телу не подпускала, все время около нее вились разные ухажеры, к тому же, не сказав ему ни слова, на новую работу перешла – с потерей зарплаты… Зачем, не объясняла. Настя при этом строго следовала своему «бизнес плану». Во первых, наблюдала, как поведет себя Леня после разрыва с Оксаной, не захочет ли вернуться к своей невесте; во вторых, действительно сумела заставить его ревновать к совершенно незнакомым мужчинам – это было в кафе, ну а когда вдруг оттуда ушла – причины не назвала, пусть погадает, мозги хоть чем то займет.
Леня, ходивший всю неделю мрачный, после Настиного звонка повеселел. По дороге забежал на кухню, откуда доносились аппетитные запахи. Лика с мамой Таней стряпали ужин. Леня сделал себе бутерброд.
– Мам, посмотри на него! – прицепилась Лика. – Как ни в чем не бывало… Тебе не стыдно?
– Стыдно, у кого видно. Ты о чем? – удивился Леня.
– А ты как будто не знаешь. Ты что с Оксанкой творишь? Она тебя ждала, надеялась…
– А я просил? – жуя, ответил Леня. – И не лезь в дела старшего брата, поняла?
– Это не чужие дела. Она моя подруга. Ходит как тень. Извинись перед ней.
– Ты подруга, ты и извиняйся!
– Вот свинья, ни капельки не изменился!.. – вспылила Лика.
Тут мама Таня сказала:
– Лика, не вмешивайся! Сами разберутся. Лика удивленно посмотрела на мать:
– Мам, ты что? Может, медаль еще ему дать?
– По твоему, лучше было бы, если бы он ее обманывал. Знаешь, это дело такое. Полюбил другую… – защищала мама Таня любимого сыночка, который молча ел.
– Да в кого наш Леня может влюбиться? В эту, что ли, честную официантку?
– Что ж с того? Она хорошенькая, а работа, знаешь, всякая бывает, – сказала мама Таня.
– Сестра! Ну что ты скалишься, – усмехнулся Леня. – Чтоб ты знала, она у Прорвы работает секретарем.
Вот это была новость так новость. Лика не нашлась, что и ответить.

***

Леня забрал Настю у ворот фабрики, и они поехали к ней на квартиру. Дорогой девушка загадочно молчала. Когда вошли в ее комнату, Леня сразу полез целоваться, но Настя строго сказала:
– Ты должен меня познакомить с родителями.
– Ты же с ними знакома, ну, Насть… – ласкался Леня.
– Во первых, с отцом не знакома. А во вторых… Я могу произвести на них впечатление?
– Тебе зачем? Насть, ну я соскучился…
– Перестань! – осадила она. – Помнишь того парня? Ты нас как то вместе видел? Он сделал мне предложение. Хочет на мне жениться, слышишь?
Леня поцеловал ее в шею:
– Ну и пусть женится…
Настя вырвалась из его объятий и отошла к окну.
– Не подходи!
– А что я такого сказал? Поженитесь, нарожаете детей, – подошел к ней Леня.
– Я с тобой серьезно, а ты… – закусила губку Настя.
– Если серьезно, гони этого хмыря, он и детей тебе дебильчиков наделает.
– Не шути так, для меня это важно.
– Что важно, Настя? Подгузники? – воскликнул Леня.
– Да… Только ты вряд ли поймешь. У тебя все есть. С детства на всем готовом… У тебя дом, родители, тебя опекают, защищают… – серьезно говорила Настя.
– А тебя не опекают, поэтому пойдешь за парня, которого не любишь, – разозлился Леня.
– Может, я его люблю.
– Ага, и жить без него не можешь! Эта песня мне знакома, только от тебя то я не ожидал.
– Я, Ленечка, просто тебя предупредила.
– Все бабы одинаковые. Все замуж торопятся. А я не спешу. Разве так плохо? Зачем тебе семья? Мы же молодые, – он опять попытался обнять ее.
Настя снова вырвалась и усмехнулась:
– Я тебя разве о чем то прошу? С чего ты взял, что я хочу, чтобы ты на мне женился? Больно надо. Проваливай!
Настя избрала правильную тактику. Леня привык, что девушки сами вешаются ему на шею и лезут в постель. Оксана, правда, открыла счет недотрог, теперь еще и она… Леня вернулся домой, ни с кем не разговаривая, поднялся к себе в комнату и заперся. Настроение было ужасное: что то изменилось в России за время его двухгодичного отсутствия, а что – непонятно! В Германии он всегда был первым парнем…
Утром к нему постучалась мама Таня:
– Леня, открой! Полдень… Отец злится…
– Открыто, – отозвался Леня.
– Лень, я вот тебе творожка принесла. С вареньем, поешь?
Молча, не вставая с кровати, он проглотил две ложки и отдал миску матери.
– Лень, ну что стряслось, выкладывай! – мама Таня потрепала по голове великовозрастного сыночка. – Может, я помогу?
– Отец достал, – загнул мизинец Леня. – Лика грузит по полной, – загнул безымянный. – Работу не могу найти…
– С работой сейчас непросто. А отец ждет, чтобы ты помог ему по хозяйству.
– Какое хозяйство, мам! Мне деньги нужны. Дай, пожалуйста, творог, доем… – Леня взял обратно миску.
– А может, все дело в той девушке? – осторожно предположила мать.
– Ну, все! – разозлился он. – Я обратно в Германию уеду.
Мама Таня ничего не успела ответить, внизу раздался звонок. Она пошла открывать.
На пороге стояла Настя, одетая просто, причесанная гладко.
– Здравствуйте, – сказала она. – Я к Лене, он дома?
– Добрый день, – ответила мама Таня. Из кухни вышел Лобов.
– Здравствуйте, – сказал. – Леня то дома, но спит. Настя, глядя на часы, изобразила удивление.
– Он в ужин завтракает. Барон… – объяснил Лобов.
– Отец!.. – осадила мужа Татьяна. – А вот давайте с нами чайку…
– С моим медом, – добавил Лобов.
– Спасибо, – ответила Настя и неуверенно пошла на кухню за хозяевами.
Сели пить чай. Настя наложила себе в розетку меда, определила:
– Липовый…
– О! Барышня в меде разбирается, – оценил Платон.
– Мой детдом в деревне был. Пасечник местный нас жалел, угощал. Он много меду качал, килограммов по сто с каждого улья.
– Мы по сто пятьдесят качаем, – похвастался Лобов.
– Правда? Здорово! – порадовалась Настя.
Закончив чаепитие, мама Таня наконец сказала:
– Леня у нас в своей берлоге залег, никак не вытащу. Услышит, что вы здесь, мухой прилетит!
– Ой, не надо на «вы»! Зовите меня просто Настя.
– Настя, так Настя! – улыбнулся Лобов.
– Может, растормошишь своего кавалера? Иди через гостиную налево, наверх… – попросила мама Таня.
– Спасибо, – поблагодарила Настя и тут же подмаслила Лобова: – А вы мне еще расскажете про вашу пасеку?
– Расскажу, коль интересно. Когда она ушла, мама Таня сказала:
– Милая девушка… Скромная.
– В меде разбирается, – положительно охарактеризовал Настю и Лобов.
Настя встретилась с Леней на середине лестницы: она поднималась, он спускался. Они обменялись ничего не значащими приветами.
– Счастливо оставаться! – сказал Леня и пошел вниз.
– Куда собрался? – остановила его Настя. – Может, сначала поговорим?
– О чем! – усмехнулся он.
– Есть о чем. Иначе не пришла бы.
– Скажешь, беременная?
– Лень, тебе неприятно, что я пришла? Могу уйти…
Наступила многозначительная пауза. Настя смотрела прямо в его глаза, и – загипнотизировала. Он вдруг развернулся и пошел вверх. Вместе они вошли в его комнату. Стали целоваться.
– Ленечка, ты хоть дверь запри…

***

Потом они сидели на Лениной кровати, говорить не хотелось, но Настя все таки спросила:
– Лень, не пойму, чего ты вообще хочешь в жизни?
– Я точно знаю, чего я не хочу… Вкалывать, как мои старики.
– Значит, деревенская жизнь не для тебя?
– При первом удобном случае смоюсь отсюда, не задумываясь.
– Везде устроиться можно… – намекнула Настя.
– Ага. Сапоги, телогрейка, земля под ногтями. Мы не рабы…
– А тебе чего надо?
– Мне? – Леня уткнулся ей в колени. – Кучу денег и одну Настю.
– Настя рядом уже есть…
– Значит, полдела сделано! – обнял он ее.
– Лень, зачем тебе искать что то на стороне? Смотри, какой дом, хозяйство. Ты ведь наследник!
– Не смеши. Этот дом стоит копейки.
– А земля?
– Я же сказал: мы не рабы. Насть, вот скажи, зачем ты к этому Прорве подалась? Хочешь его на крючок зацепить? А чо – богатый такой, сын – всего то тебе ровесник…
– Слушай, а это идея! – воскликнула она. – А теперь проводи меня… Да блаженство с лица сними, не пугай старых родителей.
– Насть, ты у меня просто криминал… хотел сказать кремень. Что хочешь, то и делаешь, – нехотя оторвался от кровати Леня.
– Желаешь, чтобы я со второго этажа прыгала? Я ведь прыгну. Только сейчас день, а не ночь. Увидят!..
Вниз, в гостиную, Настя спустилась – сама невинность и добродетель. Правда, громко говорила:
– Леня, только не забудь, ладно? Купи «Из рук в руки» и «Работу». Не хочешь сам смотреть, я на фабрике просмотрю в свободное время. В Интернете поищу. Работы полно, только надо взяться и найти.
– Молодец, Настя, мужчин всегда надо подтолкнуть вначале, – выглянула из кухни мама Таня. – А куда это вы уходите? Нет, нет, без обеда я вас не отпущу.
Таким образом Настя, на правах дорогого гостя, попала на семейный обед. Сидели в гостиной, занимая половинку большого стола, на котором стояла праздничная посуда. Леня только удивлялся: чем Настя всех заворожила? Вела она себя с достоинством, слова подбирала тщательно. Речь зашла о том, что было интересно всем: о ее работе на фабрике.
– Ну и как у этого Прорвы работается? – спросил Лобов.
– Пока скучно, зато тихо, спокойно и перспектива есть. Лучше, чем с подносом бегать для шоферов и наглой молодежи… – ответила Настя.
– Как фабрика заработает, скучать не дадут, – кивнула мама Таня. – Настя, ну как тебе мои голубцы?
– Ой, я таких никогда и не ела, ум отъешь! Я не собираюсь в секретариате долго засиживаться… буду производство изучать, интересно ведь…
– Глядишь, наведут порядок, ексель моксель! – улыбнулся Лобов. – Может, по рюмочке?
– Спасибо… но мне к часу на работу. Неудобно как то, – пожала плечами Настя. – Фабрика – это для всех шанс. Молодежи будет где работать, люди в деревню вернутся.
– А не скучно в деревне то? – поддел Лобов.
– Кому то, может, и скучно, а я так только здесь нормально и чувствую, – сказала она.
Потом Настя убедила всех, что любит мыть посуду и возиться в огороде. Обед закончился обозрением лобовских владений. Леня составил компанию только потому, что в общую прогулку был втянут энергопотоками садово огородного энтузиазма Насти и родителей. Лобов с гордостью показал свою пасеку, а Настя совсем не по дилетантски участвовала в разговоре о пчелах. Потом наступил черед мамы Тани. Ее коньком была теплица, в которой вызревало до тонны помидоров, перца и баклажанов. Настя и здесь не ударила в грязь лицом: ловко оборвала ненужные листья пожелтевшей рассады, разрыхлила грядку и стала втыкать саженцы в землю.
– Смотри, девчонка то рукастая. Мать, ты давай, прибавь темп. Обставляет тебя молодежь.
– Зато у меня качество. И удовольствие от работы…
Всего лишь за час общими усилиями рассада была спасена. Супруги Лобовы довольно переглянулись, оба подумали об одном и том же: вот такую бы им невестку!.. Но самый конец встречи был омрачен.
Лика весь день утешала свою подругу Оксану, страдавшую от вероломной измены Лени. Гуляла по трассе вдоль Бережков, убеждала, что брат одумается и «чары официантки» лопнут. С большим трудом она уговорила Оксану немедленно идти к Лене и расставить точки над всеми «i». Что же они увидели, когда зашли на лобовский двор? «Эта официантка» пахала в теплице, а Лобовы – Татьяна, Платон и Леня, можно сказать, рукоплескали ей. Оксана, застыв на месте, закрыла глаза, потом всхлипнула, повернулась к Лике и, едва сдерживая рыдания, побежала к калитке.

***

Из загородного дома Менделеева Лариса с Глебом возвратились домой поздно вечером в воскресенье. Оба они были благодарны Олегу: она за то, что на отдыхе вел себя джентльменом, предупреждая все ее незатейливые желания. Глеб же решил, что приобрел в нем настоящего друга, который хоть и взрослый, но такой веселый, играл с ним, катал на лодке, а главное – нравился маме… Хорошо, если бы у него был такой отец. Пока мама мыла посуду, Олег спрашивал Глеба о его отце, но мальчик только тяжело вздохнул:
– Его нет в живых…
Лариса за выходные успокоилась, решила почему то, что Герман Конев больше не позвонит ей. Он и не позвонил – собственной персоной явился в суд. В понедельник с утра, еще не дойдя до своего кабинета, она услышала позади себя:
– Лариса Платоновна!
Судья Лобова остановилась, но обернуться не решилась до тех пор, пока Герман не подошел к ней вплотную.
– Лариса! Всего пять минут!
Ее словно парализовало.
– Лара, мне нужно с тобой поговорить. Это очень важно для меня.
– Знаю, иначе бы ты не пришел. – Она оглянулась по сторонам, в коридоре никого не было. – Я никому ничего не расскажу, можешь быть спокоен.
– Лара, ты не знаешь, как я потом мучился… ведь виноват во всем.
– Это к священнику, – холодно заявила Лариса этому высокому красивому мужчине. – Что еще?
– Что мне сделать, чтобы ты поверила?
– Оставь нас в покое!
Герман схватил ее за холодную ладонь, выдохнул:
– Зачем ты так…
– А как? – Лариса выдернула ладонь, по щеке скатилась слеза. – Откуда ты вынырнул, господи! Оставь нас, забудь. Мы не знакомы и никогда не были.
– Ты меня не обвиняешь?
На его ухоженном бодром лице глаза были почему то печальными и уставшими. Лариса больше не верила его взглядам. Она должна была сказать единственное слово – то, которое хотела произнести в подобном случае: «Предатель» – и уйти. Но тянулся какой то мучительный диалог.
– Без суда я никого не обвиняю. Да и в чем тебя обвинить: в черствости, в подлости? Ты даже не спросил, как чувствует себя твой сын, здоров ли?
– Лара, благоразумие диктует подумать об интересах Глеба…
– Да, ты всегда был благоразумным, особенно когда отказался от него. Пошел ты… – она вдруг побежала по коридору.
Герман догонять не стал.
Вечером он предпринял очередную попытку: пришел к ним домой. Лариса думала, что звонит соседка, и открыла дверь.
– Как ты смел сюда явиться, – понизив голос, выговорила она и попыталась закрыть дверь. Но Конев, конечно же, был сильнее и сумел переступить порог.
– Лара, всего секунда, и я уйду.
– Я не могу сейчас с тобой разговаривать, – она беспокойно оглянулась на дверь ванной, где плескался Глеб.
Герман достал из кармана плаща толстый пакет и протянул Ларисе:
– Прошу тебя, не отказывайся! Это скромная компенсация. Небольшая сумма, на лечение или учебу…
– Выметайся! – она не взяла пакет с деньгами. – И забудь сюда дорогу!
Лицо Германа стало злым… Но тут он увидел сына – Глеб вышел из ванны – весь розовый, такой симпатичный мальчик с мокрыми вихрами, в ночной пижаме.
– Здравствуй, – удивленно воскликнул Конев. – Познакомь меня с сыном.
– Здравствуйте… – растерялся Глеб. – Мама, я посмотрю чуть чуть про Кинг Конга?
– Чуть чуть! Иди, Глеб, простудишься. Я сейчас… – улыбнулась сыну Лариса, а Герману строго сказала: – Поговорим в суде. Прощайте! – и вытолкнула его за дверь.
На следующий день Лариса была сама не своя. В обеденный перерыв она пошла в буфет выпить кофе – в надежде встретить Олега. Он уже ждал.
– Ваша честь, что опять нос повесили? – улыбнулся он.
– Приходил Герман, – тяжелым голосом сказала Лариса.
– Герман? Хотел узнать три карты?
– Это отец Глеба, – сообщила она и замолчала. Мимо столика, внимательно глядя на них, шел Градов.
– Приветствую, Виктор Севастьяныч! – поздоровался Олег с адвокатом. – Зря не поехал ко мне на дачу. Березовый сок кончился, теперь до следующего года.
Надеюсь, доживем! – ответил тот. – Здравствуйте, Лариса Платоновна! – Градов остановился. – Если Олег Юрьевич вас пригласит к себе на дачу – не отказывайтесь, там такая красота…
– Хотела бы в рай, да грехи не пускают, – вымученно улыбнулась Лариса. – Работу на дом беру.
– Ай яй яй яй! – посочувствовал Градов. – Ну не буду мешать.
– Только попробуй! – тихо проговорил Олег. – Так зачем этому Герману Глеб понадобился?
– Он теперь замминистра стал, а у меня на него компромат – заявление: отказ от Глеба. Полагаю, что хочет забрать.
– Да в наше время это разве компромат? Особенно для замминистра.
– Он хочет увидеться с Глебом, – жалобно сказала Лариса.
– Нормальное человеческое желание…
– А как я объясню это сыну? Твой папа воскрес? Герман говорит, что его ничто не остановит. Хочет увидеть и увидит.
– Слепой сказал: посмотрим. Надо выиграть время, а пока успокоишься и сориентируешься, можно отвезти Глеба к родителям. Накажем папеньку за плохое поведение.
Лариса протянула руку и слегка коснулась его ладони…

0

6

Глава 6
ЗЕМЛЯ И ВОЛЯ

Быть бы Насте артисткой на сцене, могла бы деньги немалые получать… А она играла в жизни. Натура у нее такая была. Может, и не сознавая разыгрывала целые спектакли – ради достижения своей цели. И так убедительно играла, что этой игрой завораживала людей.
После того случайного семейного обеда Леня затаился, с Настей не встречался, чувствуя, что она клонит к браку. А он не хотел никакой ответственности: не нагулялся еще!.. Настя поняла, что пора надавить на родителей. Дней через пять в обеденный перерыв она запросто вошла в роль, вспомнив про свою ненависть к старшим Лобовым. Когда, жалея себя, заплакала перед зеркалом, набрала номер…
– Алло, слушаю, – отозвалась мама Таня. – Алло…
– Татьяна Андреевна?
– Да. Настя, это ты? Здравствуй, милая. Леню позвать?
– Нет, спасибо. Леню звать не надо, – всхлипнула Настя. – Зря я вам позвонила, извините, тетя Таня…
– Настенька, что случилось? Это из за Лени?.. Ясно, из за него. Успокойся… Расскажи, что случилось, дочка…
– Я хотела вас поблагодарить. Вы так ко мне отнеслись… Ко мне никто никогда так не относился… Вы хорошая.
– Настенька, приезжай к нам. Сядем, спокойно поговорим. Что случилось?
– Нет. Я не могу больше к вам приходить, – заплакала Настя. – Спасибо вам за все, – и положила трубку, оставив Татьяну Лобову в полной растерянности.
Она побежала бы разыскивать Настю, если бы был готов обед… Оставить семью без еды – такое только в страшном сне могло присниться. За час с Настей, верно, ничего не случится, подумала Татьяна. А тут как раз пришел Леня. Мать молча налила ему тарелку супа.
– Ммм… Ум отъешь, – Настиными словами выразил восхищение Леня. – Мам, нюх у меня гениальный, я еще в комнате подумал, что будет суп с фрикадельками!
– Нюх у тебя правда ничего… – недовольно ответила мама Таня. – А вот язык твой, сын… Что ты им всем головы дуришь? Почему девушки от тебя плачут?
– Мам… Ма ма! Они все с цепи сорвались. Замуж хотят!
– Для девушек это нормальное желание.
– А мне еще рано, – с аппетитом ел Леня. – И потом… Не нашлась пока такая, которая готовила бы, как ты!
– Не подлизывайся. Наука нехитрая, любая справится. А вот мне не нравится, что мой сын обижает девушек. Тем более Настя этого не заслуживает…
– Мама! Настя просто знакомая… Или мне теперь с ними не общаться? – раздраженно сказал Леня.
– Не «с ними», а с одной единственной. Неужели ты этого не понимаешь?
– Я сам знаю, как мне быть с моими девушками. А жениться не собираюсь.
– Леня…
– Что Леня? Опять Леня! – швырнул он на стол ложку.
– Ты как с матерью разговариваешь?
– Поесть спокойно не дадут! – разозлился Леня и выбежал из за стола.
Воспитание продолжилось вечером в бане. Лобов специально так устроил, чтобы сначала им вместе с Леней новые камни в парилку принести, а потом – испытать, какой от них пар. Они уже два раза заходили в парилку, расхвалили друг другу эти самые камни голыши, а Лобов все не мог приступить. Только после третьего захода, когда, распаренные, они вышли и сели в пахнущем травами предбаннике, Лобов приступил:
– Я обещал твоей матери с тобой поговорить…
– Да ну, пап! Все ясно, – ответил Леня, открывая бутылку пива.
– Я обещал поговорить спокойно. Поэтому не заводи меня, – Лобов принял из рук сына бутылку.
– Все, молчу…
– Так настоящий мужчина не поступает; обнадежил, елки палки, девчонку. И поджал хвост, как шавка.
– Я ей ничего не обещал, – хмуро сказал Леня. – И я не шавка.
– При чем здесь обещания! – завелся Лобов. – Женщины судят по поступкам, а не по вот этим ля ля… Ты ушел от Оксаны. Настя решила, что это для того, чтобы жениться на ней.
– Пап, ну что вы все заладили: жениться, жениться… Надоело!
– А ты мне не хами… – Лобов взял веник. – Выдеру!
– С этими бабами голову сломаешь. Сначала все хорошо, а потом раз – и летаешь, как веник! Ну, вот скажи, что это? Мастер и Маргарита, – чувствуя, что отцу хотелось поскорее прекратить разговор, Леня пошел в наступление: – Чо они вцепились то в меня!
– Значит, так, – подвел итог Лобов. – Тебя никто ни к чему не принуждает. Но если не думаешь всерьез с человеком связываться, нечего и обнадеживать. В нашем роду такого никогда не было. Лобовы за свои дела не краснели.
– Ну да, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, – процитировал Леня.
Ты дурака то передо мной не валяй, юродивый нашелся… – вышел из терпения Лобов. – Мужик, он не только за себя, он за всех отвечает. Любишь женщину – женись. Не любишь – нечего ей голову дурить, фрица мне тут не строй! Знаешь, что с фрицем под Москвой сделали в сорок первом?.. Ну вот, не доводи!

***

Трудно определить, что подвигло Леню сделать назавтра то, что он много раз категорически отвергал… Свою роль, несомненно, сыграл нажим родителей. А может, надоело ему бесцельное и неприкаянное существование… Ну, и наверно он все таки влюбился в Настю. Чем то эта девушка отличалась от остальных. Только чем – непонятно. Скорее всего тем, чего у Лени практически не было, – волей, трудолюбием и целеустремленностью.
Младший Лобов поехал на фабрику в Любавино, захватив огромный букет тюльпанов – их мама Таня выращивала на отдельной клумбе перед домом. Только только начали цвести ценные сорта – махровые, разноцветные, малорослые и гиганты… В общем, такого букета в магазине не купишь. Около часа Леня прождал в своей машине, пока в дверях фабрики показалась Настя – хмурая, задумчивая. Она дошла до остановки автобуса. Тут то Леня и подъехал, открыл дверцу, предложил:
– Садитесь, пожалуйста!
– Мне не до шуток. Мы уже все выяснили, – отвернулась девушка.
Леня схватил ее за руку, затащил в машину и нажал на газ.
– Я не шучу… – сказал он. – Я хочу тебе сделать предложение.
– Останови сейчас же! Что ты можешь предложить, трус?
– А вот и ошибаешься… – правой рукой он достал с заднего сиденья свой букет и вручил Насте.
– Ой, какой красивый… – искренне удивилась она. – Откуда? И по какому поводу?
Внимательно слушай… – загадочно произнес Леня и съехал на обочину. – Я хочу, чтобы девушка по имени Настя вышла за меня замуж. Пойдешь за меня?
Настя поначалу опешила, но когда до нее дошел смысл этих слов, бросилась ему на шею:
– Ой, Ленчик! Ты меня любишь?
– Ну, если замуж зову…
– Лень, но тогда ведь надо деньги зарабатывать, не на шее же у твоих родителей сидеть…
То же самое, только другими словами, сказал и Лобов перед тем, как Леня объявил им важную новость. Они втроем были на кухне: Леня смотрел в окно, мама Таня чистила картошку, Лобов, стоя около нее, читал передовицу районной газеты о каком то Веселове И.О., который в двадцать пять лет стал «самым крупным землевладельцем Починковского района».
– Лень, вон люди в твои годы каких дел понаделали. А ты? – вопросил Лобов у сына. – Хоть чем то похвастать можешь? Время то, оно как песок между пальцами. Вот ты, сколько уже дома, а что сделать успел?
– Я, пап, предложение Насте сделал. Предложил ей стать вашей невесткой…
Супруги Лобовы удивленно переглянулись.
– Ну что вы застыли, как статуи, – занервничал Леня. – Вы же сами хотели… чтобы я стал, как все.
– Ну ты даешь… стране угля, – произнес Лобов.
– Ленечка, ты не шутишь? – бросив свою картошку, подошла к нему мама Таня. – Ну да, Настя хорошая девушка, – она обняла и поцеловала сына.
– Знаешь, за что мать целует? – понял серьезность момента Лобов. – За то, что повзрослел наконец.
– Ну, наконец то заметили, – обиженно заявил Леня.
– Сынок… – прослезилась мама Таня. – Я знала, что так будет, что ты остепенишься…
– Ну, я рад, что вы рады, – как то невесело сказал Леня. – Вообще рано мне жениться…
– А ты не переживай! – Лобов хлопнул его по плечу. – От этого никто не умирал…
– Папа дай мне эту газету, почитаю про земельного вундеркинда…
С газетой и какой то непонятной обидой на родителей Леня вышел из кухни.
– Вот увидишь, из Лени толк будет, он себя еще покажет, погоди! – уверила мама Таня.
– Свежо предание, а верится с трудом… Посмотрим, – скептически ответил Лобов.
– Да ну тебя, Платон! Это же твой сын, нельзя так крылья все время подрезать… – рассердилась она и ушла из кухни.

***

Татьяна радовалась тихой материнской радостью: она верила, что ее дети самые хорошие, добрые, умные. Каждое утро молила она за них Бога, с детства зная, что много может молитва матери… И то, что она не в силах была дать им, верила – пошлет Господь.
Ближе к вечеру она вошла в комнату Лени, который лежал на кровати и читал старые журналы «Наука и жизнь». Она села к нему поближе, потрепала по волосам:
– Ну что, жених, как настроение?
– Что ты хочешь от меня услышать? – неласково отозвался он.
– Все, что хотела, уже услышала. Сынок, я так рада…
– Я тоже.
– Лень… я тебе должна кое что передать… – сказала мама Таня и достала из кармана маленькую коробочку, извлекла из нее кольцо и вложила в его ладонь. – Это кольцо мне мать Платона подарила, бабушка твоя. Оно волшебное. Приносит счастье. Подари его Насте.
– Серебро… – рассмотрел кольцо Леня. – Мам! Это все пережитки: свадьба, кольца, приданое. Я тебе скажу, в Германии у людей все просто. Гражданский брак и все счастливы.
Лень… Еще Лесков писал: «Что русскому хорошо, немцу смерть». Чему бы доброму там научился, в Германии твоей… Давай, сын, без немецких выкрутасов. Мы с отцом хотим, чтобы собралась вся семья – Лариса с Глебом, Люба со своими. А ты Настю пригласишь и объявите о помолвке, как нормальные люди.
– Мам, ну зачем из этого шоу делать, я не принц Чарльз – объявлять на весь мир… – заартачился Леня.
– Какой же это весь мир? Своим, семье… Ради нас с отцом можешь постараться? – умоляла мать. – Ты ведь у нас единственный сын. Вот когда свои пойдут, поймешь…
– Ну ладно… Только прошу тебя, без помпы!
– Да как обычно! – обрадовалась она. – Колечко береги… – сказала и вышла.
– Окольцевали называется, – вздохнул он.
Леня открыл ящик прикроватной тумбочки, небрежно бросил туда кольцо и снова занялся чтением.
Назавтра он с утра уехал из дома. Мама Таня торжественно сказала мужу:
– Видишь, Платон, будет цель, Леня наш проснется. Поехал, наверно, Любу с Ларисой приглашать…
– Ну ну! – ответил Лобов.
Леня поехал с утра пораньше на рыбалку с другом – для клева было еще рано, а чтобы на природе пивка попить – самое то. Здесь Леня пары и выпустил, перемыли они вдвоем косточки всем – и родителям, и невесте, и «свадьбе с приданым», и немцам, и русским, и президенту Путину, и земельному вундеркинду, и многим многим еще… И выпили друзья, и поспали, и позагорали, и родной природой налюбовались, и снова выпили. Еле жив, Леня вернулся с мальчишника за полночь. Мама Таня, лежа в кровати, с облегчением вздохнула, услышав родной шум в доме. Слава тебе господи! Вспомнила она Настю, искавшую весь день Леню, и разговор с невестой на кухне. Мама Таня пригласила ее на семейный обед, а Настя спросила про самое главное:
– Как это у вас, тетя Тань, семья такая дружная. Я, когда о семье мечтаю, именно так все и представляю…
– Деточка, все у тебя так и будет. Ты же теперь наша…
Лобов этого разговора не слышал, он вообще как лег в постель, сразу и захрапел. Татьяна знала, что это с ним бывает от стресса и усталости.
Весь следующий день Леня проспал и вышел из своей комнаты в тот час, когда люди возвращаются с работы домой. Родителей дома не было. Он позавтракал, а заодно и пообедал. Отдохнувший, поехал к невесте, отработавшей положенные восемь часов…
Настя теперь не хмурилась и не сердилась, не спрашивала, где он пропадал вчера, согласилась зайти в кафе, выпить пивка. Пока ждали заказ, они сидели молча; Настина рука лежала на его руке на столе. Наконец она сказала:
– А у тебя мама хорошая… Я с ней вчера говорила. Она меня пригласила в воскресенье к вам домой. Познакомлюсь со всей твоей родней.
– Что еще за переговоры вы ведете у меня за спиной? – недовольный Леня резко убрал свою руку под стол.
– Ленечка, ну почему за спиной? Мы же с тобой все утрясли.
– Ну, утрясли. А чего ты с ней говоришь о таких вещах без меня?
– Лень, я должна у тебя каждый раз брать письменное разрешение, чтобы с будущей свекровью поговорить?
– Не, ну нормально. Без меня меня женили… – злился он.
– Ты что, пошутил насчет свадьбы?
– Да нет! Просто – ломает меня вся эта суета…
– Лень, ты не темни, – насторожилась Настя и строго добавила: – Не хочешь жениться, так и скажи!
– Хочу. Только не надо на меня давить.
– Давай тогда скажем твоим родственникам, когда будет свадьба. Например, через месяц, – блаженствовала Настя.
– Давай через два! – просил отступного Леня.
Ладно. Ровно через два месяца, – согласилась она, достала из сумочки календарик и обвела заветное число кружочком. – Ну что, а теперь отпразднуем?
– Знаешь что? Пива я не хочу. Поехали к тебе…

***

Далее земельный вопрос в пользу Насти и ее будущего мужа стал решаться как бы сам собой… Раньше Лобовы снисходительно относились к затее младшей дочери заняться в их имении агротуризмом. Однако после известия о предстоящем браке сына Платон и Татьяна дело приостановили и именно в тот момент, когда Лика сделала план перестройки хозяйства, профессиональный проект и смету. Раскладывая чертежи на кухонном столе, она увидела, как родители перекинулись обеспокоенными взглядами.
– Дочка, это не так просто… – сказал Лобов.
– Надо с этим подождать, – вздохнула мама Таня.
– Ты, доча, в своих планах Леньку учитываешь? Может, он захочет вместе с женой остаться на хозяйстве…
– С какой женой? – удивилась Лика.
– Он женится на Насте, – не без радости сказала мама Таня.
– И вы одобряете? – возмутилась Лика. – После того, что он сделал с Оксаной…
– Ну, тут что скажешь… – вздохнул Лобов. – Насильно мил не будешь…
– А у Лени с Настей любовь… Выслушай отца спокойно…
– Спокойно? – Лика готова была заплакать. – Столько труда в это вложено, – стала трясти она своими чертежами. – А вы хотите отдать все Леньке? Это несправедливо!
– А кто сказал, все отдать ему? Мы только хотим, чтобы ты с Леней договорилась.
– Нет, папа, – обида душила Лику. – С Ленькой договориться невозможно. Когда только у вас глаза откроются? Настя эта – змея подколодная…
Впервые Лика не получила поддержки у родителей.
Хорошо, что теперь у нее был Миша. Она попросила его немедленно приехать к месту их свиданий – кафе «У трассы». Здесь все в подробностях пересказала ему. Миша ответил, как отец, мол, с Леней можно договориться.
– С ним договариваться, как против ветра плевать, – воскликнула Лика.
А Миша улыбнулся и сказал:
– Лика… Люди меняются. Ты сильно не переживай. Из всего есть выход, правильно я сказал?
– Да! – всхлипнула Лика. – Как из окна десятого этажа.
Миша решил ее куда нибудь свозить, чтобы развеять мрачное настроение, и зашел в офис взять ключи. В кабинете работал Прорва. От сына он сразу же и узнал, что творится в семействе Лобовых.
– Так кому же достанется земля? – насторожился Прорва.
– Пока неясно, папа. Почему тебя интересует?
– Жалко девочку, – пожал плечами Прорва. – Придумывала, столько сделала и на тебе! Ты ее поддержи. Скажи, чтобы просто так не сдавалась. Бороться нужно за свое место под солнцем!
О том же и в том же месте внушала Лене Настя. В обеденный перерыв жених заявился к невесте на работу с новой идеей, что после свадьбы надо в Москву перебираться, на работу устраиваться.
– И кому ты там, в Москве, нужен? Не смеши, – Настя страстно прижалась к Лене, он обнял ее. – В Москве давно все расхватали и поделили. Сейчас все решает Подмосковье. Здесь главная ценность – земля. Она тут дорожает с каждой секундой, только ставь счетчик. Кому ваша земля достанется – тебе или Лике?
– Лике, наверное… – Леня целовал Настину грудь.
– Лень, скоро обед кончится, люди пойдут, перестань, – вывернулась она из его объятий. – Ты сын, ты мужчина, и ты должен стать единственным наследником, понял?
– Оно мне надо? В земле копаться?
– Вот горе мое луковое. Я же тебе объяснила: земля дорожает. Вот вот застройщики ломанутся. Глядишь, мы еще миллионерами станем. Бери свою землю!
– Бери… Как ее возьмешь то? – сдавался Леня. – Насть, а ты учитываешь, что у отца еще трое детей. С какой стати он отдаст всю землю одному мне?
– Знаешь, как в деревнях говорят? «Сколько девку ни корми, а – чужая». Ты и единственный сын.
– И мне как раз отец меньше всего доверяет. У него Лика – свет в окошке.
– А ты у матери, это же видно… – подметила Настя.
– Но решать отцу…
– Эх, Леня, какой же ты балбес! Все тебя задвигают…
– Неправда! Я не балбес.
– Земля должна быть твоей! – заглянула ему в глаза Настя. – Это закон. Знаешь, у царей тоже любимые дочки были, а наследником становился сын! Понял?
– Отчасти…
Обед кончился, и деловые звонки прекратили беседу.

***

Настя решила эту мысль вдалбливать неотступно. Спустя несколько дней дождливым вечером заявилась она в дом Лобовых. Леня и сам ужинали, мама Таня мыла посуду… Лобов не удержался, спросил:
– На какие шиши ты собираешься кормиться и семью содержать?
– Будет день, будут и шиши, – со смешком ответил наследник.
– Слыхала, мать, юмориста? Собираешься сесть жене на шею?..
– У нас же такое хозяйство… Прокормит… – ответил Леня.
– Бона как… – удивился Лобов. – Нам с матерью на шею?
В этот момент и вошла Настя, несчастная и заплаканная, с большой дорожной сумкой через плечо.
– Здравствуйте, – обвела она всех взглядом и вдруг разрыдалась. – Не брала я ее шубу. Я не знаю, куда она подевалась…
– Какую шубу, Настя? Успокойся, – кинулась к ней Татьяна.
– Хозяйки, у которой я жила. У нее шуба пропала. На кого же еще подумать, как не на меня. Собирай, г говорит, с свои манатки и чеши отсюда! Куда я теперь пойду?
Мама Таня сняла с ее плеча дорожную сумку и сказала:
– Лень, достань из шкафа простыню, пододеяльник и наволочку, отнеси в ту спальню, наверху…
– Правда? – бросилась обнимать маму Таню Настя.
Когда супруги Лобовы улеглись, то долго вели еще разные разговоры…
– Думаю, Насте у нас будет хорошо. Комната просторная. Только когда девчонки с семьями приедут, будет тесновато. Ты что молчишь?
– Могла бы посоветоваться, когда в доме ее оставляла, – пробурчал Платон. – Люди начнут болтать…
– На каждый роток не накинешь платок… – отмахнулась она. – Бедная Настя. Столько лет одна, без родных…
– Я то о другом… – повернулся к жене Лобов. – Как бы Ленька наш вниз ее не потянул… Вот уж не думал, что в моем доме когда нибудь будет такое. Живут не расписавшись, родителей не спросили…
– Да они же в разных комнатах, – сказала мама Таня. – А Насте кого же спрашивать? Директора детдома?
– Эх, мать, наивная ты какая! В разных комнатах… Про Леньку тоже – что говорить: сами вырастили, – вздохнул Лобов.
– Видишь, как сына хотели, и избаловали, – согласилась она. – А я, Платон, последнее время почему то часто вспоминаю тех людей, что погибли в аварии… Девочку, которую ты спас, ей три годика было?.. Это сколько же ей теперь? Как Насте, наверно… Дай бог, чтобы она нашла свой дом… Я ведь, Платон, о ней с тех пор и молюсь. Об Анастасии…
– Ну, молись, молелка, а я спать хочу… – Лобов отвернулся от нее.
Ночь Настя провела в комнате у Лени. Лобов назвал супругу наивной, Леня выразился иначе:
– Классная у меня все таки мама. Кто б еще оставил в своем доме такую темную личность, как ты, – сообщил он своей невесте.
Она засмеялась:
– Мама – отпад, и ты – ее слабость. Может, она на отца надавит?
– Ты о чем?
– О земле, – напомнила Настя.
– Сдалась тебе эта земля!.. – отмахнулся он. – Ну ты крутая, такое учудила… Чудила! – и стал, как это теперь называется, «заниматься любовью». Этой ночью Леня «перешагнул через себя»; еще утром он не мог бы представить, что в родном доме можно спать с не женой.
Со следующего утра Леня принялся чудить сам. Маме Тане наврал, что собирается снова в Германию «зарабатывать на семью», и просил, чтобы Настя осталась жить в его комнате. А почему в Германию – потому что отец собирается отдать землю Лике, у которой есть свой план, и Лика «не даст развернуться».
– Что ж мне, с собственной сестрой воевать? – подытожил Леня.
– Погоди, отец еще ничего не решил, – испугалась мама Таня. – Я поговорю с ним, попробую его убедить… Только обещай, что ты больше отсюда никуда не уедешь! Обещаешь?
– Ну если так, то да, – чмокнул ее в щеку Леня.

***

Случайно или нет, но с появлением Насти в доме Лобовых у всех членов семейства начались неприятности. Самое серьезное, конечно, было у Любы. Арест Гриши произошел именно в тот день, когда Настя поселилась у родителей. Татьяна и Платон так и не узнали, что старшая дочь лежала в больнице, потому что после известия об аресте Люба под расписку оттуда ушла. Аскольд рассказал ей то, что видел своими глазами. Гриша ждал на складе тех самых «шварцнегеров», которым собрался отдать требуемые ими проценты. Бандиты в назначенный срок не явились, но спустя некоторое время пришли милиционеры и задержали «гражданина Жилкина» по подозрению в убийстве «граждан Глушко и Адамова». Милиционеры надели на Гришу наручники и увезли в неизвестном направлении.
Люба подключила к защите мужа сестру. Лариса приехала в Ковригин и беседовала с прокурором, своим бывшим сокурсником, убеждая, что «Гриша и преднамеренное убийство вещи несовместимые»…
– Факты, дорогая Лариса Платоновна, факты против. Машину сожгли – раз. Двадцать тысяч долларов вымогали и он отдал – два. И еще шесть тысяч требовали – три. А вот и четыре: в день убийства у них была назначена встреча. Скажешь, случайное совпадение?
– Да кто сказал, что Гриша – их единственный клиент? У них наверняка в твоем районе таких пруд пруди.
– Повод у него был, а вот алиби – нет. А главное, он сам себе не помогает: «где был – не помню, с кем виделся – не знаю»! Детский сад… Не хотел говорить, да и права не имею. Ну, по старой дружбе: тех двоих убили с особой жестокостью, перед этим пытали…
– Значит, нашелся хищник покрупнее… Это не Гриша.
– Следствие покажет…
Лариса ничем не могла помочь делу. Как сказал прокурор, повод был, а алиби отсутствовало – с 17 до 18 часов пятницы, 20 апреля, когда были убиты Глушко и Адамов.

