Глава 10

Мария находилась без сознания всего несколько секунд, но они показались вечностью тем, кто стал свидетелями этого чудовищного происшествия. Виктория же, виновница случившегося, тоже едва не лишилась чувств, осознав, что она натворила.
Но вот Мария наконец открыла глаза, и Мариано тотчас же метнулся к двери:
- Я привезу врача!
А Виктория, у которой немного отлегло от сердца, вышла из оцепенения и набросилась на Катриэля:
- Убирайтесь вон! Из-за вас я чуть не убила сестру.
- Мама, не надо ссориться,— взмолилась Камила.— Мы сейчас все должны думать о здоровье тети.
- Именно об этом я и думаю!—парировала Виктория.—Я не желаю зла Марии и не собиралась в нее стрелять. Но вы, кровожадный индеец, принесли беду в наш дом! Цз-за вас пролилась кровь моей сестры, и, пока вы здесь, мы все подвергаемся опасности.
- Опасность исходит от вас, Виктория,—печально молвил Катриэль.—Вас пожирает ненависть и мания величия. Вы ничего не видите вокруг. А вместо сердца у вас—камень.
- Вон! Вон отсюда! — истерично закричала Виктория.—Я не намерена выслушивать оскорбления от грязного индейца!
- Я не уйду, пока вашей сестре не станет лучше,—твердо заявил Катриэль,
Приехавший доктор нашел рану Марии неопасной, и Катриэль, чтобы не злить Викторию, незаметно вышел.
Но утром он вновь зашел к Марии—справиться о ее здоровье.
- Спасибо, мне уже намного легче,—сказала она.—А вот тебе надо поторопиться с отъездом, потому что сюда в любой момент может нагрянуть Августо.
- Нет, он не придет. Ему больше нечего делать в «Эсперансе»,— ответил Катриэль.
- Ты не все знаешь. Лейтенант Монтильо добивается руки моей дочери,— пояснила Мария
Это известие ошеломило Катриэля. Далеко сразу он решился открыть Марии, каковы Я самом деле были намерения Августо.
- Бедная моя девочка!—схватилась за голову Мария.— Она ведь любит его...
Убедившись в том, что жизнь Марии вне опасности, Катриэль уехал из «Эсперансы». А вскоре туда пожаловал Августо. Лусия выбежала встречать его, еще издали заслышав стук копыт.
- Ты жив! Я так боялась за тебя! Так ждала тебя!
Он сжал ее в своих объятиях, крепко поцеловал в губы. Затем горячо заговорил о своей любви и предложил Лусии стать его женой.
От счастья у нее все поплыло перед глазами, а когда туман немного рассеялся, она ухватила Августо за руку и незамедлительно потащила его к Марии:
- Пойдем, пусть мама нас благословит!
Мария встретила Августо холодно, сказав, что прежде хотела бы поговорить с ним наедине. Лусия с недовольным видом вышла.
Августо же, услышав, какие от него требуются объяснения, на миг потерял дар речи, а затем принялся все отрицать:
- Как вы могли заподозрить меня, честного офицера, в связи с дешевой цирковой потаскушкой?! Я оскорблен!
- Я и не ожидала услышать от вас чего-либо другого,—грустно молвила Мария.— И сейчас, более чем прежде, убеждена в правомерности своих подозрений. Только человек, лишенный чести, может так грязно говорить о девушке, которую любит. Ведь вы прекрасно знаете, что Милагрос— чистейшее существо.
- Я не знаю ее и знать не хочу! Я люблю вашу дочь Лусию и прошу ее руки!
- К сожалению, не могу дать согласия на этот брак,— твердо произнесла Мария.
Посрамленный Августо пулей вылетел из ее комнаты, но ему еще пришлось отвечать на вопросы Лусии и Виктории, ждавших его за дверью.
- Мне предъявлено чудовищное, невероятное обвинение,— пояснил он.— Сеньора Мария утверждает, будто ей известно, что я влюблен в циркачку Милагрос, а на Лусии хочу жениться из-за выгоды.
- Что? — возмутилась Лусия—Она сошла с ума!
- Это все проклятый индеец!—догадалась Виктория.— Сама бы Мария до такого никогда не додумалась.
- Индеец?—изумленно спросил Августо.
- Да, он... Как бы это выразиться?.. Он наш родственник,— ответила Виктория.— Совсем недавно он был здесь и наверняка что-то нашептал Марии.
Только теперь Августо окончательно понял, что разоблачен. И, вновь приняв позу незаслуженно оскорбленного, трагическим тоном произнес:
- Прощайте, Лусия. Как человек чести, я должен немедленно покинуть ваш дом.
- Нет! Нет! — она бросилась уговаривать его остаться, клялась в своей любви, говорила, что не сомневается в его благородстве, но все оказалось тщетно: Августо уехал.
Тогда Лусия высказала матери все, что о ней думала, назвав своим злейшим врагом. Потом долго плакала, а ближе к ночи вдруг собралась ехать вдогонку за Августо, и Камила не смогла удержать ее.
Между тем Августо завернул в первую же придорожную таверну и, выпив там изрядное количество спиртного, оказался в постели с хозяйкой сего заведения—Олиндой.
Спальня Олинды находилась наверху, а внизу продолжали пьянствовать солдаты из бывшего форта Энрике, которых нынешний командир Родригес воспитывал по своему разумению—в духе разгула и анархии.
Лусия, проезжая мимо таверны, вполне резонно подумала, что Августо мог остановиться здесь на ночевку, и вошла туда.
Двое солдат и сержант, уже упившиеся до скотского состояния, восприняли появление столь утонченной красавицы как чудесный подарок судьбы. Пусть глупый лейтенант утешается с грубоватой простолюдинкой Олиндой, а им выпала куда большая удача—поразвлечься с юной аристократкой!
Плотно обступив Лусию, они, сразу все трое, принялись гладить ее по открытым плечам, расстегивать пуговки на платье, расплетать волосы.
Лусия поначалу умоляла их не обижать ее, взывала к их разуму и человечности, а потом стала неумело, беспомощно отбиваться.
- Ах, ты так?—разгневался сержант.— Мы тебе не нравимся? От нас пахнет потом и вином? нy так знай: сейчас я буду делать с тобой все, что захочу, а потом тебе добавят удовольствия мои товарищи! Может, тогда ты перестанешь с таким пренебрежением относиться к людям в воинских
мундирах.
Он решительно повалил Лусию на пол и, с шумом разорвав ее платье, стал стаскивать с нее нижнее белье, путаясь в многочисленных застежках и переплетениях кринолина.
Бедная Лусия закричала что было мочи:- «Помогите!»
Ее отчаянный крик достиг слуха Августо и Олинды.
- Пойду посмотрю, что там происходит,— встрепенулась хозяйка таверны, но Августо удержал ее в постели:
- Ты что, никогда не видела, как развлекаются пьяные солдаты?
- Там кто-то звал на помощь,— возразила Олинда, прислушиваясь.
Но Лусия уже перестала кричать, потому что руки сержанта сдавили ей горло.
- Вот так-то лучше,—прохрипел он.— Если еще раз пикнешь, я убью тебя, как паршивую собаку!
- Это я убью тебя, если ты не оставишь в покое девушку! — внезапно прозвучал у него за спиной чей-то грозный голос.
Приподняв голову, Лусия увидела Катриэля, державшего наготове острый индейский нож.
В тот же миг солдаты накинулись на неожиданного ночного посетителя, однако были отброшены им в разные стороны и обезоружены. Теперь в руках Катриэля был уже не нож, а пистолет, и сержант, не желая быть застреленным лет, и сержант, не желая быть застреленным отпустил Лусию.
Она отползла в угол, незаметно подобрав с пола нож Катриэля.
Тем временем солдаты оправились от удара и вновь напали на Катриэля. Сержант же вцепился в Лусию, пытаясь вместе с нею покинуть таверну.
Однако на сей раз Лусия уже могла постоять за себя: не раздумывая, она всадила нож в живот ненавистного насильника.
Сержант издал дикий вопль и тяжело рухнул на пол. Кровь вовсю хлестала из его раны, и это привело в ужас двух других насильников. Не желая для себя участи, постигшей их командира, они обратились в бегство.
- Ну все, теперь самое худшее позади,—перевел дух Катриэль.—Лусия, успокойтесь. Я провожу вас до «Эсперансы».
- Нет! Не трогайте меня! Не прикасайтесь ко мне!—истерично закричала она.—Уберите свои грязные руки!
В этот момент в таверне появился Мариано, посланный Марией в помощь дочери.
- Что здесь происходит?—спросил он изумленно и строго, увидев растрепанную, в изодранном платье Лусию и склонившегося над ней Катриэля.—Я требую объяснений!
- Это не то, что вы себе вообразили,—ответил Катриэль.
Он рассказал, как все было в действительности, но Мариано ждал подтверждений от Лусии. А она—молчала!
- Лусия, прошу вас, ответьте,— обратился к ней Катриэль.— Неужели вы не понимаете, насколько это для меня важно?
- Я ничего не помню,— вымолвила она.
- Возможно, вы боитесь признаться в том,
- Что ранили сержанта?—предположил Катриэль
- Не бойтесь; я возьму это на себя. Вы только подтвердите, что я не обижал вас, а, наоборот, защищал.
- Да, все так и было,—нехотя выдавила из себя Лусия, глядя на Мариано.—А теперь, прошу вас, увезите меня отсюда к моему отцу, в Санта-Марию.
- Сейчас? Ночью? В таком виде?—попытался вразумить ее Мариано.—Сначала мы вернемся в «Эсперансу». Сеньора Мария там очень волнуется.
- И пусть! Я не желаю о ней даже слышать! Если вы не хотите мне помочь, я уеду одна! — впала в истерику Лусия.
Ее голос наконец узнал Августо. Слегка отворив дверь, он увидел, кто находился на нижнем этаже.
- Я ухожу,—сказал он Олинде.—Ты меня никогда не видела, мы с тобой не знакомы.
Выпрыгнув в окно, он вскоре вошел через дверь. Лусия тотчас же припала к нему, умоляя спасти ее от озверевших солдат, а также индейца.
И вновь Катриэлю пришлось доказывать, что он—защитник, а не насильник, но на сей раз ему очень помог Мариано,
Августо же, чувствующий свою вину, сказал, что сам сдаст куда следует раненого сержанта и пусть тот ответит за содеянное.

Наутро Мариано вернулся в «Эсперансу» один, без Лусии, которая уехала с Августо к отцу.
Мария, не спавшая всю ночь, была потрясена случившимся с ее дочерью.
- Какое счастье, что Катриэль подоспел вовремя,—заключила она, вызвав неистовый гнев Виктории.
- Как ты можешь такое говорить?—вскинулась она на Марию,—Да из-за этого индейца все наши беды! Если бы он не оклеветал Августо, Лусия сейчас была бы рядом с тобой и готовилась к свадьбе. Но тебе, похоже, этот дикарь ближе и роднее собственной дочери! Ты сама виновата, что Лусия бросила тебя, сбежав к отцу.
- Ты несправедлива ко мне, Виктория,— оправдывалась Мария.—Я только хочу уберечь Лусию от обмана.
Они еще долго говорили в том же духе, а Мариано и Камила, уединившись в гостиной, не смогли удерживать радости от встречи друг с другом.
- Я так тревожилась за тебя,—призналась Камила.
- Если бы ты знала, как приятно мне это слышать,—ответил он и в порыве счастья обнял ее.
Их губы приблизились настолько, что избежать поцелуя было невозможно.
Затем, опомнившись, Мариано стал извиняться за несдержанность, но Камила, улыбаясь, прервала его:
- Это был самый приятный момент в моей жизни.
- Правда?—обрадовался Мариано.—Значит, я теперь могу сказать, что люблю тебя? С первого взгляда, с первой минуты нашего знакомства я понял это, но не решался признаться.
Они поцеловались вновь, и в этот момент их увидела Виктория.
- Что вы себе позволяете, Хименес?—грозно произнесла она,
- Простите, сеньора,—смутился Мариано.— у меня не было дурных намерений. Я люблю вашу дочь и... прошу ее руки!
- Да как вы смеете?!—в ярости воскликнула Виктория.—Никогда! Слышите, никогда этому не бывать! Камила, собирай вещи, мы сейчас же уезжаем в Санта-Марию!
- А как же тетя? Мы не можем оставить ее одну,—возразила Камила.
- Это не твоя забота!—отрезала Виктория.—Пойдем!
Она едва ли не силой увела Камилу в ее спальню, но дочь и там продолжала спорить с матерью.
- Я не узнаю вас, мама,—говорила она.—Вы проявляете жестокость к тете, к Мариано, ко мне. Не хотите считаться с нашими чувствами. Ведь у меня—первая любовь! Я хотела рассказать вам об этом, чтоб мы вместе порадовались...
- Нечему тут радоваться!—прервала ее Виктория.—Какой-то жалкий адвокатишко выискался! Разве это подходящая партия для девушки из семейства Оласабль?
- Но я люблю его, мама! Мне не нужен никто другой, кроме Мариано. И я останусь здесь—с ним и с тетей, которой нужна моя помощь!
- Нет, ты уедешь! Именно потому, что он— здесь, я увезу тебя! Он и так уже воспользовался твоей неопытностью.
- Мама, о чем вы говорите? Это был всего лишь первый, чистый поцелуй. Я была счастлива!
- И у тебя хватает наглости говорить мне об этом с таким бесстыдством?
- Не вижу ничего зазорного в том, что полюбила Мариано,— с обидой произнесла Камила.— Наоборот, я рада тому, что оказалась способной на это чувство. Значит, то ужасное одиночество, на которое вы меня обрекли, не сделало черствым моего сердца!
- Но, к сожалению, и не сделало из тебя достойной девушки,—добавила Виктория.
Камила восприняла это как оскорбление.
- Вы не имеете права говорить мне это,— произнесла она с нажимом, вкладывая в свои слова особый смысл, о котором Виктория не могла даже подозревать, и потому не остановилась вовремя.
- Нет, имею!—продолжила она все в том же назидательном тоне.— Порядочная девушка не станет целовать мужчину втайне от семьи, даже если любит его!
- И это говорите мне вы?! — не сдержавшись, воскликнула Камила.— Вы, которую сотни мужчин целовали за деньги?!
Выпалив это, она тотчас же испугалась и стала просить Викторию о прощении, но та словно окаменела.
С трудом оправившись от удара, Виктория молча собрала дорожную сумку и уехала в Санта- Марию. Розалинда, содержательница малюсенькой таверны, изумилась, увидев пожаловавшую к ней бывшую подругу по борделю, а ныне знатную даму Викторию Оласабль.
- Какими судьбами?—расплылась она в радушной улыбке.— А я уж думала, что ты и знаться со мной не захочешь.
Вместо приветствия Виктория подошла к ней и отвесила пощечину.
- За что?—обиженно воскликнула Розалинда.
- За твой поганый язык! За предательство! — пояснила Виктория.— Ты не пожалела моей дочери, ранила ее хрупкую душу.
- Это какое-то недоразумение,—сказала Розалинда.— Я видела твою дочь лишь однажды, когда мы столкнулись в магазине. Давай разберемся во всем спокойно. Рассказывай по порядку, что произошло.
Она поставила перед Викторией бутылку виски, и так, за выпивкой, бывшие подруги пришли к выводу, что Камила попросту подслушала разговор Розалинды и ее приятельницы.
- Да, она тогда вышла из магазина, у нее случился приступ недомогания,— вспомнила Виктория.—Значит, еще не все потеряно. Обещай, что скажешь Камиле, будто вы говорили о какой- то другой Виктории, а вовсе не обо мне!
- Ради Бога, я всегда готова тебя подстраховать,—согласилась Розалинда,
Несколько успокоившись, Виктория осушила очередную рюмку и вдруг разоткровенничалась.
- Все эти годы я терпела унижения, мечтая только об одном: отомстить сестре, которая украла у меня все — родителей, дом, единственную в жизни любовь. И вот теперь моя мечта близка к осуществлению!
- А ты уверена, что никто не узнает правду?—с опаской спросила Розалинда.
- Теперь уверена. Я помирилась с сестрой завоевала доверие Гонсало, ее мужа... Тот еще мерзавец, строящий из себя джентльмена!. Я вернула все свое имущество. А кроме того, привязала к себе племянницу. Лусия любит меня гораздо больше, чем Марию!
- Значит ты добилась всего, чего хотела?
- Нет,— печально молвила Виктория.— Мне недостает Камилы, собственной дочери. И еще... Я жажду увидеть, как моя сестрица Мария проведет остаток жизни в аду! Совсем одна, в мире унижений, лишений и стыда! Точно так же, как это было со мной—по ее вине.