***

Лика, вынужденно живя с Настей под одной крышей, на дух ее не принимала, не разговаривала с невестой брата, а если разговаривала, то на повышенных тонах. Настя же была спокойна и терпелива и, конечно же, выигрывала раунды в борьбе за землю. Однажды Лика случайно подслушала разговор Насти с Леней: та вдалбливала ему, мол, Лика выскочит замуж, и лобовская земля чужому дяде достанется. «Нужно убедить родителей, что ты будешь лучшим хозяином, чем твоя сестра»… Лика к месту и не к месту пыталась доказать отцу, что Настя не та, за кого себя выдает, а хищница, позарившаяся на их землю… Отец, как и все Лобовы, не любил, чтобы на него давили, и стал даже покрикивать на младшую дочурку. Дескать, у нее был только журавль в небе с ее агротуризмом. А вот Леня якобы держал синицу в руках – зачатое Настей желание работать на собственной земле. Как раз то, о чем Лобов всю жизнь мечтал…
На самом деле Платон в душе очень переживал. Он боялся кого нибудь из детей обидеть, уже и не знал, как поступить и зачем вообще затеял дележ земли. Всегда спокойная домашняя атмосфера все больше накалялась.
А тут еще Вадим Прорва встретил у магазина Татьяну и завел какой то странный разговор:
– Хотел поговорить о твоей дочке…
У мамы Тани сердце в пятки ушло, подумала – про Любу… Прорва же имел в виду исключительно коммерческий интерес, который подогревал его заместитель Калисяк. Образовался замкнутый круг: фабрика была готова к началу производства, но без документа о собственности на землю, в которой залегал пласт минеральной воды, долговременных кредитов никто не давал. Документ этот отсутствовал, потому что Лобов землю не продавал. Калисяк уши прожужжал, что «более пронырливые перехватят идею», к тому же – не начиная производства, Прорва уже терпел убытки. Короче говоря, Вадим встретил Татьяну у магазина не случайно, а подкараулил и завел с ней разговор заботливого отца:
– Хотел поговорить о твоей дочке и моем сыне…
У Татьяны отлегло от сердца. Поговорили они, мама Таня рассказала, что Лика собирается стать ландшафтным дизайнером и остаться в Бережках, работать на земле. Но и Леня хочет заняться хозяйством, потому интересы столкнулись, и они с Платоном плохо представляют, что делать. Вот тут Прорва кстати и сказал:
– Что тут придумывать? Продайте землю, а деньги поделите поровну. Чем плохо?
– Платон на это не пойдет, – ответила Татьяна.
Тем не менее, вернувшись домой, она сказала мужу:
– Платон, мы не должны допустить, чтобы наши дети перессорились… нужно продать землю и поделить деньги пополам – Лике и Лене.
– Сама додумалась или кто подсказал? – мрачно спросил Лобов.
– Скажи, что тебе дороже – земля или дети?
Лобов помолчал, потом негромко и внушительно ответил:
– Таня, об этом больше со мной не заговаривай. Никогда.
Подобных тупиков в супружеской жизни Лобовых было – по пальцам пересчитать. Татьяна знала, что спорить с мужем бесполезно. Она расстроилась, стала искать по ящикам корвалол, который где то лежал «на всякий случай». Лобов оторвался от своей газеты и принялся мерить кухню быстрыми шагами. Казалось, что от нервного напряжения между ними вот вот должна проскочить молния…
– Эта земля должна остаться моим внукам! – вдруг ударил он кулаком по столу. – Не для того я всю жизнь копался по локоть в грязи, чтобы теперь ее продавать!
– Где корвалол? – спросила она.
– Я спокоен, – отрезал Лобов.
– А я нет… – ответила Татьяна и без сил опустилась на стул.
– Хорошо… – сразу обмяк и Лобов. – С соберем семейный совет. Поговорим… Только соберем всех.
– Хорошо, отец. Как раз в это воскресенье все и приедут на помолвку…

***

Семейный совет так и не состоялся, потому что никто из детей на него не явился. Утром в воскресенье позвонила Люба и отказалась приехать из за того, что у Гриши якобы неотложные дела. Сказать родителям, что мужа арестовали, она не могла.
Лариса в субботу вечером обещала, что приедет. Но обстоятельства сложились не в пользу семейного свидания. В середине недели у нее испортилось настроение, а к воскресенью оно стало просто отвратительным. Однокурсница Ларисы Зина, столкнувшись в коридоре, намекнула, что о ее отношениях с Менделеевым многим известно.
– Лариска, поверь, я за тебя безумно рада, но остальные… Ты ведь знаешь людей…
– Да пусть болтают. Жалко, что в Уголовном кодексе нет статьи за сплетни.
– Выходные с Олегом – это сплетня? – в упор спросила подруга.
Застигнутая врасплох Лариса не нашлась что ответить.
– Только не забывай, что в таком случае вы не сможете вести в суде одни и те же дела. Как говорится, адвокат и судья, состоящие в интимных отношениях… – Зина решила произнести проповедь на эту тему.
Лариса, смутившись и недослушав, быстро ушла в кабинет, откуда по мобильному позвонила Олегу и упавшим голосом сказала, что у них больше не будет совместных обедов, перекуров и прочая. По крайней мере на работе.
В это самое время Менделеев имел неприятный разговор с адвокатом Градовым. Тот шантажировал Олега «близкими отношениями с судьей Лобовой», которую необходимо было убрать из дела убийцы Величко.
– Ты, Вить, за кого меня принимаешь? – спокойно спросил Олег.
– Ага!.. Стало быть, действительно влюбился, как пацан, – подтвердил свою догадку Градов. – А вот и вещ док, – он достал из портфеля и показал Менделееву фотографию, на которой был запечатлен страстный поцелуй судьи и адвоката.
Дрянь же ты, Витя… – заиграли желваки у Менделеева. – Ты не сможешь ее убрать из дела таким образом. И знаешь почему? Потому что я напишу заявление и сам уйду из этого дела. Предоставляю тебе защищать этого подонка…
– Бона как… – ухмыльнулся Градов. – Но тогда тебе будет другая шарада… Через неделю вернешь мне долг, весь…
– Витя, уговор был до конца года…
– А теперь другой уговор. Я тебе деньги всегда занимал, когда тебе позарез были нужны, а ты мне не можешь сделать одолжения…
– Я через неделю не смогу отдать… – сказал Менделеев и добавил: – Как бы я тебе сейчас по морде съездил, Витя.
Они сидели в буфете и говорили тихо и спокойно, кто бы мог подумать – о чем!..
– А ты сходи ка в казино. Вдруг повезет, – подмигнул Градов.
– С этим завязал, – доложил Менделеев.
– Кто однажды начал играть, того могила исправит…

***

В субботу Олег и Лариса друг другу даже не позвонили, размышляя о невеселых новостях. В воскресенье с утра Менделеев решил поехать к Ларисе домой и объясниться. Но не только он отважился на это. Герман Конев ждал в такси у подъезда. Лариса уезжала на рынок купить вкусненького для родителей, а когда вернулась, поставила машину на стоянку и направилась к дому, на ее пути внезапно возник отец Глеба. Она напугалась, но виду не подала:
– Я тебе так ясно все объяснила: не приходи, не звони, исчезни! Да ты пьян… Проваливай!..
– Ну, уж и пьян, всего рюмочка хорошего коньяка, – пожал плечами Конев. С этого момента за происходящим, сидя в своей машине, наблюдал Менделеев, подъехавший к Ларисиному дому. – Грубо разговариваешь, хотя я и заслужил. Знаешь, что говорят: «Без бумажки ты букашка».
Пока эта бумажка у тебя, я – букашка. Ты отдашь мне ту расписку?
– Боишься, что я буду тебя шантажировать?
– Тебе нравится держать меня в страхе? – ухмыльнулся Конев.
– Для Глеба тебя нет в живых, – отрезала Лариса. – Я так ему сказала…
– Зачем?
– Ты сам от него отказался, когда ему была необходима твоя помощь. Он выжил, а ты умер.
– А если Глеб узнает… что я жив?
– Вот для этого и нужна мне эта «бумажка». Чтобы он понял, почему я ему солгала.
– Ну, Лариса, это как то не по взрослому…
– Повторяю специально для замминистра: я никогда не верну тебе эту бумагу, ни за что не дам увидеться с Глебом. Ты умер, ясно? – Лариса была в гневе. – А это надолго. Попробуешь мне или сыну навредить, сотру в порошок.
Она обошла Германа и направилась к подъезду, но он грубо схватил ее за рукав. Менделеев выпрыгнул из машины и через пять секунд оказался около них.
– Простите, я могу вам помочь? – вмешался в разговор, но Ларисе просигналил «мы незнакомы».
– Иди, мужик. С женой говорю.
– Ручонки шаловливые от женщины убери, – приказал Менделеев.
– Парень, отойди, – сказал, как плюнул, Конев. – Ты знаешь, с кем связался?
– Да ну, откуда… Руки сам уберешь или мне их укоротить?
Герман отпустил Ларису и сделал шаг к Менделееву. Тот ударил. Герман пошатнулся и упал. Его такси тут же отъехало.
– Ты, парень, попал, – лежа сказал Конев.
Гражданка, если вы не имеете претензий к гражданину, идите, пожалуйста. Если имеете, будем вызывать милицию…
– Претензий не имею. Спасибо, – сказала Лариса и побежала. Глеб был один дома.
– Тебе мозги еще раз встряхнуть, или ты этот адрес уже забыл? – обратился Менделеев к своему сопернику. Он узнал его: это был тот фрукт, который разыскивал Ларису в суде. Теперь понял: это и есть «умерший» отец Глеба. Хорош…
В это воскресенье Лариса никого не хотела видеть.

***

Не зная этого, к назначенному времени Лика отправилась встречать Ларису к развилке дорог. Прогуливались они вместе с Оксаной, бывшей невестой брата. Лика теперь часто жаловалась ей на Настю. Оксана, как всегда, не отвечала: у нее на душе кошки скребли, зачем влюбилась в этого предателя… Она только печально доложила подруге, что в супермаркет ее на работу тоже не взяли. Обе думали об одном: скоро у Ленечки глаза то откроются и тогда… Лика посоветовала ей сходить в кафе – место официантки оставалось до сих пор вакантным.
В который раз прошли они мимо креста у поворота на Бережки, около него опять стояла банка с живыми цветами.
– Мне мама рассказала про этот крест знаешь что? – вдруг сказала Оксана. – Тут авария была лет двадцать назад. Машина врезалась в прицеп. Платон Глебыч с Татьяной Андреевной с ярмарки возвращались.
– Мои родители? – удивилась Лика. – И что?
– В той машине муж с женой ехали. Погибли сразу, девочка осталась. Странно, кто это спустя двадцать лет крест поставил?
Лика с Оксаной бесполезно прождали Ларису целый час и вернулись обратно. В гостиной лобовского дома был накрыт огромный стол: мама Таня готовилась к парадному обеду три дня. Лобов слонялся без дела в праздничной своей одежде, перекусывал на кухне – жена к столу подходить не разрешала. Вернувшись домой, Лика узнала, что звонила Лариса – не приедет. Но за стол все равно не садились, ждали Леню с Настей, которые днем куда то уехали и до сих пор не возвращались.
Жених и невеста заехали в кафе – развеяться. Когда вышли, обнаружили, что колесо Лениного автомобиля проткнуто.
– Такое могло случиться только с тобой! – разозлилась Настя.
– Никто не застрахован… – ответил Леня, рассматривая свою новую покрышку.
– Да тебе на роду написано быть неудачником, идиот несчастный!
– Сама дура! – обернулся Леня.
– Что?
– Орешь, как дура. Лучше думай, что делать.
– Опять я «думай»? Пошли машину ловить. Мы уже опоздали на ужин.
– Да… – выругался Леня, – с этим ужином!
Они шли по разные стороны шоссе, ловили машины. Но было воскресенье, автомобили проносились мимо.
Жених с невестой переругивались всю дорогу. Домой приехали поздно. У Лобовых была мертвая тишина, еда со стола убрана. В середине стола лежала новая фига. Это всем привет от Платона Лобова.

***

Последней каплей в решении вопроса о земле была встреча Лобова с Прорвой. Платон снабжал своим медом кафе, как раз привез туда пуд прошлогоднего. В кафе обедал Прорва. Увидев Платона, Вадим с полоборота завел разговор о покупке земли, говорил, что хочет обустроиться в Бережках навсегда. Обещал двойную и тройную цену против рыночной. Лобов свою продавать наотрез отказался и посоветовал «олигарху» попытать счастья у его соседа, деда Киселева. Тут счастье Прорве наконец улыбнулось: старый Кисель продал землю, которая граничила с лобовской.

***

Вконец замучил Лобова земельный вопрос, непонятно кем поднятый… И он решился. Без семейного совета. Позвал в гараж Леню и Лику, раскинул на столе чертеж – план трех собственных гектаров земли и показал карандашом: «Вот это тебе, Леня, а это тебе, Лика!», по полтора га. Лике достался сад, «потому что ей нужнее» и весь участок вдоль реки. Лене – остальная земля, по словам отца, лучшая, потому что всю ее «в ладонях перетер». Не земля – золото…
– Съездим к нотариусу и владейте, – печально заключил раздел Лобов.
После этого события ни Леню, ни Лику было в доме не слышно. Платон переживал, ходил задумчивый и неразговорчивый. Наконец, пожаловался жене:
– Опять недовольны, опять не так. Я вот что решил, Танюша: на каждый чих не наздравствуешься, разделил, как сумел, а кому не нравится, пусть катятся колобком.
– Да ну, перестань. Как жили маленьким колхозом, так и будем, – улыбнулась она.
– Вот только интересно, кто в этом колхозе теперь председатель… – вздохнул он.

***

Лобов хотел как лучше, а получилось совсем уныло. Мог ли он предположить, что это ускорит отъезд любимой дочки из родного дома. Платон объяснял:
– Ну не мог я поступить иначе! Может, для Леньки это единственный шанс? Я и сам боюсь, что он все испортит… Я и правда к нему всегда слишком строгий был! Детей и ругать, и хвалить надо. А я его все ругал…
– Пап, ты только не нервничай! – обняла его Лика. – Мне и самой тяжело. Уеду я из Бережков.
– Не выдумывай! – У Лобова даже испарина на лбу выступила.
– Ты выслушай меня спокойно, ладно? Мои планы, пап, уже не имеют никакого смысла. А может, и не имели… Придется мне другую цель поискать. Поеду в Москву. Поговорю с Ларисой, у нее поживу, найду работу, запишусь на подготовительные курсы. На этот раз я должна поступить. Пап, ну, правда! Я же не за океан уеду, буду приезжать.
– Сначала часто, потом реже и реже…
– Душу не трави, мне самой плохо… Пап, скоро Леня на ноги встанет. Я ему мешать не хочу…
– Ах, дочка, дочка, – отвернулся от нее Лобов, чтобы не видела его влажных глаз. – Выросла ты у меня…
Только сейчас поняла Лика, как любит отца. Любовь вдруг по настоящему явила себя и стала переполнять ее существо, о чем никому не расскажешь, даже Мише. Любовь такая, что истинно можно жизнь отдать за любимого человека. Такая любовь вызывает слезы умиления. Наплакавшись у себя в комнате, Лика пошла к матери:
– Мам, ты знаешь что нибудь про аварию, которая на повороте случилась? Давным давно…
– С чего ты вдруг? – насторожилась мама Таня.
– У дороги крест кто то поставил. Цветы каждый день носит.
– Неужели?.. Да… Мы с отцом возвращались с ярмарки. На прицепе таком, трактор с прицепом. Большой… А уже осень, темнеет рано. Отец на обочину съехал зачем то, не помню. А тут из за поворота машина летит, мы и ахнуть не успели, как даст в наш прицеп. С дороги слетела, загорелась. Отец бросился, водителя вытащил, да он уж мертвый был. Женщина впереди – тоже сразу… Отец опять к машине. Я кричу: «Сгоришь», а он мне: «Ребенок там». Пока ребенка доставал, сам обгорел…
– Вот папка! – на глаза Лики навернулись слезы. – Вы никогда не рассказывали…
– Такое лучше всего забыть, – вздохнула мама Таня.
– А девочка?
– Девочку «Скорая» увезла. Я потом узнавала, куда она делась. Вроде бы родственники забрали, тетка…
Лика слушала и – помимо воли – стала резать ножницами свой план агротуризма, с которым пришла к матери для совета о будущем. А разговор про другое оказался. Когда мама Таня поняла, что делает дочь, сказала:
– Вот дуреха, зачем же ты все искромсала? Или это черновик?
– В жизни не бывает черновиков, жизнь всегда пишется набело, – изрекла Лика.
Мама Таня обняла свою младшенькую, прижала ее голову к груди, крепко поцеловала.
– Это я виновата, – произнесла мама Таня. – Может быть, слишком, за Леню боялась: какой то он нескладный. Вот и пилила отца, чтоб он к земле его привязал.
– Все хорошо, мам, – обняла ее Лика. – Как ты хотела, так все и вышло. Я против Леньки ничего не имею. А вот с этой Настенькой мы еще нахлебаемся.
– Ну почему, доченька?
– Чужая она, мам. Чу жа я.

***

Настя была чужой Лобовым, потому что не умела никого любить – в детдоме этому не учат.
Когда Настя узнала, что Лене досталась лишь половина земли, она решила действовать самостоятельно. Ее бизнес план пока никто не разорвал… Первым делом она отругала жениха, что не смог отстоять свои права. Потом решила намекнуть шефу – при удобном случае:
– Земля, которая вам нужна, скоро станет моей. Надеюсь, мы сможем как то договориться.
Насколько мне известно, только часть, – сказал Прорва, удивляясь пронырливости своей секретарши – как это она все узнала. Калисяк еще что то говорил про нее, мол, ее документы поддельные, требовал уволить. Но увольнять пока не время. Может пригодиться…
– Мне будет принадлежать половина. Остальное – младшей дочке.
Прорва выяснил, что половина была не та, но все равно ближе к пласту. От деда Киселя, оказалось, добраться до воды было практически невозможно – очень дорого.
– Я принял к сведению ваше предложение, – сказал Прорва.
– И… это все?
Настя не ожидала, что Прорва так вяло отреагирует… Тогда она подкинула новый полешек в огонь своей ненависти. Застав Лобова в одиночестве в гараже, девушка рассказала Платону, будто подслушала один важный разговор.
– Вадим Борисович хочет заполучить вашу землю.
– Зачем ему это…
– Где то на вашей земле есть источник качественной воды, – шепотом сказала Настя, думая, что открывает тайну.
– Знаю я про эту воду… – ответил он, тщательно вытирая после работы руки тряпкой. – И что?
Настя смутилась: Лобов сбил ее с мысли.
– Понимаете, Платон Глебыч… Им нужна вода для производства и на продажу – это очень выгодное дело. А дело в Лике… Они знали, что вы не продадите землю, потому сын Прорвы стал встречаться с Ликой, чтобы… Ну, в общем, Лика же в него по уши влюбилась.
– Да не может быть такого… – озадаченно произнес Лобов.
–„Я бы и сама не поверила, но Прорва сказал: «Эта земля невесте моего сына принадлежит!» И хмыкнул так… довольно.

***

Ни о чем не подозревавшие влюбленные прогуливались в это время по своей любимой липовой аллее.
– Я должна уехать, – печально сказала Лика. – И не хочу уезжать, потому что не знаю, как смогу без тебя… Мне уже плохо. А будет еще хуже.
– Не будет, – ласково улыбнулся Михаил, – при условии, что я поеду с тобой. Я сделаю все, чтобы так было.
Он обнял ее, словно фарфоровую вазу, боясь повредить. Но потом им все же пришлось расстаться – Михаил поехал на работу, в последнее время из за Лики он нечасто навещал своего отца в офисе.
В дверях Михаил столкнулся с Лобовым. Злой Платон втолкнул Михаила внутрь и тряханул его за локоть – выше не достал: Ликин ухажер был на полторы головы выше.
– Оставь мою дочь в покое! – прямо зарычал Лобов. – У тебя все равно ничего не выйдет!
– Простите… Глеб… Платон… я ничего не понимаю, – стал заикаться Михаил.
– Понимаешь… Говорю тебе, ничего из твоих планов не выйдет! Ни ты, ни твой отец моей земли не получите!
– Это недоразумение… Вы, наверно, думаете, что я уеду в Канаду и оставлю Лику? Она для меня очень много значит, я хочу жениться на ней!
– Хрен тебе с маслом, а не жениться! Чтобы моя земля с водой была вашей, не выйдет! Заруби себе! – и Лобов сделал соответствующий жест. – Еще увижу тебя с Ликой – получишь холостой в одно место. Я предупредил!
Лобов в пустом коридоре выпустил пар и удалился. Михаил присел на стул, не совсем понимая причину этого нападения. Неприятная разгадка ждала в кабинете Прорвы.
Михаилу никогда даже в голову не приходило уличать в чем то отца, так был воспитан. Настал грустный момент, когда это сделалось необходимым.
Прорва сидел за столом в кабинете, работал. Михаил, кашлянув, подошел к отцу и прямо над его головой произнес:
– Пап, я сделал предложение Лике. Она согласилась…
Прорва поднял голову, широко улыбнулся и развел руками:
– Отлично, сынок! Ничего лучшего ты и сделать не мог. Он встал, вынул из шкафа вино, открыл бутылку, разлил в бокалы.
– Вот, для особого случая хранил. Ты даже не представляешь, как я рад. Теперь все сложится! – Прорва подал сыну бокал, звякнул хрусталем.
– Откроем разлив воды… – отставил свой бокал Михаил.
– Теперь уж наверняка откроем, – подтвердил Прорва. – Ты что так смотришь?
– Значит… Ты советовал мне поскорее жениться на Лике, чтобы получить доступ к воде? Ты сделал меня пешкой из за этой чертовой воды?
– Ты не так понял. Я объясню… – разумно ответил Прорва.
– Не нужны мне твои объяснения. Отец Лики запретил мне с ней видеться. Из за тебя!
– Нет, – выпил вино Прорва. – Я хотел честно купить немного земли. Что в этом плохого?
– Только одно, что ты все это скрывал от меня. Зачем ты уговаривал меня быстрее жениться?
– Я бы не стал этого делать, если бы…
– Если бы тебе была не нужна земля, – перебил Михаил.
– Если бы не был уверен, что Лика – хорошая девушка и ты будешь с ней счастлив. Найти свою половинку – это как выиграть миллион в лотерею! Сынок…
– Я тебе не верю. Ты только о своей выгоде думал. Ты – настоящий бизнесмен. И я для тебя тоже бизнес.
– Все, что я делаю, я делаю только для тебя!
– Не надо ничего делать! Я тебе никогда не прощу, если потеряю Лику. Слышишь, отец? – кричал Михаил.
– Слышу… Не кричи. Что ты знаешь о жизни…

0

7

Глава 7
ЛЮБИТ – НЕ ЛЮБИТ

Слово «любовь» в русском языке означает неопределенное чувство: любить можно помидор, собачку, женщину, Бога… И все называется одним и тем же словом. Гриша, который подозревал, что Аскольд «влюбился» в его жену, в действительности ошибался, Аскольд в Любу не влюбился, он ее «любил». Любил как отзывчивого, верного, настоящего человека, как друга. Так можно любить и мужчину. Аскольд был одинок, и ему не хватало человеческого общения и тепла. Именно благодаря его «любви» к Любе было закрыто заведенное на Жилкина Г. М. уголовное дело.
Гриша просидел под арестом по подозрению в убийстве «шварцнегеров» десять дней. Нужно было всего ничего – доказать свое алиби на момент убийства с семнадцати до восемнадцати часов. Гриша расписал следователю весь свой день – до семнадцати, в это время он уехал из банка домой. Дети пришли только вечером, жена лежала в больнице. Алиби отсутствовало. Дело быстро набирало обороты – других подозреваемых не было. В квартире Жилкиных в присутствии понятых произвели обыск. Люба была благодарна Аскольду, что он в это время находился в ее квартире. К тому же выяснилось, что Аскольд в отсутствие Гриши прекрасно справился с делами их совместного бизнеса. Он даже сумел уговорить бухгалтершу Михальченко, которая, «натерпевшись страха», сбежала с работы, вернуться на склад. А потом Аскольд вспомнил, что давал Грише свою машину, чтобы съездить в банк. А Гриша вроде говорил, что на обратном пути он заправлялся бензином. Аскольд не любил выбрасывать документы. И этот чек на заправку до сих пор валялся в бардачке. На чеке было пробито время 17.27. Аскольд и представил его следователю в качестве алиби. Гришу выпустили.
Аскольд за чаем рассказывал Любе про этот чек и радовался, наблюдая, как радуется она. Вдруг открылась входная дверь, и на пороге показался Гриша:
– Хозяйка, что у нас на обед? – сказал и тут же сморщился – дома был ухажер.
Люба, не обращая на Аскольда внимания, кинулась к мужу. Они обнялись. И только потом, когда ушел застенчивый Аскольд, Гриша узнал, почему его выпустили…

***

На месте Михаила, возможно, надо было все скрыть. Но, полюбив Лику, он не хотел, чтобы между ними были малейшие недомолвки. После разговора с отцом Миша вызвал Лику в кафе и рассказал о своих недоумениях.
– Лика, это скверная история, речь идет о твоем и моем отце, – начал он. – Твой отец считает, что я встречаюсь с тобой специально, чтобы подобраться к вашей земле… Не перебивай! Под вашим садом находится вода, которая нужна моему отцу для фабрики.
– Что? – удивилась Лика. – Впервые слышу!
– Мой отец весь бизнес выстроил в расчете на этот источник. Твой отец об этом узнал… от кого то. И теперь думает, что я специально с тобой… – Михаил взял Лику за руку, – тебя, как это… голову кружу тебе, правильно?
– Не знаю… Ничего не понимаю… – она задумалась, нахмурила брови.
– Не молчи!
– Так ты с самого начала знал об этом? – осторожно спросила она.
– В том то и дело, что не знал. Я б тебе такое давно рассказал. Веришь?
– Не понимаю… Все так запуталось… Как же нам дальше?..
– Просто поверь мне, и все будет хорошо, – убеждал Михаил.
– А ты бы мне поверил? – серьезно посмотрела Лика.
– Конечно! Ведь я тебя люблю.
Лика была влюблена в Михаила. Она, конечно же, верила ему, но – и сомневалась. Странно как то: Настя неведомо откуда появилась в их доме, из полного небытия нарисовался Миша и сразу же покорил ее сердце… Может, это действительно сговор. И дележ земли, а в земле, оказывается, минеральная вода – хоть Липецкий бювет возводи. Лика недавно вычитала, что минеральные воды в Липецке открыл сам Петр Великий и липецкая «железистая вода» считалась самой древней, открытой в России…
Лика, чтобы подумать, рванула в Москву, к Ларисе. Сказала сестре, что собирается в этом году поступать на ландшафтную архитектуру и хочет записаться на подготовительные курсы и поискать работу.
– Разумно… – одобрила Лариса. – А жить можешь у меня.
– А Олег? – спросила Лика, потому что знала о нем: Менделеев появлялся в Бережках вместе с Ларисой – забирали гостившего у деда с бабушкой Глеба.
– А Миша? – в свою очередь спросила Лариса.
Младший Прорва, поняв, что Лика сбежала после разговора, места себе не находил. Он рванул в Москву и стал объезжать суды, пытаясь найти тот, в котором работала Лариса, обнаружил к концу дня. Суд он нашел, но телефона судьи Лобовой ему не дали. Тогда он решился позвонить Лене. Правда, тот ответил, что «ему не докладывают, кто куда уезжает»… Михаил уже десять тысяч раз отругал себя за свою откровенность – кто его за язык тянул? Когда начало темнеть, он отправился в обратный путь. Припарковался у автобусной остановки, рядом с фабрикой в Любавине, откуда надо было пересаживаться на Бережки, встречал все проходящие автобусы. Но вот приехал последний рейсовый автобус из Москвы. Среди пассажиров Лики не было. Михаил поплелся к своей машине на обочине.
Вдруг сзади с визгом затормозил автомобиль, Михаил оглянулся и увидел – Лику! Она побежала прямо к нему:
– Мишка, как же ты меня вычислил?
– Это не я, Лика. Это моя любовь, – красиво выразился он.

***

Наутро, чуть свет, Лика была на ногах, но Лобов встал еще раньше и занялся ремонтом своего драндулета. Такое у него бывало при сильном расстройстве.
– Пап, послушай! – зашла в гараж Лика. – Миша ничего не знал. Ну пап… Он любит меня.
– Лапши то тебе целую кастрюлю навешал, – пробухтел Лобов. – Кому ты веришь – отцу или этому… Они купили фабрику, чтобы торговать нашей водой. И этот…
Прорва в первый же день заслал казачка своего.
– Пап! Мы случайно встретились. Он даже не знал, что я Лобова. Ну как мне тебя убедить?
– А никак! – не переставал стучать железками Платон. – Каковы сами, таковы и сани. Какой отец, такой и сын!
– Да нет же! У тебя, кстати – тоже есть сын…
– И что?
– Что «что»? Сам знаешь…
– Да как ты можешь сравнивать! – Лобов бросил на пол свой инструмент. – В общем, так. Обещай мне, что больше с ним не увидишься! Они тебя используют!
– Ну, пап…
Лобовы были упрямы. Лика это знала.
Вечером Миша ждал ее в машине недалеко от дома. Ждал уже больше двух часов, начинало темнеть. Наконец Лика появилась – приехала на своем любимом велосипеде, сказала, что от Оксаны. Они стояли около машины и впервые осторожно подбирали слова.
– Ты с отцом говорила?
– Он хочет, чтобы я с тобой не встречалась.
– А ты что?
– Он мой отец. Он говорит, что эту воду… Что ты специально… Ты и твой папа… У меня голова кругом идет, – бормотала Лика.
– Послушай! Давай забудем про всю эту воду, землю…
– Я защищала тебя, как могла, – оправдывалась она.
– Меня не надо защищать. Я очень тебя люблю, Лика. Ничего, кроме этого, для меня не имеет значения. Ты должна выйти за меня замуж.
– Но… Я же еду в Москву!
– Какая разница! В Москве, в Бережках… Главное, чтобы ты была моей женой, – уверенно сказал Миша и взял ее за руку. – Ты мне веришь?
Лика помолчала, прижалась к нему, сказала:
– Верю.
Лика верила, но, чтобы отпали последние сомнения, решила отказаться от своей части наследства.
– Я хочу тебе доказать, что даже если у меня не будет ничего, он все равно меня не оставит, – весело заявила она отцу утром, когда Лобов кормил кроликов. – Буду невестой бесприданницей, зато и жениха моего ни в чем нельзя будет упрекнуть!
– Ну, насчет земли – дело твое. А что касается Михаила… Время покажет, – ответил Лобов. – Значит, опять, отец, работай… – добродушно пробормотал он себе под нос. – Ай, смотри, крольчиха то окотилась.
Но Лика не услышала про крольчиху. Она, как на коня, вскочила на велосипед и за полчаса отмахала десять километров до кафе «У трассы». Михаил уже был там. Взявшись за руки, они вошли внутрь и сели рядом за столиком. Лика торжественно молчала, Михаил заметно нервничал:
– Ты так неожиданно позвонила… Ты завтракала? Что то заказать? Лика, говори же, что случилось?
– Революция, о которой говорили большевики, свершилась! – захохотала она. – Закажи пирожных и побольше! Земля, из за которой был такой переполох, и сад будут по прежнему принадлежать моему отцу. Я отказалась от своей доли.
– Это из за меня… – печально сказал Михаил.
– Глупый ты. Из за нас.
Он бережно обнял ее и помолчал, переживая удивление: русские действительно вот так запросто могут отказаться от наследства. Классики не лгали.
– Ты отказалась от своей доли из за отца? – серьезным голосом переспросил Михаил.
Лика засмеялась:
– Только он может поверить не прямо сейчас. Понимаешь, он такой человек – ему нужно время…
– А просто так верить человеку он не может?
– Ну что ты меня мучаешь?
– Монтекки и Капулетти, – засмеялся Михаил.
– Нет, Ромео и Джульетта. Но только мы поженимся, да?
– Да, да, да! – прокричал он.

***

До встречи с Ларисой Менделеев никогда особенно не задумывался о жизни – жил, как жилось… Да и думать то особенно было не о чем: само собой все складывалось благополучно – карьера после юрфака МГУ, прочное материальное положение, решенный квартирный вопрос, друзья товарищи. Он не был женат, родители его один за другим умерли десять лет назад. Он пережил это и почувствовал необыкновенную легкость бытия – без обязательств, без особых целей и усилий. Менделеев знал толк в отдыхе: много путешествовал, возил друзей в свой загородный дом, рыбачил, ходил на лыжах. Он любил нескольких женщин. Когда любовь кончалась, без проблем расходился, потом опять сходился… Такая жизнь в какой то момент потребовала большего материального обеспечения. И однажды он зашел в игровой зал. Ему долго везло – выигрывал немного, но достаточно, на свободную жизнь хватало. Потом Олег стал ходить в казино и выигрывать много. Проигрыши тоже достигали нескольких десятков тысяч зеленых. В сущности, деньги ему были не нужны: они как приходили, так и уходили. Но игра придавала жизни остроту и заполняла время его бесцельной жизни.
Адвокат Градов имел большие накопления, потому что брался за любые дела, приносящие прибыль. Он хотел, чтобы и Менделеев впрягся в его упряжку – нечистых дел становилось все больше, защищать бандитов стало все труднее, а Менделеев слыл успешным адвокатом. Но с тайной страстью, которую и учуял Градов. Он имел ясное представление о натуре игроков, знал, что рано или поздно они проигрываются в пух и тогда бери их голыми руками. Пять лет Градов беспроцентно ссужал Менделеева деньгами, поощряя игрока, и не было случая, чтобы тот не отыгрался. В последнее время Олег задолжал Градову тридцать тысяч баксов, имелась и расписка. Тут Менделеева оставила удача – классический случай. Он вообще вдруг перестал играть, чтобы не проиграться еще больше…
Когда Менделеев свозил Ларису с Глебом за город, он понял, что по настоящему полюбил эту маленькую стойкую женщину. Потому что она оказалась той единственной, которая заполнила его ум радостными мыслями, а сердце – надеждой, и игре уже не оставалось места и времени. И Менделеев поклялся себе, что «завязал» с игрой.
Градов же ликовал: наконец то коллега попал в расставленные сети… Оправдательный приговор убийцы Величко и стоил тридцать тысяч зеленых. Не поддаться на шантаж Градова стоило Олегу больших душевных сил. Менделеев написал заявление об отказе участвовать в сомнительном деле в качестве адвоката (Лариса, как профессионал и как женщина, оценила этот поступок на пять с плюсом), а он в зачет долга предложил Градову отдать свой загородный дом. Тот обещал подумать. Пока Градов думал, произошло несколько событий, которые отменили эту сделку…
Зная, как ломают жизни тайные человеческие страсти, Менделеев решил узнать, что связывает Ларису и отца Глеба. Подсказку дали сами обстоятельства: Олегу попалась на глаза газета, где под заголовком «Перестановки в правительстве» был напечатан портрет Германа Конево. Пользуясь своими связями, он быстро добился приема у этого замминистра. Менделеев явился к нему в кабинет. Конев узнал посетителя и усмехнулся:
– Ну что, второй раунд?
– Мозговая атака, – ответил адвокат. – Желаю выяснить суть ваших претензий к известной особе…
– И кто ты такой? – развязно спросил Конев.
– Ваша честь, можете называть меня «Временным Поверенным в делах». Этого вполне достаточно, чтобы узнать суть разногласий высоких сторон, могут ли они прийти к консенсусу без ущемления прав и остаться в рамках правового поля, без всякого там битья в пятак… Простите.
– Ладно, парень. Вижу, подкован. Ты ее любовник?
– Попрошу на «вы», – спокойно ответил Олег.
– Хорошо. У Ларисы есть одна бумажка, имеющая отношение к моей высокой особе, – подчеркнул Конев, – которую я прошу отдать, продать, подарить, как угодно…
– И вы тогда гарантируете, что исчезнете из ее жизни навсегда?
– Да кто они мне? И кто я для них?
– Вы даже не представляете, насколько вы правы. Я поговорю с ней, – пообещал Олег и в тот же день постарался исполнить.

***

Он стал звонить Ларисе, но ее домашний и мобильный были отключены. Менделеев без предупреждения явился к ней домой. Она открыла дверь. Удивилась и обрадовалась, пригласила войти.
– А где Глеб? – осмотрелся Менделеев.
– У бабушки с дедушкой. А что?
– Я виделся с Германом, – сказал он, снимая пальто. – Кофейку можно?
– Зачем? – насторожилась Лариса: то ли зачем кофе, то ли встреча с Германом.
Менделеев прошел в комнату, соединенную с кухней, заварил себе кипятком растворимый кофе.
– Надо купить тебе хорошего кофе… Сказал ему, чтобы он оставил тебя в покое.
– Ну и? – напряглась Лариса.
– Он хочет от тебя какую то бумагу… Что ты так перепугалась? Я не спрашивал, какую. Просто отдай мне и я передам. И все будет кончено.
– Ты даже не знаешь, о чем говоришь!
– Я знаю одно: нельзя вечно прятаться, прятать Глеба, телефоны выключать, – сказал Менделеев и хозяйским жестом пригласил ее сесть за стол.
– Мне не нравится, что ты пошел к нему без моего ведома.
– Какая теперь разница? Давай! Бумажку…
– Я подумаю. Только не понимаю, зачем тебе эти заморочки?
– Ты хочешь правду? – Олег заглянул в ее глаза. Лариса даже не предполагала, что он ей ответит, но предупредила:
– Я вообще всегда хочу знать только правду.
– Все это мне затем… – он вздохнул, взял и поцеловал ее руку. – Затем, что я люблю тебя. – И прибавил: – А давай устроим ужин в нашу честь, а?
И они устроили ужин с шампанским. Менделеев на скорую руку приготовил мясо – оказалось, что он прекрасно готовил. Лариса надела красивое платье. Они зажгли свечи. Очень скоро это платье упало на пол, и к полуночи комната до предела наполнилась жаркими признаниями и нежными поцелуями.
Перед тем как заснуть, Лариса сказала:
– Никогда, ни в чем меня не обманывай. Обещаешь?
– Клянусь: на Библии, на уголовном кодексе, на книге о вкусной и здоровой пище…
– Олег, не кощунствуй! – перебила Лариса.
– Прости… Ты моя жизнь…
Субботнее утро они проспали, а потом решили забрать Глеба и поехать за город к Олегу. Только в Бережки Лариса поехала без Менделеева. Ей казалось, что у родных будет проще определиться, как поступить с «бумагой».
На кухне были Лика и мама Таня, которая месила тесто для любимых пирожков внука. Женщины обсуждали предложение Германа и так, и эдак, строили догадки, называли разные причины его появления. Лариса настаивала:
– Герман высоко взлетел. Замминистра для него – не предел… А тут – брошенный ребенок, порочащий доброе имя факт биографии… Особенно для Запада.
– И что же теперь делать? Он ведь не отстанет. Не будешь же ты Глеба все время прятать! – сказала мама Таня. – А может, все у вас еще срастется?
– Гнать его поганой метлой! – поставила свою резолюцию Лика.
– А Глеб так и вырастет без отца? – приводила контрдоводы мама Таня.
– Да он уж вроде вырос. Ну, хватит! Как говорит один мой знакомый: «станет страшно – будем бояться»! – завершила разговор Лариса, под знакомым подразумевая Олега. – А теперь – пироги делать! Мы скоро уедем.
– А ночевать не будешь? – расстроилась мама Таня. – Ларочка, а как у тебя с Олегом, помнишь, ты с ним приезжала?
Лариса вдруг покраснела и выскочила из кухни. У дверей подслушивала Настя. Для нее это был новый козырь – отец Глеба жив! А Леня говорил, что умер… Настя еле успела увернуться, когда дверь внезапно распахнулась. Вот так она и познакомилась с судьей Ларисой, которая представляла невесту брата совсем другой. Лика все уши прожужжала: детдомовка, перекати поле, из грязи да в князи… Ларисе Настя с первого взгляда понравилась – что то в их характерах было общее – воля и целеустремленность. А Леньке только такая и нужна. Ей же самой нужен Олег.

***

Глеб очень обрадовался, что они снова едут к Олегу на дачу. Счастливый мальчишка упросил, чтобы его посадили на переднее сиденье, как взрослого. Мама была категорически против, но Менделеев ее уговорил. Всю дорогу «мужчины» болтали, а Лариса на заднем сиденье охала, что водитель все время отвлекается.
– Эх, мама нам устроит, когда приедем, – сказал Олег.
– Не устроит, не бойся. Ты ей очень нравишься, – успокоил Глеб. – Олег, если ты живешь один, кто же тогда тебе обед готовит?
– Сам, дружище, – печально ответил Менделеев. – И скучно одному бывает.
– Мы с мамой никогда не скучаем. Она у меня просто классная, ты заметил?
– Еще бы! И красивая.
– Она тебе нравится? – Глеб взглянул на маму через переднее стекло. – Только правда…
– Да не то слово, как нравится… – Олег решительно закивал головой.
– Слушай! Может, вам пожениться, а? – прошептал Глеб.
– Может, – в тон ответил адвокат. – Это тема…
Но на природе говорить о таких серьезных вещах просто не было времени. Сутки пролетели, как минута. Вдали от московской суеты было так хорошо. На обратной дороге Олег решил, что ни за что не отдаст дом Градову.
Менделеев отвез Ларису и Глеба домой, а сам поехал в казино. До трех ночи он отыграл десять тысяч баксов, следующей ночью – еще более двадцати тысяч.
Во вторник Олег принес долг в здание суда – тридцать тысяч в сотенных купюрах, упакованные в фирменный пакет обуви «Саламандра», и на лестнице вручил его Градову:
– Получите, – сказал Менделеев.
– Что это? – удивился Градов.
– Складной домик для твоей супруги, Витя… Пожалуйте расписочку.
– Я думал, ты шутишь… – Градов полез в карман. – Так ты опять играл! Точно, вон глаза то как блестят.
– Последний раз, запомни, Витя…
– Ты, брат, подвел меня под монастырь по всем статьям, такое не забывается. Твоя Лобова трясет моего клиента будь здоров. Терплю полный разгром и от кого – от бабы! И все из за тебя.
– Такой клиент попался, Витя… – усмехнулся Менделеев.
– Ишь, как заговорил, стоило бабки отдать…
– Я, Витя, думал, что ты мне друг. А ты и не друг, и не враг, а так… Привет семье!

***

Настя в доме Лобовых подслушала и другой разговор, состоявшийся после отъезда Ларисы. Лобов говорил с женой в спальне о том, что отдаст Лике тайные свои сбережения, «собранные по чуть чуть» – четыре тысячи долларов – на житье в Москве и на подготовительные курсы. Татьяна удивилась – и тому, что муж сумел собрать эти деньги, и тому, почему так желает отправить в Москву любимую дочку. И тут Лобов поведал жене свою версию знакомства Михаила Прорвы с Ликой – ради воды..
– Таня, лучше будет, если она уедет… Михаил ей с самого начала врал…
– Бедная моя девочка, она так в него влюблена… Да, каков отец, таков и сын, – едва сдерживая слезы, согласилась с мужем Татьяна Лобова.
Бизнес план Насти после этого разговора увеличился еще на один пункт. Она объявила Лене, что завтра же они пойдут подавать заявление в загс.
– Завтра? – удивился он. – Надо сказать родителям, определить дату…
– Купить фату, бочку водки, назвать родни и через год устроить радость всей деревне, – продолжила с усмешкой Настя. – Тебе это надо? Леня, это касается только нас двоих. А какой сюрприз для всех будет!
– Ты сумасшедшая! – засмеялся он.
– Ну да! Именно поэтому ты и хочешь на мне жениться!
Разговор был вечером. Леня принял все за шутку. Но утром Настя растормошила его и заставила собираться в загс, чтобы успеть до ее работы.
– Ну не знаю, как то странно, втихаря… – отзывался Леня.
– Вставай, мы только заявление подадим, там все равно ждать надо. Успеешь всем рассказать! Или ты передумал?
– Насть, ну почему сразу не сказать…
– Прикинь, что начнется… Приготовления, приглашения, разговоры – сплошная морока. Тебе это надо?
– Родителей все равно надо предупредить. Отец расстроится…
– Леня, но это же наша жизнь, понимаешь? Ну пусть это произойдет только между мною и тобой, – она нежно поцеловала его. – И потом все равно мы уже вместе живем, все знают… Надо узаконить.
– Насть, а ты правда хочешь за меня выйти замуж?
– А ты думал, я шучу?..
В загсе выяснилось, что бракосочетание может состояться только через два месяца. Настю это никак не устраивало, и тогда нашлась работавшая в загсе Ленина одноклассница Лида, которая и помогла расписаться ровно через неделю.
В день «свадьбы» молодые в спешке и тайком выбрались из лобовского дома (нарядные костюмы вместе с букетом невесты лежали в сумке), только предупредили маму Таню:
– Мы сегодня в гости к Оле, вернемся поздно.
– Леня, только выпивши за руль не садись! – ответила мать, удивляясь непонятной спешке.
– Я прослежу! – сказала Настя.
Переоделись у подруги. Ее же взяли в свидетельницы.
К регистрации они еле успели, но не явился Ленин свидетель, с работы не отпустили, а без свидетеля не расписывали.
– Я чувствовала, что где то случится облом! – больше всех нервничала Настя. – Да, Леня, даже это ты по человечески сделать не смог!
Тогда Лида предложила найти на улице какого нибудь парня, лишь бы был с документами и трезвый.
– Леня, прошу тебя, нам не до шуток, действуй!..
– Ну, вы даете! – только и сказал он. – Ладно, иду, но за последствия не отвечаю. Может, отложим на завтра?
– Нет! – воскликнули вместе Настя и Лида.
– Слушай, Насть, он так быстро убежал. Ты не боишься? – спросила Оля.
– Да он не способен на поступок, пойми! – ответила подруге Настя. – Ничего, я его выдрессирую со временем.
К удивлению, через несколько минут Леня привел в загс парня приятной наружности, звали его Ярослав. Ему объяснили, что на бракосочетание не явился свидетель.

***

«Играли свадьбу» в кафе «У трассы». Молодые и два свидетеля были единственными гостями. Хлопнула пробка, полилось в стаканы теплое шампанское. Настя требовала, чтобы сказали «красивый тост». Леня попросил Ярослава. Тот нехотя согласился.
– Расскажу вам притчу, – улыбнулся свидетель Насте. – В чужом городе человек увидел юношу и девушку и спросил у них: как на вашем языке будет «я тебя люблю»? Юноша крепко обнял девушку и сказал: вот так говорят о любви на моем языке. Так выпьем за любовь, которой не нужны слова!
– Какого я нашел свидетеля, а? Поэт! – радовался Леня.
Стали выяснять, откуда и куда держит путь Ярослав.
– Проездом, а куда – еще не решил.
– Ищешь работу или приключения? – поинтересовалась Настя.
– Хотелось бы все в одном флаконе.
Настя сказала, что ловить здесь нечего. Ярослав возразил. Ему пока все здесь нравилось! Когда завели музыку, свидетель пригласил молодую на первый танец. Леня разрешил, только предупредил, что его жена «с характером». Танцевали они долго. Настя вдруг почувствовала, будто всю жизнь была знакома с этим мужчиной. О себе он говорить не хотел, «потому как это длинная и скучная история». Несомненно, в душе его была какая то тайна… А Леня, глядя на все это, немного ревновал и много пил.
Настя была в ударе: шутила, кокетничала, просто светилась – сегодня она действительно радовалась. Когда Ярослав в очередной раз пригласил молодую на танец, какой то незнакомый парень схватил ее за руку, потянул к себе. Настя увернулась.
Леня напивался. Оля, сидевшая за столом, уговаривала его не пить, но тот петушился:
– Крошка, ты меня не знаешь! Ты посмотри, какая красивая у меня жена, пользуется успехом. Я самый счастливый человек на свете!
Тем временем пристававший к Насте парень снова подошел к ней. Ярослав отстранил его. Тогда парень возвратился за свой стол и что то шепнул трем местным бугаям. Затевалась драка, но Леня этого не видел. Он спал, уронив голову на руки. Когда Ярослав отошел к барной стойке, приставучий парень снова подошел к Насте, сказал:
– Ну что, красавица, следующий танец за мной!
– Я больше не танцую, – спокойно ответила она.
– Ой, какие мы гордые. Раньше так нос не задирала…
– Друг, у нас тут праздник. Похоже, ты здесь лишний, – урезонил наглеца подошедший Ярослав.
Тогда бугай обернулся к приятелям:
– Ребята, он что то сказал…
Три товарища как по команде поднялись и пошли на Ярослава. Настя шепнула официантке:
– Беги за шефом!
– Может, выйдем? – предложил неприятелям Ярослав. – Не будем портить всем настроение.
И они вышли, бугаи больше не возвращались, а Ярослав вернулся минут через десять со ссадинами на лице.
– Ничего себе, – присвистнула Оля. – Я думала, на нем живого места не останется! Прямо Джеки Чан…
Леня сладко спал за свадебным столом, Настя за соседним промывала герою небольшие раны и заклеивала царапины.
– Не щиплет? – участливо спросила она.
– Ага, – засмеялся Ярослав. – А ты подуй! Настя подула, на ранку, он сказал блаженно:
– Еще…

***

С некоторых пор Вадиму Прорве стало казаться, что родная земля его не принимает. Он то думал – вернется и все его будут любить. По крайней мере уважать – ведь в люди выбился, мыслимое ли дело – фабрику открыл, рабочие места организовал… Но не оценил народ его жертвы – все сами с усами… Да и отвык он от соотечественников – забыл про пьянство, взятки чиновникам и плохие дороги, про русское «авось и небось». Заработает ли фабрика – еще вопрос. На родной земле сделалось Прорве как то очень уныло.
Выпрягся тогда он из своей бесконечной работы на целых три дня – решил отдать последний долг родителям – найти родные могилы, привести их в порядок. Оказалось, что Фоминична, ровесница матери, еще здравствовала. Она и проводила его на ухоженное деревенское кладбище. Долго шли среди новых крестов, под которыми теперь хоронили усопших. Но потом зашли на полузаброшенный участок, где стояли старые пирамиды со звездами. Остановились около двух забытых могил без ограды, на которых и надписи стерлись.
– Здесь, Вадим Борисович, – вздохнула старушка и перекрестилась. – Сорок лет назад как раз друг за другом родители то ваши ушли, Царство им небесное…
– Спасибо, милая, спасибо. Постою тут…
– Постой, постой. Как они без вас горевали… до смерти прямо убивались, понятно дело – единственный сыночек, – вспоминая, покачала головой Фоминична. – Бона и за могилами некому было ухаживать. Я то поначалу еще ходила…
Прорва полез в карман, вытащил все купюры, что были в кармане, протянул ей. Она замахала руками и пошла назад.
Долго стоял Прорва у безвестных могил: тяжко было на сердце, ни на одни похороны не приехал…
Постоял, заметил место, а помолиться как и не знал. Захотелось в кладбищенскую церковь зайти – богато отстроили, да и доход постоянный… Зашел, купил свечек, на канун поставил, за упокой. Других то почти не ставили. А тут и священник из алтаря вышел, молодой. Прорва – к нему:
– Здравствуйте, батюшка.
– День добрый…
– Да вот родителей пришел помянуть. Когда то жил в Бережках, а потом судьба забросила на другую сторону земного шарика… – как будто оправдывался Прорва.
– Ну что ж, и там люди… – кивнул батюшка.
– Хочу памятник родителям поставить.
– Лучше крест… – осторожно сказал священник.
– Вам видней… Будет крест, – и Прорва вдруг переменил тему. – Помогите людей надежных найти на фабрику. На церковь тоже готов пожертвовать.
Священник, отец Александр, оказалось, знал про Прорву и про его детище, благосклонно отнесся к Затее. Пригласил директора фабрики в свой домик при церкви. Сидели они за небогатой трапезой и мирно беседовали. Прорва думал, что сидели минут десять, а оказалось три часа. За это время отец Александр очень расположил к себе Прорву. За разговором выяснилось, что в церкви имеются записи об умерших. Прорва не знал точной даты смерти родителей, и записи очень помогли ему – не надо было в архив обращаться, чтобы на кресте даты жизни проставить. Отец Александр принес две имеющиеся в наличии «амбарные книги» и оставил Прорву одного. На первой книге было написано «Крещения», на другой – «Отпевания» за период 1941 – 1981 годов. Нашел Вадим в отпетых и отца и мать: Борис Прорва скончался через две недели после отъезда сына за границу, 26 октября 1965 года. Нина Прорва последовала за супругом спустя три месяца. Вадиму стало интересно, записан ли он в крещеных, стал искать. Удивился, что с началом войны увеличилось число крещеных – все крестились: и стар, и млад. И после войны несколько лет такая же тенденция была, так что нашел он себя в крещеных. А потом, года с пятидесятого – тенденция в обратную сторону повернулась. А в шестидесятые годы – крещеных было по пальцам пересчитать. И тут среди записей он увидел: «Любовь Платоновна Лобова – 16.04.1966».
Как будто кто то ему вдруг открыл: Люба Лобова – его дочь. Все сходится. Любовь с Татьяной была летом, осенью он уехал, а в апреле дочка родилась. А замуж она вышла, как сказала Фоминична, перед Новым годом. Значит, Платон взял ее беременной. Вот она, настоящая любовь…
У Прорвы, здорового мужчины, вдруг больно защемило сердце. Что то почувствовал священник, внезапно вернулся в домик, увидел посетителя в беспомощном состоянии, покропил его крещенской водой, помазал маслицем, помолился – вроде отлегло. Как только полегчало, поехал Прорва в Бережки, подкатил прямо к дому Лобовых.
Татьяна возилась во дворе. Он, бледный, окликнул ее из за ворот.
– Господи! Что нибудь случилось? – испугалась она его вида.
– Ты не пугайся. Мне просто надо поговорить…
– Нашел время! Да и не о чем нам с тобою говорить.
– Таня… – он открыл калитку, вошел во двор.
– Оставь меня в покое… – развернулась Лобова. – Я Платона позову.
– Не надо, я сейчас уйду… Скажи мне только одно… Люба – моя дочь?
Она не смогла ничего ответить, ушла в дом. Супруги Лобовы провели бессонную ночь.
Наутро глава семьи стал собираться…
– Платон… – окликнула его супруга. – Ты же мудрый человек…
– Спасибо. Хоть это ты признаешь, – хмуро отозвался Лобов. – Ну что еще?
– Не знаю, говорить обо всем Любе? Получается, мы всю жизнь ее обманывали.
Лобов молча продолжал одеваться, жена помогала ему.
– Значит, по твоему, когда я говорил Любе «дочка», я ее обманывал? И когда говорил, что люблю ее – тоже врал?
– Я не об этом…
– Не надо было с ним разговаривать. Послал бы его…
– Он уже знал, понимаешь? Что Люба – его дочь.
– Где же он это раскопал, ешкин кот?
– Может, кто то ему сказал?
– Ерунда, – отрезал Лобов.
– Значит, вспомнил, прикинул, – предположила Татьяна. – Господи, сохрани и помилуй, – перекрестилась она. – Чего он задумал…
– Вот сейчас я и узнаю! – собрался наконец Лобов.

***

В это время в кабинете Прорвы разговор шел как раз о нем.
– Лобов знает о наших планах…
– Это невозможно, – возразил Калисяк своему шефу, но тут же поправился: – Кто ему донес?.. Вадим Борисович, утром эксперт прислал свое заключение, что от Киселева достать воду нельзя.
– Да! – в сердцах ответил Прорва. – Одно ясно, что Лобов теперь не продаст ни сантиметра…
– Шеф, вы сильно не огорчайтесь, если с разливом воды мы пролетаем. У нас и без этого неплохой бизнес налаживается – соки и варенья.
– Ерунда! Меня интересуют только большие деньги, которые должны течь рекой, а не по капельке. – Прорва порывисто поднялся, зашагал по кабинету. – Я должен получить эту воду. Не для того я вернулся, чтобы уступить в решающий момент! – О чем то подумал и сказал совсем о другом: – Глупо распорядился я своей жизнью. Все не так!
Оба и не заметили, как в кабинет вошел Лобов и вдогонку к последней фразе Прорвы приставил:
– Какого хрена ты вернулся? Решил разрушить мою семью? Пока тебя не было, все было путем!
– Полегче, Платон, не шуми без толку, – Прорва кивнул Калисяку, чтобы вышел. – Платон! Давай договоримся как люди, нам нельзя быть врагами. Подумай о наших детях… Я предлагаю тебе наладить общий бизнес. Ты войдешь в долю…
– Вот тебе моя доля! – Лобов достал из кармана свой любимый кукиш и поставил на стол. – Как посмотришь, сразу вспомнишь!
– Платон, я знаю, что ты упрямый. Ну давай – ради Лики и Миши. Мой капитал – твоя вода, а? Ну что плохого? Ты о таких деньгах и не мечтал!
– На чужом добре руки погреть хочешь? Возвращайся туда, откуда приехал. А к моему дому даже не подходи, понял?! Деловой ты наш…
Прорва был спокоен и непоколебим.
– Я понимаю, из за чего ты копья тут мечешь! А мне каково? Как обухом по голове! Клянусь, я не знал, что Люба – моя дочь. Если бы я только знал… я бы не уехал, наверное… Почему Татьяна не сказала мне? Ну почему?
– Ты что несешь, олух царя небесного? Слушай, если ты хоть словом обмолвишься с кем… я за себя не ручаюсь, – кипел гневом Лобов. – Люба – моя дочь. Другого отца у нее не было и нет! Заруби себе на носу!
После высказанной угрозы Лобов развернулся и в сильном волнении вышел из кабинета. Он даже не заметил Настю, стоявшую у дверей с другой стороны.

***

Правда говорится: пришла беда – открывай ворота! Семейство Жилкиных вступило в бесконечную полосу испытаний, которые в конце концов поколебали их устоявшиеся представления о счастье…
Через несколько дней после возвращения Гриши из под ареста, ему позвонили и сказали, что его мать, Наталья Аркадьевна, в больнице с инсультом. Гриша тут же рванул в Москву. Петр и Павел, конечно же, слышали, что у них есть бабушка Наташа, но в сознательном возрасте ее никогда не видели. И были очень удивлены известием, что она вообще то жива… За чаем, в ожидании вестей от Гриши, Люба бегло обрисовала ситуацию своим близнецам:
– Ваш отец должен был стать ученым, так хотела его мать, ваша бабушка. Ее муж, отец вашего папы, был известным в Москве стоматологом. А сын должен был стать известным историком. Я заканчивала медучилище и оказалась в Москве на практике…
– И что? – в один голос воскликнули Петр и Павел.
– Там мы с папой и познакомились…
– И поженились, – закончил Петр.
– Не сразу… Я вернулась домой. А позднее папа ушел на заочное, приехал ко мне, и мы поселились в Ковригине.
– А в Москве почему не остались? – удивился Павел.
– Мы не могли себе этого позволить, а здесь я работу нашла, папа начал преподавать в школе… потом в НИИ устроился. Денег было мало, но мы были счастливы…
– Почему же вы с бабушкой перестали общаться? – У обоих братьев на языке вертелся главный вопрос.
Люба заговорила, тщательно подбирая слова:
– Бабушка меня не приняла. А когда Гришин отец умер, мы вообще перестали видеться. Гриша узнавал о матери от соседей. Она считала, что я сломала ее сыну жизнь. Это было очень тяжело для Гриши. Бабушка поставила вопрос ребром: или я, или она…
– И папа выбрал тебя! – закончил Петр. – И правильно!
Наталья Аркадьевна лежала в ПИТе, в палате интенсивной терапии, без сознания. Врач никаких прогнозов не давал. Инсульт – дело такое… Смотря какие участки мозга поражены… Через день Наталья Аркадьевна пришла в себя, и ее перевели в общую палату. Она открыла глаза… и увидела около себя сына, впервые за последние десять лет.
– Мама… Ты меня слышишь? – Гриша взял ее за руку.
Наталья Аркадьевна лежала не двигаясь, лишь слабо пожала его руку. Врачи сказали, что инсульт обширный и вряд ли она восстановится. Теперь за ней нужен был постоянный уход.
– Ну, это мы еще посмотрим, – возразила Люба, прослушав Гришин отчет. – Грамотная реабилитация творит чудеса!
Разговор происходил при близнецах. Павел возмутился:
– Вы серьезно хотите ее сюда перевезти?
– Паша, это пожилой беспомощный человек, – ответила Люба.
– А у нас две каморки в «хрущобе» и ребенок на носу!
– Без вашего согласия ничего не будет, – растерянно произнес Гриша.
– Вы же сами говорили, что она сильно обидела вас. Особенно маму, – противился и Петр.
– Петя, никто никого не обидел. Просто у человека было собственное мнение. Может же кто то кому то не нравиться!
– Вот именно! – поймал на слове Павел.
– Но только, дети мои, не тогда, когда человек очень тяжело заболел! – сказала Люба.
– Можно нанять сиделку… – предложил грустно Гриша.
– Никаких сиделок! – решительно выразилась Люба. – Первое время бабушка поживет у нас.
– Мы знаем только одну бабушку – Таню.
– А теперь узнаете и вторую, Наталью… Кроме нас, у нее никого нет.
Гриша с благодарной нежностью посмотрел на Любу – вообще то он не ожидал от нее такой самоотверженности, тем более – перед родами.
– Пока была здорова, она нас и знать не хотела… – с обидой заявил Петр.
– Дети, жизнь течет, все меняются… – сказала Люба. – Что бы там ни было, она – папина мама, не чужой нам человек. Среди родных такие больные восстанавливаются быстрее. Самое главное – вернуть желание жить…
Близнецы были с этим согласны в принципе…
– Время покажет, – решила Люба. – Берем.
Наталья Аркадьевна еще три недели лежала в больнице. Перед выпиской Гриша объявил матери, что он забирает ее в Ковригин. Она, однако, была категорически против, ка те го ри че ски:
– Нет нет, Гриша, не уговаривай. Я хочу домой. Дома и стены помогают.
– С тобой рядом у нас всегда кто нибудь будет. Тебе это нужно, мама, – строго говорил Гриша, но она так сопротивлялась, что он испугался, чтобы не случилось чего похуже.
Домой Гриша приехал расстроенный. Люба выслушала больничные новости и сказала:
– Я сама с ней поговорю.
– Этого только не хватало! Начнешь волноваться, а тебе нельзя.
– Хорошо. Тогда ты сам должен ее убедить, – настаивала Люба.
И все таки, тайком от Гриши, она поехала в больницу. Наталья Аркадьевна говорила еще не очень хорошо, но вставала…
– Люба… – она обрадовалась, узнав Любу, и глаза ее увлажнились. – Любочка, совсем не изменилась. А что, ты ждешь ребенка? Гриша не сказал почему то.
– Да, Наталья Аркадьевна, у вас скоро будет внучка. Простите меня… я понимаю, что вы желали для своего сына другое… блестящее будущее. Но я изо всех старалась сделать его счастливым, – были первые слова невестки после пятнадцатилетней разлуки со свекровью.
– Знаю, девочка моя… Теперь знаю. Болезнь мне не зря послана. Когда побывала у последней черты, все по другому видится… Благодарю Бога, что Гриша выбрал себе такую жену, и я не смогла его тогда отговорить. Прости меня, – снова заплакала свекровь.
– Наталья Аркадьевна… мама… я приехала, чтобы забрать вас к нам. Не сопротивляйтесь. Вы привыкли заботиться о себе сами… Но я самая лучшая в мире – улыбнулась Люба, – медсестра… Вам нужна медицинская помощь, своими силами, боюсь, не обойдетесь!
Наталья Аркадьевна отрицательно покачала головой:
– Не могу…
– Мы семья, и мы должны быть вместе!
– Куда же я к вам – на голову…
– Ну, пожалуйста. Мы все этого хотим, Гриша, мальчики.
– А ты, Люба?
Вместо ответа Люба наклонилась и сердечно поцеловала больную…
После выписки Наталью Аркадьевну перевезли в Ковригино, оборудовав ей удобное местожительство на кухне Жилкиных. Особенно умилил бабушку Наташу внук Павел, подаривший ей большой колокольчик, чтобы было удобно звать на помощь: она еще не могла самостоятельно передвигаться.
– Как вы себя чувствуете, мама? – спросила Люба, когда первые волнения переезда на новое место улеглись.
– Неплохо, действительно неплохо, – с благодарностью ответила Наталья Аркадьевна. – Первый раз за столько лет почувствовала, что дышу… Надо было заболеть, чтобы заново родиться, будто камень с души… Я вот все мечтала, чтобы мы помирились, да гордость проклятая мешала прощения попросить. А теперь у меня и сын, и внуки, и невестка… Видишь, как – не было бы счастья, да несчастье помогло…

0

8

Глава 8
БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ

После заключения брака Настя неосторожно принялась внушать Лене, чтобы он заставил отца сделать его наследником всей земли, считая, что Лика потребует себе возвращения сада как только Михаил разорвет с ней отношения. А он обязательно разорвет, ибо целью его была не Лика, а именно земля с водой.
– Тогда она спохватится и захочет сад обратно. Так что сейчас самое время требовать у отца землю себе.
– Заруби у себя на носу, – не выдержал ее приступов Леня. – Всей земли отец мне не отдаст. Этот сад будет ждать Лику!
– Пусть пропадает сад, да? – наседала Настя. – Ну и семейка!
– Во первых, ничего не пропадает, а во вторых, поаккуратней, ты теперь тоже принадлежишь к этой семье. И что ты несешь про Лику и Мишку?
– Какую же я сделала глупость! Надо было выйти замуж за рохлю, за неудачника…
– Слушай, я ведь и обидеться могу!
– Ну и обижайся сколько влезет! Из под носа у него все уводят…
– Что уводят? Отец поступил по честному.
– По честному? – возмутилась Настя. – Ты мужчина, ты и должен быть хозяином. А Лика выйдет замуж и пустит родительское добро на ветер!
– Не слишком ли ты испереживалась за родительское добро?
– Дурак ты! А я то думала!..
Все чаще между Настей и Леней возникали стычки, после которых ходили они по дому угрюмые и неразговорчивые…
Иногда Насте не хотелось возвращаться в лобовский дом, и она забегала в кафе, поболтать с Олей. Оля не одобряла поведения подруги – так и в дружеских отношениях назревал кризис.
Вскоре в кафе Настя встретила Ярослава, случайного свадебного свидетеля. Тот наведывался сюда часто – с тайным намерением увидеть «молодую». И увидел таки. Посидели за кофе, поговорили. Настя очень удивилась, узнав, что Ярослав остался «в этой дыре» и даже устроился грузчиком на фабрику.
– Скажи честно – что ты здесь нашел? – спросила она.
– Везде одинаково… – пожал плечами Ярослав. – Я – человек возрождения. Главное – уметь настроиться на то, что с завтрашнего дня – новая жизнь и новая работа, неведомое, понимаешь?
Она вдруг подумала – вот кто ее мужчина, загадочный, мужественный, какой то настоящий… Только без пристанища.
Леня совершенно не был готов к разладу в его «законной» семье. Посоветоваться ни с кем он не мог – тогда открылась бы тайна брака, а самому в голову ничего конструктивного не приходило. Оставалось одно – пить пиво. Стал и он наведываться в кафе, куда устроилась официанткой бывшая его невеста Оксана, которая теперь Леню жалела: ясно, что с Настей у него дела не очень и может даже случиться полное фиаско!
– Лень, я все время о тебе думаю… – Оксана поставила перед ним заказанную кружку пива.
– Оксан, не надо об этом… Я тоже о тебе часто вспоминаю.
Это признание ее обрадовало, но он то думал о разлучнице:
– Насти здесь точно не было?
– Не знаю, не видела, – ответила она, хотя не далее как пару часов назад обслуживала Ярослава, поившего Настю кофе.
– Знаешь, я не въезжаю, чего ей еще не хватает… – Леня допил пиво, вложил Оксане в руку сторублевку. – Ну, побежал, пока!
И тут любящее сердце Оксаны подсказало Лене устроить для Насти романтический ужин с шампанским и со свечами.
– Я в одном модном журнале читала. Должно сработать, – вздохнула она.
Это была хорошая идея, осуществление которой Леня не стал откладывать в долгий ящик: купил икры и шампанского, прибрался в своей комнате, надел костюмчик, зажег свечи, включил тихую музычку. Настя должна была вот вот вернуться с работы. Явилась она, когда свечи догорали…
– Что празднуем? – вяло спросила она.
– Настя, ну что мы с тобой как кошка с собакой. Давай попробуем сначала… – искренне предложил Леня.
– Хочу лечь, я очень устала. Пойду в свою комнату.
– Приляг здесь…
– Твои родители против этого, – ответила она.
– Потому что не знают, что мы женаты.
– А ты возьми и скажи им.
– Считаешь? – растерялся Леня. – Действительно, дальше так продолжаться не может: или мы вместе, или нет. – Он разлил по бокалам шампанское, взял Настю за руку, усадил на свою кровать. – Ты же моя жена, – попытался расстегнуть ее блузку. В ответ услышал грубое:
– Отстань!
– Почему?
Она поднялась с кровати, отпила из бокала:
– Твое здоровье! Я скажу тебе, почему, но не сегодня. Я ухожу и не пытайся меня искать!
Внизу ее увидела мама Таня, удивилась, куда она так поздно, но Настя, накинув куртку, выбежала из дома.
Мама Таня поднялась наверх к Лене, увидела остатки «романтического ужина», лишнего спрашивать не стала, только сказала:
– Сын, иди за ней. Девушка не должна гулять одна по ночам.
– Я стараюсь, очень стараюсь ей угодить, – сидел в задумчивости Леня. – Но ничего хорошего не выходит. Похоже, я совершил страшную ошибку…
– Лень, верни ее, – мама Таня потрепала по вихрам сына. – Верни ее сейчас, ты же знаешь, я не засну. Помиритесь, поженитесь…
– Мы уже женаты, – признался он.

***

Мама Таня действительно не могла заснуть в ту ночь – она ворочалась до рассвета, потом пошла на кухню и села за стол. Настя вернулась часов в шесть, не думая, что застанет маму Лени бодрствующей. Пришлось оправдываться: побранились. Но ведь милые бранятся, только тешатся…
– Настя, любовь крепка, когда ее берегут, а когда нет, она хрупкая, как эта чашка… – в пронзительной тишине утра прозвучал уставший голос.
– Я понимаю, семейная жизнь – это непросто. Когда мы поженимся, я буду сдерживаться, – виновато ответила Настя.
– Не надо, перестань врать, – не глядя на нее, сказала мама Таня. – Мне обо всем известно. К чему были эти секреты, спешка? Вам никто ничего не запрещал. Как мне теперь думать о тебе? Не знаю…
Настя осторожно приблизилась к хозяйке дома и жалостливо попросила:
– Простите, Татьяна Андреевна… – и всхлипнула. – Это я Леню уломала. Я боялась… Мне даже в мелочах всю жизнь не везло. Если нас в детдоме везли на экскурсию, мне не хватало в автобусе места, понимаете? На Новый год мне дарили платье, а оно было мне мало. Я ждала, что меня кто нибудь возьмет домой и у меня будут папа и мама… Но каждый раз выбирали кого то другого. Я всегда думала: ну почему не я? Что во мне не так? Я так боялась, что и сейчас будет то же самое. Мне снилось, что я стою в белом платье, жду Леню, а он не идет… – Настя говорила правду. Мама Таня вдруг порывисто встала, подошла к плачущей невестке, прижала ее к себе и стала гладить по голове, как маленькую.
– Настенька, прости меня… прости!
Потом Настя поднялась наверх и удивилась, что Леня тоже не спал – пепельница, стоявшая на полу, была полна окурков. Она виновато склонила голову, села рядом с ним на кровати, сказала:
– В последнее время у нас что то разладилось…
– В последнее время?.. – сурово сказал он. – Ты хочешь сказать, после свадьбы? Ты не ночевала дома, между прочим, жена…
– Оля хотела со мной поговорить, у нее проблемы.
– Ночью?
– Лень, я не хочу ссориться… – она обняла безучастного мужа за шею. – Я тебя люблю. Ты мне веришь?
– Я с тобой совсем запутался… – улыбнулся Леня.
Досыпали они в одной постели.

***

Весомый пик кипения Лобова по поводу странной свадьбы на кухню вошли сияющие молодожены. Мама Таня, правда, успела сказать мужу:
– Платон, нравится нам или нет, но они уже женаты, и мы должны это принять. Настя – хорошая девочка.
Он же был возмущен до глубины души:
– Девочка… Это тихий омут, где черти водятся! В дом влезла насильно…
Вот тогда и открылась дверь: Настя робко улыбалась, Леня чувствовал себя неуверенно, держа в своей Настину руку, на которой было надето кольцо – семейная лобовская реликвия.
– А у нас новость! Мы хотим реабилитироваться, – сказал он.
– Простите нас, пожалуйста, мы сожалеем о том, что сделали, – подтвердила Настя.
– Мы решили венчаться, – добавил Леня. – При всем честном народе. Мам! Пап! Вы что, не рады?
– Хозяин – барин. Нам то что? – ответил Лобов и ушел в гараж.
Прохладный родительский прием огорчил Леню. Он отвез Настю на работу и быстро вернулся, нашел отца все в том же гараже.
– Пап… Хотел посоветоваться! Ты не хочешь, чтобы мы венчались?
Лобов выругался в сердцах, продолжая ковыряться в капоте машины. После долгой паузы, не поворачиваясь к сыну, сказал:
– Я, Ленька, постов не соблюдаю, свечек не ставлю и поклонов не бью, не приучен… Но на венчаниях бывал… Это тебе не штамп в паспорте – ставь себе, покуда страницы не кончатся. Знаешь хоть, какие там слова говорятся? Жена да убоится мужа своего… Муж да прилепится к жене своей и станут они единой плотью. Ты мне скажи, – обернулся наконец Лобов. – Вы в загс пошли до того, как мы с тобой к нотариусу ездили землю оформлять или после?
Леня задумался, потом вспомнил:
– Вроде сначала расписались, а недели через две к нотариусу…
Вроде… – передразнил Лобов. – Вот картинка то и сложилась! Настя твоя всех вокруг пальца обвела, а больше всего – тебя! Она как рассчитала: если ты землю получишь, когда она тебе уже жена, значит, и она право на нее имеет. Если, к примеру, разводиться будете… Ей только земля наша нужна!
– Да ты что, совсем уже! – возмутился Леня. – А я ей до лампочки, что ли?
– Леня, она тебя использовала! Она Прорве нашу землю купить предлагала.
– Я тебе не верю!
– Поверь, сынок! Мне легче было бы язык себе вырвать, чем тебе такое говорить. Мы же тебя с матерью любим. А Прорва вчера вечером специально приезжал, чтобы предупредить.
– Я не верю… Хочешь меня с ней поссорить? – сказал Леня и выбежал из гаража.
Вечером эти подозрения Леня пересказал Насте. Она не оправдывалась, только бросила на него ненавидящий взгляд и выкрикнула:
– Идиот!
Потом быстро собралась и решительно взялась за ручку двери.
– Ты куда? – испугался Леня.
– Прогуляться!
– Я с тобой!
– Раскинь лучше мозгами, что жене законной лепишь!

***

Назревал грандиозный скандал. Настя это чувствовала, но изменить ничего не могла или не хотела… У нее теперь был запасной вариант – Ярослав, человек, который действительно может ее понять. Но где было его искать? Ноги сами понесли в кафе.
Она узнала его со спины, примостившегося в углу за стойкой бара, и села рядом. Оксана не могла не видеть их… Ярослав заказал два пива. Настя старалась быть спокойной, даже веселой – назло бывшей невесте мужа.
– Ты какая то странная… – сделал вдруг вывод Ярослав.
– Например? – спросила она.
– Например, говоришь, что Оксана – бывшая подруга Лени и не боишься, что она ему расскажет о нашем сегодняшнем свидании…
– Меня это не волнует, лишь бы в кружку не плюнула! Ярослав даже поперхнулся. Потом спросил:
– Ты его не любишь?
– Чепуха! Просто я свободная и без комплексов.
– Ну это я понял еще во время вашей свадьбы. Тогда зачем было выходить замуж? – Это был риторический вопрос. – Мне кажется, ты запуталась. Пошла не той дорогой. Постучала не в ту дверь и оказалась в чужой сказке…
– С чего это ты взял, мы с тобой едва знакомы! – вспылила Настя.
– С того, что мы похожи! – ответил Ярослав. Эти проникновенные слова решили исход дела.
– Мне сегодня негде ночевать, – призналась она. Ярослав жил, можно сказать, на рабочем месте – в закутке на складе. Кровать, обогреватель, книжки – вполне комфортные условия, даже холодный душ… Он сказал Насте, что уступает ей кровать, сам ляжет на полу. С Леней Насте было не о чем разговаривать, с Ярославом почему то – что ни скажи, все казалось важным… Так – душа в душу – они проговорили целый час. Но Настя вдруг сказала:
– Знаешь, меня жизнь научила никому не верить. Я и тебе поверить боюсь.
– Я тебя не обижу. Никогда.
И Настя от этих его теплых слов расплакалась. Тогда Ярослав обнял ее и тихо сказал:
– Не плачь, не надо…
– Понимаешь, я… я… – не могла договорить Настя.
– Тс с с. Не надо ничего говорить.
Ярослав прижал ее к себе, осторожно вытер ладонью слезы. Настя потянулась к нему для поцелуя. Поцелуй был нежный, такой приятный. Но это счастье внезапно оборвалось. Настя вдруг отстранилась от Ярослава, вскрикнув:
– Леня?!
В дверях стоял он, собственной персоной. Только потом Настя догадалась, каким образом Леня нашел их: Оксана подсказала. Увидев поцелуй, он растерялся, не желая верить глазам, потом мигом развернулся и вышел. Настя бросилась за ним, пыталась что то объяснять. Но Леня быстро сел в стоявшую у ворот фабрики машину и уехал. Когда она вернулась в закуток Ярослава, он сказал:
– Беги оттуда, пока не поздно. Не возвращайся к Лобовым.
Настя согласно кивнула:
– Спасибо за чай! Не напрягайся, Ярослав. Живи спокойно!
– Я не могу быть спокойным, когда тебе плохо…
Он подошел к ней и поцеловал в губы. Настя и хотела, и не хотела этого. И все таки вырвалась и убежала, успев на последний автобус до Бережков. Через час она была уже у дома Лобовых. Леня стоял на крыльце, курил. Настя торопливо вошла в калитку. Увидев ее, Леня выставил из за двери две дорожные сумки – все Настины пожитки. Он только не смог войти обратно в дом – Настя схвтилась за дверную ручку.
– Что тебе еще надо? – грубо спросил он и отодвинул от двери.
– Я должна тебе все объяснить…
– Ясно как белый день. Ты никогда меня не любила. Ты врешь, как дышишь!
– Я вру? Это вы все тут заврались, вся твоя семейка! Почему Глеб не знает, что его отец жив?
– Хватит! Показать выход?
– Это еще не все…
– Теперь будешь вешать лапшу своему Ярославу, – сказал Леня и попытался войти в дверь, но она встала между ним и дверью.
– Я тебе скажу правду о твоих родителях, хочешь? Хочешь знать, какие они праведники?
– Не смей! Ты ногтя их не стоишь! – прошипел Леня.
– Даже так! Чистоплюи! Я то хоть чужих обманывала, а они своим врут – родным детям, внукам!
– Ты совсем спятила! Проваливай отсюда!
Он наконец справился с законной женой – прямо перед носом захлопнул входную дверь. К полуночи Настя добралась до Оли.

***

На следующее утро ее ждало новое испытание. Настя явилась на работу злая и невыспавшаяся, выпила крепкого кофе и стала прислушиваться, что творится в кабинете шефа. В кабинете была тишина. Прорва сидел за столом и рассматривал фотографию, на которой были изображены Люба Лобова и ее близнецы.
На днях Прорва решился заехать к Любе, старшей своей дочери. Напросившись в гости, он просидел за разговорами на кухне часа два – Люба показывала старые фотографии, одну из которых, стыдно сказать, он незаметно и «увел». Люба Прорве очень нравилась – приветливая, красивая. Умная и какая то мудрая – в ее то возрасте… Господи, ее можно было бы называть своей дочерью! А Петра и Павла – своими внуками, а скоро и внучка появится! Когда он уже собрался уходить, к Любе приехала мать. Они столкнулись с Татьяной в дверях. Как же она на него посмотрела – с ненавистью, наверно подумала, что он приехал навязываться в отцы! Эх, молодость, бездумная его молодость…
На обратном пути, зная, что Татьяны не было дома, Прорва заехал к Платону. Увидев его из за забора хозяйничающим во дворе, Прорва крикнул:
– Платон, прости, что я тебя опять побеспокоил, но ты должен это знать.
Лобов подошел к калитке и усмехнулся:
– Ну?
– Речь идет о Насте. Будь с ней осторожнее.
– Это дела семейные, сам как нибудь разберусь.
– Хочу, чтобы ты знал: она предлагала мне твою землю.
– Что? Что ты сказал? – прищурился Лобов.
– Мне очень жаль, Платон. Но это правда.
Лобов задумался, почесал в затылке, в упор спросил:
– Почему это ты решил мне об этом сказать?
– Если Михаил женится на вашей Лике, мы будем одной семьей. Мне бы хотелось, чтобы она продолжала держаться дружно, вместе. Может, я хоть частично исправлю свои ошибки.
Вот такой был недавно разговор с Платоном. За воспоминаниями Прорва не заметил, как в кабинет вошла эта самая Настя.
– Я не слышал стука, – строго сказал он и быстро спрятал фотографию.
– Простите, я думала…
– Вы неправильно думали. В чем дело?
– Дело в том… что скоро у меня будет доступ к этой воде. И я сразу подпишу разрешение на эксплуатацию источника. Я знаю, что без этого фабрика не может работать в полную силу…
– Меня это уже не интересует. Ни вода, ни фабрика. А более всего – дела с вами.
– Вы не верите, что у меня все получится? – спросила Настя.
– Верю, что вы все сделаете, чтобы выцарапать этот сад у Лобовых. Но я не хочу иметь дело с вами.
Настя даже позеленела от злости, сделала последнюю попытку убедить шефа:
– Разлив воды может заинтересовать не только вас… Я все равно сделаю это. Вам же хуже!
– Мне вас жаль… Мне вам нечего больше сказать. Хотя последнее – вы уволены!
– А на это вы права не имеете, – усмехнулась она. – В России еще существуют законы…
Вы их изучали в том учебном заведении, которое окончили? Тогда, может, скажете, что говорит закон о поддельных документах? Мы друг друга понимаем? Думали, что умнее всех? Ошибаетесь! А теперь покиньте мой кабинет и мою фирму!
Настя была в шоке. Прорва выпроводил ее за дверь.

***

Проснулась Настя и не поняла, где она?
– Как в старые добрые детдомовские времена… – услышала она голос Оли. – Опять вместе!
– Нашла тоже добрые времена… – хмуро отозвалась Настя. Спала она у подруги на диване. – Почему меня не будишь?
– А какие у тебя дела?
Тут раздался телефонный звонок – звонил Ярослав. Оля ответила, как было условлено, что не знает, где Настя.
– Почему ты не хочешь с ним говорить?
– Потому. Надо мне теперь во всем разобраться. Устала я…
– Ты спала плохо. Кричала во сне. Видишь, как вышло: хотела Лобовых наказать, а наказала сама себя, – Оля подсела к ней на диван. – И что теперь? Жилья нет, работы нет, ничего.
– Последнее слово еще не сказано! Как мои родители в машине горели, я никогда не забуду. Они мне за все заплатят!
– Ну вот что! – прекратила неприятный разговор Оля. – Поживешь у меня, пока утрясется… Пока мозги не вылечишь!
Настя вскочила с дивана, выхватила у Оли свою сумку, крикнула:
– Я сама решу, как мне быть! – потом она что то вспомнила, стала рыться в сумке. – Мой дневник! Он остался у них, там фотографии родителей, вся моя жизнь… Оля, его надо забрать, понимаешь? Во что бы то ни стало, – лицо Насти сделалось растерянным и испуганным.
– Да они тебя на порог не пустят!
Лобовы несколько дней переживали предательство Насти, ни о чем другом говорить не могли. И чем больше говорили, тем горше становилось. Татьяна не могла понять, как это – жить с людьми, хлеб есть, а за спиной козни строить…
– Я ведь ей верила, как дочке, мне казалось, что мы друг к другу привязались, а она притворялась, – она заплакала. – За что она с нами так? Я не понимаю, не понимаю…
Лобов налил в стакан воды, подал супруге:
– Ну, будет, мать… Я этого не люблю…
В то время, как Лобов успокаивал жену, Настя незамеченной вошла в бывшую свою комнату отдельным входом. Прислушалась – тихо. Тогда она встала на колени перед шкафом и стала откручивать его дно, но успела свернуть только один шуруп… В комнату вошел Лобов и застыл на пороге как вкопанный.
– Что ты здесь забыла? – громко сказал он.
Застигнутая врасплох Настя быстро закрыла шкаф.
– Разжиться чем захотела? – он измерил ее подозрительным взглядом. – Воровка!
– Вы не смеете так со мной обращаться! Я у вас ничего не украла!
– Ты покой у нас украла и доверие к людям. А сын наш вообще у тебя не в счет!
– Я Лене не изменила, он напридумывал сам себе. И вас накрутил!
Настя попыталась выйти из комнаты, но Лобов остановил:
– Мы еще не закончили! – рявкнул он, привлекая внимание домашних.
Леня с мамой Таней побежали наверх.
– Вы мне еще скажите, что все потому, что она детдомовская, – обратился он к ним. – Да из детского дома сколько порядочных людей вышло! А вот ты, – Лобов указал пальцем на Настю, – ты никогда не узнаешь и не поймешь, что семья – это главное. Мы приняли тебя, а ты… ты… Гадюка! – Он начал задыхаться.
– Отец, успокойся, слышишь? – испугалась за мужа Татьяна. – Ну ее! Пусть идет!
– Не вам судить меня! – разрыдалась Настя. – Вы еще мне заплатите… за все обиды! Наплачетесь еще! – и выбежала из комнаты.
– Настя! – крикнул Леня и кинулся было за ней. Но отец остановил.
– Пусть, пусть! Забудь ее, сынок, – осел на кровать Лобов. – Так будет лучше!
– Да что лучше то! – сжал в кулаки руки Леня. – Она такое может натворить!
– Леня, только за руль не садись! – умоляла мама Таня. – Ты же выпивши.
Настя уже не владела собой. Она забежала к Оле в подсобку, заняла у нее двести рублей, сказав с ненавистью:
– Они еще пожалеют… Слезами умоются! Они разрушили мою жизнь, я разрушу их! – и как вихрь унеслась неведомо куда.

***

Тем же вечером все узнали, какую месть придумала Настя. Она съездила в Ковригин и объявила Любе, что ее настоящий отец – Вадим Борисович Прорва. Протрезвевший Леня всего лишь на каких то полчаса разминулся с Настей и застал в квартире Жилкиных одного Гришу, в задумчивости сидевшего на кухне. На столе лежал поднос с разбросанными лекарствами. Увидев Леню, вошедшего в незапертую дверь, Гриша вымолвил:
– Твоя ч чертова жена! Откуда ты ее только выкопал!
– Где Люба?
– Люба уехала к родителям…
Леня развернулся и поехал обратно в Бережки. Люба уже вошла в дом и с порога, почти в истерике, крикнула сидевшим на кухне за ужином родителям:
– Это правда? Я хочу знать, это правда, что Вадим Прорва – мой отец?
Ошеломленные Лобовы потеряли дар речи.
– Мама! Скажи мне, это правда?
Она не отвечала.
– Значит, правда…– решила Люба и опустилась по стене на пол.
В этот момент и вошел Леня, увидел беспомощную сестру, родителей…
– Леня! – воскликнула мама Таня, не в состоянии двинуться с места. – Люба…
Леня помог Любе подняться, и она зарыдала у него на плече. Он стал гладить ее по спине, потом осторожно довел до стула, усадил.
– Я поеду, – сказала Люба.
Тут опомнилась и мама Таня, она подошла к дочери и опустилась около на нее на колени:
– Доченька, ты не можешь ехать в таком состоянии. Мы тебя не отпустим.
Люба поднялась со стула и медленно пошла к выходу.
– Люба… Так нельзя, давай спокойно поговорим. Нельзя же вот так разойтись! – мама Таня тоже поднялась, подошла к Любе.
– Мама… – отстранилась она от матери. – У меня все внутри перевернулось, а ты говоришь – спокойно. Всю жизнь меня обманывали…
– Мы тебя понимаем, – подошел к дочке и Лобов. – Но ты тоже нас пойми, Любонька.
– Я бы поняла, если бы узнала все от вас. Зачем вы скрывали это от меня? В молодости – еще можно понять. Но теперь, когда он приехал… когда мы с ним знакомы… Чего вы боялись, почему молчали?
– А он молодец, да… Не испугался, сказал, – выдавил из себя Лобов.
– Кто он? – переспросила Люба.
– Прорва…
– При чем здесь Прорва? Настя мне сказала…
Что было дальше, Люба не знала – за ней приехал Гриша. Супруги Жилкины больше ни на минуту не задержались…
После отъезда Любы на кухне Лобовых воцарилась мертвая тишина.
– Неужели мы потеряли дочь? – тяжело вздохнула мама Таня.
– Ты то ничего не потеряла, ты ее мать…
Татьяна подошла к мужу, крепко прижалась к нему и твердо сказала:
– А ты– отец!
Супруги Лобовы провели еще одну бессонную ночь. Утром Платон уехал по делам, а Татьяна, у которой на душе кошки скребли, решила поехать к Прорве – выяснить, каким образом Настя смогла узнать про него? Но более всего ей хотелось узнать, как бы он повел себя в подобной ситуации? На главный вопрос ответа не было: Прорва сам не понимал, где произошла утечка информации. Потом он стал жаловаться Татьяне:
– Как нелепо сложилась жизнь… Зря я вернулся. Никому это счастья не принесло…
– Да, – согласилась она. – Люба теперь не может нам простить, что мы не сказали ей правду. Как бы мы сказали эту правду, да и в чем правда?
– Мне тоже нелегко, поверь, – невпопад сказал Прорва.
– Тебе нелегко? – она повысила голос. – Да ты хоть раз спросил себя в этой своей Канаде, что делает твой ребенок?
– Таня, я же не знал, мне и в голову не приходило… Я только знал, что ты вышла за Платона.
– Чего ты не знал, когда я тебе русским языком объяснила, что будет ребенок, – возмутилась она.
– Я не думал, что ты его оставишь, понимаешь? – выражение лица Прорвы стало жалким.
– И ты мог подумать, что я возьму на душу этот грех, загублю ребенка? Господи! Ты отец убийца! Как же я этого не разглядела? Уезжай скорее, от тебя только беды!
– Прости меня, Таня, – опустил голову Прорва. – Опоздал я с раскаянием, но… прости!
– Я тебя давно не виню, – смягчилась она. – Бог тебе судья.

***

Великое дело – покаяние. До Прорвы лишь спустя сорок лет дошло, что он действительно отец убийца. Он не убил, но хотел этого. Читал он заповеди Божий, но как то поверх строк, до сути то никогда не добирался. Десятая заповедь гласила: «Не возжелай…», то есть не только не убивай, не воруй, не прелюбодействуй, но даже и не думай об этом, не желай этого, иначе – грех наказуемый. Вот что он, приехав в родные места, вдруг по настоящему открыл. Когда он сказал Татьяне: «Прости меня…», в душе у него произошел настоящий переворот. Стало совершенно ясно, почему вся его материально благополучная жизнь никогда не была по настоящему счастливой и подготовила ему печальный итог – нелюбовь, непонимание, раздоры с ближними. Как ни странно, на душе от этого открытия стало легче… Прорва решился ехать к Любе – покаяться и перед ней.
Люба была на седьмом месяце, и с каждым днем ей становилось тяжелее носить под сердцем свое драгоценное дитя. Тем более что сердце теперь болело от неожиданного открытия… Она уже легла, когда раздался звонок в дверь, и Гриша пошел открывать. На пороге стоял Прорва. Он вежливо представился, извинился и попросил встречи с Любой. Гриша не ожидал, что новоявленный отец Любы окажется таким красивым, крупным, импозантным. В голове сразу мелькнуло: так вот каких породистых кровей его красивая жена… Гриша сказал, что Люба просила ее не беспокоить.
– Видите ли, я уезжаю… Совсем, – печально произнес Прорва. – И перед отъездом хотел сказать ей буквально несколько слов…
В коридор вышла сама Люба и пригласила Прорву зайти:
– Проходите, пожалуйста! Гриша, все нормально. Хорошо, что вы пришли, а то я не знала, как вам это вернуть, – она протянула Прорве коробочку.
Эту коробочку с золотыми часами и бриллиантовыми украшениями несколько дней назад, в день рождения Любы, принес курьер – от неизвестного. Жилкины долго не могли догадаться, кто бы это мог быть. Гриша даже приревновал к Аскольду, но когда ювелир оценил подарок в десять тысяч долларов, подозрение на Аскольда само собой отпало. Теперь стало ясно, что подарок был от Прорвы.
– Люба…
– Заберите это, пожалуйста!
Прорва отрицательно помотал головой, тогда Люба поставила коробочку на тумбочку.
– Вы не хотели, чтобы я появилась на свет, и меня нет для вас, понимаете? – жестко сказала она. – Решили откупиться, да?
– Люба, девочка моя! Не так… – подыскивал слова Прорва.
– Я не ваша девочка!
– Люба, постарайся меня понять. Когда я узнал, что я – твой отец…
– Мой отец – Платон Глебович Лобов. Меня зовут Любовь Платоновна, и никакие новые обстоятельства этого не изменят.
– Я понимаю. Вот поэтому я и решил уехать. Я никому не объяснял почему, даже сыну, только тебе объясню… Я решил уехать, потому что мне нет места в этой вашей жизни.
– Правильно решили, – согласилась Люба.
– Может быть, мы с тобой больше никогда не увидимся…
– Так будет лучше для всех! – по живому резала она.
– Но послушай… Ты можешь… Я могу надеяться, что ты меня простила?
– Хочется уехать с чистой совестью? Появились тут через сорок лет, перевернули мою жизнь… – Люба разнервничалась.
– Но не я же тебе это сказал, я бы не посмел! – оправдывался Прорва.
Люба вдруг схватилась за живот, опустилась на табуретку, проговорила:
– Гриша, вызывай «Скорую»…

***

В больницу ее отвезли на машине Прорвы. У Любы случились преждевременные роды. Она родила девочку весом семьсот граммов. Младенец был живой, но врачи оценивали его шансы на жизнь очень невысоко. Люба надеялась до последнего. Несколько раз приезжал Прорва, пытался перевести дочь в хорошую больницу, предлагал деньги… В палату к Любе он не решился зайти.
Лобовы старшие, узнав о несчастье, первых два дня находились также в нерешительности – навещать или не навещать, опасались нервного срыва Любы. Потом мама Таня не выдержала и повезла роженице куриный бульон. Но родственников все равно целую неделю к ней не пускали. Первым, конечно, попал в палату Гриша. Люба была вроде как не в себе, говорила только о новорожденной девочке, которую, как оказалось, ей так ни разу и не принесли. И Гриша не знал, как сказать жене, что ребенок умер. Сообщил врач, и тогда Люба впала в еще большее уныние, перестала разговаривать…
Мама Таня у себя в Бережках вечерами стояла на коленях перед иконой, молилась, как могла, чтобы Господь помиловал ее дочь.
И кризис миновал. Заслуженный медработник Люба Жилкина, которую привыкли видеть в больнице всегда подтянутой, уравновешенной и приветливой, посмотрела на себя со стороны. И тогда, пересилив свое горе, она прониклась жалостью ко всем, кто ее любил и потому – страдал. Люба заметила, как осунулся и похудел Гриша, разрываясь между нею и больной матерью, и поняла, что больше не может оставаться причиной горя любящих ее сердец. Затаив материнскую скорбь об умершем младенце, Люба, к общей радости, начала разговаривать с посетителями. Она всем все простила. Когда пришла Лариса, Люба затронула болезненную для сестры тему. Не зная, как начать, Люба сказала ей просто:
– Ларисочка, пока не поздно, скажи сыну все. Глеб должен знать, что его отец жив.
– Я думала, – с готовностью отозвалась сестра. – Но как я скажу ему? И что мне ответить, когда он спросит, почему я всю жизнь скрывала от него правду об отце?
– Это неважно! – убежденно сказала Люба. – Пусть он узнает правду от тебя, а не так, как получилось у меня… Пока он еще может понять и простить, понимаешь? Простить… Если бы мама рассказала мне раньше, всего этого не случилось бы. И моя доченька, моя малышка… – Любин голос задрожал, и она сделала знак, чтобы Лариса уходила.
С утра Люба заговорила с врачом о выписке, тот долго не соглашался, но наконец сказал:
– Ну, хорошо, только через неделю ко мне на осмотр. В обязательном порядке. Сегодня подготовлю документы, завтра можете отправляться тихим ходом.
Вещи при выписке Любе принесла пожилая медсестра, Вера Никитична, которая присутствовала при родах подавляющего большинства ковригинских женщин. Про нее говорили, что она сама крестит младенцев, которые были не состоянии надолго задержаться в этом мире. Люба поняла, что добрая медсестра неспроста явилась к ней в палату и со слезами на глазах спросила:
– Теть Вер… ты видела мою доченьку?
– Любашенька, ты же слышала, врач сказал: с таким пороком сердца она долго не жила бы… – ответила та.
– Сколько ни есть – все были бы ее…
– Ты себе этим душу не береди. Думай так: воля Господня и ангелочек твой уже в раю, на земле мучиться не будет. А что ангелочек – верь. Я таких обычно сама крещу страха ради смертного, а твоя доченька священнического крещения удостоилась. Как раз батюшку вызывали соборовать тут одну после тяжелых родов… Ну, он и младенчика твоего окрестил. И имя ей дали: Любовь. Знаешь, что скажу: это кто то в твоем роду за тебя сильно молился. Ну дай бог тебе здоровья!
Не сдерживая слез, Люба обняла пожилую медсестру и на какое то мгновение ей открылась невероятная глубина истины, что у Бога все живы. И доченька ее семимесячная Любушка жива – только не на земле, а на небе.