Глава 12

Мария не поверила заверениям сестры и наутро поехала к Катриэлю—чтоб он начал тяжбу, пока Гонсало еще не успел продать имение.
Каково же было ее изумление, когда в доме Катриэля она застала... князя!
- Не ожидала от вас такой прыти,—сказала ему Мария.— Вы разузнали, что у моего мужа— сомнительные права на «Эсперансу», и зашли с другой стороны? Решили уговорить другого, законного владельца?
Она так распалилась, что Катриэль не смог и дальше ломать комедию.
- Вы не узнаете меня? Ведь я—Катриэль.

Затем он посвятил ее в свой план, и, вернувшись домой, Мария, ко всеобщему удивлению, заявила, что согласна на продажу «Эсперансы».
- Я же говорила: она не в своем уме!—шепнула Виктория Гонсало.
А Камила, уединившись с Марией, стала умолять ее отказаться от прежнего решения.
- Теперь, после вашего согласия, они уж точно продадут «Эсперансу». А я ее так полюбила! К тому же она по праву принадлежит Асунсьон и Катриэлю. Незадолго до нашего отъезда из имения я нашла старый мамин дневник. И в нем сегодня обнаружила письма Асунсьон, где она пишет дедушке, что посылает деньги на обустройство «Эсперансы». Может, стоит отдать их Катриэлю?
- Да, моя девочка, мы отдадим их Катриэлю!—обрадовалась Мария.— Ты умеешь хранить тайну, поэтому я скажу тебе, что Катриэль и князь—одно лицо!
Ознакомившись с письмами Асунсьон, адвокат Асурдуй пришел к выводу, что настала пора объявить о ее кончине и пустить в ход оставленное ею завещание. Вот только надо подождать, пока Катриэль получит документы от Гонсало, и—можно будет начинать судебный процесс.
Склонить Линча к продаже имения Катриэлю всячески помогала Синтия, у которой тут был свой интерес: она страстно влюбилась в князя и надеялась, что он в конце концов ответит на ее чувства взаимностью.
Но открыть их Катриэлю она решила еще до того, как он поселится в «Эсперансе» и они станут видеться гораздо реже.
Однажды, пригласив князя на ужин и угостив его хорошим вином, Синтия сказала:
- Впервые мне захотелось поговорить с вами когда я прочитала рассказ о любви белого юноши к индианке. Я тогда сама влюбилась в вашего героя. А потом, уже познакомившись с вами поняла, что этот персонаж был частью вас.
Ее откровения взволновали Катриэля, он невольно потянулся к ней, взял за руку. Синтия приблизилась к нему в ответном порыве, губы ее коснулись губ Катриэля. В тот же миг его пронзила острая боль—вспомнилась Милагрос.—но он поспешил изгнать это болезненное воспоминание из своего сердца, прошептав:
- Целуй меня. Синтия, целуй!
Очнулся он через несколько минут, когда до него вновь стал доходить смысл произнесенных Синтией слов:
- Моя жизнь принадлежит вам, князь. Возьмите ее!
- Нет, я не могу, не должен, не имею права.— быстро заговорил он.— Прости меня, Синтия.
Ее приговор настиг его уже у двери:
- Никогда больше не смейте показываться мне на глаза'!
Дома он со стыдом признался Браулио:
- Я заигрался в обман, зашел слишком далеко! В моих руках находилась честь достойной женщины, и я чуть было не воспользовался ей. Вел себя, как самый пошлый негодяй...
Наутро он пошел к Синтии и сорвав с себе накладные усы и бороду, открыл перед нею свое истинное лицо.
А Синтия, к удивлению Катриэля, все поняла и все ему простила:
- Вполне возможно, я не позволила бы Катриэлю даже дотронуться до края моей одежды. Мне тоже свойственны предубеждения. Но теперь я знаю тебя и люблю. И мне абсолютно все равно, какое у тебя имя, какой титул... Я помогу тебе вернуть имение и буду терпеливо ждать, когда ты окончательно забудешь ту циркачку, разбившую тебе сердце.
Домой Катриэль вернулся почти счастливый.
- Мне стало легче дышать! — сообщил он Браулио.—А скоро я и вовсе избавлюсь от этой личины—князя Арчибальдо де ла Крус. И должен найти силы для того, чтоб жить под своим именем.
- Дай-то Бог,—молвил Браулио, тяжело вздохнув.
Катриэль понял, что его старый верный друг подумал в тот момент о Милагрос, и согласился с ним: действительно, где взять силы, чтобы забыть ее, не вспоминать о ней ежесекундно?
Катриэль гнал от себя мысли о Милагрос, потому что в его воображении она давно уже была женой Анибала. Он даже не предполагал, какие чудовищные мытарства довелось ей пережить за это время.
Упрятав Хуансито в приют, Анибал заявил, что не скажет, где находится мальчик, пока не получит в жены Милагрос. Это требование показалось жестоким даже Ларе, всегда принимавшей сторону Анибала, и она предложила Милагрос свою помощь:
- Скажи, что ты согласна переспать с ним этой ночью, а вместо тебя к нему приду я.
- Но он же тебя попросту прогонит!
- Нет. Его надо перед тем хорошенько напоить, и он не заметит подмены. А я надену парик и твое платье.
Так они и поступили. Анибал действительно не обнаружил обмана и заснул счастливым. Но утром, не увидев Милагрос в своей постели, позвал ее к себе, надеясь продолжить любовные утехи.
Она, естественно, стала отпираться, спрашивать, где Хуансито, чем обозлила Анибала. Он вновь отказался говорить о Хуансито, и порочный круг замкнулся.
Милагрос поняла, что обманом ей ничего не добиться, а как вернуть братишку, она не знала.
В то же время Анибал грубо обидел Лapy, сказав, что в постели она—ничто по сравнению с Милагрос. Лapa не смогла этого стерпеть и открыла ему всю правду о вчерашней «брачной» ночи.
В бешенстве Анибал бросился с ножом на Милагрос, но ее попытались защитить друзья. И смертельный удар, предназначавшийся девушке, принял на себя цирковой силач Антонито.
Жандармы увезли Анибала в тюрьму, и там он стал симулировать помешательство. Твердил, будто он — ребенок, и звал на помощь отца. У Милагрос сердце разрывалось от жалости, когда во время свиданий Анибал сквозь решетки протягивал к ней руки и плакал: «Где мама? Где отец? Почему они ко мне не приходят?»
Она беспощадно казнила себя за то, что надеялась обмануть Анибала, но лишь довела его до совершения преступления и безумия. Потом ей стало страшно оттого, что она также обманула Катриэля, и неизвестно, что могло стать с ним, ранимым и незащищенным, если даже такой крепкий человек, как Анибал, сломался.
Милагрос решила разыскать Катриэля и начала свой поиск с дома Энрике и Росауры.
- Возможно, вы знаете, куда уехал Катриэль?—спросила она у хозяев, и те ответили: «В Санта-Марию».

Но они не могли отпустить Милагрос, не попросив прощения за поведение Августо. В свою очередь Милагрос рассказала им, как достойно вел себя Августо в их последнюю встречу, чем, безусловно, порадовала его родителей.
- Заходи к нам почаще,— приветливо улыбнулась ей на прощание Росаура.— Мы будем рады тебя видеть, и ты всегда можешь рассчитывать на нашу помощь.
Поблагодарив приветливых хозяев, Милагрос направилась в тюрьму к Анибалу, не предполагая, что помощь Энрике и Росауры потребуется очень скоро.
Подойдя к окошку камеры, она увидела, как Анибал передавал другому заключенному деньги и записку, говоря при этом:
- Сегодня же, как только тебя выпустят отсюда, пойди по этому адресу и передай деньги директору приюта. Скажи, что у меня случилась неприятность, но скоро я сам приду и внесу остальные деньги. Пусть он не волнуется и продолжает заботиться о моем братишке.
Милагрос была потрясена услышанным. Значит, Анибал притворяется невменяемым, а сам замышляет побег!
- Я все слышала,— крикнула она ему.— Больше тебе не удастся меня дурачить!
В этот момент надзиратели отворили дверь выпуская сокамерника Анибала на свободу, и Милагрос тотчас же последовала за ним.
- Дайте мне ту записку с адресом приюта,— сказала она ему, выйдя за тюремные ворота.— я сестра Анибала и сама заберу мальчика. А деньги можете оставить себе.
- Деньги? Какие деньги?—плутовато взглянул на нее недавний заключенный.
- Я все видела,— пояснила Милагрос,—и мне ничего от вас не надо, кроме адреса.
Мужчина посмотрел на нее оценивающе и предложил:
- Поедем со мной в одно местечко. Там и поговорим.
Милагрос ничего не оставалось, как согласиться на его предложение. А он привез ее в таверну, которая фактически была тайным публичным домом. Заказал вина, заставил Милагрос выпить вместе с ним—отдавать записку он не торопился.
- Где тебе удалось отловить такую пташку?—спросила владелица заведения, отозвав гостя в сторону.
- Что, хороша?—расплылся он в самодовольной ухмылке.— Могу продать, если сойдемся в цене.
- Думаю, сойдемся,—уверенно заявила мадам, зная, что этот бродяга дорого не возьмет.
Милагрос же вынуждена была сидеть с ним за столом до тех пор, пока он, напившись, не отключился и она не вытащила у него из кармана записку с адресом.
Теперь уже можно было уходить, однако тут вступила в дело мадам:
- Попей чайку на дорожку, успокойся. Ты такая взволнованная.
Милагрос из вежливости отхлебнула несколько глотков, но этого оказалось достаточно, чтобы у нее закружилась голова и все поплыло перед глазами, в чай было подмешано сильнодействующее наркотическое вещество.
Ноги Милагрос отяжелели, она не могла сдвинуться с места.;
На ее беду, в таверну как раз пожаловал капитан Родригес, завсегдатай этого заведения, и жадно впился глазами в Милагрос.
Мадам услужливо засуетилась перед влиятельным клиентом:
- К сожалению, она сегодня ни на что не годна—сейчас заснет и проспит до утра. Но завтра...
- Завтра я собираюсь увезти ваших девочек к себе в форт, чтоб немного развлекли солдат. А эту красотку подготовьте лично для меня.
Так Милагрос очутилась в форте капитана Родригеса, став его пленницей.
Однако брать ее силой Родригес не хотел, а потому запер строптивую девчонку в чулане, без пищи и воды, надеясь, что вскоре с нее спадет спесь.
В бессильном отчаянии Милагрос кричала, била кулаками в дверь, но никто не смел ослушаться капитана и помочь несчастной девушке, хотя ей сочувствовали даже солдаты. Лишь Сегунда, местная кухарка, не выдержала — тайком принесла Милагрос поесть и попить.
- Спасибо, вы так добры ко мне. Может, сообщите моим друзьям, где я? — попросила Милагрос, понимая, что это единственная возможность спастись.— Их зовут Росаура и Энрике Муньис. Они живут в Арройо-Секо.
- Я их прекрасно знаю!—обрадовалась Сегунда.—Капитан Муньис прежде командовал этим фортом. Конечно, я помогу тебе.
Она послала к Энрике своего сына-подростка, и тот подробно описал ситуацию, в какой оказалась Милагрос.
Теперь Энрике надо было подумать, как ее вызволить. Ведь Родригес так просто не расстанется со своей добычей. Он даже может пустить в ход вооруженных солдат.
- Тут нужна какая-то хитрость,—молвила Росаура, давно уже научившаяся понимать мужа без слов.
- Да, ты права,—согласился Энрике.—Может, нам стоит прибегнуть к помощи циркачей?
- По-моему, это выход!—поддержала его Росаура.
Не мешкая ни секунды, они отправились в цирк, где все были обеспокоены исчезновением Милагрос.
На разработку операции ушло совсем немного времени, и вот уже Росаура, одетая в траурное платье, предстала перед капитаном Родригесом.
- Энрике умер,—произнесла она с печалью в голосе,—а я не знаю, как теперь жить. Может, возьмете меня кухаркой, по старой памяти?
Родригес выразил ей свое соболезнование и сказал, что более искусной стряпухи не встречал за всю жизнь.
- Можете хоть сейчас идти на кухню,—предложил он любезно.— Мы с вашим супругом не были друзьями, но к вам я всегда относился с большим уважением.
- Неужели это правда, что сеньор Энрике умер?—встретила ее на кухне встревоженная Сегунда.—Мой сын говорил, будто сам его видел.
- Нет, не волнуйся. Слава Богу, Энрике жив! шепотом ответила ей Росаура.—И скоро прибудет сюда с циркачами. Так что предупреди Милагрос.
Цирковой фургон, подъехавший к форту, был остановлен солдатами.
- Здесь не положено находиться посторонним—строго произнес Родригес.
- Но мы бежим от индейцев,—пояснил Каньете.—Часть наших товарищей погибла... А мы уже три дня ничего не ели. Накормите нас, пожалуйста. В благодарность мы устроим для вас отличное представление. Правда, от всей труппы нас осталось немного. Это владелец нашего цирка, сеньор Мигель,— указал он на за¬гримированного Энрике,—этот молодой парень—жонглер, акробат, фокусник. Словом, мастер на все руки. Ну а я—клоун. Уверяю вас, вы получите огромное удовольствие от представления.
Родригес, посомневавшись, все же впустил их в форт.
Пока гости обедали и готовились к представлению, Милагрос, предупрежденная Сегундой, заявила, что хочет видеть Родригеса.
- Я больше не могу сидеть здесь,— сказала она ему.— Согласна на все, только выпустите меня отсюда.
- Вот так-то лучше,— одобрительно усмехнулся капитан.— Сейчас мы выпьем доброго вина, посмотрим выступление циркачей, и я покажу тебе, на что способен в постели. Ты поймешь, что зря отталкивала меня до сих пор.
Спустя некоторое время он сидел рядом с Милагрос и громко хохотал после каждой репризы Каньете. Здесь же располагалось и все доблестное воинство Родригеса. А Росаура и Сегунда только успевали наполнять их бокалы вином, в которое было подсыпано снотворное.
Когда Родригес и солдаты один за другим уснули, Каньете и Россо закончили свое выступление.
Уже находясь в фургоне, по дороге в Арройо-Секо, Милагрос рассказала о записке Анибала, из-за которой она попала в такую передрягу.
- Не плачь, все худшее позади,—сказал ей Энрике.—Мы сразу же поедем в приют и заберем твоего брата.
Так Милагрос нашла Хуансито, но ее злоключения на этом не кончились, потому что Анибал бежал из тюрьмы.
В цирке он появился как раз в тот момент, когда Милагрос прощалась со своими друзьями, собираясь ехать в Санта-Марию, к Катриэлю.
- Хуансито поживет пока у Энрике и Росауры, так будет надежнее,—пояснила она.—А потом мы заберем его. Я уверена, что Катриэль все поймет и простит меня...
- Зато я тебя никогда не прощу! — прозвучал из темноты грозный голос Анибала.
Милагрос сжалась от испуга, но к Анибалу тотчас же бросились два жандарма, устроившие здесь засаду.
- Мы знали, что ты придешь сюда, голубчик!—молвил один из них.
Анибал бросился наутек.
Жандармы открыли стрельбу, однако им помешала Лара самоотверженно устремившаяся под пули.
- Боже, она мертва. Я убил ее! — вскрикнул потрясенный жандарм, и его голос докатился до беглеца.
«Милагрос! Она погибла! Это я убил ее!»—повторял про себя Анибал, размазывая по щекам горькие, запоздалые слезы.
Пустившиеся за ним вдогонку жандармы на следующий день нашли мертвеца, изъеденного хищными зверями, и, решив, что это тело Анибала, похоронили его на холме у дороги.
Милагрос поплакала над нелепой жизнью и смертью названого брата и отправилась в путь.
Она ехала в Санта-Марию, к своему любимому, незабвенному Катриэлю.