***

Люба попросила, чтобы за ней в больницу приехали Леня и Лариса. Лариса по такому случаю отпросилась с работы на целый день, забрать из школы и посидеть с Глебом попросила Менделеева.
Леня приехал весь нервный, но причины никому не сообщал. Сестры и так знали – переживает измену Насти. Петр и Павел встретили мать с нескрываемой радостью, угостили всех борщом, сваренным под руководством бабушки Натальи. Ничего борщец получился, вкусный…
Люба была еще слаба и прилегла на кровать, но просила Ларису посидеть с ней. Леня больше не мог держать за зубами своей тайны, он отозвал Ларису в коридор и торопливо сказал:
– Лариса, Настя знает про Глеба… что его отец – Герман.
– Откуда? – на лице сестры изобразился ужас.
– Оттуда, что я дурак! Сам сказал ей. То есть сначала она где то услышала, может, подслушивала… это она может. А потом завела разговор – не прямо, а так издалека.
В коридоре появился Гриша, разыскивая младших Лобовых. Леня переключился на него, с чувством проговорил:
– Гриша, прости меня за Любу.
– Оставь, ты тут ни при чем…
– Если бы не я, не было никакой Насти. И все было бы как раньше! Зачем я поперся в это кафе?!
Лариса, думая о своем, вдруг сказала:
– Сейчас главное – опередить ее. Чтобы она не успела добраться до Глеба.
– Кто? – не понял Гриша.
– Гриша, пойдем к Любе, – взял его за руку Леня и увел в комнату.
Лариса набирала номер на мобильнике уж; третий раз.
– Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы он ответил!
Наконец, Менделеев вышел на связь, сказал, что все в порядке: Глеба из школы привез домой и оставил с соседкой.
– Почему с соседкой? – чуть не плакала Лариса. – Я же просила… Олег! Что там за шум у тебя, ты в ресторане?
– Лара, все хорошо, я с клиентом… – и он отключился.
Она снова стала набирать его номер, безрезультатно. Через несколько минут Менделеев позвонил сам – из тихого места:
– Лара, я не мог говорить, понимаешь? Серьезные клиенты. Я уже еду к Глебу, не волнуйся…
– Я прошу тебя, никому не открывай дверь!
В действительности Менделеев сидел в казино, всю ночь и до сих пор – с перерывом на школу – фортуна была на его стороне. Но надо было вовремя остановиться. Ее звонок был сигналом. Он вышел из игры, поменял фишки на деньги – оказалось семь тысяч баксов, накупил всяких вкусностей, забрал у знакомой киоскерши сегодняшнюю прессу и вернулся к Глебу, отпустив соседку.
– Уроки выучил? – спросил Менделеев, выгружая пирожные на большую тарелку.
Чуть чуть осталось. С этой Варварой Ерундисовной так трудно, она, понимаешь, как ребенок – от сериалов оторваться не может. Эта Нудисовна ест и спит за телевизором. Даже не покормила, я ее чаем поил, хоть обратила на меня внимание, – затараторил Глеб. – Ты какой то уставший, Олег!
– Да да да, – рассеянно отозвался Менделеев. – Давай, иди доделай, а потом мы с тобой по по по…
– По поговорим, – подхватил Глеб.
– Нет, по по…
– По поедим!
– По посмотрим!
Глеб думал, что Олег дурачится, но тот, что называется, лыка не вязал – от усталости. И как только мальчик ушел в свою комнату, Менделеев, бросив принесенные газеты на пол, заснул на диване.
Через полчаса Глеб радостно воскликнул:
– Олег, я все сделал, давай все таки по по поговорим!
Менделеев сладко спал. Глеб решил, что даст ему поспать еще полчасика, а пока принялся собирать с пола газеты. В каком то еженедельнике он вдруг увидел свою фотографию, вернее, он с мамой стоял на крыльце школы. Глеб хотел разбудить Менделеева, но пожалел, стал читать заголовок: «Сын замминистра видел отца только по телевизору». Под заголовком была и другая фотография – мама во дворе их дома разговаривала с каким то мужчиной. Мужчину Глеб сразу узнал – это был тот красивый мужчина, который приходил к ним как то вечером.

***

Поздно вечером Лариса вернулась домой, тогда и обнаружили пропажу Глеба. Менделеев ничего вразумительного сказать не мог, потому что «задремал». Обзвонили друзей, соседей, больницы и морги – безрезультатно. Не хотелось волновать родителей, но ночью пришлось позвонить и в Бережки. Там Глеба тоже не было.
Лариса просидела всю ночь на диване, не смыкая заплаканных глаз. Менделеев сидел рядом и утешал:
– Ничего не случится, слышишь? С Глебом все будет в порядке, я уверен, – но сам чувствовал себя отвратительно, не в состоянии понять, что толкнуло мальчика на побег.
– Он не мог уйти просто так, – повторяла Лариса. – Должна быть какая то причина. Вы не ругались?
– Да нет же!
– Олег, ты уверен, что Настя не звонила?
– Никто не звонил, никто не– приходил, – отвечал Менделеев, хотя был в этом совсем не уверен.
Он проклинал себя за казино и сто раз уже давал себе клятву, что если Глеб найдется, туда больше – ни ногой. А если не найдется… Это будет конец.
– Почему же он ушел? – ныла Лариса. – И почему ты позволил ему уйти? – она перешла на крик.
Сорвался и Менделеев:
– А он у меня спрашивал? Пошел в свою комнату доделать уроки… Откуда я знал?
Потом она просила у него прощения за крик, а он – у нее.
– Я все время себя виню, – искренне говорил Олег, недоговаривая, в чем его вина.
Лариса отвечала, что он не виноват, наоборот, это она…

***

Рано утром после прокуренной ночи Менделеев вышел прогуляться и подышать свежим воздухом и разговорился с соседкой с первого этажа, которая вышла погулять с собачкой, Пусиком. Та и рассказала, что после десяти вечера видела, как Глеб спускался по лестнице – а она как раз с Пусиком возвращалась с вечерней прогулки и спросила Глеба, куда, мол, собрался, на ночь глядя?
– А он сказал: иду к папе. Ну, я думала, что этот папа ждет его на улице. Хотя сейчас думаю, какой такой папа?
Папы то нет… – пожала плечами соседка. – А вы Ларисе кто будете?
– Адвокат, – ответил Менделеев.
Услышав эту новость, Лариса испугалась так, будто узнала о смерти сына.
– Значит, надо позвонить ему… – это решение далось ей с невероятным трудом.
Герман явился через полчаса. Выслушав сбивчивый рассказ об обстоятельствах исчезновения Глеба, он жестко сказал:
– Город переверну… – и тут же принялся звонить по своим секретным телефонам, употребляя самые серьезные слова и выражения, связанные с ОМОНом, группой захвата и ФСБ.
Конев энергично ходил по квартире со своим мобильником, и пока он говорил, Лариса неотрывно смотрела на него с надеждой. Менделеев же следил за Ларисой, все более чувствуя,, что много потеряет в ее глазах, когда этот… хмырь разыщет Глеба. А Конев уже в открытую называл сына Ларисы своим.
– Знаю, что делаете все возможное, – говорил он по телефону. – А ты сделай невозможное, поставь всех на уши! Саша, ты знаешь: Конев никогда не бывает в долгу, да… Речь идет о моем единственном сыне.
Потом замминистра вдруг стукнул себя мобильником по лбу и сказал Ларисе:
– Он же меня в министерство поехал разыскивать! – после этого набрал новый номер. – Конев говорит. Кто это?.. Николай, быстро возьми несколько человек из охраны, посмотрите везде: в бюро пропусков, при входе, вокруг министерства… Мальчик, зовут Глебом, восемь лет, худенький… В чем одет?.. Никто не знает. Это мой сын. Если найдешь, сразу звони. Скажи ему, что папа уже едет! Кто ищет?.. Не до него сейчас…
– Что? – с надеждой спросила Лариса Германа. – Есть надежда?..
Все друг друга ищут: Глеб – меня, я – Глеба, министр – меня, – подошел к ней Герман, заслонив от Менделеева.
– Может быть, поедешь, если министр ищет? – чуть не плача сказала Лариса.
– Я тебя умоляю: министров этих – пруд пруди, а сын один.

***

И все же Коневу пришлось уехать на работу. Менделеев остался с Ларисой. Они сидели молча на диване, понимая, что ничего большего сделать не смогут. Звонили родители из Бережков, рвались приехать, но Лариса отговорила.
Потом был один страшный звонок. Сообщили, что в Москве реке выловили тело мальчика, приметы сходились. Лариса собралась ехать, запретив Менделееву сопровождать ее: вдруг вернется Глеб, а в квартире никого нет… Ее не было два часа. Вернулась без кровинки на лице, опустилась омертвевшим телом на стул и сказала:
– У него шнурки были развязаны. У Глеба всегда шнурки развязываются… – она тихо заплакала. – Это мог быть Глеб… Как подумаю, что у того мальчика где то есть мать… которая думает, что он еще жив…
Менделеев подошел сзади, сжал ее плечи… Раздался звонок, она схватила трубку:
– Да, мама… Пока ничего нового… конечно, сразу позвоню… мамочка, не плачь, ну пожалуйста…
Как только она положила телефонную трубку, раздался новый звонок, Лариса снова схватила трубку, но вдруг поняла, что это был звонок в дверь.
Менделеев сообразил быстрее и побежал открывать. Через секунду в комнату вошел Глеб и настороженно посмотрел на маму. Не веря своим глазам, Лариса поднялась со стула, и они обнялись… На них смотрели два взрослых мужчины, которые думали об одном: как дороги им эта женщина и этот мальчик.
– Мамочка… – заплакал Глеб. – Прости меня… прости, прости! Но я нашел папу.
Потом мужчины ушли, оставив мать с сыном наедине, которые, обнявшись, молча сидели на диване. Глеб чувствовал свою вину, но и мама все таки была неправа…
– Где же ты был, Глебушка? – спросила наконец Лариса.
– Не знаю… Вернее, я ездил на метро и не знал, где выходить. А потом поезд ушел в туннель и выключили свет…
– Господи! – вздыхала она. – Как же ты не боялся?
– Я боялся… Я заснул, мам. А как Робинзон Крузо? Ему тоже было страшно, я так думал, что я – это он на необитаемом острове… А потом проснулся, потом поезд вышел из туннеля. Стали заходить люди. Я спросил у одного дяденьки, где министерство финансов. Он мне сказал, на какой остановке выходить… Ты говорила, что врать нехорошо, а сама…
– Понимаешь, Глеб, в жизни все не так просто, как хотелось бы… Иногда ложь бывает… не то чтобы лучше правды, но не такая обидная, – подбирая слова, ответила Лариса.
– А почему ты не поехала с папой за границу?
– Понимаешь, я была почему то уверена, что он никогда не вернется, и не хотела, чтобы ты скучал по отцу, которого никогда не видел.
– Ты же знаешь, что я все равно скучал. А когда я был еще в твоем животе, он меня любил? Ждал, когда я родюсь… рожусь?
– Конечно, ждал, – соврала Лариса. – Может, не так сильно, как я.
– А когда папа вернулся, почему ты мне не сказала?
– Боялась. Чем дольше обманываешь, тем страшнее сказать правду.
– Мам, а теперь, когда у меня есть папа, Олег будет к нам приходить?
– Только если ты захочешь, милый.
– Но он же хороший? Пусть он приходит… если, конечно, папа не будет обижаться, а?

0

9

Глава 9
ПЕРЕМЕНА УЧАСТИЯ

Михаил Прорва перечитал «Ромео и Джульетту» сначала на языке оригинала, потом – на русском. Впечатлило вдвойне:
Две равно уважаемых семьи в Вероне, где встречают нас события, Ведут междоусобные бои и не хотят унять кровопролития. Друг друга любят дети главарей, но им судьба подстраивает козни. И гибель их у гробовых дверей кладет конец непримиримой розни…
Он и представить не мог, что в ближнем Подмосковье разыграется почти шекспировская трагедия с выяснением тайны истинного отцовства и смертью невинного младенца. Михаил еще не понимал, как повлияет на его жизнь факт появления у него родной сестры Любови, которая, в свою очередь, была сестрой его возлюбленной Джульетты, то есть Лики. В английской трагедии об этом не сказано ни слова…
А случилось так, что отцы враждующих семейств после пережитого несчастья как будто опомнились и перестали открыто враждовать. Лобов и Прорва, конечно, не кинулись друг другу в объятья, но оба признали любовь Лики и Михаила.
Вадим Прорва вручил сыну дорогое кольцо, которое «сам выбрал для Лики».
– Приятно радовать женщину, – сказал Прорва старший младшему. – И отец Лики этот подарок оценит.
– Вот уж не знаю, как он это оценит… – возразил Михаил.
– Оценит. И запомни: за любовь надо бороться, сынок. Она, знаешь ли, в жизни не так часто случается…
Ближе к вечеру Прорва младший пришел к дому Лики и, увидев из за забора Лобова, крикнул ему:
– Добрый вечер. Платон Глебович, вы должны меня выслушать!
– Ничего я тебе не должен, – пробормотал Лобов себе под нос.
– Я не уйду отсюда, пока мы не поговорим.
– Это как тебе угодно, – усмехнулся Лобов, продолжая мести двор. Потом бросил свою метлу и подошел к калитке. – Вот ненавижу, когда смотрят под руку. Давай говори, только коротко.
– Я хочу жениться на Лике.
– Тогда и я коротко. Не согласен. Точка.
– Я пришел с вами говорить, потому что знаю, как Лике важно ваше мнение. Но если вы так – то знайте, я все равно на ней женюсь. Потому что люблю ее, – объявил Михаил и пошел прочь.
Лобов подождал, пока он сделает с десяток шагов, и крикнул вслед:
– Эй, погоди! Почему я должен тебе верить?
Младший Прорва вернулся назад и объяснил:
– Потому что я даю честное слово, что у меня никогда не было в отношении Лики дурных намерений.
– Слово даешь?
– Даю честное слово!
Лобов помолчал, почесал затылок и сдался:
– У нас ужин обычно в семь. Если хочешь, приходи.
Было около восьми, но Лобов почему то не давал команды садиться за стол.
– Платон, неужели не проголодался? – не выдержала Татьяна. – Или ты ждешь кого?
– Михаила пригласил, – после небольшой паузы ответил Лобов.
– Какого Михаила? – удивилась она.
– Прорву, какого же еще!
– После всего того, что произошло?
– Я так решил, и все! Сын за отца не отвечает. Что мы, не люди, что ли? Михаил придет делать Лике предложение.
– Господи, – засуетилась Татьяна. – Что же ты молчал? А Лика то знает?
Услышав лай собаки во дворе, Лобов закричал:
– Лика, Леня! Спускайтесь к столу!
Брат и сестра одновременно вышли из своих комнат и увидели, что внизу, в прихожей, стоит Михаил с букетом цветов.
– Будет разборка, – вздохнул Леня.
Лика сбежала вниз по лестнице и застыла рядом с Михаилом, готовая защищать его от отцовских нападок. Но Лобов вдруг от волнения грубовато сказал:
– Ну что ты стоишь, как пень, язык проглотил? Что хотел сказать? – и подтолкнул младшего Прорву к дочери.
Михаил протянул ей букет:
– Лика… я не очень знаю, как это положено делать в России, но позволь мне сделать тебе… назвать тебя своей невестой.
Лика радостно засмеялась, взяла букет:
– Конечно! Я принимаю твое предложение! – Лика кинулась отцу на шею. – Ну, папка, ну ты и конспиратор!
– И когда вы все тут успели сговориться? – промокнула полотенцем слезу Татьяна.
Вся церемония происходила в прихожей, а тут и Гагарин с улицы вошел и нетвердым голосом заявил:
– Я шагаю, значит, мимо, вижу: к Лобовым кто то с цветами идет. Праздник, что ли, какой? – и достал из широких штанин бутылку водки. – Надо отметить!

***

Радость Михаила омрачилась решением отца возвратиться в Канаду. На следующий день он застал отца за разборкой своих бумаг в кабинете.
– Доброе утро, папа, ты что, всю ночь работал?
– Здрасьте здрасьте, господин новый директор! – приветствовал сына Прорва. – Сворачиваю дела…
– Папа, может, не надо так резко, а? Исправим ошибки, бизнес наладится…
– Не в этом дело, сын. Я думал, вернусь сюда – горы сверну, энергии всегда было много… Однажды я сменил родину и судьбу, пересадил себя в другую почву – получилось. Но старые деревья, друг мой, не пересаживают. Да… такая у меня судьба: перекати поле.
– Мне очень жаль, – ответил Михаил.
– Но я рад, что приезжал сюда. Потому что ты здесь свою судьбу нашел, здесь теперь твое место. Не передумаешь? – серьезно спросил Прорва.
– Я не могу без тебя. И с фабрикой, и вообще…
– Сможешь, если бы я сомневался, плюнул бы на все и забрал бы тебя с собой. А теперь… если ты соскучишься по своему старику… Адрес прежний. Даю тебе год на постройку дома и два на зарабатывание первого миллиона.
– Долларов? – улыбнулся Михаил.
– Ну не рублей же! Калисяк обещал помогать тебе, – серьезно сказал Прорва. – На него я тоже надеюсь.
– Пап, очень высоко планку ставишь.
– Сын, я же тебе неплохой трамплин сделал, – ответил Прорва. – Только всегда помни: нельзя добиваться успеха любой ценой. Не перебивай!.. У тебя обязательно будет такой соблазн. Деньги – палка о двух концах. Старайся добро людям делать и тебе будет хорошо.
– Это правда. Ты многим людям здесь дал шанс изменить жизнь. Как здесь бедно живут, я не представлял…
– Ну? Так я могу ехать с легкой душой? – с надеждой посмотрел на сына Прорва.
– Можешь… Я буду стараться.
Михаил протянул отцу руку, они обменялись крепким мужским рукопожатием и обнялись.
– Ну вот, довел отца до слез…
Тут вошел Калисяк, стал жаловаться на механиков, которые не мог/т починить вентилятор. Но Вадим Прорва ответил:
– Это уже не ко мне. Решайте вопросы с новым директором. Прошу любить и жаловать: Михаил Вадимович Прорва.
Новый директор охотно отправился разбираться с механиками, а к Прорве пришел юрист, вместе с которым Вадим Борисович составил свое новое завещание. Потом Прорва попросил Михаила о последнем одолжении: зайти вечером в бережковскую церковь.

***

Сам он отстоял вечернюю службу, после которой договорился побеседовать с отцом Александром. Только ему он открылся, что впал в настоящее отчаяние.
– Это грех, смертный грех, – убедительно сказал священник. – Отчаяние может привести к самоубийству.
Прорва не сумел даже скрыть испуг: у него действительно появлялись такие мысли.
– Вы ведь веруете во Христа? Ну, вот… Тогда вам необходимо облегчить душу: исповедаться и причаститься. С таким настроем и в одиночестве отправляться в дальний путь… Чревато дурными последствиями.
– Поздно, батюшка! Поздно! Что я наделал! Нет, нет, нет, – не верил Прорва. – Случилось самое страшное.
– Самое страшное, когда человек умирает нераскаянным. Со Христом распяли двух жестоких разбойников.
Один на кресте хулил Господа и после смерти унаследовал ад. Другой, также на кресте, раскаялся и первым вошел в рай.
– Ну как же это? Разбойник и рай… Я хуже того разбойника.
– Нам не постичь великой силы милосердия Божия. Советую, как пастырь… Приходите завтра на исповедь… И все, что терзает душу, скажете – Христу. Сейчас я разговариваю с вами как простой человек, а вы хотите от меня утешения. Я могу лишь посочувствовать по человечески, не более того, – спокойно звучали слова отца Александра.
Они говорили, стоя у канунного столика: догорали свечи, в храме темнело, и Прорва думал: вот так же и у него темнеет на душе, темнеет, темнеет, и скоро станет совсем черно и тогда…
– Как мне с этим жить? – снова воззвал он к священнику.
– Отец Александр, скажите ему, что он не виноват в случившемся, – раздался вдруг в тишине храма голос Михаила.
– Добрый вечер, Михаил Вадимович, – приветствовал священник. – Рад вас видеть в храме… Скажу так: бывают ситуации, когда человек – лучший себе судья.
– Но ведь не он же сказал обо всем Любе…
– Миша, Миша… – сжал кулаки Прорва. – Не повторяй моих ошибок, не повторяй, сын. Эта история началась сорок лет назад…
– Отец, если бы не Настя, все были бы по прежнему счастливы!
– Вот слушай теперь, что я скажу, – решился Прорва. – Я знал, на что способна эта Настя. Но мне это было на руку.
Не наговаривай на себя, – Михаил со страхом посмотрел на свидетеля отцовских откровений – священника. Но тот будто и не слушал, глядел и не видел. Он молился.
– Я же приехал сюда делать бизнес, и когда понял, что мне позарез нужна лобовская вода, решил достать ее любой ценой. Настю сам черт послал. Мне было ясно, что эта прохиндейка – как раз то, что мне нужно. Она перемутила всех. Если бы я раньше вышвырнул ее… Но я думал только о воде.
– Нет… – воскликнул Михаил.
– Да, сын, да…
Шекспировские страсти, невольно подумал Михаил. Господи, какая же сложная штука – жизнь…

***

Ночью Вадим Прорва спал плохо, не в состоянии принять решения – идти или не идти на исповедь. Он смутно помнил, как верующая мать водила его в детстве в церковь. Под утро, после сильных борений чаша весов склонилась в сторону священнического совета. Как говорят, Господь и намерения целует – на исповеди Прорва добрался до дна страдающей своей души – вытащил на свет всех змей, которые жалили душу. После этого истинно – камень с души свалился. А после причастия сама по себе возникла обнадеживающая мысль – вся жизнь еще впереди. И уезжать не страшно.
Около полудня Михаил должен был везти его в аэропорт. Прорва попросил выехать на полчаса раньше, чтобы еще раз побродить около старого родительского дома. Сын по дороге возбужденно рассказывал о том, что на раскрутку новой марки почти не придется тратиться. Прорва не слышал его. Машина остановилась, и он сказал:
– Сынок, не обижайся, давай об этом по дороге. А сейчас постой здесь, я один схожу.
Прорва подошел к дому, глубоко вздохнул, взглянул на пустые глазницы окон, потом схватился за сердце и рухнул на землю.
В больнице поставили диагноз: обширный инфаркт. Всегда хладнокровный и хорошо воспитанный Михаил ощутил внутри себя приступ такого гнева, который заставил бы, наверное, и убить эту Настю, попади она под руку. Боже, что такое, недоумевал он, не узнавая сам себя… Припомнил Михаил и все жалобы Лики: Настя, везде Настя, вот и отец из за нее при смерти!..
А Леня, когда узнал о смерти Любиной девочки, был вне себя от ярости. В тот же день он нашел Настю у Ярослава и задушил бы ее, если бы Ярослав не встал между ними. Леня только орал:
– У тебя все получилось! Ты убила, с…, убила ребенка моей сестры! Теперь ты довольна, гадина? – и другое, похлеще, пока Ярослав не выставил его за дверь.
Настя недавно перебралась к Ярославу, потому что обиделась на Олю: лучшая подруга, во первых, отказалась вызволить от Лобовых ее дневник, а во вторых, стала отчитывать…
– Слушай, Насть, ты ведь влюбилась в этого супермена. Все видят, как ты воркуешь с Ярославом в кафе. Ничего про него не знаешь, вляпаешься хуже, чем с Ленькой, – резала правду матку Оля. Настя молчала. – Я так и знала, что этим все кончится. Еще когда вы танцевали, в день свадьбы…
Настя сама еще не разобралась со своими чувствами. Последний раз, когда они вместе коротали вечер за пивом, Ярослав сказал ей:
– Я понял, в чем твоя проблема… Ты не веришь, что тебя можно полюбить.
– И что? – усмехнулась Настя.
– Хочу тебе помочь.
– Знаешь, как у нас в детдоме говорили? Рассчитывай только на себя, – отрезала она.
– Я, кстати, больше не живу на складе, квартиру снял, – сказал он и вопросительно посмотрел на Настю.
– Молодец!
– Может… поселимся вместе?
– А может, ты в меня влюбился?
– Не знаю… – пожал он плечами.
Вот и она не знала, потому и переехала к Ярославу. Такая у Насти была логика. Ярослав снял уютную меблированную комнатку. Она спала на кровати, для себя он купил раскладушку. Они теперь не ходили в кафе, разговаривали дома. Настя узнала, что Ярослав закончил философский факультет, потом два года учился на социолога…
– Семь лет учебы, чтобы теперь таскать ящики на складе? – удивлялась Настя.
– Прибавь к этому четыре года беспробудной пьянки и два года лечения. И вообще, не только у тебя есть тайны…
После визита Лени Настя проплакала весь вечер – она не ожидала, чтобы ее слова так трагически подействовали на Любу. Ничего же не предвещало…
Ярослав дал ей вволю наплакаться и дождался, когда она спросит:
– Ты тоже считаешь, что я виновата?
– Насть, не бери на себя много, – сказал он и сел рядом с ней на кровати. – Человеку кажется, что от него зависит все, но на самом деле на событие влияют сотни обстоятельств. Ты считаешь себя виноватой… – Ярослав обнял ее за плечи.
– Нет, я не считаю себя виноватой, – перебила она и сняла с себя его руки. – Я просто сказала ей правду. Это ее драгоценные родители врали ей всю жизнь.
– Вот именно. Ребенок Любы умер не потому, что ты сказала правду. Он умер, потому что на это были сотни других причин. Ты даже не знала о его существовании.
– Да знала я, знала! – выкрикнула она и всхлипнула, обняла Ярослава, спрятав у него на груди свое лицо. – Что же теперь делать? Еще я знаю, что сын Лениной сестры, той, что в Москве, тоже сирота, как я… правда только наполовину. А на самом деле его отец жив и здоров и даже работает замминистром.
– При чем здесь это?
– А при том: что бы ни случилось, я у них по жизни буду стрелочником. Ярик, что то меня тошнит, откуда ты только эту пиццу притащил…
Настя вскочила и убежала. Полчаса ее рвало в туалете. Вернулась она совсем больная, улеглась на кровать. Накрылась пледом. Немного полежала и вдруг начала, уже не первый раз, рассказывать об аварии, в которой погибли ее родители…
– Насть, не трави себе душу, – сказал Ярослав.
– …была ночь, – продолжала она. – Я спала под пледом на заднем сиденье. Мама, повернувшись, поправила мне подушку… А папа посмотрел в зеркальце… Нет! Так давно было, я ничего не помню. Ни как мы ехали, ни что случилось, мне было три года…
– Настя, ты не должна об этом все время думать. Так сходят с ума. Прошло двадцать лет. Попробуй просто жить дальше.
– Думаешь, я сама не хочу «просто жить»? – взорвалась она. – Не могу. Я хочу, чтобы они заплатили!
– Кто? – не понял он.
– Лобовы. Это они врезались в нашу машину. Опять тошнит…
Всю ночь Настя бегала в туалет, мешала спать Ярославу. Но наутро он ласково спросил:
– Ну, как ты?
– Жива… – ответила бледная Настя.
– Давай врача вызову. Это серьезное отравление.
– Ерунда. Рассосется…
В тот момент, когда ее снова затошнило, распахнулась Дверь, на пороге комнаты вдруг нарисовался Платон Лобов. Он встретился взглядом с Настей: обоих сжигала ненависть. Лобов сжал кулаки, чтобы ударить ее – так показалось Ярославу, и он встал между ними.
Лобов сел на стул и рявкнул:
– Когда же ты отцепишься от нас? Мало делов наделала. И пацаненка не пожалела…
Это было в тот день, когда пропал Глеб. Настя посмотрела на Ярослава, но сказала Лобову:
– Теперь вы на меня всех собак навешаете.
– Мне до тебя дела нет. Хотела землю? Забирай. Отступной за мою семью. Разведешься с Леней и проваливай! Чтобы духу твоего в моем доме больше не было!
Настя ответила бы, если бы не приступ тошноты. Когда она вернулась в комнату, Лобова уже не было. Настя села на кровать и закрыла лицо руками.
– Я ничего не говорила Глебу…
Ярослав опустился перед ней на колени и стал ласково гладить по голове.
– Бедная моя девочка… Ничего не бойся, все будет хорошо… Не думай об этом. Всегда найдутся люди, которые думают о тебе плохо. Я это очень хорошо знаю. Главное – что ты думаешь о себе…
Она подняла голову и сказала:
– Главное, что ты думаешь обо мне.
– Я ни в чем тебя не виню.

***

Несколько дней состояние Прорвы было стабильно тяжелое. Михаил дежурил у палаты отца целыми днями, на ночь его выпроваживали из больницы. Врачи отказывались от любой его помощи, советовали ждать и надеяться: если организм крепкий – выкарабкается, шансы высокие, потому что сердце у него раньше никогда не болело. Любе он ничего не сообщал, зачем зря волновать – сама только что из больницы.
К тому же на ее попечении была теперь и свекровь…
Тем вечером Жилкины собрались все вместе за чаем. Порадовала Наталья Аркадьевна – впервые села за стол и начала сама медленно есть. Люба разливала чай. Все было хорошо и спокойно. Вдруг она вскрикнула и пролила заварку.
– Обожглась? – испугался Гриша.
Люба в изнеможении опустилась на стул, ее рука упала словно плеть. Отдышавшись, она сказала:
– В сердце внезапно так кольнуло, будто иголка вошла.
– А раньше такое было? – спросил Гриша.
– Нет… никогда. Иголка ледяная… Так страшно стало, как будто случилось что то ужасное. Сколько времени, не пора пить таблетку?
– Полчетвертого… – посмотрел на часы Гриша.

Через десять минут к ожидавшему в коридоре больницы Михаилу вышел врач и сказал, что его отец умер – в половине четвертого пополудни.

***

Когда Жилкины попили чай, Люба измерила Наталье Аркадьевне давление, тепло сказала ей:
– Замечательно, мама. Месяца через два будете сами гулять.
– Спасибо, Любочка. Руки у тебя – золото. Как казню себя, что была против Гришиной женитьбы. Кого наказала? Себя.
– Зато теперь мы все вместе, – улыбнулась Люба. – И ничто не нарушит теперь наш покой, да?
Через час, когда женщины прилегли отдохнуть, в дверь позвонили. Гриша открыл дверь. Люба встала, потому что сердце не покидала тревога. Она прислушалась.
– Пойми, она еще очень слаба. Чего тебе вообще от нее надо? Все, что вы с отцом могли натворить – уже натворили.
– Но я должен сказать ей…
– Мне скажи, я передам.
Люба не могла понять, кто пришел. Она открыла дверь в коридор и увидела Михаила.
– Люба!.. – воскликнул он. – Папа умер.
Брат растерянно смотрел на сестру. Михаил остался на свете один одинешенек, и если сейчас сестра не признает его…
Люба шагнула к нему и порывисто обняла: – Успокойся, успокойся… – погладила его по родной щеке.

***

Вадима Прорву отпевали в Покровской кладбищенской церкви Бережков. Отец Александр сказал немногочисленным собравшимся утешительное слово о том, что усопший сподобился кончины христианской – перед смертью за всю свою жизнь покаялся, причастился святых Христовых Тайн, а неисповеданные и забытые грехи омыл мученичеством тяжелой болезни. Умер в окружении родных, а мертвое его тело приняла родная земля, простив сорокалетнее странствование. Трижды пропели вечную память, заколотили гроб и вынесли из церкви. Похоронили рядом с могилами родителей, на которых стояли новые кресты.
Лобов был долго недоволен речью батюшки: как же это, столько зла наделал, и вишь ты – христианская кончина…
Михаил и Люба у могилы стали родными. Татьяна почувствовала огромное облегчение – сколько узлов развязалось!.. Вот какой конец у человека, бывшего ее первой любовью. Хороший конец, примирительный. Царство ему Небесное.

***

Через несколько дней, разбирая бумаги в кабинете отца, Михаил в ящике письменного стола обнаружил запечатанный конверт с надписью: «Михаилу. Открыть после моей смерти». В конверте был сложенный пополам листок с предсмертным отцовским посланием.
«Дорогой Миша! Если ты читаешь эти слова, значит, меня уже нет в живых. Верю, что, узнав, как я распорядился имуществом, ты меня поймешь. Хотя бы так я могу исправить то зло, которое совершил когда то. Твой отец».
Прочитав и сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, он отложил письмо. Пусть бы он как угодно распорядился имуществом, только был бы жив… Потом достал из конверта документ, заверенный нотариусом. Это было завещание, которое гласило, что Вадим Борисович Прорва, находясь в здравом уме и твердой памяти, завещает фабрику своей родной дочери Любови Платоновне Жилкиной. Оставшийся не у дел Калисяк, заместитель Вадима Прорвы, узнав о подобном повороте событий, попытался насесть на обойденного наследника:
– Несправедливо это, Михаил Вадимович. Все уходит в чужие руки. Это ведь ваше кровное дело, вы к нему душой прикипели! Да как же так?
– Все решено… В законном порядке. Это воля моего отца, – осадил его Михаил.
– Так ведь можно и перерешить. Разные ходы есть, вы же знаете, не мне учить… Да я не за себя, за вас! Любовь Платоновна ещё доказать должна, что она не Платоновна. А вы по всем документам родной сынок. Вам фабрика должна отойти, а не самозванцам.
– Я вам советую, Юрий Демьянович, больше нигде с подобными предложениями не выступать и не распространять глупые слухи. Если желаете остаться при фабрике…

***

У мужской части Жилкиных свалившееся наследство вызвало положительные эмоции. Гриша верил, что теперь «все может измениться», Петр мечтал о новом компьютере, Павел решил, что надо «куда нибудь поехать». Но Люба сразила всех:
– Ничего не будем делать. Я не собираюсь принимать это наследство.
– А я не понимаю, что плохого в том, что ты согласишься принять наследство? – вскипел Гриша.
– Прорва для меня чужой человек. Был и остался, – выдвинула она причину.
– Неужели ты не понимаешь? Он хотел компенсировать…
– И поэтому – нет, – перебила мужа Люба. – Он меня совсем не знал. И каково будет отцу? Моему, родному! Отцу! Подумай, Гриша… Это просто предательство!
– Люба, да он будет только рад! – пожал плечами Гриша.
К этому вопросу возвращались несколько раз, но Любу не трогали никакие аргументы и мечты о будущей прекрасной жизни. Она стала замыкаться в себе. Момент для подобных жизненных перемен был самый неудачный. Гриша боялся ухудшения ее здоровья. Михаил, узнав о решении старшей сестры, умолял Гришу переубедить ее. Но тот знал свою жену.
– Я не буду на нее давить. Любе если что втемяшится… Она все таки Лобова, а там такие характеры…
– Это очень грустно… Знать, что сестра не хочет иметь с братом ничего общего, – тяжело вздохнул Михаил, расположившись на директорском месте, которое еще неделю назад было отцовским.
– Не с братом, а с наследством, – поправил Гриша.
– Мне нужна ее помощь. Я должен ехать в Канаду. И я никому не могу доверить фабрику, кроме Любы. Скажите ей об этом.
После этого разговора Гриша решил заручиться поддержкой Ларисы. Хоть и на бегу, в буфете суда за чашкой кофе, но судья Лобова зрила в корень:
– Папа все поймет… Гриша, ты объясни ей, что если она откажется, то право наследования по закону перейдет к Петру и Павлу.
– Правда? – опешил он. – Как же, они же еще маленькие, в смысле, сами не смогут разобраться…
– Да, – подтвердила Лариса, – все равно заниматься этим придется Любе. Зачем тогда все усложнять. С наследством у вас и так будет много проблем… Фабрика – это постоянный доход на всю оставшуюся жизнь. Вам что, деньги не нужны? Или близнецам?
Наталья Аркадьевна своей еще не до конца восстановленной речью пыталась убедить невестку не отказываться от фабрики, потому что Петр и Павел уже большие парни и им хорошо бы по отдельной комнате…
– Мама, прошу, не надо об этом… – отвечала Люба.

***

Вернувшись домой, Гриша сразу получил упрек от Любы, зачем он Ларисе голову морочит этим наследством, она уже звонила.
– Подожди, дай сказать… – он уселся в кресло отдохнуть и приготовиться к долгому приступу. – Люба, тебе все равно придется его брать.
– Это почему же придется?
– Если ты отказываешься, тогда по закону наследство переходит к детям.
Раздалось оглушительное «ура», и восемнадцатилетние «дети», подслушивавшие под дверью, ворвались к родителям на кухню.
– Мне большую половину! – закричал Петр. – Я первый родился!
– Да тебя невменяемым признают, я постараюсь, – отозвался Павел.
– Прекратите сейчас же! Сядьте, – приказал Гриша.
– Рано радуетесь, мои богатенькие буратинки, – кажется, начала смягчаться Люба. – Вам наследства все равно не видеть, как своих грязных ушей… Лариса предупредила, что поскольку по документам я не Прорва, то есть не родственница, то придется платить огромный налог… Денег у нас нет практически никаких…
– Ну, уж на налог занять можно, – разом воскликнули близнецы.
– У кого это вы двести тысяч долларов займете?
Гриша, исчерпав аргументы, разозлился – на Любу, на законы, на детей, на себя: благополучие семьи почти в кармане – уже и рука протянута, а положить невозможно. Неужели придется облизнуться? Впервые за много много лет он обратился за утешением к матери.
– Гриш, ты войди в ее положение, – мудро рассудила Наталья Аркадьевна. – И ребенка потеряла, и узнала, что отец – не отец. А посторонний дядя – мало того, что родной отец, так еще и благодетель. И все сразу на бедную ее голову. Уговоры не помогут. Вот что я тебе скажу. Если Люба не может принять наследство из за Платона с Татьяной, значит, только они и могут ее уговорить…

***

В Бережках последнее время только и разговору было – о смерти директора и будущем фабрики. Версии ходили самые разные. Фоминична принесла в дом Лобовых самую фантастическую – будто Вадим Прорва был американским шпионом, а на фабрике вовсе не соки давили, а иранцы добывали радиоактивное топливо. Прорва приехал это дело проверить, иранцы узнали и отравили.
– Да… – только и нашелся сказать Лобов. – Тысяча и одна ночь. Как же иранцы это топливо делали, если он директором был?
– А вот милиция сейчас и проверяет… – шепнула Фоминична.
Выгнали старую сплетницу из дома с такой новостью, но обсуждать не перестали.
– Михаил, говорят, волнуется, что с фабрикой будет, чтоб не оставить после себя безработных, – сказала Татьяна.
– Волнуется он! – усмехнулся Лобов, занятый вырезанием новой фиги. – Так и будет! Продадут фабрику прохвостам и пропадай моя телега, все четыре колеса! Вон сколько проходимцев развелось! Одна сиротка Настя чего стоит..
– Платон, оставь! Выбрось ее из головы!
– А я и выбросил, Насти больше нет, – вдруг выдал Лобов.
– Платон… Ты что такое говоришь? – насторожилась Татьяна.
– Для нашей семьи ее больше нет. Она получила, что хотела, и больше не явится к нам! Никогда… – таинственно произнес Лобов.
– Что получила?
– Землю, за которой охотилась…
Татьяна хотела узнать подробности столь странного заявления, но события развернулись в другом направлении. Приехал зять.
– Гришенька, какими судьбами? – испугалась мама Таня. – Люба?..
– Только без паники. Дома все хорошо, живы здоровы. Надо поговорить.
– Тань, чайку мужикам собери, – распорядился Лобов. – Может, пообедаешь?
– Нет, то есть да… замотался, – настраивался на разговор зять.
– Ну, чего уж, говори, сколько надо то… Немножко дадим, – опередил Лобов зятя.
– Я не об этом… Даже не знаю, с чего начать. Умер, значит, Прорва… После него осталась большая фабрика… – тянул Гриша.
– Далась вам всем эта фабрика! Ну, продадут ее, пьяниц прибавится, будем жить, как жили.
– По прежнему не получится, – объявил Гриша. – Этот Прорва завещал фабрику вашей… моей… Любе. Документ оставил.
Лобов сначала и не понял, о чем речь. Он только увидел, как Татьяна всплеснула руками, села на табуретку и застыла с изумленным лицом.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… – высказался наконец Лобов. – Вспомнил, значит… Мать, дай ка нам для сугреву, что то зазнобило…
Но Гриша возразил:
– Пока не за что пить: Люба не хочет принимать наследство Прорвы – боится, как бы не подумали, что она предала Лобовых. Платон Глебович, понимаете, такой шанс выпадает раз в жизни, – беспокоился Гриша.
Все понимал Лобов, только и его заело. Он, конечно, сказал, что Люба должна принять, если и Михаил не против, с тем и отпустил зятя. Но ночью заснуть не мог, ворочался. Все таки разбудил супругу:
– А Вадим то царский подарок сделал! И пусть Люба обязательно возьмет эту фабрику, надо уговорить. Гришка прав: сколько можно в нищете сидеть? Мне такого подарка в жизни не сделать…
– Перестань, Платон, что ты сравниваешь? Сорок лет, ежедневно ты давал все, что мог. Болеет ребенок – на руках ночью носил. У кого какая беда – ты последнее отдаешь. Тебе орден надо дать за твоих детей.
– Это какой же – «Отец героиня»? – невесело пошутил Лобов.
– «За заслуги перед Отечеством», первой степени. Спи.

***

Михаилу Прорве пришлось принять на себя руководство фабрикой, пока Люба отказывалась от нее. Теперь у него совершенно не было времени на свидания со своей невестой, да и настроения – тоже. Ему хотелось побыть одному. И Лике это было понятно. Пока суд да дело, она отправилась покорять Москву.
Лика пожила немного у Ларисы, но у сестры был Олег. Лика не хотела им мешать и решила искать работу. Она поехала в родной вуз, куда провалилась летом и в который собиралась снова поступать. На Доске объявлений прикрепила свое: «Выпускница колледжа по специальности «Садоводство» ищет временную работу с постоянной зарплатой». И вот у этой Доски объявлений случайно встретилась с Раей, стриженной почти под ноль. Рая провалилась вместе с Ликой, только летом у нее были длинные волосы цвета баклажан с морковкой – ну очень стремно. Лика тогда еще ей сказала, что с такими волосами оно взяла бы Райку лишь на украшение санаторной клумбы.
Через пять минут девчонки выяснили подробности ближайшего будущего: Райка не определилась, куда поступать, но ходит на подготовительные курсы, хотя, как и прежде, не верит, что можно поступить без блата.
– А в Москве работу можно найти? – спросила Лика.
– Работы непочатый край! Выбор огромный: хочешь, стоишь на Садовом и раздаешь рекламки где что почем, а хочешь – в Манеже… – Рая не докончила фразу, вытаращившись на проходившего мимо с иголочки одетого молодого мужчину. – Здрасьте!
– Кто это? – шепнула Лика.
– Девушка, как, говорите, называется ваша деревня, Большие Бирюки? Собралась на ландшафтный дизайн, а Зарецкого не знаешь, – усмехнулась Рая.
Лика обернулась, обернулся и Зарецкий и очень мило ей улыбнулся.
– Симпатичный…
– Да уж! Особенно если учесть, что у него самая крутая частная фирма и вся Рублевка к нему в очередь стоит. Говорят, такие штучки придумывает… А он на тебя клюнул…
– С чего ты взяла? – удивилась Лика.
– Увидишь! – оценивающе прищурилась Рая.
Через пару дней на мобильник Лики позвонил мужчина с приятным тембром голоса и предложил работу. Встречу назначил у институтской Доски объявлений. Через десять минут. Рая именно в это время предлагала сбежать с занятий. Теперь побег откладывался. Рая предупредила подругу:
– Номер сохрани. Если кто из студентов прикалывается – найдем, замучим. А как вы друг друга узнаете?
– Ну… я его – по доброму лицу, а он меня – по яркому сиянию таланта, – ответила Лика.
Девушки побежали к Доске объявлений. Через несколько минут около этой доски появился… Зарецкий, сразу подошел к Лике и процитировал что то из афоризмов Монтескье про красоту женщин. А потом сказал, что это он предлагал ей работу.
– Вы ведь знакомы с ландшафтным дизайном?
– Да, но пока мы с ним только на «вы», – честно призналась Лика.
– Сказано изящно, браво! Думаю, что мы с вами сработаемся, – старался быть серьезным Зарецкий. – Вот моя визитка. Завтра в десять утра – подходит?
.– Говорят, у вас такая крутая фирма… а у меня ни опыта, ни особых знаний, – смутилась Лика. – Я вам очень благодарна, но боюсь подвести вас. На Доске столько объявлений, почему вы позвонили именно мне?
– Я всем звоню и… радуйтесь, выбрал вас! В общем, Москва не сразу строилась, да и я не сразу стал Зарецким.
Лика посмотрела на него внимательно и спросила:
– А кем же вы были раньше? Какая у вас девичья фамилия?
Он сначала даже не понял, о чем она… А потом закинул назад голову и захохотал.
Наутро, ровно в десять ноль ноль Лика стояла у роскошных дверей фирмы Зарецкого. Она подняла руку, чтобы позвонить в дверь, но дверь сама распахнулась, и Зарецкий, весь такой, денди, предложил войти. Огромная мастерская была завешана фотографиями садов, спроектированных мастером. Восхищенная Лика не могла наглядеться.
– Неудивительно, что вы… у вас столько призов, – сказала она.
– Стараемся…
– А где этот сад? – Лика ткнула в понравившийся рисунок.
– Это проект так и не был реализован. Заказчик счел его слишком… футуристическим.
– Вот придурок! – отругала заказчика Лика и спохватилась: – Ой, простите.
Зарецкий довольно захохотал и похвастался:
– Этот проект получил первый приз на конкурсе в Токио. А японцы то знают толк в дизайне…
– Я вам так завидую! – опечалилась Лика.
– А я вам! Потому что вам только предстоит влюбиться… в свою профессию.
Лика от смущения даже покраснела, как провинциальная барышня. Зарецкий залюбовался – она и правда была хорошенькой провинциальной барышней – таких сейчас днем с огнем не сыщешь…
– Решено. Следующий проект я делаю с вами. Актер Плещеев давно уж просит меня…
– Да вы что! – от страха Лика даже замахала руками. – Я ведь ни в зуб ногой.
– Зато я… шарю. Или так уже не говорят? Клиент он капризный, но с вами, думаю, капризничать будет поменьше!
– Андрей! – воскликнула Лика и бросилась ему на шею, представляя, как расскажет о такой удаче Мише.

***

Дальше пошло все как по накатанному. У Зарецкого, конечно, были основные наработки по проекту сада для Плещеева. За несколько дней он ввел в курс дела Лику, которая, что называется, схватывала на лету и даже сделала несколько небольших предложений.
– Правильно мыслите, – одобрил Зарецкий. – Завтра поедем к Плещееву, посмотрите местность в натуре.
– И Пле Плещеев будет? – сделала большие глаза Лика.
– Конечно! Вы с ним познакомитесь, он дядька симпатичный, но со своими тараканами. Главная беда, что он все время забывает, что не на съемочной площадке… Держаться с ним просто и не говорить, что он гений.
– Почему?
– Потому что он это и так знает. Ну а теперь решим финансовый вопрос.
– Я ничего не умею, даже платить мне не за что…
– Скромность украшает человека, но деньги дают ему свободу. Удивлен вами… – отметил Зарецкий. – Ваши ровесники, даже не обладающие столь явными способностями, как у вас, сначала спрашивают: «А что я буду за это иметь?» Сумма в шестьсот долларов вас устроит?
Лика потеряла дар речи.
– Это, конечно, для начала, – добавил Зарецкий.
– Спасибо, Андрей, – растрогалась она. – Я теперь смогу снять квартиру.
Через неделю Зарецкий поручил Лике чертить весь проект, искренне высказывая похвалы ей то за то, то за это: и пространство то она чувствует, и в растениях разбирается, и правильно ориентируется в современных направлениях, и независима, и обходительна с людьми…
Как то на мобильник позвонил Миша, она не могла не ответить – по деловому:
– Миша, я сейчас на работе, перезвоню, когда вернусь домой… Хорошо? Целую.
Зарецкий поинтересовался:
– Бойфренд?
– Не люблю этого слова, – ответила она.
– Простите… Значит, это серьезно. Лика кивнула в ответ.
– Скучает? – понимающе спросил Зарецкий. Лика кивнула еще раз.
– Неудивительно… – согласился он. – Вы очень милая девушка.
Потом милая девушка осмелела и стала делать замечания по разработанному проекту. Зарецкому замечания нравились, и он решил:
– Знаешь, давай ка свои предложения вноси в проект. Жалую тебе полную свободу! Ну, как, справишься?
Лика недоверчиво посмотрела на него, но потом воскликнула:
– Спасибо, Андрей! Это суперски! И за что ты так мне доверяешь?
От своего «ты» она покраснела как мак.
О своих дизайнерских успехах Лика не без гордости докладывала Ларисе, когда приходила к ней ночевать. Получалось – именно ночевать, потому что Лика работала по десять часов в сутки. Когда она рассказала, что «Андрей Николаевич» разрешил ей самодеятельность, Лариса сказала:
– Странно как то. Вы ведь почти незнакомы и вдруг такое доверие…
– Лара, «почти незнакомы» уже не скажешь. А информации о Зарецком в Интернете – море!
– Я не об этом. Какой он человек, ты не знаешь.
– Естественно! Мы общаемся в основном по работе… Мне то что? Зарплату дает, работой нагружает, обещает помочь поступить в институт. Говорит, что я талант.
– Зачем это ему, Лика? – допытывалась Лариса.
– Ой, Ларис, ну просто он добрый, порядочный человек. И внешне такой… респектабельный. И вообще… Я же рядом с ним целыми днями сижу – все видно. Я ему помогаю. Потому что он просто за ши ва ет ся.
– Ну ладно, зачем на холодную воду дуть, пока не обжегся, – улыбнулась Лариса. – Ты довольна?
– Да все отлично складывается! Вот только… С Мишей мы стали очень редко встречаться, – вздохнула Лика.

***

Вскоре им предстояло и вовсе расстаться. Михаил должен был лететь в Торонто: из Канады пришло извещение от адвоката, что он стал наследником приличного состояния. Надо было вступать в права наследства. Он уговаривал Лику лететь за океан с ним, но она отказалась, боясь" потерять «такую хорошую работу по специальности». В аэропорт Лика чуть не опоздала, уже объявили посадку, и у влюбленных оставалось всего несколько минут, чтобы сказать друг другу самое главное.
– Я вернусь, как только смогу, – пообещал Михаил. – Как же там я буду без тебя?
Они поцеловались – впервые по настоящему.
– Вот это мило: да ведь я здесь тоже буду без тебя, – размазывала она слезы по лицу. – Так что, дорогой мистер Прорва, как разбогатеете – не зазнавайтесь, помните о нас. А если вы позвоните, как только приземлитесь на родной Канадщине, мы будем безмерно счастливы.
– В Канаде будет глубокая ночь…
Вместо ответа Лика крепко прижалась к нему.
– Лика, я люблю тебя, – обнял ее Михаил. – Мне надо идти, заканчивается посадка, слышишь, объявили?
На следующий день Лика была не работник. Она сидела за столом и задумчиво смотрела сквозь чертеж. Зарецкий наблюдал недолго, стал подтрунивать над ней:
– И вот он летит над океаном, за бортом минус пятьдесят, но на сердце у него весна: он любим, она его любит…
Лика вздрогнула:
– Как вам не стыдно – без разрешения проникли в подсознание!
– Лика, идите ка домой, – улыбнулся Зарецкий. – Все равно вы сегодня присутствуете только номинально, а мысли ваши на высоте десять тысяч метров. Я все понимаю, я же не чурбан бесчувственный. Идите домой, поплачьте всласть, пострадайте на всю катушку…
– Извините, Андрей Николаевич… – всхлипнула Лика. – Я больше не буду.
– Идите, идите, – повторил он, но вдруг вспомнил: – Как у вас с квартирой, нашли?
– Нет. То есть предложения есть, но цены… А если недорого, то, считай, уже в наших Бережках. Но я ищу.
– Знаете что, у меня приятель недавно уехал за границу и оставил мне ключи от квартиры. Очень приличная, в центре. Вы как, аккуратная девушка?
– Я? Не очень, но буду стараться. Честно. Он ее сдает? – воспрянула Лика.
– Нет, он уполномочил меня поливать цветы и вовремя вносить квартплату. Но мне же совершенно некогда!
– А давайте я буду поливать и платить квартплату!
– Давайте… – обрадовался Зарецкий. – Вы меня очень обяжете…
– Это вы меня на всю жизнь обяжете, – не согласилась Лика. – А когда можно заезжать?
– Да хоть сейчас! Вот ключи… – он достал из кармана ключи и кинул ей.
– Ура! Мишка, представляешь, как мне повезло! – воскликнула она. – А адрес скажете?
Ночевала Лика в новой квартире – удобной, хорошо обставленной и отремонтированной. Цветов в ней, правда, было мало: один фикус в комнате и столетник на кухне. Но это и к лучшему – если вдруг погибнут, можно купить новые.
Утром, придя на курсы, она увидела сидевшую в коридоре на огромном рюкзаке Раю. Оказалось, что подруга «опять поцапалась с предками и свинтила из дома».
– Их парит мой прикид. Да их вообще все парит, что связано со мной, – объяснила Рая. – Они у меня редкие динозавры – чудом уцелели. Из за одной моей прически целые войны. А уж такая хрупкая вещь, как образ жизни… – Потом она погрустнела. – Понимаешь, в общагу не селят подготовительных, но ничего, не пропаду…
– Райка, танцуй! – засмеялась Лика. – У меня теперь квартира в центре, места – завались. Поехали. Готова даже пару пропустить.
– Лика, ты супер пупер!
Когда Лика распахнула двери квартиры, расположенной рядом с Колхозной, окна на Садовое кольцо, Райка закатила глаза:
– Лотто миллион!
– Представляешь, я первый раз буду жить одна, – сказала Лика. – Я такие квартиры только в журналах видела по дизайну! Заходи…
– Главное, никто не будет вешать лапшу на уши: делай так, делай эдак. Моих предков перекорежило бы, если б узнали, как мне повезло!
– А мои обрадуются. Просто не могу поверить, как все гладко катится…

0

10

Глава 10
ТАЙНОЕ СТАВШЕЕ ЯВНЫМ

Тошнота у Насти не проходила. Наконец, она догадалась, в чем причина ее «отравления»: купила тест на беременность. Тест оказался положительным. Насте стало страшно. Из незаинтересованных советчиков оставалась только Оля. Нелицеприятный разговор с подругой происходил в подсобке кафе «У трассы».
– Первый раз в жизни не знаю, что делать… – хныкала Настя.
– Наконец то! А то всегда такая деловая, шустрая, как электровеник. Теперь причитаешь, когда сама все наворочала. «У меня есть план, стану помещицей». Вот и стала. Земля теперь твоя, а радости что то не видно.
– Я уеду…
– Куда? Ни кола ни двора, собраться, только подпоясаться! Держись Ярослава, с ним не пропадешь!
– Не могу… Ни есть, ни пить не могу, тошнит… – Настя положила руку на живот. – Дорогой подарочек у меня… От Лени.
Оля замерла от такого известия, потом укорила:
– А может, от Ярослава…
– Еще скажи от Майкла Джексона! С Ярославом у меня ничего не было, запомни! Это будет мой малыш, и Леня о нем никогда не узнает.
– Молодец, Настя, хвалю. Это называется «назло дяде – уши отморожу»… Ну что с тобой делать?
Подруга так ничего дельного и не посоветовала. Ярослав догадался сам, что Настя беременна.
– Ни одна живая душа не должна знать это, понял? – огрызнулась она. – Мой будет, ни с кем делить не хочу. А уж Лобовым не видать его, как лба своего!
– Насть, у тебя прямо как в романе, – усмехнулся Ярослав. – Тайнорожденный наследный фермер из Бережков… Ребенок не котенок, «Вискасом» не прокормишь. Не разводись с Леней…
– Ах, вот как ты заговорил, – обиделась Настя и принялась складывать свою одежду в большой пакет. – Я тебя не затрудню, не парься!
Он молча наблюдал за ней. Она собрала все за несколько минут и в изнеможении села на кровать, вздохнула:
– Выходить за Леньку было самой большой ошибкой. Какой из него папаша, сам за мамочкиным подолом прячется. Ладно, я теперь все ошибки исправлю…
– Насть, ты хотя бы себе не ври, – спокойно сказал Ярослав. – Ничего ты не исправишь, только новых ошибок наделаешь.
– Не боись, не наделаю. Главное, мой малышок не будет Лобовым. Увезу подальше, спрячу получше. Они у меня отняли родителей, а я у них внука отниму, вот и будем квиты!
– Они тебя забудут через месяц, а ты о них всю жизнь будешь вспоминать…
– В честь какого это праздника? – воскликнула Настя.
– А ты на своего ребеночка посмотришь – вот он, маленький Лобов, хотя и фамилия другая. Безотцовщиной расти будет твой ребеночек, да в нищете…
– А ты знаешь, что теперь мне принадлежит и сад Лобовых, и участок вдоль реки, и вода подземная… Я просто обязана развестись! И разведусь! Буду невестой с приданым, имей в виду…
– Насть, какая же ты все таки… самоуверенная, – обнял ее за плечи Ярослав. – Как я был. Но жизнь рога то пообломала. Советую, как друг: не нарывайся.

***

Лобов вдруг затеял в доме внеплановый ремонт. Ни с кем не советуясь, он накупил обоев и с помощью Гагарина притащил домой. Тут только сообщил домашним о предстоящем стихийном бедствии…
– И начнем с комнаты Насти, угадал? – насмешливо спросил Леня.
– Разве я Настю в дом привел? Или, может, выболтал ей все семейные тайны… – завелся Лобов. – Вынеси все из той комнаты, где она… место занимала. Чтоб духу ее здесь не осталось! Черт с ним, с участком, но дом пока еще мой!
Он распорядился и злой вышел из кухни, не глядя на сына.
– Сынок, ты на отца зла не держи, – подошла к Лене мама Таня. – Ему сейчас надо чем то руки занять и мысли… Пойми.
– Да пусть клеит, пусть замазывает, – отмахнулся тот и вдруг неожиданно сказал о другом: – Пусть мы даже с Настей разведемся. Но пока я считаю ее своей женой, она – моя жена, ясно?
– Сыночек… – вздохнув, покачала головой мама Таня. – Значит, ты ее любишь…
Леня, уличенный в истинных своих чувствах, не смог ни признаться, ни опровергнуть материных слов. Он только махнул рукой и пошел наверх – изгонять дух неверной своей жены.
Когда они вдвоем с Платоном стали двигать старый шкаф, из него выскользнула и упала на пол тетрадь. Платон поднял ее, раскрыл на середине и с нажимом произнес:
– Это ее почерк?
Леня полистал тетрадь и с надеждой ответил:
– Настин дневник… Надо отдать!
– Отдашь, когда я прочту. Про ее тайные намерения, может, еще чего задумала, – сказал Лобов и ушел с дневником.
Наедине он перелистал тетрадку, и ему стало не по себе. Лобов пошел к жене, которая поливала рассаду. Войдя в теплицу, он тяжело опустился на табуретку. Татьяна, заметив, что муж подавлен, участливо спросила:
– Платон, что с тобой?
Вместо ответа Лобов протянул жене раскрытую тетрадку. Она прочла вслух:
– «Сегодня в обед смотрела на Лобовых и думала: как они могут жрать и радоваться после того, как убили двоих людей и сделали сиротой ребенка…» Это откуда?
– Из Ленькиного шкафа вывалилось.
– Так это Настино…
– Так то, мать!
– Она винит в той беде нас? Так, значит… Вот откуда этот крест и цветы, – терялась в догадках Татьяна.
– Все так художественно описала, как жизнь мы ей поломали и детства лишили. А главное – как за папку с мамкой гадам Лобовым отомстить…
– Так вот в чем дело! Вот за что она сама себя так измучила, – глаза ее увлажнились. – Бедный ребенок!
– Мать, ты что, нашла по ком слезы лить – по этой чувырле! Тебе жалеть некого? У тебя четверо детей и внуки!
– Вот именно! Нас много, мы то сдюжим, а она…
–"Ну, тогда пойдем ей в ножки повалимся: спасибо тебе, деточка, за науку! Мы теперь всем рады: заходите, берите что хотите! – В возбуждении Лобов поднялся, не желая продолжать разговор.
– Не суди ее, Платон, – просила жена.
– Да какой же я судья? Я подсудимый! А судья она, она нам приговор выносит! С конфискацией имущества.
Кто был ничем, тот станет всем! Тьфу! – плюнул он и вышел из теплицы.
Он только успел еще услышать:
– Хорошо, что нашелся этот дневник!
После этой находки Татьяна стала неотступно внушать мужу, что надо поговорить с Настей и рассказать всю правду. Он, конечно, понимал ее правоту, но сразу не мог решиться, отнекивался, дескать, они не знают, где обитает Настя.
– Нужно ее найти, – убеждала Татьяна. – Может, Леня знает?
– Не хочу парню в душу лезть… Давай в милиции закажем фоторобот, ты невестку то хорошо запомнила, за дочку держала…
– Хватит балаганить, – оборвала она. – Поговори с Леней, ты же отец. Только по тихому. Любит он ее, до сих пор любит.
– Надоели вы мне все со своей любовью. Ладно, поговорю, – сдался Лобов.

***

Но прежде Лобов говорил с Любой. Крепким крестьянским умом он смекнул, что появилась возможность вернуть свою землю, которую, хорошо не подумавши, отдал незнамо кому…
Лобов не предупредил старшую дочь, что приедет, и первый ее вопрос был: что случилось?
– Почему сразу «что случилось»? Это что, народная примета такая: увидеть отца – к несчастью?
– Ты ведь никогда не приезжаешь, не позвонив, вот я и подумала… – насторожилась Люба.
– Все хоккей, не боись, как говорит Пашка… А где твои?
– Мальчики на занятиях, Гриша – на работе, а Наталья Аркадьевна уехала по каким то делам в Москву.
– И ты отпустила?! – обрадовался Лобов, что дочь дома одна.
– Будто она меня спрашивала… Ну, говори, пап, зачем пожаловал… Снова Настя?
– Да нет… Ты чаю то сооруди… Угости отца с дороги, – собирался с духом Лобов.
Люба поставила на газ чайник, открыла коробку конфет.
– Берешь конфеты то, медсестра?
– Пап, люди обижаются, они ведь от чистого сердца благодарят, – смутилась Люба.
– Ага… – согласился Лобов. – Почему тогда фабрику не хочешь принять?
– Сравнил тоже! – удивилась Люба и сама заговорила о наболевшем: – Боюсь я, папа. Все думаю: даром то ничего не бывает… А ну как платить потом придется? Да самым дорогим?.. Мы и так уже все чуть не рассорились…
– Любочка, ты знаешь, что к Вадиму… ну, не очень я его любил. Кто Таню обидел, для меня – не человек. И сначала я тоже не хотел, чтоб ты наследство принимала, но теперь я остыл… А может, поумнел? И вот думаю: человека уже нет, судить его теперь не нам… А кому то другому. А если он хотел так искупить свою вину перед тобой? Что ж получается, мы ему в этом отказываем? Погоди, еще два слова. Вадим – молодец: фабрику отладил, как часы. Скольким людям работу дал. И что, теперь все рухнет? Да и про Гришу подумай: мужик он у тебя хороший, но всю жизнь при чужом деле. А тут – такая возможность…
– Пап, боязно… – все таки перебила отца Люба.
– Кого тебе бояться? Да и мы все рядом, в засаде будем сидеть. В общем, знай: мы с мамой не против, если ты это наследство примешь. А я – так даже «за», обеими руками. Вот так, – и Лобов проголосовал двумя руками.
Люба, кажется, сдалась… Больше не возражала.
Ободренный успехом этого разговора, вечером Лобов приступил к Лене, который почти закончил ремонт в своей комнате. Он встретил отца радостно:
– Знаешь, хорошо, что мы начали ремонт. Когда работаешь, обо всем забываешь.
– Лень… мы с матерью решили Настю повидать. Рассказать ей про ту аварию. Запуталась девка. Помощь ей нужна.
Леня помрачнел, бросил кисть в банку, она так и утонула в ней, сказал с горечью:
– Не примет она вашей помощи, поздно!.. Хочешь, чтобы я ее привел?
– Сами сходим – не гордые. Ты только скажи, где она. Все еще у того парня живет или и ему уже ручкой сделала?
– Ты знал? – насупился Леня и увидел, как отец кивнул. – У него.

***

Не откладывая в долгий ящик, Платон и Татьяна Лобовы отправились к Насте. На душе у обоих было неспокойно от переживаний, как воспримет правду беглая невестка…
Открыл дверь Ярослав и от удивления попятился назад. Лобовы просили позвать Настю. Ее не было. И когда вернется, неизвестно.
– Она мне не отчитывается… – спокойно сказал Ярослав, взяв себя в руки.
– Как это? Вместе живете и… – завелся Лобов. Татьяна толкнула его в бок.
– Я помогаю Насте, как друг, и…
– Ярослав, не объясняй им! Они не поймут! – вдруг раздался Настин голос, и она возникла за его спиной. – Ну какие еще проблемы?
– Настя, мы поговорить пришли, – ласково сказала мама Таня. – Это очень важно для тебя, – она подчеркнула последнее слово.
– Ярослав, выйди, пожалуйста, – сказала Настя. – На минутку.
– Я в коридоре, – предупредил Ярослав присутствующих.
Когда он вышел, Настя уверила Лобовых:
– Успокойтесь. Я разведусь с вашим сыном. Что то еще?
Татьяна молча достала из сумки дневник и протянула ей.
– Вот, мемуары твои… очень увлекательная штука, – начал Лобов.
– Вы не должны были его читать! Как вы посмели! – закричала она, вырвав из рук дневник. – Вы убили моих родителей! И теперь хотите меня… Убирайтесь!
– Кто наплел тебе такое… Авария случилась потому, – членораздельно произнес Лобов, закипая от обиды, – потому что твой отец, Царство ему Небесное, уселся за руль с залитыми глазами. Он был пьяный!
– Платон… – остановила его Татьяна.
– Это ложь! – завизжала Настя.
– Твои родители погибли на месте, – заговорила Лобова. – Ничего нельзя было сделать. А ты была еще жива. Ваша машина загорелась. Платон бросился к тебе. Да если бы не Платон…
– Я вам не верю! – с дрожью в голосе произнесла Настя.
Тогда Татьяна задрала рукав мужа, обнажив страшные рубцы от ожогов. Настя тряхнула головой, не желая верить. Лобов резко опустил рукав.
– …Он потом долго лежал в больнице. Когда вышел, мы хотели тебя удочерить, но ты уже была у других людей. Вот и вся правда, Настенька.
– Врете! – мотала головой Настя. – Себя выгораживаете!
Лобов развернулся и сказал жене:
– Нечего нам здесь делать, Таня.
И они ушли.
Вернувшись, Ярослав услышал от рыдающей Насти:
– Прошу тебя, оставь меня сейчас одну.
Он молча собрался и ушел на работу.
Для нее перевернулся весь мир. Ее месть была предназначена спасителям? Не может быть… Это невозможно! Но как выяснить? Как?..
Настя вспомнила про церковь, должен же священник как то разрешить ее трагический вопрос… Когда она прибежала туда, вечерняя служба еще не кончилась. В почти пустом храме Настя металась от иконы к иконе, всем подряд ставила свечи. Старушки зашикали на нее.
Как только батюшка вышел из алтаря, она кинулась к нему:
– Вы можете… Скажите… Батюшка, – не находила слов Настя. – Поговорите со мной. Прошу вас!
– Вы успокойтесь, – сказал отец Александр и отвел девушку к окну. – А теперь говорите.
– К вам все местные ходят. Всех вы знаете. Со всеми разговариваете. Может, слышали что нибудь об аварии, которая случилась тут двадцать лет назад, осенью… в октябре… Тогда два человека погибли, муж и жена… С ними еще ребенок был. Девочка выжила.
– Да, печальное происшествие. Мне об этом рассказывали.
И священник подтвердил все, что говорили ей Лобовы. Насте особенно врезались в память его слова о Платоне Лобове:
– За чужим ребенком бросился, позабыв о своих.
Настя не решилась спросить, был ли ее отец пьяным.
Это и так следовало из слов священника. По ее лицу текли горючие слезы, подобные обжигающему кипятку. В ее глазах застыло отчаяние.
– Вы… та девочка из машины… – догадался отец Александр.
– Господи, что я наделала… Почему я не поговорила с ними, – Настя развернулась и пошла к выходу.
Отец Александр – за ней.
– Подождите! Что случилось, как вас зовут? Она повернулась и в упор спросила:
– Я попаду в ад?
– Да почему же?
– Потому что я им мстила, мстила, мстила, – она закрыла глаза.
Отец Александр разговаривал с Настей больше часа, уговаривая ее пойти к Лобовым и от всего сердца попросить прощения. Но она так и не поверила его словам.
– Я бы такое не простила… – отговаривалась она.
– И вы бы простили, – уверял отец Александр.
– Я? Да вы не знаете, какая я… гадина! Они спасли меня, а я у них… если бы вы знали, что я у них отняла…
– Были бы вы в действительности такой, как сейчас себя изволили назвать, вы бы так не мучились. Ведь вы раскаиваетесь, я вижу. Значит, ничего еще не потеряно.

***

Утром Настя ходила плакать к кресту, поставленному на месте гибели родителей. Цветов она не принесла…
Потом вернулась к Ярославу, легла на кровать, уткнувшись головой в подушку, и так пролежала до вечера, пока он не вернулся с работы. На все попытки поговорить Настя отвечала:
– Потом. Все потом. Не трогай меня… Потом…
– Ты можешь объяснить мне, что с тобой происходит? – спросил Ярослав и сел у нее в ногах.
– Я ничего не могу. И ничего не хочу. Жить за твой счет не хочу. А деньги у меня кончаются… надо что то придумать… – не поворачиваясь к нему, монотонно проговорила она.
– Ну ладно, утро вечера мудренее… – Он заботливо укрыл ее одеялом и выключил в комнате свет.
Рано утром Ярослав ушел на работу. Как только за ним захлопнулась дверь, Настя разорвала ненавистный дневник. Кидая листки в большой таз, она исступленно приговаривала:
– Все! Все испортила! Сама виновата! Дура! Так мне и надо! Господи! Что я натворила!
Потом села на корточки и подожгла. Когда огонь потух, она без боязни вскрыла себе вены на левой руке…
В этот момент что то заставило Леню сесть в машину и мчаться в Любавино. У знакомой двери жилища Ярослава он чуть отдышался и заколотил в дверь:
– Настя, открой! Я знаю, что ты там! Открой, я не уйду, пока не откроешь, слышишь?
Из за двери несло гарью. Леня с силой налег на нее, дверь поддалась и распахнулась. Он вошел в комнату. От потока воздуха закружились клочки горелой бумаги. Настя лежала без сознания, по полу растеклась лужа крови…. Леня не стал надеяться на «Скорую», с помощью соседей посадил ее в машину и отвез в больницу.
Насте влили четыреста кубиков – так сказала медсестра, которая советовала Лене идти домой. Страшное осталось позади. Она пришла в себя и теперь спит. Но он все равно не уходил…
К вечеру появился напуганный Ярослав. Невольно ему пришлось разговориться с Леней. Выяснилось, что попытку самоубийства Настя совершила после визита Лобовых.
– Ведь видел, что сама не своя, – ругал себя Ярослав. – Как с твоими родителями поговорила…
– Что? – поразился Леня. – И что они ей сказали?
– Откуда я знаю? Они меня выставили. А вернулся – она одна и рыдает без остановки.
Леня больше ничего не стал выяснять у соперника, помчался домой. Влетел на кухню и заорал:
– Что вы ей сказали? Когда вы были у Насти… что вы ей сказали?
– Ну а я что говорил? Он снова с ней встречается, – сделал вывод Лобов и ответил с вызовом сыну. – Сказали, как есть, – правду.
– Да грош цена вашей правде, если после этого человек вскрывает себе вены!
Мама Таня опустилась на стул и осторожно спросила:
– Жива?
– Жива… Но без сознания, – сгустил краски Леня. – Что вы ей наговорили?
– Сынок, мы думали, что она должна узнать правду…
– Думали они… Вы ее терпеть не могли! Довольны теперь? – огрызнулся Леня и, хлопнув дверью, вышел, оставив родителей в полной растерянности.
Они и говорить сначала не могли, переживая случившееся. Потом Лобов решительно заявил:
– Ты как хочешь, а я перед Настей никакой вины не знаю: мы ведь ей правду сказали.
– И что, отец? Кому от этого стало лучше? Уж точно, не Насте, – сокрушенно покачала головой Татьяна.
– Ее ненависть душила, правда тут ни при чем!
– Нет, Платон, ее совесть замучила.
– Ну и мучилась бы! Вены то резать – дело нехитрое… – возражал Лобов.
– Ты, отец, думай, как хочешь, но плохой человек так переживать не стал бы.
– Твою мать… Тереза, – не вытерпел жалости жены Лобов и тоже хлопнул дверью.
Когда на следующий день Леня поехал разговаривать с врачом, тот среди прочего сказал, что Настя беременна.
У постели Насти в это время сидела Оля, которая ругала ее за то, что она могла убить и ребенка.
– Леня вас спас, ты понимаешь это?
– Я не подумала об этом! Какая дура… – Глаза у Насти теперь были постоянно на мокром месте. – Мне снился ребенок. Это девочка Любы, я так ясно ее видела…
– Перестань об этом думать. Ну, пожалуйста, – упрашивала Оля. – С такими мыслями ты не поправишься.
– Не могу. Никогда не перестану. Потому что это все из за меня… Как я теперь посмотрю им в глаза?
Открылась дверь, и появился Леня.
– Настя… – неуверенно улыбнулся он.
– Привет, – медленно и хрипло ответила она.
– Ладно, я пойду. Поправляйся, – сказала Оля и вышла.
Леня осторожно приземлился в ногах у Насти, кивнув на забинтованное запястье, ласково заговорил:
– Доктор сказал, что шрамики останутся. Но потом их можно убрать. А руки у тебя все равно самые красивые.
Ты, главное, больше ни о чем не волнуйся. Теперь у нас будет ребенок… Мы будем вместе. Настя молча вытерла слезы.
– Все будет по другому. Я буду ухаживать за вами, стараться… Скажи мне что нибудь… – попросил Леня. – Настенька…
Настя и сказала – резко и внятно:
– Это не твой ребенок. Он не от тебя.

***

В то время, когда на Леню и Любу сыпались несчастья, Лариса Лобова, наоборот, почувствовала, что в ее жизни началась светлая полоса и именно после пропажи и возвращения Глеба. Первый испуг прошел, и Менделеев проявил максимум такта, терпения и внимания к ребенку и завоевал его расположение. К тому же Ларисе казалось, что Олег Менделеев – именно тот мужчина, с которым ей предстоит долгая и счастливая жизнь. Менделеев помог ей увидеть сына повзрослевшим, а не пятилетним малышом, каким до сих пор представляла Лариса Глеба, во всем ограничивая его свободу. Какое же было счастье для всех троих, когда впервые Глеб один, без сопровождения взрослых, отправился в школу… Менделеев издалека наблюдал за ним и, вернувшись, доложил Ларисе:
– Все нормально. Видела бы ты, как он переходит улицу! Посмотрел налево и направо, потом опять налево… Деловой, ответственный, совсем взрослый парень. И, знаешь, он очень гордился.
– Спасибо тебе. Я и раньше думала: хватит его пасти, парню девятый год. Но никак не решалась, – ответила она и потерлась о его плечо. – Рядом с тобой мне так спокойно, хорошо.
Менделеев нежно обнял ее и вздохнул:
– Но почему то ты не хочешь, чтоб мы жили вместе. Лариса мягко высвободилась из его объятий и виновато сказала:
– Я хочу. Ты для меня много значишь, но… мне нужно думать о Глебе.
– По моему, мы с ним поладили, – пожал он плечами.
– Мы с Глебом всегда были вдвоем. Я должна знать, что смогу быть с ним и с кем то еще. Понимаешь?
– Нет, – сказал он. – То есть да. Я понимаю…
– Ты подождешь?
– Столько, сколько понадобится, – согласился Менделеев.
Этот ответ дал надежду обоим.
Но уже через пару недель что то тревожное закралось в их отношения. Сначала подруга Зина, как бы невзначай, «предупредила» Ларису, что Менделеев забросил свои дела.
– Он из за тебя совсем голову потерял… – поставила диагноз Зина. – Сама слышала, как он уговаривал секретаршу из канцелярии оформить апелляцию задним числом.
– На Олега это не похоже… – удивилась Лариса.
– Если и дальше так пойдет, он всех клиентов растеряет.
Лариса подумала, что это обычная бабья зависть. Олег – видный парень…
Но через несколько дней, проходя по коридору, она услышала отрывок разговора каких то его клиентов, которые вышли из кабинета секретаря.
– Успокоиться? Да он меня кинул. На заседание не пришел и даже не позвонил!!! К черту этого Менделеева! – возбужденно говорил мужчина.
– Может, у него что то случилось, – успокаивала женщина.
– Меня не волнует! Я ему деньги плачу! Так не поступают. Он должен был явиться! Черт побери!
Когда пара ушла, Лариса позвонила ему на мобильник, но механический голос ответил, что абонент недоступен.
Потом приболел Глеб. Лариса попросила Менделеева посидеть с ним днем. Он зашел, померил ему температуру, сказал:
– Тридцать семь и две. Нормальная. Глеб, будь другом, посиди один. Можешь даже все время лежать. У меня дел невпроворот, понимаешь?
– А я думал, мы поиграем…
Менделеев не пришел и не позвонил ни завтра, ни послезавтра. Его телефоны не отвечали.

***

Объявился он только через три дня. Лариса открыла дверь и увидела уставшее лицо Менделеева. Он протянул ей букет цветов, вытянул губы для поцелуя. Она холодно отстранилась.
– Здрасьте приехали… – Менделеев шагнул в коридор. – Я тут весь такой задорный, с цветами и подарками… – бодро сказал он в тишине. – О'кей… Я вас прекрасно понимаю. Я повел себя безалаберно, безответственно, как полный разгильдяй и двоечник. Простите меня.
На шум вышел Глеб и обиженно сказал:
– Я тебя ждал. А ты даже не позвонил.
– Глеб… Я обещаю, что это никогда не повторится. Слово джедая. Ты мне веришь?
Мальчик радостно кивнул, спросил:
– А что ты мне принес?
– Держи… – Менделеев протянул ему коробку с настольной игрой. – И приготовься к тому, что я разделаю тебя под орех.
– Ой! У Пашки такая же. Спасибо, Олег! – Глеб схватил коробку и, довольный, утащил в свою комнату.
Завоевать расположение Ларисы было куда сложнее: она стояла, соответствуя моменту, хмурая и молчаливая. Менделеев склонил повинную голову:
– Лара, Лариса… ну, прости меня, пожалуйста, дурака такого… Я должен был срочно уехать – у клиента дело в Питере. Я не мог ему отказать, я ему должен.
– Существуют телефоны.
Он беспомощно развел руками. Лариса села на диван, небрежно положив рядом его букет.
– Пара… Это больше не повторится, обещаю, – проникновенно сказал Менделеев, словно нашаливший ученик перед учительницей.
– Я волновалась. Я уже бог знает что начала думать. Мне казалось, что мы можем друг другу доверять. Похоже, я ошибалась… – по матерински строго сказала Лариса.
Менделеев осторожно сел рядом с ней и прижал к себе – сначала легко, потом крепче…
– Олег, не усугубляй ситуацию. Я все знаю. У тебя проблемы… Уже все о них говорят…
– Ты о чем? – наигранно беззаботно спросил он. Лариса не заметила, как он испуганно сглотнул, потому что отодвинулась от него.
– Твоей работой недовольны, – сказала она. – Ты мне не говоришь, что завалил кучу дел. Три дня назад ты не явился на слушание, подставил клиента. Скажи… только честно, что с тобой происходит?
– Действительно я слегка расслабился. Факт, – не стал спорить он. – Закрутился и кое что упустил. Но я возьму себя в руки, и мои акции снова взлетят до небес. Я сам витаю в облаках. Оттого что я все время, каждую минуту, думаю об одной красавице судье, которая разбила мое сердце.
Бесшабашность, с которой все это было сказано, только утвердила Ларису Лобову в ее подозрениях.
– Олег, я чувствую, что то не так…
Менделеев сделался серьезным и сосредоточенным.
– Я знаю, что ты волнуешься. И обещаю, что обязательно справлюсь со всеми проблемами. Только, понимаешь, иногда мы не можем повлиять на некоторые вещи… – он наклонился и нежно коснулся ее губ. – Любимая, это все чепуха. Ты для меня важнее всего. И что бы ни случилось, я тебя люблю. Лара…
Разговор завершился крепким поцелуем. Перед обаянием Менделеева было невозможно устоять.
И все пошло по старому. Менделеев регулярно приходил к Ларисе в гости, баловал ее своей вкусной стряпней, возился с Глебом, помогал его воспитывать – на правах близкого мужчины. Иногда Лариса замечала, что Менделеев как будто нездоров – приходил с темными кругами под глазами, обычный его здоровый цвет лица приправлялся зеленью. На все расспросы он отвечал, что просто устал. Ко всему остальному было не придраться…
Однажды, когда Менделеев собирался угостить Ларису и Глеба собственноручно приготовленной пиццей, в квартире раздался звонок. Лариса взяла трубку, выслушала абонента и сказала:
– Нет, это невозможно…
– Что случилось? – испугался Менделеев, увидев застывшее и мрачное ее лицо.
– Звонил Герман. Сказал… что раз Глеб все знает… Он хочет обсудить, по каким дням он сможет его забирать к себе. Олег, он отберет у меня сына!
Она не сдержалась и заплакала на вовремя подставленном плече Менделеева.

***

У Насти был крепкий организм. После переливания крови она быстро поправлялась. Врачи через неделю обещали выписать. Вопрос о том, куда направить свои стопы дальше, не казался ей теперь таким неразрешимым: найдет работу, снимет комнату, скроется от всех тех, кому насолила, и начнет жизнь с чистого листа. Все забудется, и будут они вместе с сыночком или доченькой спокойно жить поживать и добра наживать…
Приходил навещать Настю Ярослав.
– Что с тобой? – удивилась она, увидев синяк под глазом и ссадины на лице друга.
– Получил по зубам от твоего мужа. Приходил на днях, засвидетельствовал свое почтение, – усмехнулся Ярослав.
– Прости! Я не думала, что он…
– Ничего. Я бы тоже, наверное, на его месте…
– Я не могла сказать ему правду! Не могла, и все тут, – тяжело вздохнула она.
– Настя, послушай, я его видел. Можешь не верить, но он действительно тебя любит. А когда появится ребенок…
– Я все равно не смогу к нему вернуться, – перебила она.
– Они простят тебя. Появится ребенок – и они все забудут.
– Они не забудут! И однажды все это мне припомнят! Это всю жизнь будет надо мной висеть. Я решила, – твердо сказала Настя. – Разведусь с Леней и уеду, пока ничего не заметно, – она кивнула на живот.
– Я бы не развелся, думаю, что и он…
– Если поверит, что ребенок не его – разведется. – У Насти в голове была новая задача без единого неизвестного.
– И куда же ты поедешь?
Возникла пауза: неизвестное, конечно, имелось, но совсем маленькое по значению.
– Честно говоря, я думала, ты мне поможешь. Придумаешь что нибудь. То есть уеду то я одна… – немного запуталась она. – Но если ты не захочешь мне помогать, я не обижусь, честное слово.
– Куда я денусь…
Назавтра у Насти была новая встреча, которая не вписывалась в ее задачу со всеми известными.
– К тебе пришли, – заглянула в дверь медсестра.
– Кто? – равнодушно спросила Настя.
– Свекровь.
Тут Настя испугалась:
– Скажите ей, что я сплю и буду спать еще долго. Что я под наркозом.
Но мама Таня уже входила в палату. Настя отвернулась к стене.
– Ну, лежи, молчи, если тебе так удобней, – возвысилась над ней свекровь. – Я все равно скажу, что думаю. Леня тебя любит… Может, забудем все, что было, начнем сначала?
Две женщины вышли из палаты, оставили их вдвоем. Мама Таня села на кровати, Настя подала признаки жизни – подвинулась, но не повернулась. На ее шее билась жилка.
– Леня мучается, тебе тоже несладко. Видишь, как правда то больно бьет… Ты вот Любе правду сказать хотела… Да и сама правды не вынесла. Леня тебя вот спас. Значит, так надо было. Теперь вот ребенок… Ты нам не чужая, сама знаешь…
– А ребенок – чужой, – с вызовом сказала Настя. Мама Таня стала молча доставать из сумки принесенную еду. Закончив дело, она мягко продолжила:
– Хочешь, чтобы я поверила?.. Я знаю, ты Леню не любила, но чтобы изменить – нет, не поверю. Ты ведь не такая, не злая.
Настя вдруг повернула голову и, в упор глядя на свекровь, выкрикнула:
– Да Баба яга рядом со мной – пионер всем пример.
– Смотрю, нравится тебе на себя наговаривать. Ты просто устала, а пожалеть – некому…
Мама Таня погладила перебинтованное запястье Насти, та отдернула руку.
– …Здесь бульон, теплый еще. Ну, отдыхай, набирайся сил… А в нашем доме для тебя всегда найдется и доброе слово, и место. Ты, как и прежде, будешь мне дочерью. Ребенка береги, ничего дороже в этой жизни нет. Хоть в этом то мне поверь…
Из больницы Настю забрал Ярослав. По дороге спрашивал:
– Может, тебе лучше к Лобовым поехать?
– Ты не волнуйся, я к тебе ненадолго. Найду квартиру – не буду у тебя на шее висеть, – ответила Настя.
– Я же не об этом. Мне кажется, вам с ребенком там было бы лучше. И Леня… он тебя любит.
– Сколько можно об одном и том же? – разнервничалась она. – Леня меня любит – вот обрадовал! Я то его не люблю и не любила – и хватит об этом!
Ярослав видел, в каком она была нервном напряжении, и говорить на эту тему больше не стал.
Настя с опаской подошла к комнате, где чуть не лишила себя жизни. Но все было убрано и даже мебель переставлена – зашла, словно в другую комнату.

***

Через несколько дней она совершенно успокоилась и приступила к осуществлению своего плана: решила снова податься в кафе официанткой. Ярослав отговаривал – неподходящее место для молодой беременной женщины. Но Настя только огрызнулась:
– Ты, главное, поменьше болтай всем об этом!
Подкрасившись и приодевшись, другими словами, приняв «товарный вид», она поехала в Любавино. Постучала в кабинет владельца кафе, вошла, принялась, как бывало, кокетничать, попросилась на работу. Шеф прищурился, покрутил себе у виска и сказал ей:
– Мне нужна официантка для того, чтоб она работала, а не для того, чтоб я оплачивал ей декретный отпуск.
– Вы… знаете? – не смогла сдержать удивления Настя.
– Возвращайся к мужу – работу искать не придется.
Насте сделалось досадно, но она не очень расстроилась: рядом была фабрика. Она вошла в административное здание и направилась прямо в кабинет Калисяка. Тот оказался на месте, встретил приветливо – ясное дело, если раньше позволял себе шантажировать ее за поддельный диплом, хотел в постель затащить… И теперь не откажется, но она отобьется!
– Я нашлась, Юрий Демьянович! – весело объявила Настя, войдя в кабинет. – Ищу работу. Я не болтала по служебному телефону и ни разу не опоздала. С своими обязанностями справлялась.
Калисяк засмеялся:
– Я не забыл. Но штат набираю не я…
Насте сделалось жарко и дурно. Она прошла к окну, открыла форточку, спросила:
– А кто теперь принимает решения?
– Наша новая хозяйка, – ответил он и тоже подошел к окну – полить цветы. – О, легка на помине: Любовь Платоновна собственной персоной. Прорва завещал фабрику Любови Платоновне, и теперь здесь управляет она. Она, Настя, а не я. Так что обращайтесь сразу к ней. Правда, я слышал, у вас с новой родней отношения не задались…
Из блестящей синей иномарки с радостными лицами выгружались Жилкины. Настя, не дожидаясь прихода хозяйки, выбежала из кабинета и закрылась в туалете, ее тошнило. Была ли на то физическая или моральная причина – определить невозможно. Предположить, что Люба Жилкина станет хозяйкой фабрики, Настя и в страшном сне не могла…

***

В семье Жилкиных грянул исторический день, когда Люба объявила домашним, что отец уговорил таки ее принять наследство, после чего Наталья Аркадьевна втихомолку решилась на такой поступок, который все ее приятельницы назвали безумным. Она продала свою московскую квартиру вместе с приличной обстановкой, а самые дорогие вещицы свезла в однокомнатную, доставшуюся в наследство от своих родителей. Жаль, что жильцам из однокомнатной пришлось отказать…
– Зачем мне квартира в Москве, если теперь мой дом здесь, правда? – сказала она Любе и Грише, выложив на стол доллары – наличными.
Это был подвиг матери – с большой буквы. Так нашлись деньги, чтобы заплатить налог. Все бумаги оформлял Гриша. Он же и принял на себя руководство фабрикой. Несколько раз он просил жену съездить в Любавино, но она все отнекивалась:
– Нашел деловую… Поезжай сам, Гриш, ну что я в этом понимаю?
– Да что же это за наказанье: стоит мне только заикнуться об этом… – разозлился он. – Мне что, больше всех надо?

***

Люба, наверно, никогда так и не поехала бы посмотреть на наследство, если бы не форсмажорные обстоятельства.
Нашлась пропажа: как ни в чем не бывало объявился Родион Козловский. Он явился хозяином на склад, нахамил Аскольду. Узнав, что тот теперь тоже компаньон, Козловский воскликнул:
– Жилкин зарвался!
Вскоре на складе появился и Жилкин. Увидев Козловского, Гриша замер на пороге.
– Здравствуй, Гриша. Не ожидал? – широко улыбнулся пан Родион. – Видишь, я держу свое слово – обещал вернуться и вернулся.
– Пошел вон! – выкрикнул Гриша.
У Козловского и мускул на лице не дрогнул. Вон пошел Аскольд, предоставив совладельцам разбираться наедине.
Козловский сел за его стол и принялся просматривать бумаги. Через полчаса на его лице появилась недовольная гримаса:
– Ты ввел слишком много изменений, не согласовав со мной. Взял совладельца…
А ты бы подольше отсиживался. Этот совладелец спас наш бизнес! – объяснил Гриша, но после этого взорвался. – С меня хватит! Наделал долгов и умотал! Гриша выкручивайся! А теперь – с претензиями?
Козловский понял, что перегнул палку, пошел на попятную:
– Ладно, Гриш, виноват, сорвался. Просто… ты удивил меня этими… своими переменами. На самом деле, я дико тебе благодарен. Теперь буду работать за двоих. А ты отдыхай.
– Я удивляюсь на таких людей, как ты, – брезгливо сказал Жилкин. – Нагадить полные карманы и думать, что ничего не изменилось.
– Гриша, неужто мы не договоримся? Нам ведь всегда хорошо вместе работалось. Мы ведь друзья.
– Я бы не оставил друга в такой ситуации. И сомневаюсь, что мы сможем теперь вместе работать. Отдашь мне долг и – разбегаемся, – твердо решил Гриша.
Тогда Козловский показал свой козырь: вытащил из кармана и положил на стол связку ключей.
– Это ключи от тачки. Как обещал…
Гриша, недолго раздумывая, взял ключи и переложил в свой карман.
К дому он подъехал на слегка подержанной иномарке. Люба увидела автомобиль в окно и мужа встретила строгим вопросом:
– Гриша, что это за машина?
– Люба, Козловский вернулся. Вошел на склад, как хозяин. Как будто ничего не произошло.
– Ну и наглость! Скажи ему, пусть возвращается туда, откуда явился! – возмутилась Люба.
– Сказал бы. Если б у него никаких прав на склад не было… Приехал с деньгами, машину привез. У меня документы на руках. Все законно. Что плохого в том, что у нас будет машина?
– Короткая у тебя память, Гриша. Быстро позабыл, сколько мы по милости Козловского натерпелись… А ты опять веришь ему…
– Люба, понимаешь, это бизнес… Здесь нет таких понятий: веришь, любишь… Сделал на бабках прибыль – вот и вся любовь.
Вот после этих слов Люба и решилась ехать на фабрику, знакомиться с бизнесом поближе. Они подкатили на новой синей иномарке, которую и увидели Калисяк с Настей из окна фабричного офиса. Настя просидела в туалете больше часа, а когда вышла – синяя иномарка уже отбыла. Хозяева поехали осматривать фабрику, а Калисяка попросили подготовить бухгалтерские отчеты. Договорились, что бумаги будут готовы через неделю.