Глава 14

Марии с каждым днем становилось все хуже и хуже, и Камила больше не могла оставлять ее без помощи. О том, что творится в доме, она без утайки рассказала Мариано, которого Гонсало вызвал из «Эсперансы» для ведения судебной тяжбы.
— Если бы ты помог мне увезти тетю в монастырь, но так, чтоб об этом никто не догадался,— попросила его Камила.
Мариано предложил простой и дерзкий план, для осуществления которого, правда, требовалось участие Доминги.
Старая служанка, сама встревоженная состоянием Марии, охотно согласилась сыграть предложенную ей роль: устроила небольшой пожар на кухне, чем и отвлекла внимание всех обитателей дома.
Пока они гасили пламя, Мариано вынес на Руках Марию из спальни и в заранее подготовленной карете отвез ее в монастырь, к сестре Маргарите, которая обещала Камиле приютить несчастную сеньору Линч.
Исчезнование Марии потрясло Гонсало, встревожило Лусию.
- Как же она могла уйти, у нее же нет сил,— волновалась Лусия.—Не дай Бог, она упадет где- нибудь на улице.
- Не нагнетай страсти,— одернула ее Виктория.—Твой отец перевернет весь город, но отыщет Марию. Она не могла далеко уйти.
Говоря это, Виктория даже не скрывала своего раздражения и про себя думала: «Хороша же моя сестрица-тихоня! Выходит, она лишь притворялась, будто спит или бредит!»
Не найдя Марию вблизи дома, Гонсало прекратил поиски, не желая создавать излишний шум вокруг этой, в общем скандальной истории. Тем более сейчас, когда в доме Линией ждали важных гостей—родителей Августо.
Росаура и Энрике действительно приехали в Санта-Марию по вызову сына, однако впервые за долгую жизнь единства между ними не было. Росаура считала, что не должна благословлять сына на брак без любви, а Энрике советовал ей довериться выбору Августо.
И вот перед тем, как идти к Линчам, Августо выдержал неприятный разговор с матерью. Она наотрез отказалась встретиться с родителями не¬весты и умоляла сына не жениться на Лусии.
- Ты еще полюбишь, сынок! Другую девушку!
- Нет, мама, после Милагрос я вряд ли кого полюблю,—возразил Августо.— А Лусия меня любит, и я постараюсь быть ей хорошим мужем.
- Что ж, пусть будет так,—скрепя сердце согласилась Росаура.— Но в гости я все равно не пойду. Не смогу смотреть в глаза этой девушке, которую ты обманываешь. Надеюсь, ты меня простишь. Отец придет туда один и скажет, что я приболела.
- А кстати, где он? Почему не пришел вместе с тобой?
- Он ищет для нас комнату,—ответила Росаура, хотя знала, что Энрике поехал к Пабло Сандовалю.
Весь вечер у Линчей Августо провел как на иголках, ожидая появления отца, который непонятно почему опаздывал. Когда же стало ясно, что он не придет вовсе, Лусия очень расстроилась едва сдерживая слезы, сказала Августо:
- Значит, не только моя мама против нашего брака, но и твои родители не желают видеть меня своей невесткой.
- Нет, Лусия, это не так,—попытался успокоить ее Августо.—Я думаю, с ними случилось что-то непредвиденное.
Он не обманулся в своем предчувствии: неподалеку от дома Линчей его ожидала заплаканная Росаура.
- Сынок, умоляю, спаси отца! Его арестовали!
- Как? За что?—изумился Августо, и Росауре пришлось рассказать ему о связи Энрике с заговорщиками.
- Я попробую вызволить его из тюрьмы,— пообещал он,—но после этого ноги моей не будет в вашем доме! Вы обманули меня, предали!
- Сынок, не надо сейчас упрекать меня,—по¬просила Росаура.—Помоги отцу, а там посмотрим, как нам быть дальше.
Через два дня Августо устроил побег отцу а так же Пабло Сандовалю, на чьей квартире был задержан Энрике. А Элеонора Паркер, арестованная вместе с ними Умерла в тюрьме, не выдержав пыток.
- Все, я выполнил своей сыновний долг,— сказал родителям Августо,— но отныне наши дороги разошлись. Забудьте, что у вас есть сын, ибо мы с вами—по разные стороны баррикад...
Могла ли Маргарита помыслить, что когда - нибудь на ее руках окажется Мария Оласабль, некогда блистательная, а ныне—жалкая, беспомощная, как дитя. Очнувшись на следующий день в монастыре, она даже не могла вспомнить, как ее сюда привезли, и не понимала, где находится.
Маргарита ей все объяснила, заверив, что здесь она будет в безопасности и скоро поправится.
И действительно, Мария стала поправляться буквально на глазах: бред и галлюцинации отступили, осталась только непомерная слабость.
- Ничего, скоро и это пройдет,—успокаивала ее Маргарита.
- Да, я знаю,—соглашалась Мария.—Меня беспокоит не это недомогание, а судьба моей дочери.
- Со временем все наладится, вы увидите свою дочь.
- Нет, ей предстоит горькое разочарование...
Не в силах и дальше держать в себе эту душевную боль, Мария открылась Маргарите, рассказав и о своем несчастливом браке, и о том, что подобная участь ждет Лусию.
- Впрочем, не знаю, зачем я все это говорю,—спохватилась она.—Наверняка вам кажутся преувеличением мои материнские тревоги.
- Вы хотели сказать, что я не пойму вас, поскольку мне неведомо чувство материнства?— не удержалась от колкости Маргарита.
- Простите, я не хотела вас обидеть.
- Я тоже не хотела вас обидеть. Просто у меня была дочь! Но она умерла, едва родившись. Так Господь наказал меня за грехи, которые я до сих пор отмаливаю. А вам Он даровал дочь! Это надо ценить. Я была бы счаст¬лива тревожиться о ее судьбе, как вы, скучать по ней, если б она не умерла.
- Да, вы правы, ваше горе не идет ни в какое сравнение с моим,—сочувственно молвила Мария.—Господь был милостив ко мне, хотя я тоже взяла грех на душу: вышла замуж без любви и прожила всю жизнь рядом с жестоким, коварным человеком.
- А я, наоборот, расплачиваюсь за любовь к жестокому негодяю, который даже скрыл от меня, где находится могилка моей девочки.
В порыве откровенности Маргарита рассказала историю своей трагической любви, и Мария, сама того не ведая, произнесла фразу, ставшую поворотной в отношениях двух женщин:
- Поразительно! Такое ощущение, будто мы обе пострадали от одного и того же человека!
Потрясенная Маргарита помолчала несколько секунд, а затем вымолвила то, что уже не было смысла скрывать от Марии:
- А ведь так оно и есть. И вы, и я стали одного и того же мерзавца—Гонсало Линча.

Занятый вызволением отца, Августо несколько дней не появлялся в доме Линчей, а когда наконец пришиел туда, то был не слишком убедителен, объясняя причину своего отсутствия. Августо, а не лучше ли честно признаться, что ваши родители запретили вам со мной видеться и вы не захотели их ослушаться?—бросила вызов Лусия.
В ответ она, конечно же, надеялась услышать новые заверения в любви и увидеть готовность Августо пойти против родительской воли. Но он лишь сказал, что сам сделал выбор и родители тут ни при чем. То есть о любви не прозвучало и словечка, что больно задело Лусию.
Впервые она подумала о том, что мать, возможно, была права, не доверяя Августо. Действительно, так ли уж он ее любит? Недавно Лусия видела, как встретились после не слишком долгой разлуки Мариано и Камила,—их лица буквально светились счастьем! А вот Августо лишь улыбнулся Лусии, но глаза его при этом оставались холодными. Значит, нисколько по ней не соскучился...
- Эх, если бы рядом была мама! Лусия бы поделилась с нею своими сомнениями и наверняка получила бы какой-то мудрый совет. Но мамы нет, и больше поговорить об этом не с кем, поскольку и отец, и тетя Виктория очарованы лейтенантом и сочтут Лусию такой же сумасшедшей, как и ее мать.
Гонсало, видя, что дочь затосковала по матери, отправил гонца в «Эсперансу», но Марии там не оказалось. «Где же она может быть?»—ломал он голову и внезапно вспомнил, как в похожей ситуации Виктория попыталась укрыться в монастыре Успения Богородицы.
Гонсало решил проверить свою догадку, однако настоятельница монастыря ее не подтвердила.
- А почему это жена уважаемого человека должна скрываться от собственного мужа?— спросила его другая монахиня, в которой он с изумлением узнал Маргариту.
- Ты?.. Здесь?.. Не верю своим глазам!
- Да, я здесь,—ответила она,—чтобы молить Господа о прощении. А вот ты, похоже, не раскаиваешься в прошлых грехах и продолжаешь творить зло.
- Нет, Маргарита, я глубоко раскаялся, и, наверное, Бог простил меня, если дал мне возможность встретиться с тобой и попросить прощения за то горе, которое я тебе причинил. Прости меня, умоляю!
- Я рада бы тебя простить,— ответила Маргарита,—но, к сожалению, не верю ни одному твоему слову. Ты ищешь жену? Так вот, могу тебя заверить, что ее здесь нет. Уходи, пожалуйста, и больше никогда не напоминай мне о себе!
Гонсало вернулся из монастыря несолоно хлебавши, а дома его уже ждало письмо от Марии, в котором она сообщала, что уходит навсегда и просит ее не разыскивать.
- Ты этим огорчен?—с обидой в голосе спросила его Виктория.—А я думала, наоборот, обрадуешься, что у нас теперь развязаны руки. Мария сама устранилась от борьбы, а наш долг— создать нормальную семью и заботиться о дочерях. Не сомневаюсь, что Лусия нас поймет. С Камилой же все обстоит сложнее, но со временем я и ее уговорю, что так будет лучше всем, в том числе и Марии.
Она умела успокаивать Гонсало! В тот же вечер он собрал остатки семьи за столом и с легким сердцем объявил, что отныне о Марии можно не покоиться: она здорова и счастлива в своем единении.
- Но где она? Я могу к ней поехать? — взволнованно спросила Лусия.
- Увы, она не хочет никого из нас видеть и даже адреса не оставила,— развел руками Гонсало.
- Нет, не могу поверить, что мама нас бросила!—расплакалась Лусия!—Просто она ушла, потому что мы ее очень обидели.
Камила увела ее в спальню и намекнула, что догадывается, где может быть Мария.
- Я просто уверена, что скоро она подаст тебе знак и вы увидитесь! — говорила Камила, но Лусия лишь безутешно рыдала:
- Бедная моя мамочка! Прости меня, прости!..

Мариано Хименес оказался перед сложным нравственным выбором: Гонсало попросил его выкрасть письма Асунсьон, находящиеся в суде, а взамен пообещал всячески содействовать браку адвоката и Камилы.
- Я имею влияние на Викторию,—говорил Гонсало,—и сумею убедить ее в том, что вы— достойнейшая партия для Камилы. А если вам еще и удастся приумножить состояние нашей семьи...
- Значит, вы все же считаете, что «Эсперанса» по закону принадлежит не вам, но хотели бы получить ее в собственность?—уточнил Мариано.
- Видите ли, это вопрос спорный, кто на нее имел больше прав—мой тесть или его сестра. Но адвокат истца делает упор на эти письма, где указываются суммы перечисляемых Асунсьон денег. И судья, вполне вероятно, может решить дело в пользу ее наследника.
- Но как же я смогу изъять эти письма? Как вы это себе представляете?—недоумевал Мариано.
- Возьмете папку с документами на ознакомление, а вернете ее уже без тех писем.
- И меня сразу же обвинят в краже!
- Нет, вас только заподозрят, но доказать ничего не смогут,—возразил Гонсало.—У них ведь не будет свидетелей.
Мариано совершенно отчетливо понял, что никогда не сможет пойти на такое преступление, но решил усыпить бдительность Линча, чтобы тот не нашел для этой цели другого, более сговорчивого адвоката.
- Хорошо, я попытаюсь сделать все возможное,—пообещал он.
А спустя несколько дней состоялся суд, вынесший приговор в пользу Катриэля.
Разгневанный Гонсало прямо в зале суда заявил Мариано, что тот уволен и никогда не получит в жены Камилы.
Сантьяго же, узнав о случившемся, пришел к Гонсало и высказал недовольство его поступком.
Мариано не сделал ничего предосудительного,—защищал Эрнесто своего воспитанника.— Наоборот, он отстаивал закон и справедливость, а потому заслуживает всяческого уважения. За что же его разлучать с Камилой? Зачем ломать жизнь двум любящим молодым людям? Гонсало, взбешенный потерей «Эсперансы», выплеснул весь свой гнев на старого друга, грубо ему на дверь.
- Я уйду,—с достоинством ответил Эрнесто, - но прежде мне хотелось бы узнать: ты из¬гоняешь меня за то, что Мариано не совершил подлость, или за то, что я влюблен в Викторию?
Камила, слышавшая, как Гонсало обошелся с человеком, который заменил Мариано отца, не сдержалась и прямо заявила матери, что не может больше оставаться в этом доме, где правят ложь и насилие.
Виктория посоветовала ей выбирать выражения, но Камила уже не могла остановиться:
- Я не могу найти более мягкого определения тому, что вы сделали с тетей—травили ее, чуть было не свели в могилу. А как вы поступили с Асунсьон, с Катриэлем? Обманом отобрали у них имение! И теперь, когда Мариано помог восстановить справедливость, вы ополчились на него и его отца!
- Камила, прекрати! Я не позволю тебе говорить со мнойв таком тоне!
- Нет, мама, это я не позволю вам дурно говорить о Мариано и сеньоре Эрнесто!
- Ты зарвалась, девочка,— заключила Виктория—Отныне будешь сидеть дома, под моим присмотром, и я клянусь, что ты больше никогда не увидишь этого наглого адвокатишки!
- Если вы станете меня удерживать, то я убегу с Мариано и без вашего благословения!—в свою очередь пригрозила Камила.
Позже, проходя мимо кабинета Гонсало, она услышала, как он говорил Виктории:
- Не беспокойся: никуда она не убежит. Я найму надежных людей, и они отправят Марианоано туда, откуда никто еще не возвращался. То же самое сделают и с Катриэлем. А мы вновь получим «Эсперансу»—как его единственные родственники.
- «Боже мой!—ужаснулась Камила.—Он замышляет два убийства, а мама его спокойно слушает!..»
На следующий день она тайком встретилась с Мариано и попросила его хотя бы на время уехать из города.
- Я уеду только вместе с тобой!—ответил он.—Мы обвенчаемся, сеньор Эрнесто нас благословит...
- Нет, .не говори ему ничего! За ним могут следить, чтоб выйти на тебя. Поезжай один, а я приеду к тебе, когда тетя полностью встанет на ноги. Пищи мне письма в монастырь Успения.
В последующие дни Виктория ужесточила надзор за дочерью, но тут выяснилось, что исчез Мариано, и Гонсало посоветовал свояченице снять запрет, чтоб разрядить атмосферу в семье.
Камила же, как только ей разрешили выходить из дома, поспешила в монастырь, к Марии:
- Тетя, это ужасно! Они вдвоем—моя мать и ваш муж! Они собираются уничтожить Катриэля, Мариано. Я не уверена, что и вы в безопасности. Ведь мама поила вас каким-то зельем, от которого вы едва не умерли. Она мстит вам, тетя!
- Нет, девочка моя, Виктория не способна творить зло,— попыталась успокоить ее Мария.— Просто она, к несчастью, влюбилась в Гонсало, он действительно способен на все. Я боюсь за Лусию! Мне надо увести ее оттуда любой ценой!
- Вам нелья там появляться, - твердо молвила Камила. – Вы помните мою маму доброй, благородной девушкой, а она с тех пор сильно изменилась. Лучше я поговорю с Лусией. Она тоскует без вас и будет счастлива с вами встретиться. Вдвоем вы и решите, как ей быть.
Мария вышла проводить племянницу до ворот монастыря, и тут они столкнулись с … Эрнесто Сантьяго.
- Что вам здесь нужно? Вы меня выслеживаете? Вас послал Гонсало? – подступила к нему с вопросами Мария.
- Нет, я не знал, что увижу вас здесь, - смутился Сантьяго. – Я пошел вслед за Камилой, полагая, что она обязательно где-нибудь встретиться с Мариано. Он исчез, и я ищу его.
- Если это правда, то прошу вас не говорить никому, что вы меня здесь видели, - сказала Мария. – Особенно Гонсало и Виктории.
- Можете на меня положиться, - пообещал Сантьяго. – Я вас не выдам. А вот тайну Гонсало мне больше незачем хранить, и я вам ее открою, раз уж мы тут встретились. Камила, оставь нас ненадолго с сеньорой Марией.
Камила отошла в сторону, а он продолжил:
- Речь идет о вашей дочери. Гонсало известно, что Лусия – не его дочь, а Энрике Муньиса.
- Вы в своем уме, Эрнесто? – возмущенно одернула его Мария.
- Простите, я понимаю, вам неприятно это слышать, но Гонсало такой человек, что теперь, когда вы расстались, он может выгнать Лусию из дома, лишить ее наследства и обще… Подумайте, как обезопасить свою дочь.
- Гонсало действительно жесток и непредсказуем,—согласилась Мария,— но откуда у вас такая уверенность, что Лусия — не его дочь? Вы можете объяснить подробнее?
- Да. Гонсало застал вас и Муньиса в пикантной ситуации на конюшне. В день помолвки Виктории. Он едва сдержался, чтобы не убить вас обоих, и тогда же примчался ко мне. Грозился отомстить вам, но потом поутих. В то время он любил вас, Мария.
- Но почему ж вы сказали мне об этом лишь сейчас, через двадцать лет?!
- Потому что Гонсало полюбил Лусию. Я думал, у вас наладились отношения...
- Теперь вы знаете, что это не так. И вообще все было не так.
Она хотела пояснить, кого видел тогда на конюшне Гонсало, но, вспомнив, что Эрнесто влюблен в Викторию, не стала этого делать.
Сантьяго ушел, попросив Камилу передать Мариано, что ждет его, любит и всегда готов ему помочь.
Мария же, потрясенная услышанным, едва держалась на ногах, и Камила помогла ей добраться до кельи сестры Маргариты.
Та посоветовала Марии не таиться, облегчить душу, тем более что здесь—ее самые верные, надежные друзья.
И Мария, обняв племянницу, сказала:
- Много лет назад, ясной ночью, твои родители предавались любви, а Гонсало увидел и решил, что это не Виктория, а я. То была единственная ночь, когда твоя мама и Энрике оказались вместе...
- Энрике? Вы сказали «Энрике»?—встрепенулась Камила.— Человек, о котором вы говорили мне, что он был вашей единственной любовью?
- Да, твой отец—Энрике Муньис, с которым мы любили друг друга так, что готовы были убежать на край света, но нам не удалось этого сделать.
- А как же моя мама? При чем тут она? — спросила Камила, и Мария рассказала ей всю правду.
Маргарита же почти не слышала ее, думая совсем о другом: почему Гонсало так любит Лусию, если уверен, что это не его дочь?
Смутная догадка закралась в душу Маргариты, и она спросила у Марии, когда именно родилась Лусия. Оказалось на следующий день после рождения и смерти другой девочки—дочери Маргариты.
Женщины подумали об одном и том же, но не решились произнести этого вслух.
- Да, все выглядит действительно странно,— молвила после некоторой паузы Мария.—Почему Гонсало ни разу не упрекнул меня за все эти годы? Ведь он такой гордый и мстительный! А может?.. Может? он уже отомстил за мое мнимое предательство, и мне только надо понять,
в чем заключалась его месть?
- Я знаю, что надо сделать! —вдруг осенило Маргариту.— Мы должны отыскать Бенито Рамиреса—тень Гонсало. Ему наверняка известно все.
- Да, мы сначала найдем этого негодяя, а потом—моего отца!—подытожила Камила, добавив менее решительно: —Если он, конечно, жив.
- Энрике жив,— успокоила ее Мария.— Виктория от меня это скрыла, но проговорилась Доминге. А та рассказала мне.
- Значит, я обязательно с ним встречусь! — уверенно заявила Камила.