0

11

Глава 11
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ПРАКТИКУМ

Настя чувствовала себя, как окруженный охотниками волк, который только чудом мог вырваться на свободу. Где было искать этого чуда?
Она вернулась в свое временное жилище, к Ярославу, здесь наконец расстегнула свои джинсы, в которые утром еле влезла – живот мешал. Стало лучше. Может, и тошнило то ее потому, что не давала ребеночку спокойно дышать… Нужна была новая одежда, и Ярослав пообещал свозить ее в недорогой магазин – секонд хэнд. Вкратце, стараясь не расстраиваться, она рассказала о своих мытарствах: работы нет. Тогда он сказал:
– Настя, ты не забыла о своей земле? Продай!
– Да пошла эта земля… И все Лобовы вместе с ней! Поехали в магазин… Я в Москву уеду. Там полно работы.
– Настя… – осторожно сказал Ярослав и протянул ей бумажку. – Тебе тут Леня телеграмму прислал. В загс вызывает. Заявление на развод подавать. Пойдешь?
– Ладно… – помрачнела она. – В Москву поеду позже, после развода. Так даже лучше.
– Насть, если ты разведешься с Леней, я… женюсь на тебе, – со страхом выговорил Ярослав.
Настя улыбнулась, подошла к нему и поцеловала в щеку:
– Спасибо. Ты мне уже помог. Где находится твой волшебный секонд хэнд?
И она одна уехала покупать себе новые джинсы – на беременность. Насте просто никого не хотелось видеть. Телеграмма Лени ударила как обухом по голове: оказалось, в глубине души она все таки надеялась, что он не станет с ней разводиться… что он ее любит…

***

Настю потянуло именно в этот час поехать в магазин, показалось – должно произойти чудо. Она даже представляла, в чем оно будет заключаться: она встретит Леню, и они помирятся…
Но именно в этот час Леня лежал в своей комнате, выкурив уйму сигарет и не зная, на чем сорвать злость: Настя даже не сказала, когда ее выписывают, и опять уехала к своему Ярославу… Что же это за издевательство!
Дымом Лениных сигарет провонял весь дом, и Лобов поднялся, чтобы сказать сыну:
– Если тебе нужно выпустить пар, займись чем нибудь полезным… В саду хоть поработай.
– Сад, по твоей милости, уже не наш. И я не собираюсь ишачить на его хозяйку. Или ты тоже будешь убеждать меня, что я должен с ней помириться?
– Я – нет, – ответил Лобов. – На кой тебе такая жена? С глаз долой – из сердца вон. Не горюй, Ленька.
– Один я мог так лохануться… – с горечью сказал Леня.
– И не так люди с любовью вляпывались. В этом деле умных нет… А ты, брат, не кури так. Ни к чему… – Лобов взял банку, полную сигаретных «бычков», и унес вниз.
Леня сел за свою барабанную установку и забарабанил импровизацию – соло на нервах.
Даже у Насти, находящейся за несколько десятков километров от него, в голове зашумело. Она выбирала одежду в секонд хэнде и вдруг упала в обморок. Продавщица перепугалась, позвала с улицы мужчин, Настю переложили на кушетку в подсобке. Не задержись в магазине, она не встретила бы свою несостоявшуюся приемную мать – Ирину Галанову. Та принесла в магазин две большие сумки заморских поношенных вещей в приличном состоянии. Когда Настя открыла глаза и увидела над собой знакомое лицо, поначалу не могла вспомнить, кто это. Потом произнесла:
– Тетя Ира?
– Настя… Ты? – узнала и Галанова, хотя виделись они последний раз лет десять назад. Настя была подростком…
Потом они пили чай в подсобке, и Галанова ударилась в воспоминания – какая Настя была умненькая и красивенькая в детстве.
– Хотела даже тебя разыскать…
– Зачем? – с горечью спросила Настя.
– Ну, как же! Ты для меня не чужая… ты мне, как дочка.
– Не чужая? После того, как вы сдали меня обратно в детдом?
– Ты знаешь, как судьба нас за это наказала… У нас нет детей… Я так виновата… – Галанова готова была расплакаться.
Настя опередила события. Положив руку себе на живот, с улыбкой сказала:
– Вы не думайте, я на вас зла не держу. Теперь я понимаю, что это значит – ждать ребенка…
– Ты… беременна? – догадалась Галанова.
– Да! Наконец то я буду не одна. Ничего у меня кроме этого ребенка нет: ни работы, ни жилья. Но я так счастлива.
– А где отец?
– Неважно. Я сама его воспитаю.
Лицо Талановой вдруг осветилось необычайной, радостной улыбкой, и она объявила о том самом ожидаемом Настей чуде:
– Малышу нужен дом… Перебирайся к нам?
Из волшебного магазина Настя вернулась в приподнятом настроении: на нее свалилось все разом – и жилье, и работа в секонд хэнде, одна продавщица собиралась переходить в супермаркет…
– Представь, им зарплата идет вбелую. В общем, все официально: налоги, страховка. Может, мне и декретный отпуск оформят. Квартира у Галановых большая, у меня будет отдельная комната…
– Бесплатный сыр только в мышеловке, – заключил Ярослав. – Странно, почему ты ей вдруг понадобилась.
– Почему? Потому что… Угрызения совести… Хочет помочь, а главное, может себе это позволить. Сколько я могу сидеть у тебя на шее? Сейчас еще куда ни шло, а через несколько месяцев? А Галанова пусть делает мне добро – пусть грешки свои замаливает… мамашка моя несостоявшаяся…
– Настя… я буду работать днем и ночью, я сниму двухкомнатную квартиру, не уходи… Пожалуйста, – отговаривал Ярослав. – Настя, я тебя люблю…
Но Насте было не до чувств. Она жаждала обрести наконец тихую гавань для себя и ребенка.

***

Галановы жили недалеко от Ковригина в городке Новосельске. Ирина вернулась домой неестественно оживленная и в малейших подробностях, отчасти и придуманных, пересказала мужу о встрече с Настей, будучи уверенной, что тот согласится взять «девочку» в их дом.
– Ирочка, у Насти своя жизнь. Она давно не имеет к нам никакого отношения… Тем более ее беременность. Мне не нравится эта идея, – мягко отговаривался Сергей Александрович.
– Ну, пожалуйста… Я возьму все на себя, буду ухаживать за ней… А потом за младенцем… Мы должны это сделать… – с лихорадочным блеском в глазах упрашивала Ирина. – Понимаешь? Здесь будет жить малыш… В нашем доме будет малыш.
Галанов боялся этого лихорадочного блеска в глазах жены. Сергей Александрович делал все, только чтобы его не было. Потому и согласился:
– Хорошо, родная… Только успокойся… Хорошо…
С этой минуты в доме начались приготовления. За генеральной уборкой комнаты для Насти последовали большие траты – на новую обстановку, кроватку, пеленки, игрушки.
– У нас будет малыш… – все время приговаривала Ирина.
– Это будет ее ребенок, Ириша… – внушал Сергей Александрович, взявший ради затеи несколько дней отпуска в своем бюро обмена жилья. – Мы ей только поможем. У нее есть муж… Сегодня – поссорились, завтра – помирятся. Мы найдем ей хорошенькую квартиру рядом с нами, да?
– Этот ребенок никому не нужен, кроме нас, – настаивала она. – Мать должна жить в хороших условиях, чтобы ребенок родился здоровый…
– Но если она захочет от нас уехать, ты ведь не станешь ее удерживать, правда?
Ирина согласно кивала. Но в Настиной комнате она продолжала разговаривать сама с собой:
– Мы не станем ее задерживать. Нет, не станем… Настю мы отпустим… Главное, чтобы он здоровеньким родился. Еще немного потерплю…
Чем ближе был день переезда, тем беспокойней становилось на душе у Насти – потихоньку откуда то из глубины сознания всплывала обида на Галановых. После гибели родителей они взяли ее к себе, но через три недели отдали в детский дом. Сначала навещали девочку по большим праздникам, давая надежду, что рано или поздно заберут ее насовсем, а потом эта надежда умерла… И Оля говорила о том же:
– Они ведь тебе совсем чужие люди…
– А у меня с трех лет других и не было. Кроме тебя, – вздохнула Настя.
– Я думала, ты останешься с Ярославом, что у вас с ним любовь морковь.
– Оль, мы с ним живем под одной крышей. Он только раз меня поцеловал. Друг из него классный. Не поленится ради другого задницу от стула оторвать.
– И мог бы стать классным мужем и отцом. Что ты мечешься? Ленька не нужен, Ярослав не нужен. И будет малыш наполовину сиротой!
– Нет, – с упрямой уверенностью сказала Настя. – Я буду его любить за двоих. Сама влипла, сама и буду выпутываться…
– Зачем за двоих, давай уж за десятерых! – рассердилась Оля. – Не ходи к Галановым, пожалуйста… Мне кажется, по твоей Ирине психушка плачет! Опять зовут…
Разговор, как всегда, происходил в подсобке, между вызовами клиентов. Когда Оля вернулась с заказом, Настя протянула ей бумажку с адресом Галановых:
– Возьми, сможешь ко мне приезжать, если захочешь. Теперь меня не так легко выгнать. Я теперь выгоняюсь, только если сама захочу. Вот увидишь, у меня наконец будет дом.

***

Замминистра Герман Конев незамедлительно приступил к осуществлению своего плана по признанию отцовства. Во первых, нужно было прекратить появление в желтой прессе новых инсинуаций в его адрес, которые подкапывались под его реноме. Во вторых, ему теперь было небезразлично будущее Глеба. И Ларисы. Он стал частенько представлять их всех троих вместе. Ему пора остепениться, то есть жениться. Кого то искать не было ни сил, ни времени, да и дам своего круга он прекрасно знал – акулы! А Лариса…
Он встретился с ней в буфете суда, потому что у судьи Лобовой не было времени. Для него. И она просила изложить суть дела без длинных отступлений. А он хотел с ней поболтать. Лариса превратилась в умную и красивую безо всяких там современных ухищрений женщину. Или она такая и была, а он не замечал?..
– Лариса, я бы не хотел, чтоб мы таскались по судам, деля ребенка. Ты сама знаешь, как это выглядит. Давай так: родительские права останутся у тебя, но ты разрешишь мне видеться с Глебом. Хотя бы раз в неделю, – отчеканил он.
– Ты считаешь, это решать тебе и мне? – немного помедлив, ответила она.
– А кому еще?
– Глебу. И только ему. Я спрошу у него и тебя извещу.
Капля и камень точит, знал Герман Конев. И решил спокойно дождаться этого момента. Хотя еще совсем недавно свои права отстаивал бы самыми крутыми мерами.

***

Разговор прервался. Лариса, может быть, тоже поговорила бы с Германом побольше, но сейчас действительно была занята обдумыванием того дела, за которое взялась насколько дней назад. То, насколько оно было серьезным, буквально несколько минут спустя подтвердила Ульяна, служащая суда.
– Слушай, девушка, ты вообще в своем уме?! – воскликнула она, встретив Ларису у дверей кабинета. – Ты представляешь, какой это серьезный риск? Ты знаешь, какие там связи задействованы?! Спроси у Горского. Думаешь, зря он от этого дела отказался? А Колобок, думаешь, просто так в отпуск укатился? А ведь он не из робких!
– Да ладно тебе! – отмахнулась Лариса. – Я знаю, что ты меня любишь, ценишь и так далее, но, ей богу, это не самое крутое дело из тех, что у меня были.
– Ты – женщина камикадзе. Откажись, пока не поздно!
– Поздно, я решила, – ответила Лариса и вошла в свой кабинет, где лежали первые десять томов громкого дела известного авторитета.
В противоположном конце здания суда происходил другого рода профессиональный разговор. Градов снова цеплялся к Менделееву:
– Я тебя рекомендовал Платошкину, а ты про апелляцию забыл. А теперь сроки вышли. Это как понимать?
– Ты сам прекрасно знаешь, у этой апелляция не было шансов, – раздраженно ответил Менделеев. – Прошу без адвокатского ликбеза, не мальчик!
– Шансы всегда есть, но за них нужно бороться, – прошипел Градов. – Но тебе заниматься делами некогда, у тебя в голове: на красное или черное поставить! А тут еще роман с Лобовой – где ж на все время найти. Когда ты в очередной раз продулся, умолял найти выгодное дело. Я тебя опять выручил – ты меня опять подставил. Совсем скоро, мой дорогой, у тебя будет так много свободного времени, что ты сможешь крутить романы со всеми судьями Москвы и области, воспитывать их детей, а уж в казино сможешь просто поселиться. Платошкин подает на тебя жалобу в коллегию адвокатов. Я тоже молчать не буду.
– Ты… – хотел выругаться Менделеев, но сдержался. – Ты должен войти в мое положение.
– Это ты мне должен! Запомни, Олег!
Дальнейшее препирание оказалось невозможным – из зала суда повалил народ.
Менделееву было погано: он снова начал играть в казино и не мог справиться с этой страстью. Он и не хотел и уже хотел, чтобы Лариса наконец догадалась о его настоящей болезни…

***

Менделеев решился сию же секунду идти к ней и… Она подняла свое лицо от бумаг, которые просматривала в своем кабинете, и сразу заметила:
– Бледный ты какой то… Я бы сказала даже: зеленоватый. Плохо себя чувствуешь? Круги вон под глазами. Я тебе звонила, никто не отвечал.
Встреча была деловая, затянулась допоздна, – снова пришлось ему врать. – Потом всю ночь, опять же, над делом просидел. У тебя то как?
Лариса подумала, а потом задорно сказала:
– Получила дело Злотникова. Вот изучаю.
– Что? – воскликнул Менделеев и вдруг понял, почему Градов пугал его. Потом будут запугивать Ларису. – Там такие щуки ходят! Лара, откажись от него. Я прошу, – и он встал на колени.
Все Лобовы были упрямы. Она только засмеялась:
– Обещали охрану выделить…
– По тебе психушка плачет! Ты о Глебе подумала? – с надрывом спросил он.
– Встань, Ромео. Пойдем, перекусим.

***

Герман, несмотря на свою постоянную занятость, последовательно стал бороться за признание своего отцовства. Через несколько дней после беседы с Ларисой в суде он пришел к ней домой. Глеб тщательно готовился к приему необычного гостя: собрал все свои любимые книжки, игры, фильмы в одно место, навел порядок на письменном столе, тщательно почистил зубы и даже попрыскал себя маминой туалетной водой. Герман принес Ларисе красивый букет, а сыну с порога весело сказал:
– Ну, здравствуй, Глеб!
– Здравствуй… – запнулся он. – Здравствуйте. Конев огляделся и похвалил Ларису:
– У тебя очень мило.
– Ну, уж… мило… Времени на дом совсем нет. Работа и Глеб, – ответила она.
– А ты правда мой папа, без обмана? – задал самый существенный для себя вопрос Глеб.
– А ты посмотри в зеркало. Мы похожи, – уверенно ответил Герман.
Глеб взглянул в зеркало и обернулся к нему:
– Совсем непохож.
– Ты копия я в детстве. Покажешь мне свою комнату?
Глеб сделал это с большим удовольствием. Через полчаса они вернулись к Ларисе, и мальчик поделился восторженными впечатлениями:
– Мам! Папа тоже любит рыбу ловить! Он мне покажет фотографии! А может, и меня когда нибудь возьмет! А еще он в Африке был. В пустыне! А что ты еще видел в Африке? Львов видел?
– Нет, львов не видел, – признался Конев.
– Может, тебя обманули и привезли не туда? Что за Африка без львов?
– Зато я видел скорпионов. У меня даже есть один, заспиртованный, – загадочно произнес Конев. – А аг ромный!
– Настоящий? Покажешь?
– Конечно, если мама разрешит.
– Мамочка, ведь ты разрешишь? – заныл Глеб. – Да? Да?

***

С этой встречи началось близкое знакомство Германа Конева, замминистра, и Глеба Лобова, его брошенного в младенчестве сына.
Уже через несколько дней Менделеев грустно сказал Ларисе:
– Глеб изменился. Сегодня я это у ви дел. Раньше он требовал, чтоб я провожал его до самого класса. Хотел, чтоб меня видели ребята. Хвастал мной…
– …будто ты его отец, – досказала Лариса.
– А сегодня попросил остановить машину на полпути. Вышел, не доехав до школы, – он горько вздохнул. – Теперь у него есть кем хвастаться, да?
Глеб действительно охладел к Менделееву. Когда Конев теперь приходил к Ларисе, мальчик цеплялся за него, спрашивал, когда снова придет…
Однажды Конев взял Глеба к себе и оставил его ночевать. Лариса разрешила, но всю ночь почти не спала, мучилась: правильно ли сделала. Утром Герман не привел его вовремя. Лариса ходила по квартире, как рассерженная тигрица, загнанная в клетку. За ней заехал Менделеев, чтобы отвезти на работу и успокоить:
– Лар, нет ничего плохого, что Глеб переночевал у отца!
– Когда человек говорит одно, делает другое, а думает еще что нибудь третье, перестаешь ему доверять, – нервничала Лариса.
– Не спеши с выводами. Ты не ознакомилась еще со всеми материалами дела. Главное – Глеб.
Когда наконец они явились, Глеб радостно кинулся матери на шею:
– Ой, ма! Где мы были…
– Иди, переодевайся, и так уже на первый урок опоздал! – торопила Лариса.
– Прости, пожалуйста, я так обрадовался сыну, что эта школа у меня совсем вылетела из головы, – объяснил Конев. – Вот мы слегка и задержались.
– Ничего себе «слегка»! Вы представляете, что с нами было?! – разозлился Менделеев.
– А почему, собственно, я должен перед вами отчитываться? Перед Ларисой я извинился, а вы для меня никто, – ядовито высказался Конев.
Менделеев, проглотив пилюлю соперника, напомнил:
– Глеб – не самый здоровый ребенок. Хоть это вы понимаете?
– Мы с Ларисой сами как нибудь разберемся, что полезно, а что нет нашему ребенку, – был ответ настоящего отца.
Но Лариса вступилась за Менделеева:
– Это касается прежде всего Глеба. Олег прав. Мы не позволим, чтобы ты переворачивал его жизнь с ног на голову…
– Его жизнь я не переверну, а вот твою… – Конев угрожающе посмотрел на Менделеева. – До встречи!
У Глеба началась веселая жизнь. Конев старался расположить к себе Глеба, показывая и рассказывая ему то, что не всякий отец в состоянии сделать, а только замминистра: водил на закрытый детский концерт и выставку, на которые простым смертным хода нет, свозил на рыбалку в элитном загородном доме…
Менделеев также активно включился в борьбу за любовь Глеба: нашел время, чтобы показать тренировку своего клиента, знаменитого футболиста, от которого мальчик получил персональный автограф… Этот автограф на время пересилил все ухищрения Конева понравиться сыну.

***

Лариса понимала, что идет напряженная, больше похожая на игру борьба двух мужчин за обладание ею. Казалось, все ясно: она любит Менделеева… Но эта ясность лавинообразно обрастала многими неизвестными. Герман стал настаивать не на одной встрече в неделю, а на двух, потом на трех…
Менделеев даже перестал появляться в казино – положение на личном фронте становилось серьезным. Однажды он пришел в кабинет к Ларисе, закрыл на ключ дверь, подошел к ней очень близко и сказал:
– Я хочу быть с вами, понимаешь?
– Я тоже этого хочу, – сквозь слезы ответила она.
– Вот и решили, – облегченно вздохнул Менделеев.
– А если Герман использует это против меня? – заплакала Лариса.
– В каком смысле?
– Мы же с тобой юристы. Ты понимаешь, что если он захочет обеспечить себе формальные права на Глеба, дело попадает в органы опеки? И как им понравится одинокая мать, которая привела в дом сожителя?
Менделеев отошел к окну, набрал в легкие побольше воздуха и выдохнул:
– Значит, нам надо пожениться. А Глеба я усыновлю. Конечно! – возбужденно заговорил он. – Какой же я дурак! Почему я не подумал об этом раньше?
– Стоп, – энергично сказала Лариса. – Если я правильно поняла… ты только что сделал мне предложение?
– Да. А что?
– В суде? – засмеялась Лариса. – Менделеев, ты такой романтик… Олег, – она положила ему руки на плечи и заглянула в глаза. – Я тебя очень люблю. Но… пожалуйста, давай немного подождем. Сначала я должна разобраться с Германом.
– Подождем? – Он нежно поцеловал ее и грустно вздохнул: – У меня нет выбора. Я слишком люблю тебя.

***

В честь официального предложения Лариса и Менделеев решили сбежать в ближайшее кафе пообедать.
В коридоре к судье Лобовой сразу же прилипла какая то журналистка:
– Наших читателей интересует все, что связано с так называемым делом Злотникова, – затараторила она.
– Удивительное совпадение: суд тоже интересует буквально все по этому делу, – строго сказала Лариса.
– Итак, Лариса Платоновна, что вы можете сказать нашим читателям… – журналистка включила диктофон.
– Я ничего не могу сказать вашим читателям, поскольку процесс еще идет. Всего хорошего вам и вашим читателям, – сказала судья Лобова, обогнула настырную журналистку и побежала догонять Менделеева.
Когда она вернулась в здание суда, ее ждал новый сюрприз. У дверей кабинета стоял Герман.
– Лариса! Я хочу… как то упорядочить наши отношения, что ли, – сказал он, не глядя в ее счастливые глаза. – У Глеба должна быть моя фамилия.
– Герман, а ты не слишком торопишь события? – сказала она, загородив дверь в свой кабинет.
– Да почему? Он все таки мой сын…
…о котором ты не думал целых восемь лет, – Лариса сделалась жесткой, неуступчивой. – И вдруг такой прилив отцовских чувств! Может, дашь Глебу немного привыкнуть к тебе?
– Но я уже не могу без него!
– Вот как! «Подсел на сына»… Слушай, он ведь не игрушка. Не железная дорога: собрал, полюбовался – разобрал, забросил на антресоли. Этот поезд нужно тянуть двадцать четыре часа в сутки, без выходных и праздников.
– Я готов! Двадцать пять часов в сутки, без оплаты сверхурочных, – Конев говорил это, как герой соцтруда.
– Глеб так тяжело пережил твое возвращение из ниоткуда. А я? Я теперь совсем не в счет?
– Прости, пожалуйста. Я виноват перед тобой и сыном, но я уже и так наказан. Врагу не пожелаю…
– Привет! – послышалось сзади.
Лариса обернулась, увидела Менделеева и слегка, по дружески прижалась к нему.
– Ты скоро освободишься? – спросил Олег.
– Мы уже закончили, – ответила она и вместе с Менделеевым отошла от Германа, принялась демонстративно обсуждать с ним какие то корпоративные дела.
Конев готов был растерзать этого адвокатишку, но ограничился угрозой рисованного волка:
– Ну, погоди! На всякого Менделеева найдется своя таблица… в крупную клеточку.

***

Менделеев почувствовал себя уже почти отцом Глеба. Забрав мальчика после школы, он повел его обедать в кафе. Когда принесли мороженое, взрослый мужчина сказал маленькому:
– У меня к тебе серьезный разговор, очень серьезный. Как у мужчины к мужчине, – Менделеев сделал паузу, чтобы проверить реакцию Глеба. Тот насторожился. – Труднее всего начать… Ну, ладно: ты же знаешь, что мы с твоей мамой… неплохо друг к другу относимся. Так вот: ты не будешь против, если я попрошу ее выйти за меня замуж?
– А ты ее любишь? – серьезно спросил Глеб.
Очень.
– И не обидишь никогда никогда?
– Никогда никогда, – повторил Менделеев.
– Только знаешь что… Я, наверное, не смогу называть тебя папой, – признался мальчик.
– Честно говоря, я и не рассчитывал. Это было бы слишком большим подарком. Глеб, у меня к тебе просьба: пока не говори о нашем разговоре маме, ладно? Я сам ей скажу.
Глеб согласно кивнул и снова принялся за мороженое.

***

Ларисе он мужской тайны не выдал, но в ближайшую встречу с отцом, когда ехали на картинг, проговорился. Начал то вроде издалека:
– Пап, я уже немножко умею водить машину, меня Олег учил, – сказал и вдруг смущенно затих.
– Что ж ты замолчал?
– Я подумал, что тебе неприятно. Про Олега.
– Ну почему же? Главное, чтобы он к тебе хорошо относился… ну, и к маме… – спокойно ответил Конев.
– Ты не волнуйся, папа, Олег – очень хороший, он нас любит, – воодушевился Глеб. – Он на маме жениться хочет! – сказал и сам расстроился. – Все, проболтался…
– Сынок, ты всегда можешь сказать мне все, что захочешь… Если Олег научит тебя водить – замечательно: подрастешь – подарю тебе машину. А маме… как тебе кажется… Олег нравится?
– Да, она его очень любит! – воскликнул мальчик.
– Глеб, я вижу, что ты мне не врешь. И мне это очень нравится. Мне хочется, чтобы между нами никогда не было никакого вранья. Чтобы мы были не только отец и сын, но и самые большие друзья. Договорились?
– Договорились… Только… вдруг я… не справлюсь?
– Справишься, – весело засмеялся Конев. – Хороший ты у меня парень!
Герман Конев немедленно сделал соответствующие выводы. Он обратился к частному детективу и заказал узнать обо всех слабостях адвоката Олега Менделеева.
– Прошу вас поторопиться. Если будут реальные результаты, ваш гонорар увеличится, – пообещал замминистра, передавая детективу приличный аванс.
Ровно через неделю они снова встретились в том же баре новой тургостиницы «Holiday» на Рижской. Коневу были предоставлены фотодоказательства. Детектив засек Менделеева в казино. К нескольким четким снимкам были приложены негативы и двухстраничная летопись адвокатских будней.
– Значит, он игрок… – сказал довольный Конев. – Спасибо. Очень оперативно.
Как и обещал, замминистра заплатил детективу за работу щедро.
Вечером Герман Конев позвонил в дверь знакомой квартиры. Открыла Лариса.
– Знаю, мы не договаривались, но это важно, – настойчиво сказал он. – Я не буду даже заходить… Вот, посмотри, – Конев вручил ей конверт с компроматом. – Сама решишь, что с этим делать. Но ты должна знать. До свидания.
Лариса рассмотрела фотографии в коридоре и запрятала их подальше в платяной шкаф, чтобы Глеб не обнаружил. После этого она зашла в ванную, закрылась и стала плакать.
На следующий день она появилась на работе с опухшим лицом. Но держалась, как всегда, бодро. Встретив в буфете коллегу Ульяну, главную свою советчицу по нетрадиционным жизненным проблемам, Лариса попросила уделить ей несколько минут, попозже и в другом месте. Но по напряженному лицу судьи Лобовой Ульяна поняла, что дело отлагательств не терпит.
– Лариса, не томи. Что там у тебя случилось?
Это не со мной, – ответила Лариса и залпом выпила чашку кофе. – В общем, одна моя знакомая… встречается с игроком.
– Передай своей знакомой, чтобы бежала от него быстрее собственной тени, – безапелляционно заявила Ульяна. – Он ее еще на бабки не развел?
– Нет… – осторожно ответила Лариса.
– Значит, повезло.
– Но он хороший парень… Я его тоже знаю.
– Сдвиг на игре – это болезнь, Лариса. Ты бы стала встречаться с алкашом или наркоманом? Вот и подруге своей отсоветуй.
– Х хорошо, – ответила Лариса, стараясь улыбаться.

***

После этого разговора Лариса стала избегать Менделеева. Встречая любимую в коридорах суда, он пытался выяснить, в чем дело. Но она отвечала, что потом. Потом… Наконец, Лариса разрешила ему прийти в гости поздно вечером, когда Глеб уже спал.
Менделеев принес какого то чая от бессонницы и ее любимые пирожные. От Ларисы исходило такое напряжение, хоть лампочки зажигай…
Они сидели за этим снотворным чаем молча. И вот «потом» она принесла пакет компрометирующих фотографий. У Менделеева и мускул не дрогнул.
– Откуда это у тебя?
– Неважно. Я хочу послушать тебя, – глянула в упор Лариса.
– Я был раза два в казино с клиентом… Это деловые встречи. Ничего больше… – Его голос чуть дрожал, это чувствовалось.
– Это неправда. Ты ходишь туда постоянно. Теперь я поняла: эти приятели, которым ты отдавал ключи от машины, эти вечера, когда ты не приходил, выключенный телефон, отговорки…
Менделеев встал из за стола, нервно прошелся по комнате, сказал:
– Хорошо. Это правда. Я играю. Я хотел это бросить, но… я не знаю, что со мной – ноги сами несут меня туда. Я не собирался тебя обманывать, я… не хотел, чтобы ты беспокоилась.
– Я тебе доверяла… – сказала она и, опустив голову, замолчала.
– Лариса, я справлюсь… – уверенно сказал Менделеев. – На чаше весов – ты и Глеб. Я не променяю вас на рулетку.
– Ты понимаешь, насколько это серьезно? – вскрикнула она. – Я знаю, как это заканчивается… Я отвечаю за сына… Я не могу рисковать…
Лариса отошла к окну и заплакала. Менделеев вынул носовой платок, подал ей. Она не взяла. Тогда он сам нежно стал промокать ее влажные глаза. Потом обнял и твердо сказал:
– Лариса, я смогу с этим покончить, только если буду знать, что нужен тебе и Глебу! Я смогу, если буду знать, что ты меня любишь.
– Ты и так это знаешь, – прижалась она к нему…
Спустя несколько дней они уже обсуждали пути выхода из кризиса. Лариса и Менделеев сидели в кафе, он, как врачу, описал ей последовательность течения болезни, закончив вполне традиционно:
– Я не ожидал, что все зайдет так далеко… Я задолжал денег Градову, он начал давить. Лариса, я хотел только отыграться. Но теперь с казино покончено. Я ставлю жирный крест. Нет, не ставлю! Больше я ни на что не поставлю! Просто – жирный крест.
– Все клянутся, обещают, но мало кто способен справиться с этой бедой самостоятельно. Не перебивай! – сказала она и протянула ему визитку. – Это адрес психотерапевта, лучшего в Москве специалиста по игромании.
– Ты считаешь, что я псих? – опешил Менделеев. – Лариса, посмотри: я вполне владею собой. Если ты со мной…
Олег, вдвоем нам не справиться… – вынесла она приговор. – Азарт – это болезнь, как алкоголизм или наркомания. Ты не сможешь…
– Вздор! Я не играл несколько месяцев, – протестовал Менделеев.
– А потом сломался! И так будет каждый раз! Рано или поздно тебя опять потянет. Олег, у меня нет сил на еще одно разочарование. Или ты начнешь лечиться, или… мы не сможем быть вместе. Ты нам очень дорог… Мне и Глебу… Но рисковать я не имею права.
– Скажи прямо, хочешь от меня отделаться? Или твой бывший… Это ведь Герман раздобыл тебе эти вещдоки?
Лариса пропустила это замечание мимо ушей, потому что уже проштудировала умные книги на тему психозависимости игроков. Она продолжала гнуть свою линию:
– Олег, к ней обращались известные люди. Она вылечила очень многих…
– Не ожидал, что ты предложишь мне такую помощь. Надеялся на поддержку, а получил «предписание на принудительно добровольное лечение», – с горечью сказал он и увидел, что глаза ее увлажнились. – Лариса, пожалуйста…
– Я тоже тебя прошу…
Бросив на стол деньги, он вдруг поднялся и молча ушел, оставив ее в одиночестве.

***

Другая мужская игра также не желала вписываться в предписанные правила. Успешный бизнесмен и молодой преподаватель факультета ландшафтного дизайна Андрей Зарецкий поспорил со своим другом, доцентом того же факультета Константином Дроздовым, что Зарецкий А.Н. в течение месяца затащит в постель понравившуюся ему абитуриентку Лику Лобову. Зарецкий проиграл пари, и Дроздов несколько дней жил весело, распивая ящик хорошего испанского вина и вполне цинично потешаясь над другом.
– Мне, дорогой, не интересна девица, которая сразу согласна, – отмахнулся Зарецкий. – Отстань, время не вышло!
Лика уже больше месяца работала помощницей Зарецкого, радуя его свежими дизайнерскими идеями, и жила на халявной квартире, с Раей. Зарецкий это вскоре обнаружил, придя в квартиру с тайным умыслом ускорить выигрыш заключенного пари. Лика, конечно, не хотела, чтобы благодетель знал, что она без разрешения вселила приятельницу. Придя на работу, долго извинялась, умоляла его разрешить им вместе пожить, потому что Рая поссорилась с родителями и вообще они вместе учатся на подготовительных курсах.
– У тебя доброе сердце, – сказал он, изо всех сил скрывая раздражение.
– Мы вместе занимаемся. Я так хочу, чтобы нам обеим повезло… – Лика посмотрела на него умоляюще. Он молчал. – Я понимаю, надо было сразу вам сказать… Вы очень сердитесь?
– Совсем не сержусь, – справился он с собой. – Конечно, пусть поживет…

***

Рая ждала ее на курсах со своим огромным рюкзаком.
– Зарецкий ключи не отобрал? – увидев Лику, спросила она.
– Не а. Сказал только, что надо было предупредить: мол, квартира не его, он просто присматривает. А так он… совсем не возражает, чтобы ты пожила. Если мне это не в тягость, – совершенно по детски отчиталась Лика. – И конечно, я сказала, что ты мне совсем не в тягость…
– Ну, спасибо… – пожала плечами Рая. – Лика, а может, не надо? Похоже, я не очень вписываюсь в план Зарецкого. Он же на тебя глаз положил. Вдруг это твоя судьба?
– Какая еще судьба, Райка! – воскликнула Лика. – Он знает, что у меня есть Миша.
Нет, ты подумай головным мозгом: с чего это вдруг Зарецкий дает тебе работу, квартиру? Ведь он если чем и прославился, то уж точно не благотворительностью. Ведь он тебе… тоже не очень противен?
– Не очень… – чуть задумавшись, ответила Лика. – Умный, обаятельный, щедрый… Ну, что, домой?

***

Лика не сильно задумалась о причинах благоволения к ней Зарецкого и тогда, когда выяснилось, что она сделала грубую ошибку в одном проекте, а он выгородил ее перед заказчиком, сам поехал разбираться, почему решили забетонировать дренажную трубу на проектном участке. Она, конечно, очень извинялась за допущенный ляп, но Зарецкий даже жалел ее, мол, девочка целыми ночами готовится к экзаменам, поэтому на работе приходится халтурить.
– Шутка, – добавил он. – Не надрывайся сильно. Двоечники уверены, что экзамен – чистая лотерея.
– Просто… мне грустно. Миша в Канаде, вот и… – совсем смутилась Лика.
– Надолго? – с радостным сочувствием спросил Зарецкий.
– Не знаю. Может быть, навсегда. Звал меня с собой.
– А учеба?
– Поэтому я и осталась. Хотя не уверена, что поступила правильно.
– Жалеешь о своем решении? Не надо… – Зарецкий нежно опустил руку на ее плечо. – Лика… у тебя еще будет время и на Канаду, и на большую любовь.
Он на своей машине довез расстроенную Лику до дома.
– Спасибо, что подвезли… – поблагодарила она.
– Спасибо, что выбрали нашу авиалинию, – в тон ей ответил Зарецкий. – В офисе можешь больше не показываться.
– Андрей… Я… Вы… меня увольняете? – испугалась Лика.
– Я хотел сказать: до экзамена в офисе не появляйся.
А сдашь экзамены – милости просим, – улыбнулся он и подумал, как она, по его мнению, должна была подумать: шеф влюбился – надо ковать железо, пока горячо. Но Лика совершенно искренне удивилась:
– Но как же не показываться! Сейчас столько работы! Вы один не справитесь. А материал я в прошлом году вызубрила и целую зиму занималась. И осень, и весну. А экзамен действительно лотерея… Вот не пройду, и вы меня уволите.
– Все в твоих руках! – намекнул он и по отечески посоветовал: – Лика, ты все таки еще позанимайся, чтоб комар носа не подточил, лады?
– Лады… – вздохнула она, не чувствуя его намека.
Из машины по дороге домой Зарецкий позвонил доценту Дроздову и попросил сделать ему два одолжения: протолкнуть в институт Лику и провалить Раису Кислицину.
– А это еще почему? – удивился Дроздов.
– Из стратегических соображений.

***

У Галановых Насте жилось неплохо. Ирина угадывала все ее незатейливые желания, отменно кормила, приговаривая: «Вам с малышом надо очень хорошо питаться», сама все делала по дому. Самое главное – много говорила о будущем малыше, называя его своим. И Насте это было особенно приятно.
– Спасибо вам. Вы такая… без вас бы я пропала, – благодарила Настя.
– Глупости. А завтра пойдешь на работу, я тебе с собой курочку вареную заверну. И бульончик в термосе.
– Я как раз поговорить хотела… Про завтра… Мне нужно будет отлучиться на пару часов… В загс… Надо подать заявление… на развод.
– Он не будет препятствовать? – не сдержала испуга Галанова.
Он считает, что ребенок не от него. Я ему сама так сказала, – грустно ответила Настя. – Так что теперь он со мной разведется с превеликой радостью.
– Это же замечательно!
Настя с удивлением посмотрела на Ирину, и та спохватилась, поняв, что сказала лишнее.
– Я хотела сказать… Хорошо, что развод будет быстрым, без нервотрепки. Тебе нельзя нервничать.
Вечером, когда Настя ушла в свою комнату, Ирина сказала мужу:
– Завтра отвезешь меня на рынок пораньше… А то мне не управиться…
– А что у нас завтра? – насторожился Сергей Александрович, видя нездоровое возбуждение жены. – Ты мне не говорила…
Ирина подсела к мужу, шепотом, чтобы не услышала Настя, объявила:
– Завтра у нас – поездка в загс. Настя разводится с мужем.
– А тебе зачем туда?
– Я должна поддержать ее. Надо проследить, чтобы муж не смог с ней поговорить. Подписали заявление – и до свидания.
– Ира, это не наше с тобой дело. Мы приютили Настю… Мы помогаем ей. Но ее отношения с мужем нас не касаются. В ее положении ей лучше помириться с мужем, – приводил разумные доводы Сергей Александрович.
– Разве он может стать нормальным отцом? Он… он даже не хочет этого ребенка! – возмутилась Ирина.
– Тогда тем более необходимо поговорить с ним, попытаться его переубедить. Ребенку нужна не только мать, но и отец…
– И они у него будут. Помнишь, когда нам сообщили, что у нас никогда не будет детей… а я сказала тебе: «Если очень очень хочешь… и если долго долго ждешь… если сильно сильно веришь… ребенок будет». И я оказалась права.
Галанов спорить не стал, предложил:
– Ириш, давай попьем чайку, – и незаметно бросил в ее чашку таблетку сильного снотворного.

***

Поездку в загс Галанова проспала, а когда днем проснулась, поначалу и забыла о поездке. Через полчаса пришел вызванный Сергеем Александровичем пожилой психиатр, за десятилетие болезни Ирины ставший уже другом семьи.
Втроем сели пить чай. Ирина ни о чем другом не говорила, как только о будущем «ее ребенке». Мужчины осторожно поправляли: ребенок Насти… Она вдруг согласилась, но было ясно, что внутри Ирина непоколебимо оставалась на камне своей болезненной веры.
Потом психиатр выписал рецепты, и Галанов пошел его провожать. На улице врач сказал:
– На нее плохо влияет вся эта ситуация с вашей беременной жиличкой. Кто она такая?
– Вы же помните эту историю… – с беспокойством начал Галанов. – Мы взяли из детского дома девочку, а потом… вернули, потому что оказалось, Ирина беременна. А потом у Ирины случился выкидыш. Настя… та самая девочка, которую мы хотели удочерить. Она сейчас в затруднительном положении. Я думал, мы хоть как то загладим свою вину…
– Вот беда то, – покачал головой психиатр. – Если вы не хотите, чтобы все вернулось… Понимаете, Ирина перевозбуждена, ей нужен покой.
– Вы считаете, что… Настя не должна у нас жить?
– Ох, как неразумно вы поступили, – только и ответил врач. – Не знаю даже, что теперь лучше: жить ли ей у вас или все таки подыскать девушке другое жилье… И то, и другое может спровоцировать сильное ухудшение психического состояния супруги. Пока присматривайте за Ириной, следите, чтобы она принимала все лекарства.
Когда Галанов вернулся в квартиру, жена плакала:
– Я забыла про развод, Сереженька! Почему ты мне не напомнил? Теперь она уйдет к мужу, наша Настенька, с нашим ребеночком…
Но вскоре вернулась хмурая Настя. Молча она прошла в свою комнату. Галанова оживилась, осторожно приоткрыла дверь и ласково спросила:
– Настенька, ты развелась с ним?
– Он сказал, что жаждет увидеть штамп о разводе в своем паспорте, – отрезала Настя. – Развод через месяц.

***

После нескольких поездок на фабрику Люба категорически отказалась заниматься делами и предложила сделать на мужа доверенность. Гриша отказался, но волей неволей взял на себя руководство, разрываясь между фабрикой и складом. Когда Калисяк представил бухгалтерские отчеты – оказалось, что их объем на порядок превосходил складскую документацию. Возвращаясь домой, Гриша всякий раз докладывал Любе, что дела фабрики в запущенном состоянии, но та отвечала, что так и думала, и прибыли семье Жилкиных не видеть, как собственных ушей. А после этого она еще жаловалась Наталье Аркадьевне, что Гриша стал каким то алчным. Хочет иметь много денег…
Чтобы разобраться в отчетности, Гриша решил нанять бухгалтера, а пока…
– Зачем Прорва купил линию для разлива воды? – удивлялся он.
– Чтобы разливать воду, – отвечал Калисяк.
– А почему линия до сих пор не работает?
– Из за отсутствия воды. Речь идет об уникальной родниковой воде. Вам это должно быть известно лучше меня.
– Мне? – сделал огромные глаза Гриша.
Ну как же! Платон Лобов ведь ваш тесть? Он и зарубил проект. Потому что эта чудо вода находится под лобовским садом. Вот в этой папке – вся документация. Продать землю Лобов не захотел. Шеф ему предлагал хороший вариант. Все без толку, только инфаркт заработал. Вот такие пироги: шеф на том свете, машины стоят на складе и ржавеют. А воды как не было, так и нет.
Калисяк и внушил Грише, что успех работы фабрики напрямик зависит от воды Лобовых.
Гриша явился в Бережки и стал вентилировать вопрос через Леню. Леня ничего утешительного не сказал, лишь сообщил, что отец никогда не продаст свою землю. Но самое плохое было то, что сад и земля под ней принадлежали теперь Насте.
Выяснив про воду, Гриша завел другой разговор с Любой.
– Фабрика может быть очень прибыльной! И тебе придется вникать в ее дела!. Потому что это касается твоих родителей. И их сада… Не делай такие глаза! На земле твоих родителей, как раз под садом, есть прекрасная, можно сказать, минеральная вода…
– Странно… Родители ничего об этом не говорили…
– Еще одна семейная тайна, – разозлился Гриша. – А ты поговори с ними. Если у нас будет эта вода… Ты не представляешь, какие это перспективы!
– Гриша, даже не проси… Об одной семейной тайне… Гриш, а по другому как нибудь нельзя?
– Нет, нельзя! Все расчеты Прорвы строились вокруг этой воды! Автоматическая линия уже закуплена. Не хватает только воды… Прибыль будет огромная! Знаешь, сколько офисов в Москве? И все заказывают воду. Мы задавим конкурентов себестоимостью. Нам то она достанется, считай, даром! Что плохого в том, что я хочу сделать фабрику рентабельной?
– А что плохого в том, что я уважаю решение родителей? Они этого не хотели…
– Они не хотели, чтобы это делал Прорва! И в этом ничего удивительного. А теперь фабрика принадлежит тебе…
Наталья Аркадьевна внимательно следила за разговором. Когда Гриша ушел спать, Люба спросила у нее:
– Вы заметили? Для Гриши деньги стали важнее всего.
– Это не так, Люба, – чуть подумав, ответила свекровь. – Как всякий мужчина, он старается обеспечить свою семью.
– Думаете, я к нему несправедлива?..
– Думаю, что у вас начинается тяжелый период жизни. Каких еще не было…
– Да что вы! – отмахнулась Люба. – Я Гришку знаю как облупленного. Его надо правильно корректировать – и порядок!

***

Родиона Козловского Гриша теперь почти совсем не видел и старался с ним не разговаривать – участки их работы на складе были разграничены, и каждый занимался своим делом. Волей неволей пришлось разговориться, когда Гриша стал потихоньку таскать в складской офис пухлые тома фабричной документации и потихоньку разбираться в них.
– Правильно делаешь, что сам все проверяешь. Людям нельзя верить, – сочувственно сказал Козловский, наблюдая за совладельцем. – Гляжу, хорошую тачку я тебе привез: директорского ранга… Что скажешь, хозяин?
– Я не хозяин, – сухо ответил Гриша, не отвлекаясь от своих бумаг.
– Будешь!
– Сколько раз тебе повторять, фабрика принадлежит Любе.
– Это формальность. Главное – кто у руля… Если тебе понадобится помощь, то я… Ты же знаешь, у меня большой опыт…
Гриша поднял наконец голову и выразительно посмотрел на Козловского.
– Гриш, ну что ты смотришь на меня, как Ленин на буржуазию! – обиженно произнес тот. – Я же вижу, что ты зашиваешься, а у меня есть пара тройка идей, как сделать твою фабрику суперрентабельной и…
– В прошлый раз, когда ты так говорил, меня чуть в тюрьму не упекли, – перебил его Гриша. – Оставь свои идеи при себе.
– Ладно… – согласился Козловский, зная, что пробьет и его час.

***

Вскоре оказалось, что на фабрике нечем платить зарплату рабочим.
– Денег нет, – объяснил Калисяк.
– Как нет? Куда же они делись? И почему я узнаю об этом последним?
– Во первых, бухгалтер вам уже докладывала о временных затруднениях. Во вторых, я не хотел беспокоить вас раньше времени. Надеялся, что деньги на счета поступят…. Но пока что то не сложилось, – рассудительно сказал Калисяк, потом сбился на упаднический тон. – Эх, ладно: не хотел вам говорить… думал, все образуется. Но если уж совсем откровенно, дела наши плохи.
Гриша оторопел и даже сел в столь им нелюбимое директорское кресло, для значимости.
– Юрий Демьянович, ты же сам говорил, что наши соки и джемы не хуже, чем у других, а в чем то – даже лучше…
– Плохая конъюнктура, – просто ответил Калисяк.
– А чего это она вдруг так поплохела?! – завелся Гриша. – Юрий Демьянович, ты мне сказки не рассказывай! Учти, я не первый день в бизнесе! Ты же сам говорил, что у фабрики был приличный доход – и что же с теми деньгами случилось?
– Распоряжался деньгами Вадим Борисович, царствие ему небесное, мое дело было – только исполнять… Пожалуйста, смотрите документы, там все отражено. Он заказал у немцев машины…
– Какие машины? – подозрительно спросил Гриша.
– Разные. Для удаления косточек, сепараторы… На ремонт сколько ушло. Вот эти инвестиции все и съели.
Гриша помчался в бухгалтерию. Там подтвердились худшие подозрения: непродуманные инвестиции, платежи опаздывают, фабрика лишь со своими джемами и вареньями не может конкурировать с подобными в округе, вот если бы лобовскую воду достать…
Гриша, недолго думая, распорядился:
– Пожалуйста, составьте списки наших работников, и все, что возможно, выдайте. Да. И повесьте объявление, что долг по зарплате будет погашен в течение двух недель… Это мои проблемы.
– А списки работающих для чего? Увольнять будете? – спросили в бухгалтерии.
Гриша перестал изучать пухлые тома на складе и весь день просидел мрачнее тучи. Козловский весь день крутился у него на глазах.
– А как у нас с деньгами? – вдруг спросил Гриша.
– Неплохо. Аскольд так клиентов уламывает – просто песня! Но тебе теперь наши успехи как мелкие облачка?
– Мне деньги нужны. Можно, я возьму из общей кассы? Отдам в следующем месяце… – стараясь говорить бодро, попросил Гриша.
– Хочешь еще фабричку прикупить? Небось деньги шапкой гребешь.
– Скоро с этой шапкой пойду Христа ради просить, – вдруг признался Гриша.
– Быть такого не может! У Прорвы фабрика работала отлично, а развалить ее так быстро – даже ты не смог бы… – сказал Козловский, чувствуя, что становится «горячо». Увидев испепеляющий Гришин взгляд, поправился: – Шучу, шучу.
– Сколько я уговаривал Любу принять наследство… Но эта фабрика скоро оставит нас без штанов. Вот какой я молодец!
Гриша, помяни мое слово: тебе впаривают туфту, а ты уши развесил! Соглашайся, пока я добрый: посмотрю документы – найду, кто на фабрике воду мутит.
– Да почему ты так уверен, что сможешь разобраться и этого… который ворует, поймать? – внутренне Гриша уже согласился с предложением Козловского.
– Гриша, ты знаешь, кого в казино нанимают, чтобы ловить разных мухлевщиков? Самых лучших шулеров, которые на этом деле зубы съели. Между прочим, платят им большие деньги. Вот и я… Ты же знаешь, в махинациях я целую стаю собак съел!
– Один раз ты меня уже кинул… мордой об забор…
– Виноват! Дай кровью смыть позор… как штрафнику на фронте.
– Ладно. Только очень тебя прошу: чтоб случайно никого понапрасну не обидеть, об этом не должен знать никто, кроме нас с тобой.
– Гриша, об этом даже мы с тобой знать не будем.

***

Старшего Жилкина теперь трудно было застать дома: его жизнь теперь была работа, работа, одна работа… Помочь никто не хотел, но домашние стали все чаще предъявлять к нему претензии. Наталья Аркадьевна не выдержала и однажды за ранним завтраком, за которым только и можно было застать сына, поставила вопрос ребром:
– Гриша, скажи, тебе что дороже: фабрика – или семья? Люба, дети, я, наконец…
Гриша растерялся, перестал жевать, так и застыл с набитым ртом. Дальше Наталья Аркадьевна произнесла заготовленную проповедь:
– Ты в самом деле не видишь, что все стало другим: разговоры, отношения, даже смотрите вы с Любой друг на друга теперь по другому. На детей у тебя вообще нет времени. Гриша, зачем тебе все это нужно? Ну, не нажили палат каменных – так что же? Большинство так живет…
Зато у вас была такая семья – очень многие позавидовали бы.
– Почему была? Есть… – тихо возразил Гриша.
– И все это ты разрушаешь сам, своими руками. С чем же ты останешься, Гришенька? – Наталья Аркадьевна, не слушая сына, взяла заключительный аккорд.

***

На фабрику Гриша поехал в подавленном настроении.
Весь день он думал о материнских предположениях, в результате на склад не заехал, а помчался в больницу встречать после дежурства жену.
Застав его сидящим в коридоре на банкетке, Люба испугалась:
– Господи, что случилось? Почему ты в больнице?
– У меня здесь любимая жена работает, – он поднялся ей навстречу.
– Наталья Аркадьевна в порядке? А ребята? – недоверчиво спросила она.
– Люба, если бы что то случилось – разве я бы сидел вот так, на мягком стульчике?
– Ты, пожалуйста, больше мне таких сюрпризов не устраивай. Я бог знает что подумала… – отлегло у Любы.
– Ничего не могу обещать, – рассмеялся Жилкин. – Ты же знаешь, влюбленные способны на все.
По дороге домой Люба сказала, что через неделю она выйдет на полную ставку. Тема была слишком болезненная:
– Абсурд! Что это такое, твоя полная ставка? Три рубля,– завелся он. – Не ставка, а подставка! Бесконечная усталость, и никаких перспектив! Я даже слышать не хочу этот бред…
– Хочешь не хочешь, а дело решенное! Что мне дома то делать, ты подумал? А на работе меня ценят и уважают! А это ни за какие деньги не купишь, между прочим.
– У тебя фабрика есть, фаб ри ка! А ты про какое то дежурство! Это просто смешно!
– Вот и веселись, я очень рада. А фабрикой этой я заниматься не буду! Неинтересно мне это, – понимаешь? Душа не лежит. Я врачом стать мечтала… Тебе ведь нравится фабрикой заниматься?
– Нравится, и что? – вспылил Гриша.
– Вот и занимайся, никто не мешает, – язвительно сказала Люба.
– Да как же я один справлюсь?
– Возьми себе помощников.
– Откуда я их возьму, ты подумала? Кого я тут у нас найду?
– Да ты только свистни, враз набегут. Вот хоть Аскольд! Чем не помощник? Или этот, ты про него всегда говорил, – «очень успешный предприниматель», пока он тебя не подставил…
– Козловский? Ты что, издеваешься?
– А вот он то умеет других запрягать. Прирожденный начальник! Поучился бы…
Перебранка продолжалась до самого дома. Конструктивных решений не выявилось. У дома Гриша поставил жирный восклицательный знак:
– Все, приплыли!
На следующий день он допустил Козловского к документам фабрики…

0

12

Глава 12
СТРАСТИ МОРДАСТИ

Неумолимо приближалось время вступительных экзаменов. Лика с Раей прилежно занимались на квартире Зарецкого, устраивая друг другу мини зачеты. Рая почти всегда давала верные и быстрые ответы. У Лики сдавали нервы.
– Я точно завалю… – хныкала она.
– Попрошу без фанатизма и экстремизма. Прорвемся, – бодро отвечала подружка.
– Слушай, а что будем делать, если не поступим?
– Я… Вернусь к предкам, – решила Рая.
– А я уеду к Мишке, в Канаду, – вздохнула Лика. – Тебе так хочется вернуться к предкам?
– А тебе в Канаду свалить? Учи лучше… Мы обязаны поступить!
Первым был экзамен по рисунку. Никогда в жизни Лика так не волновалась, и непонятно почему, ведь рисунок был для нее самым простым испытанием – гипсовую голову трудно плохо нарисовать… Когда абитуриенты рассаживались по местам, из Канады вдруг прозвонился Миша и пожелал успеха.
– Только не посылай меня к черту! – донеслось с другого конца земного шара. – Я уверен, ты сдашь!
– Спасибо, что веришь, – голос Лики задрожал. – Я сразу кину тебе эсэмэску, целую, скучаю. Мишка, боюсь…
– Привет будущим студенткам! – из за спины раздался голос Зарецкого. – Волнуетесь?
Рая отрицательно покачала головой, Лика кивнула, сунув мобильник в сумочку.
– Волноваться не советую, – улыбнулся он Лике. – Чем спокойнее на душе, тем тверже рука и увереннее линии.
Лика вдруг поняла, что именно из за него боится провалиться: Зарецкий сделал ей столько добра, и если она не поступит…
– Ой, мамочки, начинается, – воскликнула она и вошла в аудиторию.
Рисовали шесть часов. Рая вышла через четыре. Лика сидела до последней секунды, пока не начали отбирать работы. Она вышла, увидела Раю и заныла:
– Мне кажется, я не поступлю. Я думала, что хорошо рисую, пока не увидела, как это делаешь ты…
– Не выдумывай, – философски заметила подруга и повела ее к выходу. – И я не Рафаэль, и ты не маляр со стройки. Лика, тесты будут завтра, а до завтра еще жить да жить. Как нибудь прорвемся.
– Меня до тестов даже не допустят, я в рисунке напортачила…
– Не боись, мне сегодня сон приснился, что тебе вручают студбилет! – Рая показала бутылку дорогого ликера. – Завтра уже будем пить за все хорошее, подруга, ау!
– А тебе вручили студенческий? – спросила Лика, чуть повеселев.
– Не поняла, ты меня на этом месте разбудила…

***

Сон, как выяснилось, был в руку. После экзамена абитура разошлась по домам трястись дальше, а кое за кого слово уже замолвили. Зарецкий пригласил друга доцента ударить по пиву с королевскими креветками в модном баре. Но тот за отсутствием времени отказался. Поговорили они на бегу, пока шли к своим машинам.
– Ну что, еще не сдалась твоя абитуриенточка? – подкалывал Дроздов. – На шею, срывая одежды, не бросилась? Меня терзают сомнения, не наткнулся ли ты на профессиональную динаму. Дорого же она тебе обходится…
– Не терзайся! – ответил Зарецкий. – Расскажи, как наши красавицы сдают экзамены…
– Правду сказать или то, что ты хочешь услышать?
– Давай, как есть…
– Твоя протеже – обычная посредственность. Девочка старательная, но… весь талант в мордочку ушел…
– Но ты ведь… сможешь повлиять? – насторожился Зарецкий.
– Обещал – сделаю. А вот вторая – блеск! Открытие сезона.
– Тогда я рассчитываю на твою помощь…
– Что, и тут – «повлиять»? – засомневался Дроздов.
– Мы же обо всем договорились…
– Послушай, Андрей! Одно дело – вытянуть бездарность. Но эта Раиса… Она очень способная. И валить ее… подло, – вдруг заявил Дроздов.
– Поступит через год. Какой ты, Костя, стал щепетильный да жалостливый…
– Ты этого мутного потока абитуры не видишь, а я вижу. И когда там попадается одаренный человек… – сказав это, Дроздов вернулся к своему обычному цинизму. – Надеюсь, что эта жертва будет ненапрасной.
– А я так просто уверен!
На этом разговор завершился, и друзья разъехались на своих машинах.

***

Рая тесты не прошла, хотя не только ответила на все вопросы, но и ухитрялась подсказывать Лике – по совместно разработанной системе подсказок.
Уверенные в победе, девушки вместе ожидали результатов. Когда вывесили списки, фамилии Раи среди поступивших не оказалось.
– Это невозможно, – побелела она и пошла прочь от ненавистной Доски объявлений. Лика нагнала подругу у выхода на улицу. Рая не слушала слов утешения, перебежала дорогу и брела куда глаза глядят.
– Райка, остановись! Рая, а может, это ошибка? Надо подать на апелляцию…
– Бесполезно, – вдруг ответила Рая и села на скамейку в сквере. – Это же тест. Подчеркивай и обводи кружочками правильный ответ. Все прозрачно…
– Тогда я попрошу Зарецкого. Может, он сможет что нибудь сделать. Его друг у нас в экзаменационной комиссии, я видела его… Дроздов!
– Не надо никого ни о чем просить. Блата мне не надо.

***

Разговор о Рае Лика завела на следующий же день, когда после экзаменов вернулась на свое рабочее место в офисе Зарецкого. Шеф встретил ее поздравлениями.
– Вы так помогли мне. Если бы не вы… Я многому у вас научилась!
– Не скромничай. Талант всегда пробьет себе дорогу, – заверил Зарецкий.
– Мне Раю жалко, – грустно сказала Лика.
– Что поделаешь, жизнь… – развел он руками. – Я видел ее работу – практически ни одного правильного ответа.
– Это невозможно! Я все писала по ее подсказкам! Как же получилось, что у меня все верно, а у Раи – нет? – доискивалась Лика правды.
Зарецкий глазом не моргнув стал убеждать ее, что Рая… неправильно подсказывала.
– Зачем? – совсем смутилась Лика.
– То есть хотела неправильно, но сама ошибалась, – выкрутился он. – Не рой ближнему яму, сам попадешь… Другого объяснения я не нахожу. Ты еще очень наивна, Лика. Экзамены – это жесткая конкуренция, проверка даже для самой большой дружбы.
– Ну да, проверка… Рая помогала мне готовиться, одна бы я не справилась, – ответила Лика, не желая верить в предательство Раи.
– Видишь, ты пожалела подругу, предложила ей пожить в квартире, а она… Увы, так бывает, – тоном бывалого человека сказал Зарецкий, открыл шампанского и налил в два бокала.
Зарецкий сумел заронить зерно сомнения в наивную душу Лики.
Вернувшись на квартиру, она застала Раю повеселевшей. Подруга домывала полы. В квартире все сверкало чистотой.
– Физическая нагрузка – лучшее лекарство. Может, мне теперь и правда в уборщицы податься?
Лика удивилась такой перемене, села на диван и мрачно сказала:
– Я разговаривала с Зарецким…
– И он далеко тебя послал! – предположила Рая, выкручивая тряпку. – Я же тебя просила не говорить…
– Он сказал, что у тебя в тестах очень много ошибок. Не въезжаю, как это?
– Да, наверно так… – грустно вздохнула Рая. – Я поняла это, как только вышла в коридор.
– Что поняла? – насторожилась Лика.
– Ну, что что!.. – вспылила Рая. – Ты, например, у меня спрашивала, что отметить: «а» или «б», я тебе говорила «а», а сама автоматически отмечала «б».
– Почему, Рая?
– Говорю же – автоматически. И так несколько раз. Я просто говорить об этом не хотела, думала, может – глюк… После рисунка расслабилась… раздулась, как пузырь, и лопнула.
Лика поднялась с дивана, вырвала из рук Раи тряпку, бросила на пол. Потом обняла подругу, такую жалкую сейчас со своей мальчишеской стрижкой, и всхлипнула.
– Эй, ты чего?.. – отстранилась Рая. – Это я плакать должна. Мне и предки говорили, что самоуверенность меня погубит.
– Х хорошо, – расплакалась Лика, – ч что мы остались п по другами.

***

Лике было так жалко Раю, она казалось ей такой несчастной, что не хотелось даже радоваться собственному поступлению. Наверно, экзамены – действительно лотерея. Но почему же случай выбрал именно ее, Лику Лобову, а не Райку Кислицину, у которой и так то никакой личной жизни не наблюдалось, да еще она и с родителями была в контрах… Буквально через полчаса Райкина судьба стала еще несчастней – так думала Лика. Потому что два близких мужчины проявили к ней, Лике, особое внимание, а Рае вообще пришлось остаться одной со своими черными мыслями…
Позвонили в дверь. Открыла Рая. На пороге стоял курьер с огромным букетом цветов – для Лики Лобовой. Заказал их с другого конца света Миша. К букету была приложена красивая открытка с поздравлением. Не успела Лика поставить цветы в воду, как раздался другой звонок – по мобильному. Зарецкий просил ее немедленно спуститься вниз.
Он ждал ее у своей машины. Увидев Лику, категорически сказал:
– Садись, поедем ужинать! Отметим поступление…
Никакие отговорки, что она не одета, что Рае плохо, на него не действовали.
– Выглядишь, как майская роза, а Рае позвонишь с дороги.
– Какой вы… – удивилась настойчивости шефа Лика.
– Какой? – самодовольно улыбнулся он. – Садись в машину!
– Решительный, наверно…
– Если бы я был решительным… – сказал и недоговорил он. – Греческую кухню любишь?
– Да, особенно сиртаки со сметаной, – улыбнулась наконец Лика.
И он повез ее в греческий ресторан на Масловке. От вина девушка развеселилась, удачно шутила, была в ударе. Много раз блондинку Лику пытались пригласить на танец жгуче черные мужчины, но Зарецкий, сам смесь русской и восточных кровей, как деспот, безраздельно владел ее вниманием. Танцевали и сиртаки. По пути домой Лика повторяла:
– Сиртаки – это потрясающе! Трам пам пам пам…
У самого подъезда, она подняла вверх руки и закричала в темноту ночи:
– Москва! Ты – самый лучший город в мире!
– Ты прелесть, – воскликнул Зарецкий.
– Андрей, спасибо вам за все, – сказала она, с наслаждением вдыхая запах молодого лета.
– Девушка не должна так говорить. Девушка должна помнить, что она сама – большой подарок. Это ей должны говорить спасибо. Вот так… – он обнял Лику и нежно поцеловал в губы, потом распахнул перед ней дверь. – Спокойной ночи, Лика.
Вернувшись домой, Лика застала Раю в плачевном виде: в одиночестве подруга выпила почти бутылку ликера. Всю ночь ее мутило. Лика ухаживала за бедной Раей. Утром страдалица наконец заснула, отпустив Лику на выходные к родителям в Бережки.

***

Дело Злотникова набирало обороты. О нем писали газеты, был даже сюжет в криминальных новостях. На председателя суда пытались надавить из администрации района. Вероятно, что то готовилось и против судьи Лобовой, взявшейся вести дело. Председатель вызвал ее в кабинет и стал доказывать необходимость охраны в целях личной безопасности на весь период уголовного процесса. Лариса с его доводами, конечно, соглашалась, но тем не менее упрямилась:
– Николай Петрович, не стоит создавать прецедент: у преступника и мысли не должно возникать, что судью можно запугать, устранить. То есть отдельного конкретного судью – безусловно, можно, но ему на смену придет другой представитель закона, государства… простите за высокий стиль. Давайте пока воздержимся от моей охраны. А я если почувствую опасность – сразу к вам…
– А давайте немного не так: возьмите охрану, а потом подумаете… – веско сказал председатель. – Мне бы очень не хотелось возвращаться к этой теме при других… более серьезных обстоятельствах.
– Ребенка отвезу к родителям на каникулы, сама буду предельно осторожна, – сказала Лариса и направилась к выходу.
– Ну а когда возвратитесь, вернемся к этому вопросу, – вздохнул председатель.
Узнав, что предстоит «долгая командировка» в Бережки, Глеб захотел взять с собой игрушечную дорогу, которую подарил Герман. Об этой дороге только и было разговоров, потому что этой дорогой играл еще сам папа в детстве. Лариса дорогу брать отказалась. Глеб стал ныть, что в Бережках теперь нет ни Лики, ни Насти, ни Петра с Павликом…
– Я буду приезжать каждые выходные. Не соскучишься.
– С Олегом? – поинтересовался Глеб. – Или с папой?
– Глеб, одевайся, – нервничала Лариса. – Посмотрим.
– А вот интересно, кто за нами приедет?
– Ты же знаешь, папа… – Раздался звонок. – Вот и он!
Глеб побежал открывать дверь.
– Олег, Олег! – закричал из коридора. – Мама, какой офигенный торт…
– Что за перлы, Глеб, – воскликнула Лариса.
– Здравствуй, – робко сказал Менделеев.
Это была их первая встреча после разговора о лечении у психотерапевта.
Лариса отослала Глеба в другую комнату. Тогда только Менделеев протянул Ларисе ландыши и сказал:
– Прости… Не бойся, я их не в казино выиграл… Ну, хорошо. Ты была права. Я пойду к этой… специалистке. Обещаю.
Лариса молча взяла протянутый ей букетик.
– И еще обойду все казино… – смелее заговорил Менделеев, – …и впишу свое имя в блэк лист. Тогда мне точно туда путь закрыт.
Лариса улыбнулась. Менделеев осмелился подойти к ней и поцеловать в щеку. Она приняла поцелуй. Он мог бы быть более продолжительным и страстным, если бы не звонок. Глеб снова побежал открывать. Пришел Герман с букетом роскошных роз для Ларисы.
– Вы готовы? – спросил он, демонстративно не замечая Менделеева. – Кстати… У меня намечается небольшой отпуск. Лечу во Францию. Могу взять с собой Глеба.
– Герман, планы на июнь у меня уже сверстаны. Железно, – ответила Лариса.
– А я бы Глеба свозил в Диснейленд. Как, Глеб? – продолжал развивать тему Герман.
– Позволь Ларисе самой решить, что делать Глебу… – не выдержал наглого натиска соперника Менделеев.
– Во первых, я не помню, чтобы мы с вами были на «ты», – обернулся Конев к любовнику. – Во вторых, это нормально, когда родители совместно решают проблемы ребенка….
Глеб все это время наблюдал за тремя стоящими друг против друга взрослыми и не мог понять, чего они не поделили. Из уст отца он вдруг услышал:
– Ну что, Глеб, выбирай: Подмосковье с мамой или Диснейленд с папой? Как скажешь, так и будет.
Увидев, с какой злостью мама посмотрела на папу, ребенок ответил:
– Я поеду в Бережки. К дедушке и бабушке.
– Хорошо, – с достоинством ответил Герман. – Я жду вас внизу.
– Не стоило вмешиваться в наш с Германом разговор… – вздохнула Лариса. – Глеб, спускайся за папой.
– Конечно, я ведь Глебу никто! К тому же неблагонадежен, игрок… Не то что этот безупречный замминистра…
– Олег, я не хочу, чтобы Глеб был свидетелем подобных сцен.
– Твоему Герману нужен скандал. Разве я был не вправе его осадить? – Менделеев заглянул в ее глаза.
– Он отец моего ребенка, и мы должны с этим считаться…
– Выходи за меня, и тогда все решится. Я усыновлю Глеба. Ну, что ты молчишь? – взывал Менделеев.
– Давай подождем… – послышалась коронная фраза Ларисы.
– Чего? – снова спросил он.
Она молчала.
– Понятно… Ты мне не веришь. Мне, наверное, лучше уйти.
– Вот что! – вдруг разозлилась Лариса. – Я отвезу Глеба сама. Вы мне оба надоели!

***

Какое же это было счастье для мамы Тани, когда взрослые ее дети собирались в родном доме. Все будто снова становились детьми, требовали своих любимых кушаний, весь дом наполнялся звуками, музыкой, счастьем! Глебу становилось даже завидно: бабушка с его мамой обращалась как со своей внучкой – любила всех невозможно, хотя такой ласковой любовью можно было любить только внуков. Только когда эти взрослые дети разъезжались и Глеб оставался один, он сполна пользовался привилегиями любимого внука. Например, только ему бабушка каждый день пекла любимый яблочный пирог и гуляла с ним, где он захочет… Но вообще то Глеб знал, что и Павлик с Петей – тоже любимые…
На этот раз даже бабушка была забыта. Через пару часов после того, как они с мамой приехали в Бережки, подкатил и Герман Конев. Он вышел из своей роскошной черной машины, держа в руках пакеты с подарками. Лариса удивилась и была недовольна. Остальные Лобовы, что называется, разинули рты: Путин без охраны произвел бы меньший фурор.
Глебу досталась потрясающая удочка, вернее, спиннинг, на которую не то что окуней, акулу можно поймать!
– Жаль, что у нас акулы не водятся, – вздохнул Глеб.
– В чем проблема? Поговори с мамой – летом все вместе махнем на море. А пока тренируйся на своих окунях…
– А ты пойдешь со мной? Завтра с утра?
– Нет, сынок, не могу. Завтра я улетаю. Во Францию.
Этот диалог состоялся прилюдно, в лобовской гостиной. У мамы Тани сердце в пятки ушло: думала, что Герман приехал за Глебом – это, во первых, а во вторых, у нее отсутствовали парадный обед и ужин… и завтрак.
Услышав про Францию, все облегченно вздохнули. Но далее замминистра снова привел всех в замешательство, отправив в Москву свою представительскую машину с водителем. После этого они вдвоем с Глебом пошли рыбачить на речку. Лариса поняла, что в действительности Герман очень волнуется, не зная, как поведут себя ее родственники. И она разрешила незапланированную совместную прогулку.
Лобов это дело так не оставил.
Через полчаса он нашел гостя на речке, отозвал в сторону и вызывающе сказал:
– Давно не виделись. Если мне память не изменяет, аккурат годков восемь прошло…
Конев молчал, наблюдая за Глебом: его лицо не выражало никаких чувств – чиновникам высокого ранга не привыкать так делать.
– Знатная удочка. Наверное, дорогая… – сделал новый приступ Лобов и сорвался: – Только я что то не припомню, чтобы Лариса говорила о твоем приезде…
– Я не стал звонить Ларисе. Очень соскучился по Глебу. Вот и приехал. Навестить.
– Навестить? Что ж ты его раньше то не навещал? Нужен ли ты ему, спросил?
– Глеб мне обрадовался…
– Конечно. Ты ж не один приехал – с подарками! Много ли ребенку надо. Он и обрадовался. А вот мы – нет. И вот что я тебе, господин замминистра, скажу: держись от нашего внука подальше.
– Зачем вы так, Платон Глебович? Можно же по хорошему… – с достоинством ответил Конев.
– По хорошему раньше надо было. Когда моя дочь твоим сыном беременная ходила. И потом, когда она одна его растила. Да по больницам с ним бегала, да лекарства дорогие покупала. Когда ночами не спала, плакала. Когда ждала, что ты одумаешься, вернешься. А теперь что? Теперь им и без тебя неплохо…
– Глебу нужен отец.
– А он у него будет. Не тот отец, что родил, а тот, кто воспитал…
– Это вы об адвокате, с которым у Ларисы роман?
– А вот это уже, господин хороший, не твое дело. Я хочу, чтобы моя дочь была счастлива, а ты – на счастливую жизнь кандидат неважный…
– Я Ларисе и Глебу только добра желаю. Менделеев, поверьте, не сможет сделать Ларису счастливой…
– Ишь ты, ангел хранитель! Без тебя разберутся… – кипел Лобов, стараясь говорить тихо и обидно.
– Менделеев – запойный игрок. Он регулярно посещает, казино, где проигрывает огромные суммы, влезает в долги. Это правда. Я нанимал детектива.
Лобов замолчал, ошарашенный этими двумя известиями – и про игрока, и про детектива. Подобного в жизни семейства Лобовых никогда и близко не было. Он вдруг крикнул:
– Глебушка, приходи скорее! Маленьких крольчат кормить…
– Дед, завтра, когда папа уедет… – отмахнулся внук.
О странных новостях Лобов хотел сразу же сказать Татьяне, но дома стоял дым коромыслом: готовили праздничный обед. Лобову не нравилась эта возня, но вдруг приехала Лика с радостным сообщением о своем поступлении. За это дело грех было не выпить!..

***

Мама Таня надела красивую блузку, вместе с Ларисой накрывали на стол. Она специально попросила помочь среднюю дочку, чтобы успеть поговорить с ней наедине.
– Надо бы уже выбирать… Глебу отец нужен, – наконец сумела вставить мама Таня в их до того милую болтовню.
– Мам, не торопи меня, я не хочу ошибиться еще раз, – серьезно ответила Лариса.
– Мне Олег понравился. А идеальных людей не бывает. А Глеб что говорит? К кому он больше тянется: к Олегу или к отцу?
– Мам, спроси чего попроще… Давай не будем!
Мама Таня ожидала, что Лариса будет категорически против Германа… Еще более ее удивило то, что дочь вечером уехала в Москву, посадив в свою машину ранее ненавистного отца Глеба. Тут только она поняла, почему Герман отпустил свой министерский автомобиль…

***

То, что Лариса привезла Германа в Москву на своей машине, обидело Менделеева, который уже часа полтора дожидался ее во дворе, чувствуя, что она должна скоро вернуться – узнать, как он сходил к психотерапевту… Лариса не подозревала, что Олег наблюдал за их с Германом прощанием у подъезда.
Она протянула Коневу руку для прощального рукопожатия, но тот не отпускал ее.
– Лариса, еще не вечер… – потеряв свое олимпийское самообладание, сказал он.
– Ты прав, иди. Пожалуйста.
– К тебе?
– Пожалуйста, перестань, – с досадой ответила Лариса и отняла руку. – Я устала, завтра много работы, да и вообще: зачем портить такой хороший день?
– Давай съездим куда нибудь, поужинаем…
– Прошу тебя, езжай домой. И не компрометируй меня перед соседями.
– А то они все расскажут твоим родителям? – пошутил он. – А в щечку поцеловать можно?
Она вдруг весело сказала:
– Замминистру не чуждо ничто человеческое…
– Вот именно. А ты не хочешь этого понять… и простить.
Лариса подставила ему щеку для поцелуя, он попытался ее обнять. Но она увернулась и решительно вошла в подъезд. Герман оглянулся в темноте и быстро пошел прочь. Менделеев почему то подумал, что рано или поздно она не устоит…
А к психотерапевту он сходил неудачно. Может, его смутило, что психотерапевтом была женщина, но скорее всего то, что эта женщина полезла ему в душу. Началось вроде все за здравие: он рассказал ей, что впервые зашел в казино случайно, несколько месяцев назад, с приятелем, у которого был в гостях, и выиграл «оглушительную сумму». Только поэтому и решил снова попробовать. Попробовал и опять выиграл. Недели через три стал проигрывать… После этого признания психотерапевтка то и полезла, куда ее не просили: есть ли у вас близкий человек, мужчина это или женщина, знает ли она о вашей слабости. Менделееву не понравился ее тон и более всего ее идиотское предположение, что он может быть голубым. Кончилось дело тем, что эта… дама услышала от него:
– Спасибо, со своими проблемами я справлюсь сам. Счастливо оставаться.
Менделеев подождал во дворе еще с полчаса, ожидая, не вернется ли соперник, и решился зайти к Ларисе в столь поздний час. Проверить, не охладела ли она к нему. Специалистка напугала: по ее словам, выходило, что Лариса должна была его, заядлого игрока, давно бросить. Про любовь психотерапевтка не спросила ни слова.
Лариса долго не открывала, а когда открыла, радостно воскликнула:
– Олег, как хорошо, что это ты! Я боялась, что вернулся Герман.
– И он остался у нее, приберегая разборки до утра. Чуть свет Лариса приступила с расспросами. Это не для меня, – спокойно сказал Менделеев. – Главное, я знал, что так и будет.
– Тогда зачем ты вообще пошел на прием? – сердилась она.
– Честно? Потому что ты попросила. Ради тебя. Это не терапия – это пытка! Лариса, я спасаю людей от тюрьмы, значит, и себя спасти смогу.
– Это другое, – сомневалась Лариса.
Но с ним в постели ее сомнения пропадали. Весь день они провели вместе. Менделеев приготовил потрясающий ужин, за которым напомнил ей о черном списке…
– Эти списки есть во всех казино. Если человек в таком списке, ему в казино не просочиться – охрана не пропустит. На коленях проси, баксы в карманы суй – не пропустят. Сейчас же, после ужина поеду и занесу себя в черный список! И вернусь к тебе новым человеком. Завтра пойдем подавать заявление, хорошо?
– Ты считаешь, это способ? – спросила она, наблюдая, как он энергично одевается.
– Хочешь, поедем со мной? Чтобы удостовериться.
– Я верю тебе на слово. Когда ты вернешься?
Уже у дверей он поцеловал ее и ответил:
– Если возьму твою машину для скорости, вернусь через пару часов.
– Приходи скорее. Мне плохо без тебя…
Менделеев искренне верил в свое намерение отстать от игры – так делают все заядлые игроки. Он подъехал к казино на Профсоюзной и решительно вышел из машины. Тут его будто подменили. Он вдруг осознал, что с этой минуты больше никогда не почувствует того бешеного азарта, ради которого люди и играют. Этот азарт действительно наркотик: без него мир кажется серым и скучным. Менделеев напрягся и вспомнил свою клятву отказаться от игры ради любви к Ларисе, ее пронзительную последнюю фразу, своего дружка Глеба, потом Германа, который захватнически кружил около них…
Менделеев застыл на месте, нервно закурил, поглядывая на знакомого охранника. Где то в глубине сознания заныла мысль: сыграть в последний раз. Всего несколько ставок. Выиграть. И забыть. Не докурив, он бросил сигарету и стремительно вошел внутрь казино. Менделееву и показалось, что он сделал всего несколько ставок, а оказалось, что он играл уже несколько часов.
Лариса с десяти вечера пыталась дозвониться до него, но мобильник был отключен. Что было делать? Она все таки решилась вызвать такси и стала методично объезжать с незнакомым таксистом известные ему казино, пытаясь обнаружить свою ярко синюю «Мазду». Ларисе повезло: наткнулась на нее около двух ночи. На Профсоюзную они свернули случайно: водителю нужно было с кем то встретиться у темного входа в метро… Страху судья Лобова натерпелась столько, что хватило бы на все дело Злотникова.
– Отвезите меня домой, пожалуйста, – сказала она таксисту, когда убедилась, что машина действительно ее. Отвернувшись к окну, Лариса заплакала.
Дома, не раздеваясь, она свернулась клубочком на диване и задремала. Под утро, услышав звук открывшейся двери, открыла глаза.
– Ты не спишь? – робко спросил Менделеев.
– Где ты был? – безжизненно спросила она.
Я тебе сейчас все объясню. Не поверишь… Как только я от тебя вышел, встретил Лешку Полякова, однокурсника, помнишь, я тебе рассказывал? Который с третьего курса перевелся в МГИМО…
– Олег! Лучше ничего не говори… – устало перебила она. – Я была ночью у казино. И видела свою машину.
Его веселость мгновенно исчезла.
– Лариса. Это было в последний раз. Так сказать, прощальные гастроли.
– Отдай ключи и уходи.
Он в отчаянии воскликнул:
– Ты можешь мне поверить в последний раз? Я клянусь! В самый, самый последний!
– Уходи, – повторила Лариса и отвернулась. – Сейчас же.
Внутри у Менделеева будто что то оборвалось. Он не думал о подобном развитии событий, но теперь понял – это конец. Неужели конец? Ему очень хотелось спать, поэтому он молча достал ключи, положил на стол.
В утренних сумерках хлопнула входная дверь. Лариса легла лицом к стене и затряслась в рыданиях.

***

Когда Оля поняла, что ее детдомовская подруга Настя не собирается сходиться с Ярославом, она решила склеить отношения Насти с отцом ребенка. Утром дня предполагаемого развода Оля решилась пойти к Лене.
Он возился в гараже со своей машиной и не видел, как она вошла. Было заметно, что Леня сильно нервничал.
– Лень! – подошла к нему Оля. – Я с тобой в загс поеду, ладно?
– Жениться, что ли? Вовремя, сегодня я, считай, жених, – он перестал колотить по машине. – Свидетельница из тебя… фиговая получилась. Второму свидетелю повезло больше. Идиот, сам его привел…
– Лень! Все не так, как ты думаешь.
– А я ничего не думаю. Через пару часов меня это вообще касаться не будет.
– А как же ребенок?
– А вот об этом пусть свидетель думает.
– Настя тебе соврала. У нее с Ярославом ничего не было. Она ушла от него…
– К как это? Когда? – удивился он этой новости.
– Ты разве ничего не знаешь? Она теперь живет у людей, которые когда то хотели ее удочерить, – сказала Оля и замолчала. – Вы только отношения выясняете, а о ребенке никто думать не хочет! А я не понаслышке знаю, что такое безотцовщина. Короче, я пришла тебе сказать, что ребенок у Насти – от тебя.
Это признание прогремело как гром среди ясного неба. Лене сделалось страшно: возникло чувство, будто он на огромной скорости затормозил у края пропасти.
– Что молчишь? – напомнила о себе Оля.
– Зачем тогда она меня обманывала?
– Чтобы ты согласился на развод. Чтобы все Лобовы оставили ее в покое. Потому что раньше она вас всех ненавидела, а теперь ей стыдно, понимаешь?
– Ей стыдно? – с сарказмом переспросил он.
– Настя правда жалеет о том, что натворила. Если ты согласишься на развод – тогда уже точно потеряешь и ее, и своего ребенка.
– Я все понял! – вдруг заорал Леня. – Этот мужик ее просто бросил! И теперь она ищет, кому бы ребенка пришить. И тебя подослала. Ищите дурака!
И он выскочил из гаража точно ошпаренный.

***

Ирина Галанова упросила Настю надеть юбку с широкой кофтой, чтобы не было видно ее живота – тогда не будет препятствий к разводу. Их обеих привез в загс Сергей Александрович.
Увидев Леню, Настя поспешила к нему, но Галанова грудью встала между ними, отвела Настю в сторону и зашептала ей на ухо. Леня отошел к окну и стоял, отвернувшись, пока их не вызвал секретарь.
– Супруги Лобовы, пожалуйста, проходите и присаживайтесь, а посторонних попрошу удалиться.
– Я не посторонняя, – воскликнула Ирина. – Меня попросила присутствовать на этой… процедуре Настя.
Судья разрешил и приступил к делу:
– Супруги Лобовы! Если ваше решение разорвать брачные узы является обдуманным и окончательным, давайте ваши паспорта.
Настя достала паспорт и положила на стол. Леня стоял не двигаясь.
– Нет, – будто опомнившись, вдруг сказал он. – Я не… окончательно. В общем, я не развожусь.
– Молодой человек, вы с ума сошли! – набросилась на него Ирина.
– Развода не будет! – жестко сказал Леня и быстро вышел из судейской комнаты.

***

Мама Таня ждала его с таким нетерпением, что все из рук валилось, две банки с помидорами разбила. Леня приехал какой то… будто не в себе, сделал бутерброд и пошел наверх.
– Леня, я же извелась вся, скажи хоть два слова. Как все прошло? – догнала его мама Таня.
– Потом… – отмахнулся сын.
Но она вместе с ним зашла в комнату и села на кровати, желая показать, что не уйдет, пока Леня не заговорит.
– Знаешь, мам… – начал он и задумался.
Она сидела не шелохнувшись.
– Я подумал: если это на самом деле мой ребенок… с какой радости я должен от него отказаться?
– Правильно! – выдохнула мама Таня, не понимая, к чему клонит сын.
– Мам, ты правда так думаешь? – спросил он, и напряжение в его лице стало исчезать.
– Ребенок родится… ему ведь все равно будет, что вы там с Настей не поделили. Ему и мамку подавай, и папку. Тебе надо с Настей вместе быть, одной семьей.
– Да? – улыбнулся Леня, сел рядом и крепко обнял маму Таню. – Я, представляешь?.. Сбежал с развода!
– Ну и молодец!

***

Ирина Галанова по дороге домой сильно разнервничалась: не могла понять, почему Леня Лобов передумал. Настя размышляла о своем. И итог размышлений выдала, уже войдя в квартиру Галановых:
– Надо уехать. Мне надо отсюда уехать. Как можно быстрее.
– Куда это уехать? – строго спросила Ирина. – Пока не родишь – даже не думай! Родить ты должна здесь, чтобы было кому за тобой ухаживать.
– Я вам, конечно, очень благодарна, но… Но я уеду, – твердо решила Настя и куда то, не сказав хозяевам, ушла.
Сергей Александрович дал перевозбужденной жене таблетку и принялся ее успокаивать:
– Может, это и правильно, что она хочет уехать. Уедет, и все у нас наладится…
– Она никуда не уедет… Только через мой труп! – с непонятной угрозой ответила Ирина и вдруг закричала: – Это ты заставил меня вернуть Настю в детский дом! По твоей милости мы остались одни! Не отдали бы тогда Настю – у нас была бы дочь!
– Но кто же мог знать, что так все получится? – Галанов попытался обнять жену. – Ты ни в чем не виновата…
Не обращая внимания на мужа, Ирина стала произносить несвязные фразы, смысл которых сводился к одному: она сделает все, чтобы Настя осталась жить в ее доме. Потом, видимо, подействовала таблетка, и она вполне разумно сказала:
– Видишь, Сереженька, как важно вовремя выпить таблетку.
Настя вернулось поздно и молча прошла в свою комнату.

***

На следующий день директор Ирина Галанова отлучилась из своего магазина «вторых рук», сказав, что поехала за товаром. На самом деле она помчалась на квартиру к Ярославу якобы для того, чтобы забрать Настины вещи. Он был дома и удивился визиту: Настя не оставила даже заколки для волос. Ирина оглядела неказистую обстановку наемной квартиры, покачала головой:
– Как же она, бедненькая, здесь жила?..
– Хорошо жила… С ней что то случилось? – спросил Ярослав у гостьи.
– Беспокоитесь? Вы хороший человек, я это чувствую… И не понимаю, как вы могли оставить Настю одну в таком положении?
– Настя сама этого хотела… – виновато ответил Ярослав.
Тогда Галанова принялась убеждать его, что теперь Настя очень хочет его увидеть.
– Она так сказала? – с надеждой спросил он.
– Понимаете, ситуация ужасная… – уклончиво начала Галанова и села наконец на предложенный стул. – Муж Насти не хочет давать ей развод. Пришел в загс и отказался подписывать документы. Вы можете изменить ситуацию…. Так, чтобы всем было хорошо.
Галанова замолчала, желая, чтобы Ярослав сам догадался…
– Что то не пойму: вы хотите, чтобы я сказал Лене, что отец ребенка – я?
– Ярослав, вы сами знаете, как Насте сейчас нужен покой, любое волнение… – притворно тяжело вздохнула она, радуясь, что Ярослав задумался в нужном направлении.
– Ей опять было плохо? Может, лечь в больницу? – насторожился он. – Я помогу, довезу и все такое…
– Ей надо развестись как можно быстрее. Она сразу перестанет нервничать. Потому что думает, ее ребенок достанется Лобовым. Если вы скажете Лене, что ребенок Насти от вас, он согласится на развод. Обязательно. И вот что… Я готова возместить вам моральный ущерб…
– Вы в своем уме? – воскликнул Ярослав.
Вопрос был по существу. Он ясно увидел, что Галанова не в себе, очень возбуждена и, наверно, бредит.
– Я помогу Насте, если она сама меня об этом попросит, – жестко добавил он. – А теперь мне нужно на работу. Хотите, я вас довезу до дома?
– Нет, нет, – вскочила она со стула и быстро скрылась за дверью.
Ярослав понял одно, что у Галановой какие то свои, проще сказать, сумасшедшие планы по поводу Насти и ее ребенка. Он знал, что ближе к вечеру Галанова уходила из магазина и Настя оставалась одна. Ярослав отпросился с работы и поехал в Ковригин. Но Галанова, что то почувствовав, крутилась около Насти – Ярослав наблюдал в стеклянные окна. Потом приехал муж и увез обеих на своей «Волге».
На следующий день он привез их к открытию магазина. Ярослав приехал раньше и несколько часов выжидал подходящего случая. Наконец, он увидел, что Галанова вышла из магазина – скорее всего купить что нибудь на обед. Он проскользнул в стеклянные двери и позвал Настю.
Она удивилась:
– Проходил мимо? Как жизнь?
– Нормально. Послушай, – понизил он голос. – Ты Галановых хорошо знаешь?
– Ну, знаю… А что? – кокетливо спросила Настя.
– Ты не задумывалась, почему они вдруг воспылали к тебе такой любовью?
– А что, меня и полюбить нельзя?
Тут Ярослав рассказал о визите Галановой и о том, что она предлагала ему деньги.
– Может, ты что то не так понял? – насторожилась Настя.
– Ты слишком ей доверяешь.
– Завидуешь, что не тебе?
– Она боится настоящего отца ребенка, – высказал свою догадку Ярослав. – Потому что он может предъявить на него права. У нее какие то свои планы на твоего ребенка. Слушай, переезжай снова ко мне, пока не поздно…
– Что ты городишь? – возмутилась Настя. – Какие у нее могут быть планы на моего ребенка?
– Ладно, потом договорим, – он кивнул за окно: Галанова бежала назад.
Настя выпустила его черным ходом.