Глава 16

Анибал, тоже считающий себя повинным в смерти Милагрос, одиноко брел по бескрайней долине, стараясь держаться поближе к реке, чтобы не сбиться с пути и до захода солнца выйти к нужной деревне.
Если бы кто-нибудь из его прежних знакомых случайно встретился с ним на дороге, то мог бы и не узнать в этом понуром страннике некогда буйного Анибала: черная монашеская тога, смиренный взгляд.
Раскаявшийся грешник ныне обрел пристанище в монастыре и теперь, в качестве послушания, должен был идти от селения к селению, неся Слово Божье. За плечами у него висел темный, сурового полотна мешок с образками. Анибал раздавал их местным крестьянам, иногда получая в благодарность ломоть хлеба, кружку молока и место для ночлега.
Солнце близилось к закату. Анибал, отмахавший за долгий день немалое расстояние, присел на берегу, окунул в воду усталые ноги.
И тут его взору открылось то, что он поначалу принял за божественное видение: Милагрос! Она лежала на прибрежных камнях – живая! Только стонала от боли, и тело ее было покрыто кровоточащими ранами.
Анибал стал творить покаянную молитву, полагая, что Господь испытывает его этим видением. Но Милагрос вновь застонала, и он не удержался от того, чтобы приблизиться к ней, дотронуться до нее.
Когда же его пальцы явственно ощутили живую плоть, Анибал вскрикнул:
- Господи, благодарю тебя! Ты простил меня и сотворил это чудо!
Затем он перевязал раны Милагрос и понес ее на руках в селение.

Родители Августо тяжело переживали разрыв с сыном, и Энрике в конце концов не выдержал – отправился в Санта-Марию, несмотря на риск быть узнанным и схваченным жандармами.
Но идти в казарму он все же не решился, а пошел прямо к Линчам, надеясь там встретиться с Августо, а заодно и выполнить наконец свое обещание – представиться родителям невесты.
Гонсало же остолбенел, услышав, что перед ним – Энрике Муньис, давний любовник Марии,  враг, который к тому же оказался еще и отцом Августо.
- Значит, вы не умерли, как я думал? – произнес он после некоторой паузы. – Вы живы и потеряли стыд настолько, что посмели переступить порог моего дома?
- Я пришел сюда только ради наших детей, - спокойно пояснил Энрике, но Гонсало разозлился пуще прежнего:
- Наших? Что вы имеете ввиду? Может, не исключаете возможности, что Лусия – ваша дочь, поскольку вы в свое время спали с Марией?
- Это неправда, и я не позволю вам оскорблять достойнейшую из женщин! – тоже разгневался Энрике.
- В этом нет нужды! Я сам способен постоять за честь собственной жены! – отрезал Гонсало, добавив: - Так же, впрочем, как и за честь собственной дочери. Ваш сын никогда не получит ее руки! Можете ему это передать. И покиньте, пожалуйста, этот дом. Нам больше не о чем разговаривать.
Выйдя на улицу, Энрике какое-то время постоял в растерянности, но неожиданно его окликнул Августо:
- Что вы здесь делаете?
Энрике рассказал о том, что случилось накануне и много лет назад, когда он был влюблен в Марию Оласабль.
- Почему вы скрывали это до сих пор? – спросил Августо.
- Росаура знает о моем прошлом, а тебе мы не говорили, потому что это не должно было помешать вашим отношениям с Лусией. К сожалению, сеньор Линч на сей счет иного мнения. И выходит, что я разрушил твои надеждына счастье.
Прости меня, сынок, если сможешь. Но самое главное – не отдаляйся от матери. Она очень переживает из-за нашего разрыва…
- Я написал ей письмо, - сказал Августо. – А насчет женитьбы на Лусии – не волнуйтесь. Я сам решил от нее отказаться, для чего и шел сюда. Но теперь в этом нет необходимости: сеньор Линч избавил меня от неприятного объяснения. Так что поезжайте спокойно домой, берегите маму. Я очень перед вами виноват, но надеюсь, когда-нибудь вы меня поймете и простите.
Он сдержанно, по-мужски, обнял отца и не оглядываясь пошел прочь.
А наутро Энрике из газет узнал, что его сын пытался застрелиться, но лишь ранил себя и сейчас находится в госпитале. Забыв о собственной безопасности, он помчался к раненому, однако и сослуживцам Августо не пришло в голову заподозрить в Энрике заговорщика.
Его проводили в палату, и он увидел сына с забинтованной головой и повязкой на глазах.
- Объясни, почему ты это сделал?! Я никому не скажу, даже твоей матери!
Августо не без усилия повернулся на голос отца.
- Это наказание за мою жестокость, за преступление, - сказал он. – Я убил Милагрос и твоего друга индейца. А теперь – хочу умереть.

Во время завтрака Гонсало завел непростой разговор с дочерью – в присутствии Виктории.
- За последние месяцы на мою долю выпало немало испытаний, но вы обе всегда были рядом со мной, за что я вам бесконечно благодарен.
Теперь мы должны еще более сблизиться и жить единой семьей. Тете, Лусия, сейчас особенно трудно, однако Виктория, на мой взгляд, вполне могла бы стать для тебя матерью, в которой ты нуждаешься.
- У меня есть мама! – вспыхнула Лусия. – Мне кажется неуместным говорить о какой-то замене.
- Ну, не горячись, давай поговорим спокойно, - более мягко молвил Гонсало, не ожидавший от дочери такой бурной реакции. – Я имел в виду лишь то, что тебе сейчас будет необходима поддержка если не матери, то женщины опытной, мудрой и любящей тебя.
- О чем вы, папа? – встревожилась Лусия, интуитивно предчувствуя беду. – Что-то случилось?
- Да, - не стал испытывать ее терпение Гонсало. –Должен тебя огорчить, но свадьбы с Августо не будет!
- Он бросил меня?!
- Нет, я сам отказал ему, узнав, что его отец – мой давнейший враг.
- Я не хочу этому верить! – воскликнула Лусия. – Мне все равно, кто отец Августо! Папа, если вы хоть немного любите меня, то не должны мешать моему счастью!
Гонсало, однако, был непреклонен в своем решении. Лусия зарыдала в голос, а Виктория попросила рассказать подробнее об этом «давнишнем враге». Но ответа на свой вопрос не получила.
А тут как раз вернулась с рынка молодая кухарка Луизела и брякнула:
- Лейтенант, жених сеньориты Лусии, застрелился!
Гонсало и Виктория оторопели, а Лусия гневно бросила отцу:
- Вот что вы наделали, папа!
Луизела тем временем объяснила, что Августо, в общем-то, жив, только тяжело ранен.
Лусия, не сказав никому ни слова, помчалась в казармы – искать своего возлюбленного.
В госпитале ей сообщили, что лейтенант потерял зрение и навсегда останется инвалидом, но это не могло остановить Лусию.
- Я люблю тебя и буду рядом с тобой всю жизнь! – заявила она Августо. – Мне стыдно за своего отца, который довел тебя до такого отчаяния.
Августо вынужден был объяснить, что это покушение никак не связано с Гонсало, и даже с ней – Лусией.
- Я очень виноват перед тобой, - признался он, - потому что никогда не был в тебя влюблен. Сеньора Мария это знала и неспроста противилась нашему браку…
- Теперь это не имеет значения! – прервала его Лусия. – Ты жив, я люблю тебя, и все худшее у нас позади.
- Ты не поняла меня, - вновь принялся объяснять Августо. – Я покушался на свою жизнь не из-за того, что не мог больше обманывать тебя, а потому, что совершил куда более тяжкое преступление. На мне – кровь невинного индейца и Милагрос, которую я действительно любил. Но теперь ее нет в живых…Я убил ее…
- Не надо так казнить себя, - сквозь слезы произнесла Лусия, продолжая успокаивать его. – Все это – в прошлом. Я помогу тебе начать жизнь заново. Уедем с тобой куда-нибудь…
- Нет, я не вправе принять от тебя такую жертву, - твердо ответил Августо. – Прости меня и – прощай. Завтра отец увезет меня в Арройо-Секо. Не знаю, смогу ли я жить с таким грузом вины, но ты, пожалуйста, не держи на меня зла…
Вернувшись домой, Лусия горько плакала, говоря Доминге:
- Я больше не могу оставаться в этом доме! Но не знаю, куда идти. Если бы мама была в городе!..
- Мы дождемся ее здесь, - гладя Лусию по волосам, отвечала Доминга. – Наберись терпения и жди!

Свои поиски Мария и Маргарита начали с известной в городе акушерки, которая некогда была подругой Рамоны. Однако эта женщина не видела Рамону много лет и ничего о ней не знала. Но, сочувствуя несчастным матерям, направила их в деревню, где когда-то жили родственники Рамоны.
Простая крестьянская семья встретила заезжих сеньор приветливо, только открывать тайну Рамоны не стала, и они, опечаленные, растерянные, ушли ни с чем.
- Видимо, нам ничего не остается, как вернуться обратно. К нашей Лусии, - грустно молвила Мария.
Но тут их догнала племянница Рамоны, молодая девушка, которую до глубины души тронуло горе Марии.
- Пойдемте, я отведу вас к одному старику. Думаю, он вам поможет, - сказала она.
После долгих уговоров и клятв сохранить все в тайне, чтобы не навредить Рамоне, женщины наконец получили ее адрес.
Маргарита, хорошо знавшая Рамону прежде, сразу же обрадовала Марию: «Это она!»
Рамона тоже узнала обеих сеньор, но из страха и осторожности заявила, что вообще никогда не жила в Санта-Марии, а потому не может быть причастна к той давней истории.
- Но ведь я же знаю тебя! – подступила к ней Маргарита. – По твоей вине я лишилась дочери, много лет считала ее умершей. Неужели в тебе нет сердца?!
Рамона продолжала стоять на своем: ничего не знаю, вы перепутали меня с кем-то.
- И ты можешь подтвердить это в суде? – вынуждена была прибегнуть к угрозе Маргарита.
-Да!
Но обе матери не могли уйти отсюда, не получив от Рамоны нужных им сведений, и когда она это поняла, то сдалась:
- Я расскажу вам все…
- Боже мой, Милагрос! – воскликнула Мария, дослушав рассказ Рамоны до конца. – Я сразу же полюбила эту девочку, еще не зная, что она – моя дочь! Поедем к ней, Маргарита! Она жива, и я ее знаю! Нам надо найти цирк «Олимпико».
  Однако до цирка они добрались как раз в тот скорбный момент, когда Браулио, плача, рассказывал циркачам о гибели Милагрос и Катриэля.
Несчастная Мария упала без чувств. Браулио подхватил ее на руки, а Маграрита пояснила ему, что это – родная мать Милагрос.
На следующий день она увезла обезумевшую от горя Марию обратно в город.
А Браулио и Хуансито зашли к Росауре – сообщить ей печальную новость.
Росаура, вытерев слезы, попросила Браулио хотя бы ненадолго оставить мальчика у нее.
- Мне одиноко без Энрике, а Хуансито сейчас тем более нужна материнская ласка и участие.
- Я скоро приеду за тобой, - сказал на прощанье Браулио. – Ты теперь – единственный наследник «Эсперансы», и мы должны вести хозяйство так, как это делали Катриэль и Милагрос.

Энрике и Августо вернулись домой как нельзя вовремя: Росаура только что получила от сына письмо, в котором он сообщал о своем намерении уйти из жизни, и буквально рвала на себе волосы:
- Мама, я жив, жив! – закричал Августо, сразу же поняв, отчего она рыдает. – простите меня, мама!
Позже он объяснил ей, за какой грех поплатился зрением и карьерой военного. А узнав, что здесь же находится брат Милагрос, стал просить прощения у него:
- Я не сумел защитить ее!
- И потому ты стрелял в себя? – с просил Хуансито.
- Да. Но Господь не захотел взять мою жизнь, послав мне гораздо более суровое испытание. Теперь я должен жить с адом в душе.
Говоря это, Августо не знал, что Господь оказался милостив к нему: та, которую он оплакивалв своем горьком раскаянье, уже стояла на пороге его дома, опираясь на дверной косяк. Анибал же, привезший ее сюда, не захотел показываться на глаза Росауре и Энрике – только постучал в дверь и сразу же скрылся за углом.
- Ты жива!? – бросился навстречу сестре Хуансито.
Росаура помогла Милагрос войти в дом, уложила ее на топчане. Затем, волнуясь, обратилась к сыну:
- Августо, произошло чудо. Милагрос жива! Она здесь, в этой комнате!
Не имея возможности видеть, он дотронулся до руки Милагрос и, почувствовав ее тепло, воскликнул изумленно:
- Да, это она! Прости меня, Милагрос!
- А где Катриэль? – спросил Хуансито. – Он не придет сюда?
Вместо ответа Милагрос заплакала. Потом, утерев слезы, обняла братишку и сказал:
- Я молю Бога, чтоб река вынесла Катриэля к берегу, так же как меня, и чтоб ему помог какой-нибудь добрый человек.
Росаура была так ошеломлена воскрешением сына, а потом и Милагрос, что не сразу вспомнила о Марии:
- Энрике, я должна тебе еще кое-что сказать, - отвела она мужа в сторону. – Пути Господни неисповедимы… Здесь, в Арройо-Секо, была Мария Оласабль. Она лишь недавно узнала, что Милагрос – ее дочь! Судьба в который раз сводит наши семейства…
Затем они, уже вдвоем с Энрике, рассказали обо всем Милагрос, и она, еще не конца веря такому счастью, воскликнула:
- Лучшей матери для себя и пожелать не могла! Где она? Я хочу обнять ее как можно скорее.
- К сожалению, Марии сказали, что ты погибла, и она уехала, - огорчила ее Росаура.
- Если бы я могла хотя бы самостоятельно передвигаться, то поехала в Санта-Марию прямо сейчас! – сказала Милагрос.
- В этом нет нужды, - ответил Энрике. – Я сам съезжу туда и привезу Марию к тебе.
У Росауры больно сжалось сердце, но она не стала удерживать мужа, понимая, что это единственно правильное решение в данной ситуации.

Глава 18

Поиски Марии затянулись оттого, что женщинам долго не удавалось найти жилье по их скромным деньгам и они вынуждены были ехать от селения к селению, пока наконец не обосновались на старом заброшенном ранчо.
Место, где они поселились, было тихим, уединенным, но это не пугало никого из них, даже Лусию, которая после всего пережитого больше не стремилась к светским развлечениям. Единственное, чего хотелось Лусии,— это быть рядом с матерью и заслужить ее прощения.
— Я только теперь поняла, как приятно жить на свете, когда любишь свою мать,— произнесла она Марии.— А отец делал все, чтобы вытравить во мне это чувство. И я, сама не понимая отчего, злилась, дерзила вам, была раздражительной.
— К счастью, все это — в прошлом,— ответила Мария.— Но печально то, что тебе еще предстоит узнать всю правду о жестокости твоего отца...
И она осторожно, исподволь стала подходить к самой трудной теме—истории рождения Лусии.
— Твой отец изменял мне с женщиной, которая очень его любила. И когда она родила девочку, Гонсало выкрал ребенка, а матери сказал, что ее дочь умерла. Этой женщиной была... наша Маргарита...
— Что же стало с той девочкой?—похолодев от ужаса, спросила Лусия.
— Он принес ее к нам в дом, когда у меня начались роды. И повитуха Рамона, бывшая с ним в сговоре, подала мне этого ребенка, как моего собственного. А я, не заподозрив подмены, прижала к себе девочку и назвала ее...
— Неужели Лусией?!
— Да, моя доченька,— подтвердила Мария.— Теперь ты знаешь, что твоя родная мать — не я, а Маргарита.
— Но это ужасно, мама!—воскликнула Лусия.— Нет, я не то хотела сказать... Маргарита — очень добрая, надежная... Я уважаю ее, и даже люблю... Только вас я люблю как свою единственную маму!
— Я тоже тебя люблю,— обняла ее Мария.— Но теперь у тебя есть сразу две мамы. Пойми это. Маргарита много страдала, двадцать лет оплакивала свою дочь...
— И отец все эти годы молчал?! Почему, мама? Почему он так жестоко с нами поступил? И куда подевал другого ребенка?.. Вашего, мама?..
Мария рассказала ей все и о Милагрос, и о ложных подозрениях Гонсало, и о своей несбывшейся любви к Энрике Муньису.
— Значит, Камила—его дочь?—сделала выводы Лусия.—А тетя Виктория не в первый раз отбирает у вас мужчину? Сначала—жениха, а теперь—и мужа!
— Нет, доченька, это не совсем так,— возразила Мария.— Виктория тоже любила Энрике... А потом она ожесточилась, и неудивительно, что они нашли общий язык с твоим отцом...
— Все, мама! — не выдержала Лусия.— Я больше не могу слышать о нем! Пойдемте лучше к... Маргарите. Мне трудно привыкнуть, что она — моя... мать, но я должна ее как-то утешить.
— Да, доченька, она это заслужила своей нелегкой праведной жизнью,—сказала Мария.
Потом они сидели рядом—все четверо, и Маргарита расказывала дочери, как в молодости поддалась безумной страсти, за которую пришлось так горько расплачиваться. Доминга то и дело утирала слезы, Лусия сочувственно кивала, а Мария с болью думала о том, что ей никогда не доведется вот так же поведать о своей жизни Милагрос.
Она не знала, что Энрике и Пабло уже подъезжают к их дому с самой желанной для нее вестью. Сколько раз оба они — Мария и Энрике — представляли в своих мечтах одну и ту же ситуацию: вот послышится тихий стук в дверь — и!...- Здравствуй, Мария! Это я!—скажет Энрике. А потом они бросятся в объятия друг к другу и больше никогда не расстанутся.
Энрике постучал в ее дверь через много лет, когда она уже и не надеялась на встречу. Но это случилось точно так же, как всегда бывало в мечтах.
— Здравствуй, Мария!—волнуясь, произнес он и невольно раскрыл руки для объятия.
— Энри-и-ке!..—выдохнула она, словно разом сбрасывая с себя груз минувших лет. Затем пошла ему навстречу и припала к его широкой груди.
Лусия, Маргарита и Доминга замерли, боясь даже малейшим движением нарушить это выстраданное объятие двух уже немолодых людей.
— Я пришел к тебе с доброй вестью,— наконец смог вымолвить Энрике, чуть-чуть отстранив от себя Марию.—Твоя дочь, Милагрос,— жива! Она ждет тебя в моем доме, и мы с тобой поедем туда!
Мария, еще не успевшая оправиться от потрясения, вызванного появлением Энрике, едва удержалась на ногах. Лусия, заметив, что мать слегка пошатнулась, тотчас же подбежала к ней, и они с Энрике поддержали ее с двух сторон. Затем усадили на стул.
— Как она попала к тебе? Садись, рассказывай!—обратилась Мария к Энрике, сгорая от нетерпения.
— Мама, подожди, у нас еще один гость,— промолвила Лусия, заметив молодого человека; скромно стоявшего у двери и не отрывавшего восторженных глаз от молодой хозяйки.— Проходите, пожалуйста. Вы ведь устали с дороги,— приветливо улыбнулась она.
Энрике представил женщинам своего друга Пабло. А Мария, отдавая дань вежливости, представила гостям членов своего нынешнего семейства, тотчас же добавив:
— Ну теперь-то я могу услышать, что случилось с Милагрос?
— Да,— ответил Энрике.— Сейчас все расскажу, только позволю себе сделать комплимент вот этой симпатичной сеньоре: Доминга, вы нисколько не изменились с той поры, как я видел вас в последний раз!
— А вы из юноши превратились в солидного мужчину!—одарила его своей ослепительной улыбкой старая нянька.
— Да, много лет прошло,—согласился Энрике.—Твоя дочь, Мария, стала взрослой... Красавицей... Рана ее оказалась неглубокой...
Он подробно рассказал, как впервые увидел Милагрос, как они с Росаурой помогали ей искать брата, а потом отправили ее к Катриэлю.
— Может, ему тоже удалось спастись?—вставила Мария.— Ведь Господь милостив к Милагрос. Несмотря на все испытания, Он помог ей. Будем надеяться, что и Катриэль жив.
Затем Энрике продолжил рассказ, а Доминга принялась накрывать на стол: гости-то проголодались в дороге.
После ужина Мария сказала, что готова уже сейчас ехать к Милагрос. Лусия тотчас же встала рядом с ней:
— Я тоже поеду вместе с вами!
Но Энрике отговорил их выезжать из дома на ночь глядя.
— Во-первых, это небезопасно, а во-вторых,— он простодушно улыбнулся,— наши лошади устали, не говоря уже о нас с Пабло.
Поняв, что поездка откладывается, Лусия не удержалась и спросила Энрике об Августо. Он сказал, что сын поправляется. «Конечно, ведь рядом с ним—Милагрос! Его возлюбленная и моя... сестра! Господи, как все переплелось и запуталось в нашей жизни»,—думала про себя Лусия.
А Энрике и Мария тем временем углубились в воспоминания. Марии тоже многое надо было рассказать ему—о причине своего замужества, о той злосчастной ночи, из-за которой Мария потеряла и дочь, и сестру.
— Мне стыдно вспоминать, как я повел себя с Викторией,— признался Энрике.—Этому не может быть прощения.
— Ты не прав,—мягко молвила Мария.— Господь давно послал тебе прощение в лице замечательной дочери—Камилы.
Теперь уже Энрике пришлось пережить потрясение: дочь! Оказывается, у него есть дочь, о существовании которой он и помыслить не мог!
— Я обязательно вас познакомлю! — пообещала Мария.—Камила уже заранее влюблена в тебя, и ты ее тоже полюбишь, я уверена.
Потом они говорили о многом другом—о своих несбывшихся мечтах и невозможности осуществить их теперь.
— Понимаешь, Росаура спасла меня,— объяснил Энрике.— И мы с нею прожили, в общем, хорошую жизнь.
— Да, молодость нельзя вернуть,—грустно молвила Мария.—У нас уже взрослые дети, мы должны думать о них.
Наутро Мария вместе с Энрике отправилась в Арройо-Секо, уговорив Лусию остаться с мамой Маргаритой и Домингой.
Пабло, которому, в общем-то, некуда было ехать, попросил разрешения задержаться здесь на какое-то время, чтобы помочь женщинам по хозяйству.
Мария и Маргарита переглянулись, без слов понимая друг друга. Обеим было ясно, что Пабло делает это из-за Лусии. «Ну что ж, может, оно и к лучшему»,— одинаково рассудили обе матери, согласившись с предолжением Пабло.
Переступая вслед за Энрике порог его дома, Мария уже не думала, как встретится с Росаурой,—все мысли ее были о Милагрос. Поскорей бы увидеть родную девочку, обнять ее!.
Но Милагрос теперь жила в «Эсперансе», и Марии стоило большого труда не помчаться туда прямо сейчас, на ночь глядя, после утомительной поездки.
Как выяснилось, Августо тоже не было дома, он гостил в «Эсперансе». Прочитав удивление на лице Марии, Росаура пояснила, что Милагрос простила Августо и они даже подружились.

Затем она, как и подобает радушной хозяйке, пригласила Марию к столу. За ужином продожали говорить о детях, о жестоких превратностях судьбы, выпавших на их долю, но за всем этим чувствовалось скрытое напряжение и неловкость: Росаура не знала, с чем, с каким решением вернулся домой Энрике, а он мучительно соображал, как бы помягче и по тактичнее сообщить ей о своей внебрачной дочери.
Наконец такой момент наступил. Выйдя вслед за Росаурой на кухню, он обнял жену и сказал, что очень по ней соскучился. У Росауры сразу же отлегло от сердца: она слишком хорошо знала мужа и могла бы уловить малейшую фальшь в его голосе, если бы таковая прозвучала. Но Энрике говорил с нею искренне, значит, все в их жизни остается по-прежнему, несмотря на встречу с Марией.
— Прости, я должен сказать тебе еще нечто важное,— начал он, волнуясь, и радость Росауры тотчас же сменилась тревогой.
Речь, однако, шла о Камиле—дочери Энрике, о существовании которой он узнал только сейчас. Росаура облегченно вздохнула: все, что было в прошлом Энрике, она давно приняла, а сейчас ее беспокойство было связано только с их неопределенным будущим.
— Я, кажется, знаю твою дочь,— улыбнулась Росаура.—Очень приятная девушка. А ее муж — сын покойного Хименеса, твоего давнего друга.
Изумление отразилось на лице Энрике, но он не успел даже задать Росауре ни одного вопроса, так как в их дом вошли Мариано и Камила.
— Мы видели, что к вашим воротам подъехал экипаж,— пояснили они хором.— Вот и решились зайти... Не слишком поздно?
Вышедшая из соседней комнаты Мария нежно обняла племянницу, затем—Мариано.
— Рада видеть вас вместе. Надеюсь, вы счастливы?
— Да! — ответили они опять хором.
— Так вот ты какая — моя взрослая дочь! — подошел к Камиле Энрике.— Ну, давай знакомиться.
Понимая деликатность момента, все присутствующие потихоньку вышли. Мариано о чем-то говорил с Рамоном. А Росаура—с Марией. Этим двум женщинам тоже было что сказать друг другу.
— Господь решил вознаградить нас за наши страдания и боль,— молвила Мария, взяв Росауру за руку.— Я нашла свою дочь, а Энрике — свою. Спасибо вам за все—за вашу любовь, заботу и огромное мужество!
Росаура в ответ дружески сжала ее руку. «Все же удивительная штука — жизнь!—думала про себя Росаура.— В один вечер она подарила мне добрую подругу и милую ласковую дочку».
А Энрике тем временем, слушая Камилу, становился все более мрачным, оттого что не узнавал из ее рассказа прежней Виктории—доброй, открытой, самоотверженной.
— Это я виноват в том, что она стала такой,— сказал он.— Мы вдвоем поедем к ней. Я попрошу прощения у Виктории, помогу ей забыть печальное прошлое. Уверен, что ее сердце оттает. Ведь у нее такая замечательная дочь!
Но Камила решительно отвергла эту идею Энрике, пояснив:
— К сожалению, мама сама вычеркнула меня из своей жизни.
— Нет, не думай так плохо о матери,—стоял на своем Энрике.— Я уверен, что это лишь временная размолвка и когда-нибудь вы обязательно найдете общий язык.
— Спасибо... папа,— сказала ему, прощаясь, Камила.— Теперь мне будет намного легче жить на свете...

Утром следующего дня Мария отправилась в «Эсперансу», навстречу своей дорогой и уже горячо любимой дочери.
Камила поступила правильно, отказавшись ехать к матери, потому что Виктория в тот момент не поняла бы ее и вновь отвергла.
Одиночество, в котором она оказалась по собственной воле, отнюдь не радовало ее и не приносило никакого удовлетворения.
Гонсало, вернувшийся из «Эсперансы» ни с чем, все больше раздражал Викторию.
— Ты представляешь, эта самозванка Милагрос оказалась невероятно живучей! — возмущался он, нервно перемещаясь по кабинету из угла в угол.— Ее теперь там считают единственной законной хозяйкой. А жалкий холоп Браулио настолько обнаглел, что чуть ли не в шею вытолкал меня из имения!
— Помолчи, я больше не могу слышать о них,— оборвала его Виктория.
— А я не могу допустить, чтобы циркачка распоряжалась в «Эсперансе»! — заявил Гонсало.
Он, как всегда, надеялся свести счеты с Милагрос руками Бенито, но тот, к большому изумлению Линча, отказался от привычной работы.
— Тебе что, не нужны деньги?—язвительно спросил Гонсало.
— Нет, дело не в этом,— уклончиво ответил Бенито.— Просто я надумал уехать из Санта- Марии.