***

Ирина вошла радостно возбужденная, достала из сумки маленькие ботиночки и показала Насте:
– Смотри, какие они крохотные… Пощупай, какие мягкие. Я не могла не купить их! Наш малыш… Почему ты такая бледная? – Она вдруг закричала: – Что то с ребенком?!
– С ребенком все нормально, прекратите истерику! – жестко сказала Настя. – Я больше не буду работать в вашем магазине.
– Почему? Что случилось? – испугалась Галанова.
– Ярослав мне все рассказал.
– Что рассказал? – удивленно спросила Галанова.
В магазине в этот час никого не было, и Настя поведала ей подробности рассказа «из вторых рук» – про подкуп.
Галанова выслушала спокойно, а потом вполне натурально схватилась за голову:
– Боже, какая ложь! Я даже не предполагала, что такое вообще возможно. Хочешь знать, как было на самом деле? Я действительно ходила к Ярославу. Мы говорили о тебе! Ты ведь считаешь, что он твой друг.
Настя недоверчиво смотрела на свою дважды приемную мать, которая без запинки тараторила нечто, похожее на правду:
– Я ничего лишнего не сказала. Только то, что тебя тревожит развод, который вдруг сорвался… Но чтобы вот так все переврать!.. Я понимаю, зачем он это делает: хочет, чтоб ты была с ним. Он, случайно, не предлагал тебе вернуться к нему?
Настя совсем растерялась:
– Было дело.
– Видишь?.. – Галанова торжествующе улыбнулась. – Настя, я боюсь за тебя: этот Ярослав… он какой то ненормальный. Разве здоровый человек может такое придумывать? Все, забирай все свои вещи…
– Зачем? – не поняла Настя.
– Ты больше не будешь работать в магазине. Тебе нужен покой, отдых… – Галанова вкладывала в слова всю душу. – Я позабочусь и о тебе, и о ребенке. Ни о чем не тревожься, девочка моя, ни о чем…
За ними снова приехал на «Волге» Сергей Александрович, который, выполняя предписание психиатра, старался держать ситуацию под контролем.
Спустя пару часов в Новосельск приехал Ярослав, нашел нужный дом. Во дворе со своей «Волгой» все еще возился Галанов. Ярослав подошел к нему, поздоровался и попросил позвать Настю. Тот ответил, что девушка уехала. На несколько недель…
– Оставьте нас, дайте жить спокойно, – припечатал Сергей Александрович.
–Мне до вас дела нет. Я с места не сойду, пока не поговорю с Настей, – сказал Ярослав и сел чуть поодаль на лавку.
Через несколько минут во двор вышла Галанова, направилась к Ярославу, строго спросила:
– Молодой человек, что вам нужно?
– Он Настю спрашивает. Хочет с ней поговорить, – ответил за него Галанов.
Недолго думая, Галанова приказала:
– Сережа, срочно звони в милицию. Скажи, что нам угрожает пьяный хулиган.
Вдруг в окне Ярослав увидел Настю и усмехнулся:
– Звони, дядя, звони. Только не в милицию, а в дурку, – сказал и поднялся, чтобы идти к Насте.
Галанова вцепилась в него и закричала:
– Сергей, звони немедленно! Ярослав, глядя на окна, тоже закричал:
– Настя! Настя!
Ну и Галанов позвонил в милицию:
– Тут пьяный хулиган ломится к нам в дом.
Оставив возню с машиной, Галанов схватил под локоть жену и затолкнул ее в подъезд. Щелкнул замок. Ярослав стал требовать от Галанова, чтобы тот открыл дверь. Сергей Александрович отнекивался. Тогда Ярослав стал колотить в дверь руками и ногами. Потом – трясти стоящего рядом Галанова. Это зрелище и предстало взору наряда милиции, который – где не надо – среагировал мгновенно…
Милиционеры подбежали и заломили Ярославу руки за спину. Он закричал:
– Идиоты! Что вы делаете? Отцепитесь! Его вяжите! Это он держит девушку в заложниках! Она здесь, в этом доме…
На руках Ярослава защелкнулись наручники, его затолкали в милицейскую машину и увезли.
Весь вечер Галановы с Настей, которая ничего не видела, обсуждали происшедшее.
– Настенька, я как подумаю, что ты жила у этого сумасшедшего – мне дурно становится, – накручивала Ирина.
– А я, честно говоря, сначала растерялся: у него, в общем то, такой приличный вид, – поддакивал Сергей Александрович. – А потом, когда увидел его глаза…
– Сумасшедший, а как хитро все закрутил. Чтобы тебя вернуть, стал нас грязью поливать, – распалялась Галанова.
В полной растерянности Настя только качала головой:
– Я скоро сама с ума сойду, ничего не понимаю. Ярослав не сумасшедший. На самом деле он мне помог… очень помог.
И вдруг Галанов сказал нечто совершенно неудобоваримое:
– Настя, твой знакомый оказался уголовником.
– Что? – схватилась за голову она.
– Я в милицию звонил. Его там проверили и сказали, что он сидел за разбой. А это серьезно, очень…
– Ну ну, не пугай Настю. Все позади. Какое счастье, что ты с нами, что мы все вместе! Здесь ты будешь в полной безопасности, никто не обидит ни тебя, ни маленького. Ведь скоро у нас появится маленький… – мечтательно произнесла Ирина.
Увидев, как Галанов напряженно смотрел на жену, Настя совершенно запуталась, поэтому на следующее утро она отправилась в милицию. Галанова собралась было вместе с ней, но Настя припугнула ее, что совсем уйдет. Ирина провела дома три томительных часа, она совершенно измотала мужа истерикой, боялась, что Ярослав расскажет правду про драку. И когда Настя, уставшая и потерянная, возвратилась, Галанова кинулась к ней, чуть не сбив с ног:
– Настенька, что… что случилось? Ты виделась с ним? Что он тебе сказал? Не верь ему, он все врет…
– Что он врет? – в раздражении крикнула Настя.
– Я… я просто вижу, в каком ты состоянии и… – смутилась Галанова, – предположила, что Ярослав опять наговорил тебе всяких гадостей…
– Я его не видела.
– И слава богу! – не скрывая радости, воскликнула Ирина. Но вдруг ее лицо исказилось страшной догадкой. – То есть… его что, уже выпустили?
Нет, – убитым голосом ответила Настя и перевела взгляд на Сергея Александровича, державшего наготове для жены пузырек с таблетками. – Я вам не поверила, когда вы сказали, что Ярослав – уголовник. А он и правда сидел в тюрьме. Напал на женщину, хотел ее ограбить, а та стала кричать. И он ее ударил. Они говорят, Ярослав был пьяным и ничего не помнил… Его выпустили на год раньше. За хорошее поведение. Я жила в его доме… – она замолчала, как бы припоминая, – …никогда бы не подумала, что он может ударить женщину.
– Да… – с сожалением вздохнул Галанов. – Теперь ему скорей всего придется досиживать срок.
– Прекрасно! И чем больше ему дадут – тем лучше, – с садистской радостью воскликнула Галанова.
С Насти было довольно. Она ушла в свою комнату и целый день не показывалась. Галанова ходила на цыпочках. Сергей Александрович ушел из дома и появился только вечером выпивши.

0

13

Глава 13
АМНЕЗИЯ

До начала занятий в институте оставался еще целый месяц. Экзамены были сданы, студенческий получен. Мечта Лики осуществилась. И работа у нее была – позавидуешь! У модного ландшафтного дизайнера Зарецкого… И он несомненно благоволил к ней. О чем оставалось мечтать девушке? О любимом… Но любимый пропал. Миша не звонил ей больше трех недель. На эсэмэски не отвечал. И думай что хочешь…
Зарецкий сидел иногда с ней вместе в комнате по целым дням. Конечно, они работали… Но помимо общих рабочих планов в головах у каждого были совершенно разные мысли. Лика думала: вот если бы на месте Зарецкого был Миша… А Зарецкий, часто поглядывая на красивый профиль Лики, раздумывал, долго ли она еще собирается его динамить? Уже все сроки вышли. Но поскольку он изображал из себя джентльмена – и это, кстати, ему нравилось, – то он и продолжал в том же духе. И даже как то втянулся. И даже понял, что Лика его вовсе не динамит – она такая в самом деле, какая то правильная. Искренняя и несовременная.
Зарецкий начал новый приступ твердыни. Он принес Лике приглашение на премьеру спектакля с участием известного актера Плещеева – на два лица. Вторым был, конечно, он. Зарецкий отпустил Лику с полдня, чтобы к шести вечера она переоделась и ждала его у подъезда.
Обычным гардеробом ей служили джинсы и свитера, на премьеру надеть было нечего. Находчивая Рая посоветовала купить в бутике самое красивое платье, на которое у Лики хватит денег, а назавтра сдать его, будто не подошло. Рая так оделась на выпускной. Она же пообещала, что сама провернет эту авантюру, если Лика боится.
Купленное платье было стильно, Лике шло, будто специально для нее шили. Рая оценила все в совокупности и сказала:
– Если не будешь жаться по углам, реально попадешь в светскую хронику.
– А Зарецкому, думаешь, понравится? Не перебор?.. Как ты считаешь, я должна нравиться шефу?
– Не просто должна – обязана!
Спектакль был на троечку, зато после премьеры Зарецкий предложил завершить чудесный вечер в каком нибудь симпатичном кафе. Но Лика упросила его поехать на Воробьевы горы. Тогда купили бутылку хорошего вина и, любуясь со смотровой площадки захватывающей ночной панорамой Москвы, стали распивать вино в машине, из пластмассовых стаканчиков. Вдруг Зарецкий предложил выпить на брудершафт.
– Андрей, легко вам говорить – вы и так меня на «ты» называете… – смущенно сказала Лика. – Хотите, чтобы я вам «тыкала»?
– Очень хочу, – интимно ответил Зарецкий.
Обстановочка была очень романтической… Зарецкий разлил остатки вина и показал, как надо переплести руки.
– А теперь поцелуй, – сказал он и поцеловал Лику.
Она попыталась увернуться и неосторожно пролила вино. По ее светлому платью растеклось большое пятно.

***

Дома Рая констатировала:
– Мы понесли тяжелую, невосполнимую утрату. Но это потому, что мы не думали головным мозгом. Зачем было выливать вино на платье за четыреста пятьдесят баксов!
– Я же сказала: это не я, он наклонился ко мне и…
– Да, я все таки была права: он положил на тебя глаз, – огорченно вздохнула Рая. – Такое платье можно вернуть в магазин, только если продавщица – слепоглухонемая.
– И что делать? – чуть не плакала Лика.
– Скажи Зарецкому, что поцелуи за четыреста пятьдесят баксов для тебя слишком дороги. Он тебя облил – пусть и заплатит.
– Неудобно…
– Как говорят банкиры, «на нет – и ссуды нет», – сказала Рая и прищурилась, глядя на Лику. – Вот картина Репина: «Первое свидание с новым русским», – засмеялась она.
– Перестань! – Лика хлопнула испорченным своим платьем по голове Раи. – Свидание у меня может быть только с Мишей.
– Конечно конечно… – подхватила Рая. – У вас все хорошо. А если вам кажется, что вам плохо, прищемите палец дверью и сразу почувствуете улучшение…

***

На следующий день приступ продолжался. Зарецкий был до того душевным, что предложил печальной Лике, невзирая на девичью гордость, самой позвонить Михаилу – может, тот заболел или в унынии и нуждается в ее поддержке. Она набрала номер, и Миша ответил. Зарецкий пошел открывать дверь – принесли заказанную пиццу. Но он слышал обрывки разговора. Интонации Лики были гневными.
– Миша? Здравствуй… Да, нормально… Скажи честно: может быть, я тебе не нужна?.. Тогда почему ты мне не звонишь?.. Почему?.. Ах, часовой пояс!.. Ой, извини, я, наверное, тебя разбудила! – всхлипнула она и со злостью выключила мобильник.
– Лика, пицца стынет… Чай, кофе? – предложил вошедший Зарецкий. – Поссорились?
– Чуть не подрались, – призналась она.
Зарецкий по отечески принялся ее утешать. Мол, до свадьбы заживет… А потом поднял свою чашку с чаем, чокнулся с ее чашкой и проникновенно сказал:
– Лика, я хочу поднять этот чай за самую большую удачу в моей профессиональной деятельности. За тебя, Лика.
– Это неправда. Ты просто хочешь меня утешить, – благодарно ответила Лика.
– Помнишь, как у Экзюпери? «Любить – это не значит смотреть друг на друга. Любить – это означает смотреть в одну сторону».

***

Именно от этих слов в душе у Лики зазвенела струна предчувствия новой любви. Она поначалу даже не смела себе признаться… Но сравнения напрашивались сами собой: Миша уехал и бросил, Зарецкий в лепешку расшибается, чтобы помочь, он даже уговорил актера Плещеева поручить ей проект его сада. Лика отнекивалась, боялась, но Зарецкий постоянно вливал в нее уверенность в своих силах, и проект был уже почти готов.
С Раей она теперь больше говорила о Зарецком, чем о Мише. И подруга заметила эту перемену:
– Он у тебя уже Андрей! Раньше был Зарецким. Может, и на «ты» перешли? А еще на Мишаню бочку катишь…
– Это ничего не значит… – смутилась Лика. – Просто Анд… Зарецкий… Он всегда рядом. Он помогает мне, поддерживает во всем. И вообще, мне с ним хорошо, ясно?
– Кто бы спорил! – воскликнула Рая. – Тебе с ним не хорошо, а невероятно и прямо таки офигительно хорошо.

***

Два непредвиденных обстоятельства оказались для Зарецкого очень кстати. Рая, которая не поступила в институт, нашла себе работу в ближайшем баре и продолжала жить с Ликой – душа в душу. Это «душа в душу» часто повторяла Лика, потому Зарецкий не мог придумать, как выкурить из квартиры задушевную подругу.
Однажды Рая попросила у Лики взаймы пять тысяч рублей, чтобы заплатить за новые подготовительные курсы, которые начинали работать в сентябре. Лика ответила, чтобы та сама взяла у нее в кошельке деньги. Рая и взяла, а потом Лика недосчиталась еще пяти тысяч. Она вывернула кошелек наизнанку, денег не было. Вскоре явилась и Рая, показала подруге только что купленные красивые модные туфли. Незапланированный шоппинг она объяснила тем, что ее шеф сделал замечание о плачевном внешнем виде старых. Туфли куплены за полцены на распродаже… Тогда Лика и сказала, что если Рая взяла из кошелька пять тысяч, то другие пять тысяч, лежавшие там же, – пропали.
– Может, ты их положила в какое нибудь другое место? – испуганно спросила Рая.
– В швейцарский банк? – усмехнулась Лика. – Рая, в кошельке было десять тысяч.
– Ты меня обвиняешь? – догадалась подруга. – В кошельке было только пять тысяч и какая то мелочь.
– Может, ты неверно посчитала?
– Ты соображаешь, что говоришь? Сначала делаешь из меня дуру малограмотную, а теперь воровку!
– О чем ты? – вытаращила глаза на подругу Лика.
– Об экзамене, который я провалила, а ты благодаря Зарецкому сдала! Что ты так шары округлила? Да, Лика, да… Зарецкий «сделал» тебе экзамен! А меня специально «прокатил»! Но ты вся такая наивная! Только что с облачка спустилась! Зарецкий к тебе с самого начала клеился… и добился своего. Хоть передо мной то брось прикидываться, – иронично улыбнулась Рая. – Думаешь, я не вижу, что у вас роман?
Тут Лика не выдержала, заорала:
– Что? Это уж слишком! Тебя заносит. Я думала, мы подруги. Приютила тебя на свою голову…
– Я все поняла! Сваливаю! Не вопрос! – бросила гордая Рая.
За пять минут она собрала свои шмотки в рюкзак и ушла, хлопнув дверью. С утра в офисе Лика была очень расстроена, все из рук валилось. А Зарецкий пришел с цветами. Она пожаловалась ему, что ошиблась в Рае. В душе он был рад такой новости, но говорил другое:
– Право на ошибку имеет каждый. Может, уже сегодня помиришься со своей Раей.
– Нет, не помирюсь… Она собрала вещи и ушла…
– Давай отвезу тебя домой. Успокоишься, завтра начнешь работать. Твой проект для Плещеева мне нравится. У тебя удивительные фантазии. Будет очень красиво.
Лика поднялась из за стола, благодарно взглянула на Зарецкого, но тут же снова села и заплакала.
– Ничего не хочу. Я думала, у меня есть подруга, парень…. А на самом деле ничего нет.

***

Он отвез ее домой и уехал в странном предчувствии, что почти у цели. В квартире после отъезда Раи был беспорядок, и Лике стало стыдно, что Зарецкий это видел. Она заставила себя прибраться. Вот тогда то и обнаружились пропавшие пять тысяч: Лика забыла, что положила их в куртку. Ей стало не по себе. Она надела ту самую куртку и пулей вылетела из квартиры.
Рая расторопно трудилась на своем рабочем месте – на раздаче в фаст фуде. Растолкав небольшую очередь, Лика приблизилась к ней и из за стойки залепетала:
– Раечка, я нашла деньги. Я их в карман куртки положила, чтобы не забыть. Хотела тебе сразу отдать, а потом… Прости меня.
Рая обратилась к ней официально:
– Девушка, вы заказываете?
– Пожалуйста, прости… Я была неправа… – со слезами просила Лика, но настырные едоки отодвигали ее от подруги, заказывая свои дурацкие сэндвичи.
– Рая! Вернись, пожалуйста.
– Чтобы было кого в воровстве обвинять, спасибо! – отрезала Рая и протянула Лике салфетку, чтобы вытерла слезы. – На, держи. И двигай отсюда.
В почтовом ящике Лику ждал конверт с канадским адресом. После отпора Раи письмо придало ей некоторой уверенности. Лика поднялась в квартиру, распечатала большой конверт и прочла маленькую записку: «Лика, я тебя больше не люблю. Мы должны расстаться. Прости. Михаил Прорва». Она перечитала письмецо несколько раз, прежде чем до нее дошел смысл…
Кого было звать в утешители? Только Зарецкого. Он приехал через полчаса: она рыдала. Он, как мог, утешал ее. А она твердила:
– Значит, он никогда меня не любил.
– Тебя нельзя не любить, – сказал наконец он и поцеловал ее: сначала в щеку, потом и в губы.
Эту ночь они провели вместе, в одной постели. Проснувшись утром, Зарецкий увидел, что Лика сидит в кресле.
– Лика… – нежно позвал он. – Почему ты там? Иди ко мне, – протянул к ней руку, она не двигалась. – В чем дело, я не понял…
– Не понял, значит, не понял… – недружелюбно ответила она.
– Мне уйти?
Лика помолчала, потом выдавила из себя:
– Нет.
– Ну тогда скажи, что с тобой?  "Неправильно все…
– А как правильно? – улыбнулся он.
– Не знаю. А ты?
Зарецкий закутался в покрывало, подошел к креслу, подсел на подлокотник, обнял за плечи Лику и сказал:
– По моему, если людям вместе хорошо, значит, они все сделали правильно.
Лика очень переживала свою измену. Весь день телом она была с Зарецким, а душой – с Мишей.
– Знаешь, один мудрец сравнил любовь и разлуку с костром и ветром: большой костер от ветра сильнее разгорается, маленький – гаснет. Так и чувства. Твой Миша… – бил в больную точку Зарецкий.
– Андрей, не надо… – скривилась она, как от зубной боли.
– Вот именно: не надо. Не надо горевать по слабому костру. Не жалей, Лика.
– А ты… ты как будто рад, что меня бросили.
– Не люблю, когда так говорят: «бросил», «бросила»… Я не верю, что кто то кого то может бросить.
– Меня бросили!
– Если люди расстаются, значит, это нужно им обоим, и кто сделал первый шаг – неважно. Люди, которым суждено быть вместе, не расстанутся. – Я говорю о нас с тобой.
– О нас? – удивилась она. – Андрей… Что у нас может быть?..
Зарецкий, возможно, и объяснил бы, что может быть у них, но в дверь позвонили.
– Это пицца, – воскликнул он.
– Я открою, – сказала Лика и пошла к двери.
На пороге стояла Рая. Она протянула через порог торт в красивой коробочке и выдала:
– Привет! Я решила, что дуться глупо и вредно для здоровья. Хотела позвонить, но потом решила сделать сюрприз, – она засмеялась над растерянным видом Лики. – Кажется, получилось. Видок у тебя, прямо скажем…
И тут Рая увидела сидящего на расстеленном диване Зарецкого. Несколько секунд она соображала, что бы это значило. Поняла, сделала испуганное лицо, повернулась и убежала. Торт остался в руках Лики.

***

Григорий Жилкин, исполняющий обязанности директора фабрики, представил Козловского Калисяку, назвав его своим консультантом. Обязанности Козловского были расплывчатыми: как сам он определил, «потереться и разнюхать», куда делись деньги. Через неделю Козловский отчитывался на складе по фабрике:
– На первый взгляд все в порядке, но… Пойми, бухгалтер тебе любые бумажки нарисует! Ты же знаешь, по каким рецептам готовится вся эта кухня…
– У тебя есть конкретные подозрения? Калисяк ввел тебя в курс дела? – торопил Гриша.
– Разбираю бухгалтерские отчеты. Кажется, начинаю кумекать…
– Кумекай побыстрее, пока фабрика не обанкротилась…
Спустя несколько дней Козловский победителем явился к Грише прямо на квартиру; хорошо, что Люба была на дежурстве…
– Что то случилось? – испугался Гриша и кивнул на мать, чтобы держал язык за зубами.
– Не то слово, – шепотом ответил Козловский. – Говорил я тебе, что выведу их на чистую воду? Выйдем…
Уже спускаясь по лестнице, он возбужденно продолжал:
– Ты просил меня бумажки посмотреть? Я и посмотрел. Кто то регулярно ставит тебя на бабки. Я недосчитался двухсот пятидесяти штук.
– Долларов? – присвистнул Гриша.
– Естесьна. Может, и больше.
По дороге на склад Козловский обрисовал ситуацию, как в анекдоте об английских артиклях «the» и «а», то есть «конкретно», а не «типа»… На фабрике через бухгалтерию налажен канал ухода денег налево, и Козловский догадывался, кто и как это делает. Оставалось только поймать воров за руку…
С этим невеселым открытием надо было что то делать, на что то решаться… Но чтобы решиться, необходимо с кем то посоветоваться. Гриша знал, как относится к Козловскому Люба, да и с ее подачи – мама Наталья Аркадьевна. Советоваться с ними – бесполезно. И все же…
Он пришел домой пораньше, застал дома всех, кроме Петра. Люба сразу направила мысли мужа в русло воспитательного процесса:
– Гриш! У тебя же выходные, сходил бы с ними на рыбалку или на футбол твой дурацкий.
– Я бы сам сходил на футбол свой дурацкий! Но у меня нет выходных! – огрызнулся Гриша.
– Ты не с той ноги встал, сынок? – оторвала взгляд от телевизора Наталья Аркадьевна.
– Он сегодня не вставал – он упал с кровати, – добавила перца Люба. – Гриша, что происходит?
– Ничего не происходит! Ничего! Оставьте меня в покое!
Свекровь с невесткой недоуменно переглянулись.
– Ладно, прости меня, – сменил тон Гриша. – Я просто не решаюсь сразу сказать, что… На фабрике обнаружилась недостача.
Люба посмотрела на него в упор и спросила:
– И кто это обнаружил?
– Козловский. Проверил все по бумагам.
– Фабрика работала себе и работала, и тут появляется Козловский, весь в белом, и объявляет, что все воры и проходимцы, – горько усмехнулась Люба. – Просто Родион хочет, чтобы ты опять взял его в партнеры. Ясно, как дважды два.
– Да плохо фабрика работала, – убеждал Гриша. – И денег не хватает! Зарплату платить нечем!
Но Люба твердила свое:
– Кому ты веришь? Человеку, который однажды тебя уже обманул?
– Ну, конечно! – разозлился Гриша. – Козловский вертит мною, как хочет, а я – дурак одноклеточный. Слыхали уже! И зачем я только тебе рассказал…
– Да потому что сам не веришь Козловскому… Ладно, я пошла, – закончила разговор Люба.
– Куда? – опешил он.
– На репетицию.
– Все поем, мама, поем… – с горечью заметил Гриша, обращаясь не к жене, а к Наталье Аркадьевне. – После ночного дежурства прямо с ног валимся, но если звонит господин Вешкин – появляется второе дыхание.
– Гриша, оставь его в покое, – с нажимом ответила Люба. – Лучше вспомни, что именно Аскольд помог тебе выйти из тюрьмы.
– Ой, ой, скажите, пожалуйста, – паясничал Гриша. – Ума не приложу, как мне его теперь отблагодарить?
– Благодари Козловского, который тебя за решетку и засадил.
– Физкульт привет Аскольду! – рявкнул Гриша и шагнул на балкон – курить.
Люба накинула плащ и хлопнула дверью. Жилкин остался вдвоем с матерью на кухне. Пашка болезненно реагировал на участившиеся родительские разборки, из своей комнаты носа не показывал.
Гриша закурил на кухне.
– Гриша… – укорила Наталья Аркадьевна.
– Мама! Надоел мне этот Аскольд хуже горькой редьки. А еще больше раздражает, когда она говорит, что он – безобидный. Разве может воздыхатель жены быть безобидным? Она меня совсем за мужика не считает!
– Женщине любое внимание приятно, Гришенька. Тебя совсем дома нет последнее время…
– Ведь на семью пашу, как семижильный. И только укоризны! – пожаловался Гриша матери.
– Гриша… – мягко сказала Наталья Аркадьевна. – Я, конечно, не все знаю. Но твоя жена прекрасно разбирается в людях. Я думаю, тебе стоит прислушаться к ее мнению. И быть с этим Козловским повнимательнее.
– Спасибо за совет, – резко поклонился он и тоже ушел из дома. На склад, успокоиться.

***

С тех пор, как на Жилкиных свалилось нежданно негаданно наследство, пошатнулись устои счастливой супружеской жизни. Их любовь, одолевшая множество испытаний, вдруг почему то обоим перестала казаться вечной и незыблемой. Что то надломилось: впервые они не желали выслушать друг друга, спокойно посидеть подумать и найти, как всегда бывало, компромиссный выход из сложной ситуации. Раздражение, напряжение в отношениях между Любой и Гришей нарастали, и они не могли с ним справиться… Во всем своем трагическом величии встали перед ними два извечно русских вопроса: кто виноват и что делать. Каждый из супругов в душе винил другого – но назвать саму вину не удавалось. В одиночку каждый пенял и на обстоятельства: на несчастную беременность Любы, на тяжелую болезнь Натальи Аркадьевны и переселение ее в Ковригин, на зреющие большие проблемы выросших сыновей. Но именно эти обстоятельства переломились в лучшую сторону благодаря любви… В общем, оставалось загадкой, кто и в чем виноват, а потому не решался и вопрос, что делать. Супруги Жилкины отдавали себе отчет в одном: семейное благополучие висело на волоске. Может, это был кризис среднего возраста?..

***

Зато у младшего Лобова из оборванных нитей вдруг связались первые петли будущего семейного счастья. Всем в это еще слабо верилось, но тем не менее…
После отказа от развода Леня пришел в кафе доложиться Оле и как бы невзначай обрисовать план дальнейших действий.
– Я не дам ей развода, пока не узнаю, чей это ребенок, – уверял он, выпив кружку хорошего пива за стойкой бара.
Оля стояла рядом, протирала эту самую стойку.
– Ты лучше подумай, какой ей был смысл скрывать от тебя беременность, если ребенок – не твой? Леня, может, тебе еще пива? Заведение угощает, – сухо сказала она, но душа ее ликовала: у дурня проснулся инстинкт отцовства – это же дорогого стоит.
– Нет, больше не надо, завязал, – ответил твердо Леня. – Не дай бог, в пьяном виде его зачал…
– Может, ее? – в тон спросила Оля.
– Нет, его… Так где живут эти люди?
– Галановы живут в Новосельске. А в Ковригине у них магазин… Настя работает там продавщицей.
И Оля на салфетке нарисовала ему схему, как добраться…

***

Лене не суждено было этого сделать. Вечером того дня Настя собрала свои вещи и тайно, когда Галановы заснули, покинула их квартиру. Утром Ирина обнаружила в ее комнате записку: «Спасибо за все. Я уезжаю. Прощайте».
– Уехала!.. Сбежала!.. – запричитала Галанова и вдруг сделалась болезненно злобной. – Дрянь… И это – в благодарность за все, что мы для нее сделали. Мерзкая, неблагодарная тварь!
Она разорвала записку на мелкие кусочки, закрыла лицо руками и зарыдала:
– Мой ребенок… Она забрала моего ребенка…
Потом Галанова вскочила, разбросав предложенные мужем таблетки, и закричала:
– Нет, она не может! Не может! Мы должны вернуть ее. Догнать и вернуть!
Ирина выскочила из квартиры, Сергей Александрович – за ней. Догнал жену он на автобусной остановке: увидел, как та разговаривает с торговкой семечками. Но торговка ничего вразумительного про Настю не сказала. Когда подошел Галанов, Ирина посмотрела на него, как на чужого, и сказала:
– Я этого так не оставлю. Я найду ее, все равно найду. Я не смирюсь с этим, слышишь?!

***

Обнаружила Настю Люба, когда пришла на дежурство. Она вошла в палату с капельницей, поставила штатив возле предписанной кровати, стала будить больную. Та повернулась.
– Настя? – узнала ее Люба. – Что с тобой?
– Привезли… – еле выговорила Настя – от удивления, что увидела сестру Лени в белом халате.
– Я здесь работаю, давай руку, капельницу ставить. Как себя чувствуешь?
– Спасибо, лучше.
– Вот и хорошо, – Люба вынула из кармана шоколадку и положила на тумбочку. – Тебе сейчас нужно сил набираться. А главное – полный покой, никаких волнений…
– Спасибо. Не ожидала вас увидеть… – Настя протянула руку.
Когда пришел врач, Настя сказала, что совсем здорова и просит, чтобы ее выписали.
– Не сегодня и не завтра, это точно, – ответил молодой доктор, глядя больше на Любу. – У вас остается угроза выкидыша. Вам нужен полный покой. Никаких физических нагрузок, и уж тем более не следует поднимать тяжести. Любовь Платоновна, вы видели багаж, с которым больную привезли? Уму непостижимо…
– Сумка тут ни при чем. У меня закружилась голова, потому что я побежала – автобус уже отъезжал… – ответила Настя.
– Скажите спасибо, что он сразу же привез вас к нам… Еще немного, и вы бы потеряли ребенка, – это доктор объяснил Насте, а Любе протянул карту назначений и сказал: – Результаты обследования показывают, у пациентки крайнее нервное истощение. Посмотрите, сестра, там новые назначения. Мы скорректировали схему… И следите, чтобы эта упрямая не вставала.
– Я прослежу, – с нажимом ответила Люба.
Из ординаторской она позвонила Лене и сообщила о Насте:
– Жалко мне ее… И тебя тоже. Запуталось все у вас… Может, когда родится ребенок… все изменится к лучшему?
– Я постараюсь, – ответил сестре Леня. – Люб, ты у нас знаешь кто? Сестра милосердия…
Леня приехал в больницу не в приемные часы, Люба провела его в палату. Говорили очень тихо, чтобы не разбудить соседок. Сначала вроде ни о чем. Потом Леня стал потихоньку убеждать Настю, что она теперь не может вот так запросто распоряжаться своей жизнью.
– Может, нам… еще раз… – недоговорил Леня, потому что Настя перебила:
– Мы уже пробовали, не вышло.
– Мы не все знали друг о друге. Настя, я тебя прошу… подумай, – он сделал паузу. – Ради ребенка…
Настя вдруг закрыла глаза, показывая, что разговаривать больше не может или не хочет. Но Леня добавил:
– Настя… Мне без тебя плохо…

***

После отбоя Люба тихо открыла дверь в палату, подошла к Насте, взяла за руку. Рука была ледяная. Люба осторожно спрятала ее под одеяло. Настя не спала. Обе соседки храпели.
– Вы меня ненавидите. За что… – всхлипнула она в тишине палаты.
– Тс с! Ты – моя невестка. И давай без «вы», договорились? Подвинься немного, – спокойно сказала Люба и села на край кровати. – Настя, ты пойми. У моей дочурки был врожденный порок сердца. Шансов не было. Кого тут винить?
Настя молчала. Потом решилась сказать:
– Прости меня, прости, пожалуйста.
– Не будем больше об этом вспоминать, – вздохнула Люба. – Что было, то прошло.
– Я постоянно об этом думаю. Вы все из за меня страдали. Почему я такая дрянь…
– Все меняется, и ты можешь измениться. А вот когда ты изменишься, постепенно и твоя жизнь другой станет.
– У меня сил уже не хватит, – замотала головой Настя.
– А ты не отмахивайся… от того, кто тебе помочь хочет.
– Не хочу, чтобы меня жалели… – призналась Настя.
– Что в этом плохого, Настя? Не жалеют только тогда, когда не любят, – по мудрому сказала Люба. Она сейчас больше о себе подумала.
– Не привыкла я к жалости.
– Ты сама близких то жалей, и будем квиты. Я в твоем возрасте тоже была страшная «оторва». Только когда родила Петра и Павла, стала что то понимать. Так что родишь и успокоишься. Давай ка, я тебе давление померю.
Люба заметила, что теперь Настя с готовностью протянула ей руку. Давление было нормальное. Тогда Люба решилась рассказать ей грустные вечерние новости.
– Настя, ты хорошо знаешь эту женщину… Ирину Галанову?
– А что? – напряглась Настя.
– Ты ведь сейчас у них живешь?
– Жила. Не очень долго, – скупо ответила Настя.
– Она приходила, чтобы забрать тебя обратно. Врач не разрешил, и с ней случился припадок.
– Какой припадок?
Люба взяла ее руку, нащупала пульс и осторожно заговорила:
– Она психически больной человек. Ты не знала? На почве того, что у нее нет своих детей. Она считает твоего ребенка своим собственным. Думает, что сама беременна, понимаешь? Такие больные годами могут выглядеть совершенно нормальными людьми, но достаточно ничтожного повода – и…
– Бред, – выкрикнула Настя.
– Именно что бред. Хорошо, что ты съехала от них. Это могло бог знает чем закончиться. За ней приехал психиатр.
Насте хотелось поговорить с Любой о Ярославе: с ним Галановы тоже что то нехорошее сделали, но не решилась…
Когда Люба ушла, Настя еще долго вспоминала этот длинный ночной разговор – первый в ее жизни откровенный разговор со взрослым и серьезным, каким то правильным человеком.

***

Люба больше всех из Лобовых содействовала примирению Лени и Насти. Долго и мудро уговаривала то ее, то его, чтобы ради ребенка простили друг другу все обиды. Леня ходил к Насте раз в два три дня, и они стали заново привыкать друг к другу. Леня рассказывал ей про то, что было дорого:
– У нас вообще все хорошо растет. Я когда маленький был, отец даже арбузы на огороде выращивал. Только они были малюсенькие… как теннисные мячики.
– Теннисные мячики? – смеялась Настя. – Хоть сладкие?
– Ага. Я так гордился, что таскал их тайком в школу. Ты как вообще?
– Нормально. Слабость только… – Настя вдруг просияла. – Он уже меня слышит.
– Как слышит?
– А вот так, – Настя дотронулась до своего живота. – Эй, как ты себя чувствуешь? – она прислушалась. – Говорит, что хорошо. Хочешь потрогать?
Леня робко кивнул. Настя приподняла одеяло, и он увидел ее выросший живот, в котором зрел маленький человечек. Его сын… Леня осторожно и нежно прикоснулся к нему. Спросил:
– Толкается?
– Футболист будет, – засмеялась она.
Когда Леня вышел от нее, встретил Любу.
– Леня, когда Настю выпишут из больницы, ты должен забрать ее домой, – серьезно сказала она. – Она не такая сильная, как хочет казаться… Ведь хотела наложить на себя руки…
– И поэтому мы должны с ней нянчиться? – вдруг разозлился он.
– Леня, Настя – твоя жена, – убеждала Люба, прижав брата к стенке в коридоре больницы. – Настя – Лобова. Лобовы никогда по чужим домам не скитались.
– Она сама не захочет ко мне вернуться… К нам.
– А ты попробуй, – влезала в самую душу Люба. – Попробуй.
– Я поговорю с мамой.

***

Леня не представлял, как приступить к делу: просить родителей простить Настю и позволить ей вернуться в их дом… Целый день он вертелся поближе к матери – и так ей угодит, и эдак. Мама Таня знала это настроение сына и наконец спросила:
– Ты же хочешь что то мне сказать?
– С чего ты взяла? Ведро вынести?
– Ох, сынок, сынок… Ну, говори уже.
– Мам. Я был в больнице у Насти. А потом еще с Любой поговорил.
– И что? – Мама Таня подвела сына к окну, заглянула ему в лицо. – Ну говори!
Леня, собравшись с духом, выпалил:
– Как ты думаешь, Настя может сюда вернуться?
– Господи! Сынок… – она обняла его. – Я так ждала, что ты об этом заговоришь.
– Мам, поговори с ним сама, а? – кивнул он на дверь в гараж, откуда доносились стуки и звуки. – Отец ведь только тебя и слушается… Разрешит он ей вернуться?
Мама Таня вздохнула:
– Не уверена, что он сильно обрадуется.
Тоже была задача – выбрать подходящее время, поговорить с Платоном. Прошло еще два три дня. Леня даже к Насте не ходил, боялся ей в глаза глядеть. И вот сошлись супруги Лобовы старшие вместе в своем помидорнике – пасынки обрывать на кустах. У мамы Тани все споро получалось, а Лобову было просто интересно глядеть, как у нее пальцы бегают, приученные к подобному труду. И вот среди этой трудовой лепоты Татьяна сказала:
– Совсем ведь Ленька загрустил.
– Знаю, куда клонишь, – сообразил он. – Говорю сразу – нет. И без нее сорняков полон огород!
– Платон! Ведь мается девка, и Ленька мается.
– Все. Слышать даже не хочу.
– Платоша, ну что же мы, – нелюди? Всего то и надо – в дом человека пустить.
– В дом ее?! Ко мне в дом змею эту?! Да я ее…
Лобов с размаху пнул ведро с пасынками, и сам не удержался – упал навзничь. Смешно было со стороны глядеть: Татьяна и рассмеялась. Лобов попытался подняться, но от резких движений ему сделалось дурно. Она увидела, как муж стал хватать ртом воздух. Подбежала, но он все таки встал, махнул на нее рукой и шагнул из парилки теплицы на свежий воздух.
Первый опыт был неудачным. Татьяна в ожидании второго не смела перечить ему ни в чем. За сорок лет он изучил это ее настроение. Оно означало, что супруга очень хотела его в чем то убедить…

***

С утра Лобов долго бродил по своему саду – рассматривал деревья, щупал завязь, делал какие то пометки на яблонях. Так он искал правильный ответ на насущные жизненные вопросы. Старался, чтобы в это время никто его не видел. Но от мамы Тани разве что утаишь?
– Лень, отец думает… – шепнула она сыну, когда тот спустился позавтракать. – К вечеру надо ждать ответа.
Вечером мама Таня с Леней молча и напряженно сидели в гостиной, смотрели телевизор. Вошел Лобов, подсел к ним на диван, минут пятнадцать тоже глядел на экран.
– Лень! Мать тут про Настю разговор завела… – начал он. – Я подумал: и чего это я так озлобился против нее? Старею, что ли?
– Платон, не наговаривай на себя, – ласково сказала мама Таня, поддерживая мужа.
– Может, я и не прав совсем? И Настя не так уж и виновата, если разобраться… Так что живите, Ленька. Главное, чтоб дружно. Пускай!
– Отец! – воскликнула Татьяна и поцеловала мужа. – Ты у меня… самый молодой! Лень, ты чего – не рад, что ли?
– Я… я просто обалдел! Спасибо, пап, – растерянно ответил Леня и сорвался с места. – Поеду… к ней!
– Да куда ж ты на ночь глядя? – рассмеялся Лобов. – Выписывают то когда?
– Не знаю. То есть завтра… то есть в пятницу… Пап, ты просто… – Леня вышел, так и не найдя нужных слов.
Лобов остался с Татьяной, довольный, сидел и пялился в телевизор. На душе было так радостно…
– Спасибо тебе и Бога благодарю! – прослезилась она.
– Ну да? А Бог то в курсе?
– А без Него тут не обошлось! Такого мне мужа дал!

***

Для Насти это решение не было неожиданностью. Она уже поняла, какие Лобовы добрые, таких поискать – не сразу найдешь… Жгучее чувство стыда от содеянного немного притупилось, но не прошло. Ну как она войдет в дом, из которого выгнали… Да и жить ей – не с Лобовыми вообще, а конкретно с Леней, которому до идеала далеко. Все эти мысли разом столкнулись в голове, когда Леня уговаривал после выписки вернуться к нему. Он смотрел теперь на нее по собачьи преданно, но Настя вдруг сказала:
– Я не знаю.
– А я знаю! – решительно ответил он, и эта решительность была Насте бальзамом на душу. – Я – отец и у меня тоже право голоса есть: наш сын…
– Да откуда ты вообще взял, что сын? – Она села на кровати, врачи разрешили.
– Наш сын должен расти в полной семье. Ты же все это лучше меня знаешь. На собственном, можно сказать, опыте… Скажешь, не так?
– Ладно, почти убедил. А как с Ярославом быть? К Ларисе ты идти отказываешься…
– Да займусь я твоим Ярославом! И Ларису подключу. Ну, все? Едем в Бережки?
– Обещаешь?
– Сыном клянусь.
– Лень, ну ты совсем, что ли… Нашел чем клясться, – испугалась Настя.
– Собой тогда клянусь!
– Да ну тебя! – засмеялась она.

***

Приезжал ближе к выписке к Насте Сергей Александрович, весь какой то потухший: любимую его Ирочку в дурдом положили, возможно, на несколько месяцев. Подобных приступов с ней никогда не было. Настя утешала его, как могла, обещала съездить к Ирине. Галанов, сам не веря в успех, предложил Насте вернуться к ним. Но она ответила, что поедет к мужу. Сказала и тут же осеклась: сомнения не отступали.
– Не знаю, ехать? – она глянула на него вопросительно. – Он из за ребенка меня зовет! Ребенок ему нужен и мамка нянька к ребенку. И все!
– Ты так уверена, что ему нужно? А мне кажется, он тебя зовет, потому как любит.
– Он меня сначала любил, ну, раньше, сразу. А я все испортила. Теперь я ему никто. Он вообще даже… Говорит со мной, а сам не смотрит даже! А я ведь… – совсем смутилась Настя. – Дура!
– Ты его любишь… – признался за нее Галанов.
– Да? Вы так думаете?
– Думаю…
Она вздохнула:
– То он меня любил, а я его – нет, а теперь наоборот!
– Настенька, пусть все будет хорошо… хотя бы у тебя… Ну, а если… мало ли что, если у тебя там не сложится – ты всегда можешь вернуться к нам.
Ну вот, подумала Настя, то любит, то если не сложится… В общем, свою голову надо на плечах иметь. Вот Лобовы – Платон Глебович и Татьяна Андреевна – те имеют, потому все у них ладно и получается.

***

Леня в оставшиеся перед выпиской Насти дни старательно наводил марафет в своей отремонтированной комнате: накупил всяких нужных, как он думал, вещей, повесил люстру, купил ширму, поставил вторую кровать. Настя сказала, что пока они будут спать отдельно.
Мама Таня тоже мыла скребла по углам. Лобов ворчал:
– Ну просто всенародный праздник!
– Не ворчи, отец. Я давно собиралась сделать генеральную уборку.
– Генеральную… – усмехнулся он. – К нам, значит, генерал едет?
– Кто ж его знает? А может, Платон Леонидович когда нибудь и станет генералом.
– Кто? Какой такой Платон Леонидович? – не понял Лобов и замолчал. Потом вдруг стукнул себя по лбу. – Ты вон про что!
– Что, хочешь быть дедом генерала? – засмеялась Татьяна.
Лобов отмахнулся, продолжая ворчать:
– Если я согласился, чтоб она вернулась, не надейся, что я буду прыгать от радости. Только ради тебя, ради Леньки – сделаю вид, что у меня это, как ее… Ну, в сериалах бывает…
– Амнезия.
Во во. Полная потеря памяти. Ты просишь забыть, что она натворила? Ладно, как будто забыл! Но здесь… – он показал на сердце. – Здесь – останется.
– Да забудешь и здесь! Платон, будто я тебя не знаю! – уверенно сказала Татьяна.

***

В день выписки в доме все сверкало. Татьяна сама удивлялась – не помнила, когда она так тщательно убиралась. И ей было радостно. Лобов с утра сказал, чтобы на него не надеялись: будет в гараже машину чинить, не выйдет встречать.
Но когда Татьяна крикнула:
– Платон, приехали! – Он аккуратно вытер руки и вышел на крыльцо.
Настя подождала Леню, пока он выгружал из машины ее сумки, и за ним вошла в калитку лобовского дома. У мамы Тани глаза были уже на мокром месте.
– Здравствуйте, – тихо сказала Настя.
– Здравствуй, доченька, – ответила она и обняла невестку как родную.
Леня посмотрел на отца, под его взглядом Лобов тоже сказал:
– Здрасьте.
– Сначала покушаешь – потом отдохнешь, или наоборот? У меня пироги… – сказала мама Таня и ввела Настю в дом.
– Как скажете, мама, – тихо ответила она.
Стол был уже накрыт, заваренные листья смородины, которые любили пить Лобовы, распространяли по кухне родное аромат. Сели, стали обедать. Разговор не клеился. Какая то тяжесть запечатала у всех уста. Настя смотрела в тарелку. Леня давился пирогом. Лобов играл желваками. Маме Тане было легче всех скрывать неловкость – она курсировала между столом и плиткой, подавая кушанья.
Наконец Настя отложила ложку, нервно сглотнула и сказала:
– Татьяна Андреевна, Платон Глебович! Вы… ничего не говорите, словно ничего не случилось. Но я так не могу. Я знаю, что ужасно виновата перед вами, и если вы даже меня простите – сама себя я никогда не прощу, – и заплакала.
– Да что ты, девочка моя, – обняла ее мама Таня. – Все будет хорошо.
У Лобова с утра ныло сердце: он запомнил Настю своенравной и… лукавой, потому и боялся ее возвращения. Теперь неожиданно она показалась совсем другим боком – сама женственность и покорность. Снова, что ли, притворяется? Ленька с Татьяной, ясно, поверили ей… А он? У него вдруг перестало щемить сердце, на душе водворился мир. Лобов почувствовал, что он может простить ее, уже простил. Как и предсказала супруга. Вот ведь пророчица…
Настя плакала, уткнувшись в плечо Татьяны, которая ласково гладила невестку по спине, и не могла оторвать рук, чтобы вытереть свои слезы, бежавшие по щекам. Ленька глядел на них завороженно. Прямо картина Репина!
У самого Лобова подозрительно заблестели глаза. С напускной строгостью он сказал:
– Вот бабье! Лишь бы сырость разводить. Пойду ка кроликам корму задам. Забыли про кроликов то, – встал и ушел.
Вечером лобовский дом светился всеми своими окнами. Давно так не было. Какое счастье!

*F.I.N*

0