Он не стал объяснять, что решил вовремя унести ноги и тем самым сберечь ранее нажитый капитал. Обостренное чутье Бенито подсказывало ему, что губернатор вскоре лишится власти, а вместе с ним потеряет силу и Гонсало Линч.
Обстановка в городе, да и во всей стране действительно становилась все более взрывоопасной. Губернатор нервничал, а осторожный Байгоррия посоветовал Гонсало на всякий случай снять со счетов деньги, привести в порядок архив и даже уехать на время за границу.
Когда же Гонсало сказал об этом Виктории, она взорвалась:
— Да можешь катиться куда хочешь! Неужели ты всерьез полагал, что я тебя люблю? Нет, мне была нужна эта комедия лишь затем, чтобы разрушить твою семью и отобрать у тебя все!
— Ты с ума сошла! — не мог поверить ей Гонсало.
— То же самое ты говорил о Марии,— напомнила ему Виктория.— А она, в отличие от тебя, рассуждала абсолютно здраво.
— Значит, ты?.. Ты!.. — буквально захлебнулся он от гнева.
— Да, я всласть потешилась над тобой,— рассмеялась Виктория.—А теперь прошу убраться из моего дома! Ты мог претендовать на него, так же как и на капитал, нажитый моим отцом, пока был мужем Марии. Но теперь ты—никто!
Гонсало, затаив ненависть к Виктории, ушел из дома.
А она, оставшись совсем одна, все чаще стала находить утешение в бутылке.
Между тем Эрнесто Сантьяго не мог забыть Викторию и, узнав, что Гонсало поселился в отеле, сразу же поспешил к ней.
— Я думаю, мы можем составить отличную семью вместе с нашими детьми,—сказал он Виктории.
Но она приняла лишь первую часть его предложения: согласилась выйти за Эрнесто замуж, но даже слышать не хотела о Камиле и Мариано.
— Ничего, со временем все уладится, вы помиритесь,— оптимистично заявил Сантьяго, счастливый уже тем, что женится на Виктории.
Но в тот же день, когда она решила круто изменить свою судьбу, к ней в спальню тайком пробрался Гонсало и стал душить несчастную
Викторию. Руки его плотно вцепились в ее горло, и вскоре она перестала дышать.
Никем не замеченный, Гонсало покинул старый дом Оласаблей.
Теперь он мог спокойно обдумать, как расправиться с Милагрос, но тут в его руки попала провинциальная газета с публикацией князя де ла Крус.
— Проклятый индеец!—в ярости воскликнул Гонсало.—На сей раз я тебя уж точно убью!
И он немедленно отправился на поиски Катриэля.
А тот жил тихо в индейском племени, возделывал землю, мечтая выращивать на ней такие же урожаи, как на полях «Эсперансы». Индейцы, видя, как дружно поднимаются всходы, прониклись к нему еще большим уважением, чем прежде. И только Лилен в последнее время стала избегать его.
Однажды он прямо спросил ее, чем вызвана такая перемена, и девушка так же прямо ответила:
— Я поняла, что ты никогда не сможешь полюбить меня, а потому решила выйти замуж за Райми. Если мне не дано испытать счастье с любимым человеком, то я хотя бы исполню свой долг как женщина: подарю своему племени новых воинов, новых работников, которые будут трудиться на этой земле и охранять ее.
Катриэль безуспешно пытался убедить Лилен в том, что нельзя выходить замуж без любви,— девушка была тверда в своем решении. Тогда он откровенно поговорил с Райми, умоляя его отказаться от брака который никому не принесет счастья. Однако лишь нажил себе врага: Райми открыто пригрозил Катриэлю:
— Если ты попытаешься отнять у меня Лилен, я тебя убью!
И за этого жестокого человека она собирается замуж? И хочет родить от него детей?!
Думая о том, как ему поступить, как уберечь Лилен от необдуманного шага, Катриэль вспомнил древнюю индейскую истину: если человек запутался и не знает, что делать, то он должен подняться к истокам реки и прикоснуться к ее водам губами...
Несколько дней Катриэля не было в стойбище, и Лилен подумала, что он просто не захотел присутствовать на ее свадьбе.
Но он приехал! Успел как раз к тому моменту, когда вождь племени должен был объявить Райми и Лилен мужем и женой. На горячем, взмыленном коне он ворвался в свадебный круг и решительно обратился к Лилен:
— Я приехал, чтобы жениться на тебе!

Глава 20

Как раскаивалась Камила в своем легкомыслии! Зачем? Зачем она поспешила с публикацией? Для чего решилась на дурацкий маскарад, надев мужское платье? Что будет, если кто-то из ее семьи увидит имя воскресшего князя де ла Круса?
Мариано всячески успокаивал жену.
— Подумай сама,—твердил он,— ну кто станет читать провинциальные газеты? Кому они нужны?
Но Камила чувствовала только мучительные угрызения совести. Ее честная совестливая натура не могла поддаться никаким доводам рассудка. Как ничтожен кажется рассудок по сравнению с укоряющим голосом совести! Наконец она нашла выход. Со свойственной ей решительностью вновь отправилась в редакцию, призналась в своей мистификации и попросила в следующем номере опубликовать опровержение.
— Ни за что!—отказался выслушавший ее с немалым удивлением редактор.—Стихи привлекли к себе большой интерес. Вы на пороге славы, я на пороге богатства. Нисколько не сомневаюсь, что тираж моей газеты вскоре увеличится. Только за сегодняшний день у меня были трое        посетителей, интересовавшихся князем. Сначала пришел мужчина, потом две очень красивые дамы, и всем им я дал оставленный вами адрес.
Камила едва не застонала от ужаса и стыда. Адрес был ею взят наобум. Мало того что она доставила беспокойство незнакомым людям, так еще причинила боль своим близким. Вне всякого сомнения, одной из дам была Милагрос, которая искала своего Катриэля. Теперь у Камилы не оставалось иного выхода, как только ехать в «Эсперансу», чтобы повиниться перед несчастной Милагрос. И, недолго думая, она так и сделала. Если бы она знала, как была похожа на свою мать в юности, такую же пылкую, безоглядную, прямодушную!
Время шло, Камила не возвращалась, и Мариано стал беспокоиться. Прошел еще час, и он уже не находил себе места. Как повелось у них с некоторых пор, после обеда к ним зашел Энрике. Увидев Мариано в несвойственном ему беспокойстве и обнаружив отсутствие Камилы, стал расспрашивать, что же произошло. Поначалу Мариано не хотел ничего говорить, считая, что не вправе открывать секреты Камилы. Но какие секреты могут быть у дочери от отца? И он все рассказал Энрике. А для того не составило труда понять, куда отправилась Камила. Глядя на нее, он все время видел перед собой порывистую Викторию, и при мысли о теперешней Виктории боль опять и опять сжимала ему сердце.
— Ты найдешь свою жену в «Эсперансе»,— сказал он Мариано.— И я отправлюсь туда вместе с тобой.
Росаура никогда не оспаривала решений мужа. С улыбкой простилась она со своим Энрике. Но с тех пор как в их жизни вновь появилась первая любовь Энрике Муньиса, на сердце у верной Росауры было всегда тяжело. Она хорошо знала благородство своего мужа, успела оценить и все достоинства много страдавшей и твердо державшейся в многочисленных несчастьях Марии, и теперь все отчетливее понимала, что решение их общей судьбы должна взять на себя. Понимала, но пока не могла...
Сейчас она была даже рада отъезду любимого мужа. Без него ей будет легче во всем разобраться, она соберется с силами и поймет, как следует поступить.
Энрике, скача в «Эсперансу» и беспокоясь о Камиле, не думал о Марии, но Мария была первой, кто встретил его в гостиной старого имения. Как мучительна была для обоих новая встреча! Но в обрушившемся на них потоке бед и несчастий она сверкнула солнечным лучом, который на миг ослепил их, погрузив в мрак забвения все остальное. И оба они вновь поняли, что их любовь не умирала ни на секунду, что разлука длиною в жизнь не истребила ее и она осталась такой же всепоглощающей и всесильной. Безмолвный миг встречи, глаза, погруженные в глаза, и — влюбленные вновь опустились на землю. Действительность властно вступила в свои права.
Камила с плачем бросилась на шею Мариано, сквозь рыдания рассказывая о смерти матери, такой страшной и неожиданной. Перед этим известием все померкло. Никто и не думал винить ее за мистификацию, за использование имени князя де ла Круса. Все три женщины были одинаково потрясены и как нельзя более нуждались в мужской поддержке.
Камила собиралась немедленно ехать на могилу матери в Санта-Марию. Мариано готов был сопровождать ее. Однако Энрике отговаривал их. Что-то подсказывало ему, что не стоит так уж торопиться в Санта-Марию. В любом случае поездку следовало отложить до следующего дня, потому что сегодня ехать было уже поздно...
Долгий вечер провели вместе Мария и Энрике. Невольно уста их слились в горячем поцелуе, и он был едва ли не слаще, чем в юности. Но тут же оба почувствовали горечь раскаяния. Между ними стояла верная и преданная Росаура, которую они не имели права и не хотели обмануть... Но чувствовать себя живыми, молодыми, счастливыми было так неожиданно, так непривычно... И как можно было отказаться от того, что ты так явственно и полно ощущаешь? Вот они и сидели, разговаривали, пытались что-то решить и тут же отказывались от решений. Наконец Энрике сказал:
— Давай позабудем обо всем и никаких решений принимать не станем. Мы просто вспомним нашу любовь, переживем ее вновь как чудесный, давно забытый сон. Сны причиняют боль лишь тем, кому снятся...
— Да, любовь моя,— отвечала ему всегда такая суровая, но вдруг ставшая нежной Мария,— да, решим, что происходящее—только сон.                    Незабываемый, благодатный сон...
К Росауре сон не шел. Жизнь без Энрике казалась ей безнадежной, смертельно пустой. Но еще тяжелее ей было бы теперь жить с Энрике, зная, как пусто и горько жить ему без Марии. Росаура с благодарностью вспоминала прожитые годы, так пусть и он будет благодарен ей. Она благодарила его за те узы, которыми он связал себя с нею, а Энрике пусть будет ей благодарен за свою свободу.
Покончить с собой —вот что решила Росаура. Так она освободит всех. И сама освободится от страданий. Ей уже виделось, как она торопится к реке, как вода принимает ее в холодные объятия...
А Энрике? Неужели он радостно примет от нее такой страшный подарок? Он же почувствует себя убийцей! Откажется от Марии и всю жизнь проведет, каясь в несовершенном грехе. Нет, своей смертью она не освободит его, а накажет. Отомстит за ту любовь, которая проснулась в нем помимо его воли. Как только могла прийти ей в голову такая ужасная, такая постыдная мысль? А что, если просто-напросто отправиться в «Эсперансу» и сказать Энрике: «Отныне ты свободен», а там что Бог даст?.. В любом случае длить их взаимную муку невозможно.
Росаура отправилась в путь затемно, и уже утром, пусть не очень ранним, приближалась к «Эсперансе». Но перед тем как войти в дом, она зашла в церковь, чтобы молитвой укрепить свою решимость. В полутемной церкви было только двое молящихся. В мужчине она узнала Энрике, а когда обернулась женщина, то узнала и Марию. Лица у обоих —спокойны, хотя было видно, что и они не спали в эту нелегкую ночь. Росаура поняла, какое решение приняли влюбленные, которых когда-то так безжалостно разлучила жизнь. И вдруг горячая волна любви к ним обоим затопила ее сердце, и ей стало легко сказать то, чего она так боялась. Она почувствовала счастье, оттого что может одарить счастьем любимого. И поняла: Бог благословил ее решение.
Как удивились Энрике и Мария, увидев Росауру. Еще больше удивились они, услышав, что она благославляет их на совместную жизнь.
Глаза Росауры, смотревшие на Энрике, как всегда светились добротой и любовью, но решение ее было непреклонным,— и Энрике это почувствовал.
Но вот что странно—счастливой сейчас выглядела Росаура, а Энрике с Марией чувствовали растерянность и смятение. Они не были готовы к такому неожиданному повороту судьбы. Сомнение и испуг читались на их лицах. Долгожданное счастье застает зачастую врасплох, и не ощущается как счастье...
Они вернулись в «Эсперансу» втроем и сообщили о неожиданно возникшем решении. В любящие сердца молодых закралась та же печаль, что томила и сердца старших. Ясным и безмятежным было только лицо Росауры. И Милагрос крепко-крепко обняла ее.
— Мы должны поехать и поговорить обо всем с Лусией, доченька,—начала Мария.— Мы еще ни в чем не уверены, жизнь покажет, как все сложится, но сейчас мы с Энрике будем вместе.
— А Росаура поживет у нас,— ответила ей с понимающей улыбкой Милагрос,— я очень нуждаюсь в ее помощи, и к тому же здесь Августо.
Мария с нежностью прижала к своей исстрадавшейся груди дочь, такую юную, но уже такую умудренную жизнью.
Камила тоже собиралась в дорогу. Они поедут вместе с любимой тетей. В Санта-Марии узнают, где похоронили Викторию, закажут мессу, а потом Мария с Энрике отправятся дальше.
Обе пары уже садились в экипаж, когда на дороге вдруг показался запыленный всадник. Слуга из дома Линчей прискакал сообщить в «Эсперансу», что Санта-Мария находится в руках повстанцев и тиран-губернатор сбежал из города.
Мария тут же стала уговаривать Камилу остаться. Ехать сейчас в Санта-Марию—безумие. Они сами разузнают все о Виктории и немедленно известят Камилу и Мариано. А им нужно вернуться в Арройо-Секо. Когда грядут большие перемены, лучше всего встречать их дома.
Мариано не мог не согласиться с Марией, и вместе им удалось отговорить Камилу от безрассудного решения.
Мария была охвачена беспокойством о Лусии. В стране, где началась гражданская война, в опасности каждый. С какой сердечной нежностью  прощалась Мария с Росаурой—теперь ее Милагрос была в надежных руках, и у нее не было слов для благодарности, рядом с которой уживались и              угрызения совести. Но за плечами Марии стояла теперь долгая жизнь, она знала, что счастье никогда не бывает безоблачным. И чувствовала, что ее боль за Росауру—тоже счастье.
Дорога Марии и Энрике обошлась без приключений. Но когда Мария увидела свой маленький домик с яркими цветами у крыльца,—их посадила Лусия и бережно ухаживала за ними,— сердце ее тревожно забилось.     Как-то встретит Лусия перемену в ее судьбе?
Но дочка радостно выбежала навстречу матери и, увидев рядом с ней счастливого, смущенного Энрике, сразу все поняла. «Все правильно. Истинная любовь всегда торжествует!»—с удовлетворением отметила Лусия, подумав, конечно же, об Августо.
А потому, когда Пабло Сандоваль признался ей в любви и попросил стать его женой, она честно призналась, что не забыла еще лейтенанта Монтильо и продолжает надеяться на ответное чувство.
— Я тоже буду надеяться,—ответил ей Пабло.
Но недолго пришлось им всем наслаждаться покоем. Посланец генерала Хайме отыскал Энрике Муньиса в его укромном убежище. Генерал             призывал к себе своего давнего друга и сторонника.
Мария и Энрике немедленно собрались в Санта-Марию.

Глава 22

После того как судьба матери так неожиданно переменилась и она уехала вместе с Муньисом в Санта-Марию, Лусия почувствовала в доме странную пустоту. Ее пылкая натура не терпела бездействия. Она согласна была скорее расплачиваться за совершенные ошибки, чем не совершать их вовсе. И сейчас ей опять стало казаться, что наступила пора действовать. Раз она отказала Пабло, то должна завоевать Августо. А для этого ей нужно было поговорить по душам с Милагрос. Лусия уже не питала к ней вражды, наоборот, сочувствовала ее горю и считала, что может по¬мочь ей.
Словом, Лусия решила отправиться в «Эсперансу». А слово у нее, как и у ее отца, никогда не расходилось с делом.
Однако в «Эсперансе» ее ждал сюрприз. Лусия не думала, что Августо живет в доме Милагрос, и живет уже давно. А теперь с Августо и Милагрос поселилась и Росаура. Прочной, устоявшейся жизнью семейного гнезда пахнуло на Лусию, когда она вошла под крышу старинного господского
дома. Но покой и размеренность, какими веет от старинных усадеб, так обманчивы. Сочтя устоявшейся семейную жизнь Милагрос и Августо, Лусия ошиблась, но откуда ей было знать об этом?
Милагрос приняла свою новую сестру со всем свойственным ей добросердечием, но не утешила этим Лусию. Сердце Лусии искало другой любви, в которой ей было отказано.
Августо же прямо сказал Лусии, что, собираясь покончить с собой, он думал об одной Милагрос, а Лусия в его жизни никогда ничего не значила.
В свою очередь он чувствовал, что Милагрос относится к нему с доверием и дружелюбием. Но чем доброжелательней была к нему Милагрос, тем острей и больней ощущал Августо, как далеки ее чувства от любви. И страдал, мучительно страдал от того, что вместо жаркого огня любви его одаривают теплой дружбой.
Поэтому он и был так прям и честен с Лусией. Честность порой бывает ножом в руках истекающего кровью, с ее помощью он мстит за свое страдание.
У Лусии действительно не осталось больше иллюзий. Теперь она смотрела на Августо горьким и трезвым взглядом своей матери Марии, удивляясь, что не видела раньше, как он сух и безжалостен, и вместе с тем не могла не желать, чтобы он вдруг переменился, стал нежен и ласков по отношению к ней.
А Августо невольно казалось, что Милагрос должна оценить его честность и вознаградить ее. Но Милагрос ее и не заметила. Она была погружена в себя, свои думы о Катриэле, о своем будущем ребенке—продолжении Катриэля...
Возвращение Лусии домой было горьким отрезвлением. Только что благодаря чудесной истории любви матери она поверила в сказку, поверила в счастливое окончание собственной любви. Но это оказалось лишь иллюзией.
Дошла до Лусии и весть о гибели ее отца. Как бы ни относилась она к нему теперь, а все же ей было очень больно от этой утраты. И если с отъездом матери Лусия почувствовала пустоту, то теперь она явственно ощутила свое сиротство.
Домой Лусия вернулась повзрослевшей, печальной, и у Пабло защемило сердце: своенравный бутон не кололся больше, он сосредоточился на своей боли, готовясь разорвать оболочку и стать пышной трепетной розой...
Самому Пабло было нечего уже делать в этом маленьком домике, послужившем ему приютом в трудные времена. Бурно развернувшиеся события требовали его присутствия в Санта-Марии. Там было его место как журналиста, как писателя. Нежно простившись с Лусией, он уехал.
А Лусия почувствовала себя еще сиротливее. Теперь она лучше понимала Милагрос, винила себя за враждебное отношение к Катриэлю и сожалела, что не может попросить у него прощения.

Дни бежали за днями, складывались в месяцы, и обитатели «Эсперансы» наконец дождались того дня, когда Милагрос родила девочку. Старая Доминга держала на руках еще одну будущую женщину семейства Оласабль и умиленно смотрела на Милагрос, которая так напоминала ей юную Марию. Доминга сердцем чувствовала, как страдает Милагрос от того, что рядом с ней в этот радостный миг нет ее Катриэля.
— Уповай на Божью милость, девочка!—сказала ей старая негритянка.—Ты же видишь: Бог творит чудеса...
— Теперь я понимаю, Доминга, за что вас так любит моя мама,—со слезами на глазах отвечала ей Милагрос.
Малышку решили назвать Асунсьон — в честь той, которая была когда-то душой «Эсперансы». С любовью вспоминала Мария о своей необыкновенной тетушке и много рассказывала Милагрос о названой матери Катриэля.
Вся родня съехалась на крестины, все так радовались малышке, и только по лицу Камилы пробежало облачко грусти. Заметила его одна Росаура и так участливо взглянула на Камилу, что та не выдержала и призналась ей в своем горе:
— Мне бы так хотелось маленького! Но я никак не могу родить Мариано ни сына, ни дочери!
— Не огорчайся! Погоди! У вас еще будут дети,— принялась утешать ее Росаура.— А пока у тебя нет своих ребятишек, знаешь, что я посоветую? Устрой-ка ты школу для тех, что живут вокруг. И тебе будет польза, и им.
— Что за счастливая мысль! — обрадовалась Камила.—Да! Я все обдумаю! Что за чудесная мысль!
С доброй и мудрой улыбкой смотрела Росаура на пылкую юность, которая так отчаянно горюет, а потом так мгновенно воспламеняется совсем иным чувством.:.
После смерти Виктории Камила оказалась единственной наследницей дома Оласаблей в Санта-Марии, но переезжать в него не захотела. Дом был чужим ей, У них с Мариано была другая, своя дорога. Камила хотела передать его Марии, но та с ужасом отказалась вернуться в свое тягостное прошлое. Если этот дом и был для кого-то родным, то только для Лусии, сказала Мария.
Лусия же в тот период стояла перед выбором. Пабло написал ей, что стал главным редактором новой газеты в Санта-Марии. Одна его мечта исполнилась, и теперь он надеялся на исполнение другой мечты—самой заветной. Словом, он в который уже раз предложил Лусии выйти за него замуж.
Нельзя сказать, что верная любовь Пабло была безразлична Лусии, но не обманет ли она его, если вместо ответной любви предложит всего лишь благодарность?—вот что беспокоило девушку. Он ведь так красив, так талантлив, он заслуживает настоящего счастья!
И вот своевольная, непокорная Лусия пришла за советом к старшим: Марии, Маргарите и Энрике.
— Главное, быть честной перед самой собой,— сказал Лусии Энрике.— Если твое чувство к Августо выболело до конца и ты готова с радостью начать новую счастливую жизнь, то не цепляйся за прошлое, не заслоняй им будущее. Спроси себя откровенно, а затем доверься ответу, который даст твое сердце.
И Лусия, проведя не одну бессонную ночь, приняла решение—она ответила Пабло согласием. Теперь вся семья радостно поздравляла ее; Мария и Маргарита давно привязались к Пабло как к родному, а Энрике высоко ценил доброту и благородство давнего соратника.
— У нас у всех есть для тебя подарок, сестричка,—торжественно объявила Лусии Камила.— Вы с Пабло будете жить в Санта-Марии в своем собственном доме. Будь в нем, пожалуйста, счастлива за всю семью Оласабль!
Все целовали Лусию, поздравляли ее, потом целовали Камилу, и вдруг в гостиную вбежала встревоженная служанка. Она пошепталась о чем-то с Росаурой, а та—с Марией, и обе вышли из гостиной.
Наконец-то нашелся исчезнувший еще с утра Хуансито. Милагрос об этом до сих пор ничего не говорили, боясь, как бы у нее не пропало молоко. Но Августо услышал жалобные детские крики, позвал слуг и вместе с ними вынес из оврага бедняжку, который упал туда и, очевидно, сломал себе ногу. Теперь весь дом суетился вокруг мальчугана.
Мария осторожно сообщила Милагрос о несчастном случае.
— За доктором уже послали. Не тревожься, старшие дети часто ревнуют матерей к новорожденным. Будь с ним сейчас особенно ласкова, и он успокоится.
Когда Милагрос, выйдя из спальни, прижала к груди Хуансито, он почувствовал, что вознагражден за свои страдания. Мужественно терпел боль, пока доктор вправлял ему кость и накладывал на ногу лубок.
— Вот увидишь, я буду хорошим дядюшкой нашей малышке,—торжественно пообещал он Милагрос, и она, растрогавшись, улыбнулась.
 
Туча, которая чуть было не омрачила этот счастливый для всех день, рассеялась. А следующий снова звал к делам, заботам и хлопотам.
Все разъехались, и Милагрос, вновь оставшись наедине со своими думами, стала чувствовать вину за то, что окрестила малышку. Одобрил бы крещение Катриэль, который так дорожил своей связью с соплеменниками? И чем больше она думала, тем яснее понимала, что непременно должна отправиться в индейский поселок: во-первых, для того, чтобы друзья Катриэля знали, что его жизнь продолжилась в дочери, а во-вторых, чтобы девочку приняли в племя, исполнив над ней все необходимые в таких случаях индейские обряды.
Своими мыслями Милагрос поделилась с Росаурой, и та одобрила ее. Ранним утром обе женщины сели в небольшую коляску и отправились по направлению к стойбищу. На всякий случай они взяли с собой нескольких слуг, которые ехали по обе стороны экипажа, а к коляске Росаура прикрепила белый кусок полотна.
— Пусть все знают, что мы едем с миром,— объяснила она.
Мирным было утро и обещало такой же спокойный, мирный день. В небольшом домике, что стоял как раз на границе индейских земель, женщины немного передохнули и тронулись дальше. Вдруг лошади остановились как вкопанные. Поперек дороги неподвижно лежал индеец. Один из слуг спешился, вышла из коляски и Милагрос. Что же случилось с несчастным?—волновало всех. Индеец был мертв, лицо искажено болью, но крови не было.
Все встревожились. В индейском поселке что-то случилось. Стоит ли продолжать путь? Однако женщины мужественно преодолели свою тревогу и решили двинуться дальше. Но вскоре их догнал доктор, который вчера приезжал в «Эсперансу» лечить Хуансито.
— Немедленно поворачивайте обратно! — прокричал он, с изумлением узнав юную хозяйку «Эсперансы»,— в стойбище страшная эпидемия. Мы делаем все, чтобы она не вышла за пределы индейских земель.
Росаура с Милагрос в ужасе повернули обратно. Они изо всех сил погоняли лошадей, торопясь выбраться из зараженной зоны. И вдруг Милагрос почувствовала головокружение, тошноту. С каждой минутой ей становилось все хуже и хуже. Сомнений не было—она заразилась от мертвого индейца.
Едва они добрались до имения, Милагрос стала умолять Росауру унести Асунсьон.
— Главное, спасти девочку,—твердила она как в лихорадке.
Росаура разделяла ее тревогу. Поручив Милагрос заботам Браулио и Хуансито, она взяла малышку на руки и сказала:
—Мы с маленькой поедем за врачом для Милагрос

Глава 24

Перемены влекут за собой перемены. На венчание Лусии и Пабло вновь собралась вся семья. Не поехал на свадьбу только Августо. Браулио упрекнул его:
— Приехали бы да поздравили, все приятнее, чем так-то...
— Нет, Браулио, ты не прав,—не согласился Августо.—Зачем омрачать радостное событие? Лучший подарок для Лусии—это мое отсутствие, отсутствие навсегда. Я для нее—прошлое, и лучше его не тревожить...
Все остальные любовались сияющей красотой невесты и видным красавцем-женихом, когда их венчал падре Орестес, а потом растрогались до слез, услышав проникновенное пастырское напутствие молодым.
Свадебный ужин был в доме Оласаблей, куда вместе с Лусией приехала и Маргарита. Пабло были очень приятны родственники Лусии, но особой симпатией он проникся к Камиле. Он уже читал ее стихи, ценил своеобычный талант и сразу же предложил ей место редактора у себя в газете. Камила обещала подумать о заманчивом предложении.
С тех пор прошло уже чуть ли не две недели, а Камила все никак не могла дать ответа. Мариано был против, считая, что она не сможет ездить на работу так далеко, а Камила?.. Она вдруг загорелась переездом в Санта-Марию. Жить они смогли бы в доме Асунсьон, работала бы в газете, и... Камила занялась бы организацией школы! Мысль о школе стала ее любимой мыслью. Она уже все продумала, и теперь ей не терпелось приняться за дело. С какой благодарностью вспоминала она Росауру. Если бы Камила только знала, что Росаура...

Росаура выбилась из сил. Воистину этот день был днем бед и несчастий. Она успела проехать только полпути до селения, где надеялась разыскать доктора, как у коляски отскочило колесо. Росаура ругала себя за то, что пустилась в путь одна, не взяв с собой никого в помощь. Но что толку укорять себя за сделанное? Нужно думать о Милагрос, о малышке... Положив девочку на траву, она распрягла лошадей, решив, что поедет дальше верхом. Но лошади оказались норовистыми. Они не слушались Росауры. Пока она привязывала к себе малышку, чтобы освободить руки, лошади повернули и ускакали обратно в имение. Росауре ничего не оставалось, как возвращаться пешком. Вечерело. Росаура торопливо зашагала по дороге и в потемках сбилась с пути...
Проблуждав неведомо сколько с малышкой на руках, она привалилась без сил к дереву, моля Бога об одном: чтобы он позаботился о ребенке...
Между тем Милагрос стало легче: скорее всего, она перегрелась. Росаура же с доктором все не возвращалась. А когда лошади прибежали одни, в имении поняли, что случилось несчастье.
— Немедленно на поиски!—скомандовал Браулио.
Милагрос первая села в экипаж, отговорить ее оказалось невозможно.
Когда они наткнулись на сломанную коляску, то поняли, что произошло. Но где же теперь искать Росауру?
— Будем прочесывать окрестности!—решил Браулио.
Не в силах терпеть муки ожидания, сел на лошадь и Августо, уговорив одного из слуг поехать с ним вслед за Браулио с Милагрос.
— До каких же пор мне быть обузой?!—роптал дорогой Августо.—Неужели я ни на что не годен? Неужели не в силах помочь ни матери, ни любимой женщине?
Вдруг Милагрос услышала захлебывающийся детский плач. И этот отчаянный плач был для нее самой сладкой музыкой, он говорил о том, что ее Асунсьон жива, что они все-таки отыскали Росауру.
Да, они нашли Росауру, но она уже не дышала. Ночь в лесу с отчаянно плакавшей малышкой оказалась не по силам бедному сердцу Росауры, от отчаяния и сострадания оно разорвалось.
Взяв на руки спасенную дочь, Милагрос опустилась на колени перед мертвой Росаурой, поцеловала ее и поклялась:
— Ценой своей жизни вы спасли мне дочь, и я не пощажу своей, чтобы помочь вашему сыну!..
Возвращаясь, Браулио с Милагрос повстречали Августо. Узнав о смерти матери, он словно бы обезумел. Зачем ему жить, калеке?! С силой вонзил он шпоры в бока своей лошади, и она понесла неведомо куда слепого всадника. А затем сбросила его...
В «Эсперансу» привезли живую Асунсьон, мертвую Росауру и едва дышавшего Августо.
Милагрос поняла, что и Августо вот-вот уйдет вслед за Росаурой, что он не хочет больше жить, ведь однажды он уже пытался покончить с собой... И, помня свою клятву Росауре, самоотверженно принялась его выхаживать.
Августо пришел в сознание, приоткрыл глаза, и—о, чудо!—понял, что к нему вернулось зрение. Он замер, не в силах поверить своему счастью, и вдруг услышал голос Милагрос.
— Хуансито,—говорила она,—теперь мы с тобой семья Августо, и я буду его глазами.
Августо вновь опустил веки. Он решил, что не стоит пока делиться своей радостью с Милагрос. А Милагрос была счастлива, что Августо пришел в себя. Она знала, что в ее силах отогнать от него призрак смерти. «Он будет жить, вот увидите, Росаура, будет жить»,—мысленно произнесла она, а вслух добавила:
— Я согласна стать твоей женой, Августо.
Он жадно припал к ее руке.
На похороны Росауры приехали Энрике с Марией. Останься он с Росаурой, она была бы жива, невольно думалось Энрике.
Узнав же, что вскоре предстоит еще одна свадьба, Мария и Энрике не обрадовались: кому как не им была известна пагубность подобных решений.
— Доченька, заботься об Августо, но зачем выходить за него замуж? Поверь, гораздо достойнее остаться вдовой любимого человека, чем выйти снова замуж из одной только жалости,— уговаривала ее Мария.
— Я поклялась Росауре, когда мы нашли ее мертвой,—тихо ответила Милагрос.
— Будь она жива, она никогда бы не благословила ваш брак. Уж я-то знаю,—горько сказал Энрике.
Обостренным материнским чутьем Мария угадывала в Августо себялюбца-вымогателя, из тех, что готовы на все, лишь бы добиться желаемого.
Разве сейчас не вымогал он у Милагрос сострадание, чтобы заполучить ее в жены? Именно потому, что Мария винила себя в гибели Росауры и Виктории, она стремилась уберечь от неверного шага дочь. Но неужели за ее эгоизм должна расплатиться Милагрос, став добровольной жертвой такого же обуреваемого страстями себялюбца?
— Росаура не могла не дорожить жизнью Августо, и он будет жить,—твердо отвечала Милагрос.— Может, я и не буду так уж несчастлива. Ведь счастлива же Лусия.

Лусия была в самом деле счастлива. Каждый день она открывала все новые достоинства в своем муже, и месяц, последовавший за свадьбой, был для нее действительно медовым. С нетерпением ждала Лусия и Камилу с Мариано, которые наконец решились переехать в Санта-Марию. Ей хотелось как-то загладить свое прежнее отношение к Камиле, которая отнеслась к ней с таким великодушием.
А Камила наконец нашла довод, который убедил Мариано в необходимости переезда
— Гонсало больше нет. А Эрнесто? Что с ним? Разве я не вижу, что ты постоянно думаешь о нем? Мы разузнаем все и о твоем отце, и о маме.
И Мариано сдался.
В той отчаянной перестрелке Эрнесто, к счастью, не погиб. А когда оправился от раны, узнал, что уже не числится в списке врагов нового режима. Он так долго прожил за границей и так недавно вернулся, что и не мог быть ярым приверженцем старого, не мог участвовать и в махинациях Гонсало Линча, так что, сняв с него все обвинения, новое правительство его оправдало.
Теперь главным делом Сантьяго стало отыскать Викторию. Всюду, где только мог, он осторожно наводил справки, но ничего не узнал. Он тосковал, страдал; мучился. Объездил все окрестные города. Виктория стала не отпускающим его наваждением.
Возвращаясь из очередной бесплодной поездки, Эрнесто заглянул в маленькую таверну на окраине, чтобы пропустить стаканчик и подкрепиться, как вдруг за одним из столиков увидел Викторию. Увидел, но не поверил своим глазам. Что она здесь делает? Одета небрежно, однако с той претензией на дешевую роскошь, какая отличает женщин определенного разряда. Что за дурацкий маскарад!
— Виктория? Вы?—воскликнул Эрнесто.
— Боже мой! Жив?—И на миг глаза Виктории радостно вспыхнули, но тут же голова ее надменно откинулась, и на губах заиграла такая знакомая полупрезрительная, полунасмешливая улыбка.
Эрнесто почтительно поцеловал ей руку.
— Что вы здесь делаете? Что за маскарад?
— Маскарад? Я здесь работаю,— все с той же улыбкой ответила Виктория,— и иногда даже получаю удовольствие от работы.
Но Эрнесто словно бы и не услышал вызывающего ответа. На его лице было написано такое неподдельное счастье, что Виктории расхотелось издеваться и над ним, и над собой. А если не издеваться, то что? Растрогаться?
— Виктория,—говорил между тем Эрнесто.— Вы, наверное, не знаете, что мне вернули конфискованное имущество и даже дали разрешение купить дом. А если у меня будет дом, то мне нужна жена и хозяйка. Я не ищу святую, мне нужна любимая.
Виктория нахмурила брови.
— А мне кажется, что сейчас не время и не место шутить, Эрнесто! Лучше расскажите, как вы остались в живых?
— Благодаря железному здоровью. Но я вовсе не шучу, я действительно не могу жить без вас, Виктория! Я разыскивал вас повсюду, и могу вам рассказать...
— Не надо! И прошу вас, оставьте меня! Я для всех умерла. И пока не собираюсь воскресать!
— Не оставлю! Я тоже умру для всех, и потом мы воскреснем вместе!
Виктория раздраженно отмахнулась—ей не до пустой болтовни. Что может понять прекрасный Эрнесто в ее трагедии, из которой нет никакого исхода? Когда-то она надеялась на сладость мести, но теперь знала, что месть горька и унизительна. А значит, ее ненависть, ее боль останутся неутоленными. В газетной хронике она прочитала о свадьбе Лусии Линч-Оласабль. Вполне может быть, что на свадьбе была и Камила... Пусть. Молодым она не хотела мешать. Мучило, доводило ее до исступления другое. То, что она узнала от бородатой Хуаны и старика Каньете. Циркачи совсем недавно стали выступать у них в таверне, веселя народ. Виктория не одобряла этой затеи Розалинды, но что поделаешь?—выручка сразу увеличилась А самих циркачей она терпеть не могла, точно так же как и Милагрос, которая расположилась теперь в их любимой «Эсперансе»! Хуана и Каньете поддерживали отношения с Милагрос, получали от нее письма, и Виктория узнала, что ее сестра Мария, которой она желала одних только бед, наслаждается счастьем с Энрике Муньисом! Подумать только! С Энрике! При одной мысли об этом на глазах Виктории, которая давно разучилась плакать, закипали слезы.
— Судьба просто глумится надо мной! Глумится!—повторяла она, едва сдерживая рыдания.
И отныне она приказала всем, в том числе и Эрнесто, называть ее Марией. — Пусть хотя бы имя, ненавистное имя, будет затоптано в грязь!

Мариано с Камилой довольно быстро обжили заброшенный дом.
— Я и не знала, что он такой большой! — радостно сказала Камила.—Здесь мы откроем мою школу!
В ответ на недоуменный взгляд Мариано она рассказала о своей мечте. Мариано не возражал. Его восхищала бьющая через край энергия Камилы.
Вскоре у Камилы не было ни одной свободной минутки—школа, газета. Посмотрев на первых учеников, которых стали приводить к ней мамы после объявления о школе для малышей, Камила поняла, что ей надо приготовить еще и комнату для сна и для игр, иначе ее ученики ничему не научатся.
Мариано пришлось на несколько дней уехать в Арройо-Секо, чтобы завершить там все дела. Было ясно, больше они туда не вернутся. По дороге он не мог не заехать в «Эсперансу» и узнал о случившихся там несчастьях—о смерти Росауры, о лежащем при смерти Августо.
Печальные новости он немедленно сообщил Камиле телеграфом. И Камила, вся в слезах, поспешила к Лусии, считая, что не имеет права оставить ее в неведении относительно судьбы Августо.
Как только Камила ушла, Лусия тут же принялась собираться в «Эсперансу».
— Я должна быть с Августо,—твердила она.—Я должна успеть с ним попрощаться!
Пабло помрачнел. Он и не думал, что поспешность Лусии, ее тревога так больно отзовутся в его сердце.
— Неужели ты заметишь мое отсутствие?—с внезапной язвительностью спросила Лусия.— Ведь с тобой останется Камила! Я только и слышу, какая она талантливая и замечательная. Теперь тебя и не вытащишь из редакции!
Пабло остолбенел. Такого он не ждал. Он мог объяснить внезапный выпад Лусии только старинным афоризмом о том, что лучшая защита— нападение. Значит, чувства Лусии к Августо еще глубже, чем ему представлялось!.
Маргарита попыталась утихомирить разбушевавшиеся страсти, отговорить дочку от поездки.
— Лусия, ты же понимаешь, что ничем не поможешь Августо. Твое место здесь, рядом с мужем. Вы не должны разлучаться, и ничто не должно вторгаться в вашу жизнь!
— Мамочка! В нашу жизнь уже вторглась Камила. Он только о ней и говорит! Я же почти не вижу его!—со слезами на глазах принялась жаловаться Лусия
— Мне кажется, ты все драматизируешь, деточка!—принялась успокаивать дочку Маргарита.— Придумай и себе занятие в газете!
Советы давать легко, а вот что поделаешь с чувствами? Лусия и Пабло враждебно смотрели друг на друга, и каждый чувствовал себя обиженным, и каждый чувствовал себя правым

Глава 26

Чем больше узнавал Эрнесто Викторию, тем больше любил ее. Он видел в ее глазах неутолимую муку и хотел помочь ей. Надеялся, что его любовь рано или поздно успокоит эту мятущуюся душу, что Виктория позабудет пережитые незаслуженные страдания и, возможно, простит своих близких. Эрнесто догадывался, что главная боль Виктории—это ее близкие, которым она не могла простить свою не задавшуюся жизнь. Не прощала она ничего и себе. И поэтому жила будто в аду, кипя в котле распаленной гордыни и ненависти.
Но если Виктория поверит в его любовь? Поймет, что жизнь ничего не отняла у нее? Что она по-прежнему достойна уважения, и уважение это неподдельно? Неужели ей не станет легче?
Вот только как убедить ее в том, что любовь его—не пустые слова?
Между тем Виктория понемногу привыкла, что Эрнесто навещает ее каждый день. Разговоры с ним отвлекали ее от тягостных привычных мыслей. Невольно она поджидала его и радовалась той точности, с какой он появлялся всегда в один и тот же час со свежими новостями и неизменными признаниями в любви и преданности. Нет, он не занимал большого места в ее сердце, но исчезни он вдруг—Виктория почувствовала бы пустоту.
К приходу Эрнесто она стала невольно прихорашиваться и уже не старалась во что бы то ни стало к вечеру напиться.
Эрнесто оценил эти знаки привязанности. Они были для него важнее, чем признание в любви. Он любил Викторию и дорожил любой переменой к лучшему в ее тяжелом душевном состоянии.
Принарядилась Виктория и в этот вечер. И когда к ним в таверну ввалился пьяный солдат, она не обратила на него никакого внимания. Вместе с Розалиндой они были хозяйками таверны и других, интимных, услуг клиентам не оказывали. Хотя, может, вначале в пьяном беспамятстве она поднималась с кем-нибудь на второй этаж...
Но пьянчуга явно облюбовал Викторию. Не долго думая, он схватил ее за руку и потащил к лестнице. Виктория с яростью дикой кошки принялась вырываться из его железных объятий. А солдат только хохотал:
— Вот это, я понимаю, шлюха! Да такая кого хочешь раззадорит! Еще один удар, милашка, и мы с тобой повалимся прямо здесь!
Он получил удар и повалился, но совсем не так, как предполагал.
Разъяренный Эрнесто свернул ему половину челюсти и готов был продолжить свои упражнения. Рассвирепевший пьянчуга отпустил Викторию и кинулся на обидчика. Но ярость оказалась лучшим помощником, чем привычка драться: через пять минут пьяный солдат валялся за дверью таверны.
Виктория с удивлением смотрела на всегда такого холеного и вальяжного Эрнесто. Она и предположить не могла, что он когда-нибудь полезет в драку. И тем более не могла предположить, что в драке он победит. Но вот пожалуйста! Кто бы мог подумать?
А Эрнесто, все еще учащенно дыша, выставив вперед челюсть и явно не растратив всего пыла ненависти к негодяю, сидел за столом и искал глазами Викторию.
Она подошла к нему с кувшином самого лучшего вина.
— Благодарю вас, благородный избавитель!—сказала шутливо, но во взгляде ее была та мягкость, которой Эрнесто не видел уже давно.
— Ради дамы моего сердца готов на любой подвиг,—ответил он так искренне, несмотря на высокопарность фразы, что Виктория вдруг ему поверила.
Через несколько дней на предложение выйти за него замуж, а свое предложение он повторял регулярно, она сказала:
— Хорошо, Эрнесто, я, пожалуй, перееду к тебе.
— Но я говорю о женитьбе,—настаивал Эрнесто.—Я хочу, чтобы ты вошла в мой дом как жена.
— Мы с тобой взрослые люди и, по-моему, не нуждаемся ни в каких формальностях,—ответила ему Виктория.
— Но если женщина соглашается жить с мужчиной...
— Я думаю, ты догадываешься, Эрнесто, что я не девушка и, значит, речь не идет о чести, которую мне нужно будет спасать...
— Как хочешь, мое сокровище, но я надеюсь, что настанет день, когда ты все-таки примешь мое предложение, потому что мне все-таки кажется, что ты девушка—порывистая, не умудренная ни годами, ни опытом...
И, в общем, Эрнесто был прав. И в отношении юной души Виктории, по-прежнему живущей чувствами, которые не притупились, и в том, что Виктория ведь и в самом деле никогда не была замужем...
Розалинда была рада за подругу. Что и говорить, не место Виктории в их таверне. Розалинда и сама собиралась, поднакопив деньжонок, переехать в другой город и зажить тихой размеренной жизнью, найдя себе верного и надежного спутника.
— Поздравляю тебя, подружка! — искренне сказала она.—Ты вылетаешь первая, а я — следом! Очень рада твоему замужеству!
— На замужество я еще не решилась,— отвечала Виктория,—пока мы просто поживем вместе. У меня уже было столько разочарований в жизни, Что я боюсь на что-то надеяться. Да и привыкну ли я к дому, к Эрнесто? Хотя очень бы хотелось обрести в конце жизни тихую пристань и больше не покидать ее.
— Так оно и будет.
Разговаривая, обе женщины не переставали хлопотать. Розалинда решила устроить Виктории прощальную вечеринку—как-никак добрая половина жизни прошла вместе, а вернее, самая недобрая половина, как они обе надеялись.
Стол был украшен на славу. Сегодня таверна была открыта только для близких друзей. И оказалось, что у Виктории, несмотря на ее желчный характер, друзей в этом бедном квартале множество. Бедняки хорошо разбираются во всякого рода невзгодах, и озлобленность никогда не          заслонит от них доброго сердца.
Всем хотелось сказать Эрнесто и Виктории что-то приятное, пожелать долгих и счастливых лет жизни. Сначала народу было много, потом потихоньку все разошлись, и осталось только несколько человек. Вот и Виктория с Эрнесто поднялись, собираясь попрощаться.
Розалинда произнесла последний прощальный тост, и тут вдруг дверь распахнулась, и на пороге появился тот самый пьяный солдат. Только на этот раз он был пьян не в дымину, а лишь слегка под хмельком. Поэтому выстрел, который тут же прогремел, попал прямо в цель—в сердце Эрнесто.
Дым рассеялся, убийца скрылся. А на руках Виктории лежал истекающий кровью друг, который любил ее и хотел спасти.
— Не покидай меня, Эрнесто, молю тебя, не покидай! — рыдала Виктория—уже не прежняя насмешливая гордячка, а нежная, любящая Виктория.—Ты мне так нужен!
— Ты самая мужественная на свете женщина, Виктория. Ты храбрее многих мужчин,—слабеющим голосом отвечал ей Эрнесто.— Вот увидишь, ты справишься и без меня. Непременно справишься, поверь! Я так хотел быть с тобой, я так люблю тебя! Но справишься ты и без меня!...
— Кроме тебя, у меня нет никого больше в жизни,—рыдала в отчаянии Виктория.
— Неправда,— возразил Саньяго,—у тебя есть дочь, и не забудь, что муж Камилы—мой приемный любимый сын. Они счастливы. Помирись с ними и расскажи обо мне... Скажи Мариано, что я любил его как родного сына...
Эрнесто говорил все тише и тише и наконец умолк навсегда. Окаменела с ним рядом и Виктория. Она даже не слышала, что Розалинда сказала ей:
— Убийцу арестовали.
И вновь почувствовала Виктория у себя на лбу печать отвержения. И возроптала:
— За что же, Господи, Ты отнимаешь у меня всех любивших меня? Сначала отнял у меня мать, потом отобрал любовь Энрике, единственного мужчины, которого я в своей жизни любила! Потом Ты убил Адальберто, единственного друга, который полюбил моего сына как своего! Но Ты его тоже у меня отнял. Проклятые индейцы сожгли моего мальчика, и я даже не могла обнять в последний раз его крошечное тельце, не могла похоронить его!.. Со смертью сына жизнь потеряла для меня всякий смысл. А теперь Ты отнял у меня и Эрнесто! Клянусь тебе, Господи, что не буду больше искать себе лучшей судьбы. Виктория Оласабль до конца своих дней останется пропащей!.